Линда.
     - Возможно.
     - Может, они дружественно настроены?
     - Возможно.
     - Эти головы так ужасны!
     - Да уж.
     - Джим, я боюсь. Никогда в жизни так не боялась.
     - Я тебя понимаю.
     - Скоро мы узнаем?..
     - Если дружелюбны - час, если нет - два-три.
     - П-почему два-три?
     - Если они собираются напасть - будут более осторожны.
     - Джим, а что ты на самом деле думаешь?
     - О чем?
     - О наших шансах.
     - На самом деле? Сказать?
     - Пожалуйста.
     - Нам конец.
     Она начала всхлипывать. Он яростно тряхнул ее.
     - Прекрати. Иди приготовь оружие.
     Пошатываясь,  Линда  пересекла  гостиную,  заметила  оброненное  Майо
ожерелье и подобрала его. Она была  так  огорошена,  что  механически  его
надела. Потом прошла в свою  затемненную  спальню  и  оттащила  от  дверей
чулана парусник Майо. Обнаружила револьвер  в  шляпной  картонке  на  полу
чулана и, отодвинув ее, взяла маленькую коробку с патронами.
     Она решила, что от платья в  такой  чрезвычайной  ситуации  толку  не
будет. Достала из чулана свитер  с  высоким  горлом,  жокейские  бриджи  и
тяжелые ботинки. Начав переодеваться, прежде всего разделась догола.
     Когда она потянулась расстегнуть жемчужное ожерелье,  появился  Майо,
быстрым  шагом  подошел  к  закрытому  окну   и,   выглянув,   осмотрелся.
Обернувшись, заметил ее.
     Он круто остановился. Она не двигалась. Их глаза встретились,  и  она
задрожала, пытаясь прикрыться  руками.  Он  шагнул  вперед,  споткнулся  о
парусник и ногой отшвырнул его в сторону. В следующее мгновение  он  обнял
ее, и ожерелье полетело туда  же.  Когда  она  повалила  его  на  кровать,
ожесточенно срывая с него рубашку, ее  куклы  отправились  в  ту  же  кучу
отброшенного с дороги - туда, где уже лежали парусник, и  жемчуг,  и  весь
остальной мир.
Альфред Бестер. И живут не так, как прежде...
перевод с англ. - ?
Alfred Bester. They Don't Make Life Like They Used To.









   5 271 009.

   Фантастическая повесть.


   Возьмите две части Вельзевула, две Исрафела, одну Монте-Кристо, одну Сирано,
тщательно перемешайте, приправьте таинственностью, и вы получите мистера Солона
Аквила. Высокий, стройный, с веселыми манерами и жесткими выражениями, а когда
он смеется, его темные глаза превращаются в раны. Неизвестно, чем он
занимается. Он здоров без всякой видимой поддержки. Его видят всюду и не знают
нигде. Есть нечто странное в его жизни.
   Есть нечто странное в мистере Аквиле, и делайте с этим, что хотите. Когда он
прогуливается пешком, ему никогда не приходится ждать перед светофором. Когда
он решает поехать, под рукой всегда оказывается свободное такси. Когда он
спешит в свой номер, лифт всегда ждет внизу. Когда он входит в магазин,
продавец всегда готов тут же обслужить его. Всегда получается так, что в
ресторане есть столик к услугам мистера Аквила. Всегда подворачивается лишний
билетик, когда он идет на труднодоступный спектакль.
   Можете опросить официантов, таксистов, девушек-лифтерш, продавцов, кассиров
в театральных кассах. Нет никакого заговора. Мистер Аквил не раздает взятки и
не пользуется шантажем для организации этих маленьких удобств. В любом случае,
он не может давать взятки или шантажировать автоматические часы, которые
городские власти используют в системе регулировки уличного движения. Но все эти
мелочи, которые делают жизнь такой удобной для него, происходят случайно.
