абль, прочесывающий пространство в
поисках спасшихся при взрыве. Он подумал, не может ли Юпитер, горевший багровым
светом, сделать его видимым для спасателей? Еще он подумал, хочет ли вообще
быть спасенным?
   - Опять будет то же самое, - проскрипел Халсион. - Лживые обвинения робота
Балорсена... Лживые обвинение отца Джудит... Отречение самой Джудит... Снова
тюремное заключение и, наконец, смерть от Грешей, когда они захватят последние
твердыни Земли. Так почему бы не умереть сейчас?
   Но говоря это, он знал, что лжет. Он единственный знает тайну, которая может
спасти Землю и всю Галактику. Он должен уцелеть. Он должен бороться.
   С неукротимой волей Халсион потянулся к ноге, пытаясь порвать цепь. Со
страшной силой, развитой за годы каторжного труда в шахтах Грешей, он махал
руками и кричал. Точка света не меняла направление, летя мимо него. Затем он
увидел, как металлическое звено одной из цепей лопнуло с огненной искоркой от
удара метеора, и решился на отчаянный поступок, чтобы просигналить
спасательному кораблю.
   Он отсоединил пласти-шланг кислородного баллона от пласти-шлема и
выпустил жизнетворную струю в пространство. Одновременно дрожащими руками он
собрал звенья цепи на ноге и ударил ими о камень в струе кислорода. Сверкнула
искра. Пламя охватило бьющий под давлением кислород. Сверкающий гейзер белого
огня забил на полмили в пространство.
   Экономя остатки кислорода в пласти-шлеме, Халсион медленно водил баллоном,
посылая фонтан пламени в разные стороны в отчаянной, последней надежде на
спасение. Воздух в пласти-шлеме быстро становился спертым и удушливым. Ревело в
ушах. Перед глазами все поплыло. Наконец, чувства его угасли...
   Когда он пришел в себя, то понял, что лежит на пласти-койке в каюте
звездолета. Высокочастотный свист подсказал ему, что они летят на
гиперскорости. Он открыл глаза. Возле пласти-койки стояли Балорсен, робот
Балорсена, Верховный судья Файлд и его дочь Джудит. Джудит плакала. Робот был в
маленьких пласти-наручниках и только моргал, когда генерал Балорсен время от
времени стегал его нуклеарным пласти-кнутом.
   - Parbley! Черт побери! - проскрежетал робот. - Все верно, я оклеветал
Джеффри Халсиона. Ui! Flux de bounsh! Я был космопиратом и занимался
космоналетами на космогрузы. Ui! Черт побери! Космобармен в Салуне Космонавтов
был моим сообщником. Когда Джексон разбил космокэб, я нашел космогараж и
звуковым лучом убил О'Лири. Oux arms... Ой!..
   - Вы слышали его исповедь, Халсион, - проскрежетал генерал Балорсен. Он был
высокий, тощий, суровый. - Ради бога! Ales est celar artem... Вы невиновны.
   - Я незаконно осудил тебя, старый неудачник, - проскрежетал судья Файлд. Он
был высокий, тощий, суровый. - Можешь ли ты простить это проклятое богом
орудие? Мы приносим извинения.
   - Мы были несправедливы к тебе, Джефф, - прошептала Джудит. - Можешь ли ты
простить нас? Скажи, что прощаешь нас...
   - Вы сожалеете о том, как поступили со мной, - проскрежетал Халсион, - но
только потому, что принимаете в расчет таинственную наследственную мутацию в
моем роду, которая делает меня иным. Я единственный владею тайной, которая
может спасти Галактику от Грешей.
   - Нет, нет, нет, старик, - принялся оправдываться генерал Балорсен. - Черт
побери! Не держи камень за пазухой. Спаси нас от Грешей.
   - Спаси нас, faut de miux, спаси нас, Джефф, - воскликнул судья Файлд.
   - О, пожалуйста, Джефф, пожалуйста, - прошептала Джудит. - Греши повсюду и
подступают все ближе. Мы везем тебя в Союз Наций. Ты должен сообщить Совету,
как помешать Грешам пребывать в двух местах одновременно.
   Звездолет вышел из гиперскорости и приземлился на Правительственном Острове,
где его встретила делегация всемирных сановников и повела Халсиона в зал
Генеральной Ассамблеи Союза Наций. Они ехали странно круговыми улицами со
странно круглыми домами, которые были перестроены, когда обнаружилось, что
Греши всегда возникают в углах. На всей Земле не было оставлено ни единого
угла.