Мистер Солон Аквил никогда не бывал разочарован. Сейчас мы узнаем об его первом
разочаровании и о том, что последовало за ним.
   Мистера Аквила встречали за выпивкой в самых дешевых салунах, в средних
салунах, в салунах высшего класса. Его встречали в публичных домах, на
коронациях, казнях, в цирках, магистратурах и справочных. Он был известен, как
покупатель антикварных автомобилей, исторических драгоценностей, инкунабул,
порнографии, химикалей, чистейших призм, пони и заряженных дробовиков.
   - HimmelHerrGodseyDank! Я схожу с ума, буквально схожу с ума! - заявил он
пораженному президенту торгового департамента. - Типа Вельтлани "Niht wohr"?
Мой идеал: "Tount le mond" Гете. Божественно!
   Он говорил на особой смеси метафор и многозначительности. Дюжины языков и
диалектов вылетали у него очередями, и при том вечно с ошибками.
   - Sacre bley, Джиз, - сказал он однажды. - Аквил из Рима. Означает - "орлиный'.
O tempora, o mores! Речь Цицерона. Мой предок.
   И в другой раз:
   - Мой идеал - Киплинг. Мое имя взято у него. Аквил - один из его героев.
Черт побери! Величайший писатель о неграх со времен "Хижины дяди Тома".
   В это утро мистер Солон Аквил был ошеломлен своим первым разочарованием. Он
спешил в ателье "Логан и Дереликт" - торговцев картинами, скульптурами и
редкостными предметами искусства. У него было намерение купить картину. Мистер
Джеймс Дереликт знал Аквила, как клиента. Аквил уже купил Фредерика Ремингтона
и Уинслоу Хоумера несколько недель назад, когда по очередному странному
совпавдению заскочил в магазин на Мэдисон Авеню через минуту после того, как
эти картины принесли на продажу. Мистер Дереликт видел также мистера Аквила
катающимся в лодке первым морским офицером у Монтезка.
   - Bon jur, bel asprit, черт побери, Джимми, - сказал мистер Аквил. Он был
фамильярен со всеми. - Прохладный сегодня денек, ui? Прохладный. Я хочу купить
картину.
   - Доброе утро, мистер Аквил, - ответил Дереликт. У него было морщинистое
лицо шулера, но глаза честные, а улыбка обезоруживающая. Однако, к этому
моменту его улыбка застыла, словно появление Аквила лишило его присутствия
духа.
   - Я сегодня в дурном настроении из-за Джеффа, - объявил Аквил, быстро
открывая витрины, трогая слоновую кость и щупая фарфор. - Так ведь его зовут,
старик? Художник, как Босх, как Генрих Клей. С ним общаетесь исключительно,
parbly, вы.
   - Джеффри Халсион? - натянуто спросил Дереликт.
   - Quil de bef! - воскликнул Аквил. - Это воспоминание. Именно этого
художника я хочу. Он мой любимый. Монохром. Миниатюру Джеффри Халсиона для
Аквила, bitte. Заверните.
   - Никогда бы не подумал... - пробормотал Дереликт.
   - Ах! Что? Уж не одна ли это из сотни гарантированного Мина? - воскликнул
мистер Аквил, размахивая прелестной вазой. - Черт побери! Ui, Джимми? Я щелкаю
пальцами... В магазине нет Халсиона, старый мошенник?
   - Очень странно, мистер Аквил, - Дереликт, казалось, боролся с собой, - что
вы пришли сюда. Миниатюра Халсиона прибыли меньше пяти минут назад.
   - Ну? Tempo est rikturi... Ну?
   - Я не хочу показывать ее вам. По личным причинам, мистер Аквил.
   - HimmelHerrGot! Ее заказали заранее?
   - Н-нет, сэр. Не по м о и м личным причинам. По в а ш и м личным
причинам.
   - Что? Черт побери! Объясните же мне!
   - Во всяком случае, она не на продажу, мистер Аквил. Она не может быть
продана.
   - Но почему? Говорите, старый cafal!
   - Не могу сказать, мистер Аквил.
   - Дьявол вас побери, Джимми! Вы не можете показать. Вы не можете продать.
Между нами, я места себе не нахожу из-за Джеффри Халсиона. Мой любимый
художник, черт побери! Покажите мне Халсиона или sic tranzit glora mundi. Вы
слышите меня, Джимми?
   Дереликт поколебался, затем пожал плечами.
   - Ладно, мистер Аквил, покажу.
   Дереликт провел Аквила мимо витрин китайского фарфора и серебра, мимо лаков
и бронзы, и блестящего оружия к галерее в заднем конце магазина, где на серых
велюровых стенах висели дюжины картин, пылающих под яркими прожекторами. Он
открыл ящик шкафа в стиле Годдара и достал конверт. На конверте было
напечатано: "Институт Вавилона". Дереликт вынул из конверта долларовую бумажку
и протянул ее Аквилу.
   - Поздний Джеффри Халсион, - сказал он.
   Прекрасной ручкой и угольными чернилами ловкая рука вывела на долларе над
лицом Джорджа Вашингтона другой портрет. Это было ненавистное, дьявольское лицо
на фоне ада. Это было лицо, перекошенное ужасом, на вызывающей ненависть сцене.
Лицо являлось портретом мистера Аквила.
   - Черт побери! - воскликнул мистер Аквил.
   - Понимаете, сэр? Я не хотел вас расстраивать.
   - Теперь уж я точно должен владеть им, - мистер Аквил, казалось, был
зачарован портретом. - Случайность это или намеренность? Знал ли меня Халсион?
Ergo sim...
   - Понятия не имею, мистер Аквил. Но в любом случае, я не могу продать
рисунок. Это доказательство преступления... осквернения валюты Соединенных
Штатов. Он должен быть уничтожен.
   - Никогда! - мистер Аквил схватил рисунок, словно боялся, что продавец тут
же подожжет его. - Никогда, Джимми. "Крикнул ворон: "Nevermor". Черт побери!
Почему Халсион рисует на деньгах. Нарисовал меня. Преступная клевета, но это
неважно. Но рисунки на деньгах? Расточительство, joki causa.
   - Он сумасшедший, мистер Аквил.
   - Нет! Да? Сумасшедший? - Аквил был потрясен.
   - Совершенно сумасшедший, сэр. Это очень печально. Он в лечебнице. Проводит
время, рисуя картинки на деньгах.
   - Le jeir vivenda, Iisuse! Почему бы вам не подарить ему бумагу для
рисования, а?
   Дереликт печально улыбнулся.
   - Пытались, сэр. Когда мы давали Джеффу бумагу, он рисовал на ней деньги.
   - Дьявол! Мой любимый художник. В сумасшедшем доме. Ex bin! В таком случае,
могу ли я покупать его рисунки?
   - Не можете, мистер Аквил. Боюсь, никто больше не купит Халсиона. Он
совершенно безнадежен.
   - Отчего он сошел с колеи, Джимми?
   - Говорят, это уход от действительности, мистер Аквил. Этому способствовал
его успех.
   - Да? Что и требовалось доказать. Расшифруйте.
   - Ну, сэр, он еще молод, ему только тридцать, он очень незрел. Когда он
приобрел такую известность, то не был готов к ней. Он не был готов к
ответственности за свою жизнь и карьеру. Так мне сказали врачи. Тогда он
повернулся ко всему задом и ушел к детство.
   - А? И рисует на деньгах?
   - Врачи сказали, что это его символ возвращения к детству, мистер Аквил.
Доказательство, что он слишком мал, чтобы знать, что такое деньги.
   - А? Ui... Я... Хитрость безумца. А мой портрет?
   - Я не могу объяснить это, мистер Аквил, если вы не встречались с ним в
прошлом и он не запомнил вас. Или, может, это совпадение.
   - Гм... Возможно и так. Вы что-то знаете, мой древний грек? Я разочарован.
Je oubleray jamarz. Я жестоко разочарован. Черт побери! Уже никогда не будет
картин Халсиона? Merde! Мой лозунг. Мы должны что-то сделать с Джеффри
Халсионом. Я не хочу разочаровываться. Мы должны что-то сделать.
   Мистер Солон Аквил выразительно кивнул, достал сигарету, закурил, затем
помолчал, глубоко задумавшись. Через долгую минуту он снова кивнул, на сей раз
решительно, и сделал поразительную штуку. Он сунул зажигалку в карман, достал
другую, быстро оглянулся и щелкнул ею перед носом мистера Дереликта.
   Мистер Дереликт, казалось, ничего не заметил. Мистер Дереликт, казалось,
мгновенно застыл. Мистер Аквил осторожно поставил горящую зажигалку на выступ
шкафа перед продавцом, стоявшим по-прежнему неподвижно. Оранжевое пламя
отсвечивало на его глазах.
   Аквил метнулся в магазин, пошарил и нашел китайский хрустальный шар. Он
достал его из витрины, согрел на груди и уставился в него. Что-то пробормотал.
Кивнул. Потом вернул шар в витрину и подошел к кассе. Там он взял блокнот,
ручку и стал писать знаки, не имеющие отношения ни к какому языку или
графологии. Затем снова кивнул, вырвал из блокнота листок и спрятал в свой
бумажник.
   Из бумажника он достал доллар, положил на стеклянный прилавок, вынул из
внутреннего кармана набор ручек, выбрал одну и развинтил. Осторожно прищурив
глаза, он капнул из ручки на доллар. Сверкнула ослепительная вспышка. Раздалось
вибрирующее жужжание, которое медленно затихло.
   Мистер Аквил положил ручки в карман, осторожно взял доллар за уголок и
вернулся в картинную галерею, где по-прежнему стоял продавец, остекленело
уставившись на оранжевый огонек. Аквил помахал долларом перед его неподвижными
глазами.
   - Послушай, приятель, - прошептал Аквил, - после обеда посетишь Джеффри
Халсиона. Nest pa? Дашь ему эту бумажку, когда он попросит материал для
рисования. Да? Черт побери! - Он достал из кармана мистера Дереликта бумажник,
вложил в него доллар и вернул бумажник на место.
   - Для этого и посетишь его, - продолжал Аквил. - Потому что ты находишься
под влиянием Le Diable Voiteux. Vollens-nollens, хромой бес внушил тебе план
исцеления Джеффри Халсиона. Черт побери! Покажешь ему образцы его прежнего
великого искусства, чтобы привести его в себя. Память - мать всего.
HimmelHerrGott! Слышишь меня? Ты сделаешь так, как я говорю. Пойдешь сегодня и
предоставишь остальное дьяволу.
   Мистер Аквил взял зажигалку, закурил сигарету и погасил огонек. Сделав это,
он сказал:
   - Нет, мой святейший святой! Джеффри Халсион слишком великий художник, чтобы
чахнуть в глупом заточении. Он должен вернуться в наш мир. Он должен быть
возвращен мне. Le sempre l'ora. Я не буду разочарован. Ты слышишь меня, Джимми?
Не буду!
   - Возможно, есть надежда, мистер Аквил, - ответил Джеймс Дереликт. - Мне
только что пришла одна идея... Способ привести Джеффа в разум. Попытаюсь
сделать это сегодня после обеда.


   Нарисовав лицо Фэревея Файсенда под портретом Джорджа Вашингтона на долларе,
Джеффри Халсион заговорил, ни к кому не обращаясь:
   - Я как Челлини, - провозгласил он. - Рисунки и литература одновременно.
Рука об руку, хотя все искусства едины, святые братья-единоверцы. Отлично.
Начинаю: Я родился, я умер. Бэби хочет доллар. Нет...
   Он вскочил с мягкого пола и зашагал от мягкой стены к мягкой стене, сердито
озираясь, пока глубокий пурпур ярости не превратился в бледную лиловость
взаимных обвинений, что смесью масла, цвета, света и тени Джеффри Халсиона были
вырваны из него Фэревеем Файсендом, чье отвратительное лицо...
   - Начнем сызнова, - пробормотал он. - Затемним световые эффекты. Начнем с
заднего плана... - Он присел на корточки, схватил чертежное перо, чье острие
было гарантировано безвредно, и обратился к чудовищному лицу Фэревея Файсенда,
которым заменял первого президента на долларе.
   - Я кончен, - говорил он в пространство, пока его искусная рука создавала
красоту и ужас на деньгах. - У меня был мир. Надежда. Искусство. Мир. Мама.
Папа. О-о-о-о-о-о! Этот дурной человек бросил на меня дурной взгляд, и бэби
теперь боится. Мама! Бэби хочет делать хорошие рисунки на хорошей бумаге для
мамы и папы. Посмотри, мама, бэби рисует плохого человека с плохим взглядом,
черным взглядом черных глаз, как адские омуты, как холодные огни ужаса, как
далекая свирепость из далеких страхов... Кто здесь?!
   Скрипнула дверь палаты. Халсион прыгнул в угол и присел, нагой и трясущийся,
когда дверь открылась перед входящим Фэревеем Файсендом... Нет, это док в белом
халате и незнакомец в черном пиджаке, несущий черный портфель с инициалами
Дж. Д., вытесненными позолоченными готическими буквами.
   - Ну, Джеффри? - сердито спросил врач.
   - Доллар, - захныкал Халсион. - Кто даст бэби доллар?
   - Я привел твоего старого приятеля, Джеффри. Ты помнишь мистера Дереликта?
   - Доллар, - хныкал Халсион. - Бэби хочет доллар.
   - А что случилось с предыдущим, Джеффри? Ты еще не закончил его?
   Халсион сел на бумажку, чтобы спрятать ее, но врач оказался быстрее. Он
выхватил доллар и они с незнакомцем изучили его.
   - Так же велик, как все остальное, - пробормотал Дереликт. - Величайший!
Какой волшебный талант пропадает...
   Халсион услышал.
   - Бэби хочет доллар! - заорал он.
   Незнакомец достал бумажник, вытащил из него доллар и вручил Халсиону.
Схватив доллар, Халсион услышал мелодию и попытался напеть ее сам, но это была
его тайная мелодия, так что он стал слушать.
   Доллар был славный, гладенький, не слишком новый, с превосходной
поверхностью, принимавшей чернила, как поцелуй. Джордж Вашингтон выглядел
безукоризненным, но покорным, словно привык к небрежному обращению с собой в
магазинах. И в самом деле, он должен привыкнуть, потому что на этом долларе
выглядел старше. Гораздо старше, чем на любом другом, так как серийный номер
этого доллара был 5 271 009.
   Когда Халсион удовлетворенно присел на пол и обмакнул ручку в чернила, как
велел ему доллар, он услышал слова врача:
   - Не думаю, что стоит оставлять вас наедине с ним, мистер Дереликт.
   - Нет, мы должны остаться вдвоем, доктор. Джеффри всегда застенчив во время
работы. Он будет обсуждать ее со мной только наедине.
   - Сколько времени вам понадобится?
   - Дайте мне час.
   - Я очень сомневаюсь, что это пойдет на благо.
   - Но ведь попытка не повредит?
   - Полагаю, что нет. Ладно, мистер Дереликт. Позовите сиделку, когда
закончите.
   Дверь открылась и закрылась. Незнакомец по имени Дереликт дружески положил
руку на плечо Халсиона. Халсион поднял на него глаза и усмехнулся,
многозначительно ожидая щелчка дверного замка. Он прозвучал, как выстрел, как
последний гвоздь, вбитый в гроб.
   - Джефф, я принес тебе несколько твоих старых работ, - делано
небрежным тоном сказал Дереликт. - Я подумал, что ты можешь захотеть посмотреть
их со мной.
   - У тебя есть часы? - спросил Халсион.
   Удивляясь нормальному тону Халсиона, продавец картин достал из кармана часы
и показал.
   - Дай на минутку.
   Дереликт отстегнул часы от цепочки. Халсион осторожно взял их.
   - Прекрасно. Продолжай насчет рисунков.
   - Джефф, - воскликнул Дереликт, - это снова ты? Значит, ты...
   - Тридцать, - прервал его Халсион. - Тридцать пять. Сорок. Сорок пять.
Пятьдесят. Пятьдесят пять. ОДНА. - С возрастающим ожиданием он сосредоточился
на бегущей секундной стрелке.
   - Нет, увы, нет, - пробормотал продавец. - Мне показалось, что ты
говоришь... Ну, ладно, - он открыл портфель и начал сортировать рисунки.
   - Сорок... Сорок пять... Пятьдесят... Пятьдесят пять... ДВЕ.
   - Вот один из твоих ранних рисунков, Джеффри. Помнишь, ты пришел в галерею с
наброском, а я еще решил, что ты новый шлифовальщик из агентства? Только через
несколько месяцев ты простил нас. Ты всегда утверждал, что мы купили твою
первую картину лишь в качестве извинения. Ты все еще думаешь так?
   - Сорок... Сорок пять... Пятьдесят... Пятьдесят пять... ТРИ.
   - Вот темпера, что причинила тебе столько душевной боли. Хотел бы я знать,
осмелишься ли ты еще на одну? Я вовсе не думаю, что темпера так негибка, как ты
утверждаешь, и меня бы заинтересовало, если бы ты попробовал еще разок. Теперь,
когда твоя техника стала более зрелой... Что скажешь?
   - Сорок... Сорок пять... Пятьдесят... Пятьдесят пять... ЧЕТЫРЕ.
   - Джефф, положи часы.
   - Десять... Пятнадцать... Двадцать... Двадцать пять...
   - Какого черта ты считаешь минуты?
   - Ну, - внятно сказал Халсион, - иногда они запирают дверь и уходят. Иногда
запирают, остаются и следят за мной. Но они никогда не подглядывают дольше трех
минут, так что я положил для уверенности пять... ПЯТЬ!
   Халсион сжал часы в своем большом кулаке и нанес Дереликту удар точно в
челюсть. Продавец безмолвно рухнул на пол. Халсион подтащил его к стене, раздел
донага, переоделся в его одежду, закрыл портфель. Взял доллар и сунул его в
карман. Взял бутылочку гарантированно неядовитых чернил и выплеснул себе на
лицо.
   Задыхаясь, он принялся во весь голос звать сиделку.
   - Выпустите меня отсюда, - приглушенным голосом вопил Халсион. - Этот маньяк
попытался меня убить. Выплеснул чернила мне в лицо. Я хочу выйти!
   Дверь открыли. Халсион кинулся мимо санитара, вытирая рукой черное лицо,
чтобы прикрыть его. Санитар шагнул в палату. Халсион закричал:
   - О Халсионе не беспокойтесь. С ним все в порядке. Дайте мне полотенце или
что-нибудь вытереться. Быстрее!
   Санитар развернулся и выбежал в коридор. Подождав, пока он скроется в
кладовой, Халсион ринулся в противоположном направлении. Через тяжеленные двери
он вбежал в коридор главного крыла, продолжая вытирать лицо, отплевываясь и
притворно негодуя. Так он достиг главного корпуса. Он прошел уже половину пути,
а тревога еще не п