   Генеральная Ассамблея была в сборе, когда вошел Халсион. Сотни высоких,
тощих, суровых дипломатов аплодировали, пока он шел к подиуму, все еще одетый в
пласти-комбинезон каторжника. Халсион обиженно огляделся.
   - Да, - проскрежетал он, - вы все аплодируете. Сейчас вы все почитаете меня.
Но где вы были, когда меня ложно обвинили, осудили и заточили в тюрьму
невиновным? Где вы были тогда?
   - Простите нас, Халсион, черт побери! - закричали они.
   - Я не прощу вас. Семнадцать лет я страдал в шахтах Грешей. Теперь ваша
очередь пострадать.
   - Пожалуйста, Халсион!
   - Где же ваши эксперты? Ваши профессора? Ваши специалисты? Где ваши
электронные вычислители? Ваши супермыслящие машины? Пусть они раскроют тайну
Грешей.
   - Они не могут, старик. Entre nous! Они стоят холодные. Спасите нас,
Халсион! Auf fiderzeen...
   Джудит схватила его руку.
   - Не ради меня, Джефф, - зашептала она. - Я знаю, ты никогда не простишь
меня за то, что я была несправедлива к тебе. Но ради всех девушек в Галактике,
кто любит и любим.
   - Я все еще люблю тебя, Джуди.
   - Я всегда любила тебя, Джефф.
   - О'кей. Я не хотел раскрывать им тайну, но ты уговорила меня. - Халсион
поднял руку, призывая к молчанию. В наступившей тишине он негромко заговорил: - Тайна
такова, джентльмены. Ваши калькуляторы собрали данные, чтобы вычислить
слабое место Грешей. Они не обнаружили ничего. Поэтому вы предположили, что у
Грешей нет тайной слабости. ЭТО БЫЛО НЕВЕРНОЕ ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ.
   Генеральная Ассамблея затаила дыхание.
   - Вот в чем тайна. ВЫ ДОЛЖНЫ БЫЛИ ПРЕДПОЛОЖИТЬ, ЧТО КАКАЯ-ТО НЕИСПРАВНОСТЬ
КРОЕТСЯ В САМИХ КАЛЬКУЛЯТОРАХ.
   - Черт побери! - хором воскликнула Генеральная Ассамблея. - И почему мы не
подумали об этом? Черт побери!
   - И Я ЗНАЮ, ЧТО ИМЕННО НЕИСПРАВНО!
   Наступила мертвая тишина.
   Распахнулись двери Генеральной Ассамблеи. Неверным шагом вошел профессор
Мертвотишинский, высокий, худой, суровый.
   - Эврика! - закричал он. - Я нашел, черт побери! Что-то не в порядке с
мыслящими машинами. Три идет п о с л е двух, но не перед.
   Генеральная Ассамблея взорвалась ликованием. Профессора Мертвотишинского
стали качать. Раскупорили шампанское. Выпили за его здоровье. К его груди
прикололи несколько медалей. Профессор сиял.
   - Эй! - закричал Халсион. - Это была моя тайна. Я единственный, кто из-за
таинственной мутации, передающейся по наследству в моем роду...
   Застучал телетайп:
   "Внимание! Внимание! Тишенков в Москве сообщает о дефекте калькуляторов. 3
идет после 2, а не перед. Повторяю: после (подчеркнуто), а не перед".
   Вбежал почтальон.
   - Специальное послание от доктора Жизнетишинского Спокойникову: Что-то
неладно с мыслящими машинами. Три идет после двух, а не перед.
   Телеграфист принял телеграмму:
   "Мыслящие машины не в порядке Точка Два идет перед тремя Точка Не после
Точка Фон Грезотишинский Точка Гейдельберг".
   В окно влетела бутылка, разбилась об пол и из нее выпал клочок бумаги, на
котором было нацарапано: "Остановите машины и подумайте, может, число 3 идет
после 2, а не перед? Долой Грешей! Мистер Тиш-Тиш".
   Халсион схватил судью Файлда за пуговицу.
   - Какого черта? - взревел он. - Я думал, что я единственный человек в мире,
обладающий этой тайной!
   - HimmelHerrGott! - нетерпеливо ответил судья Файлд. - Все вы такие. Все вы
мечтаете, что являетесь единственным человеком, обладающим тайной,
единственным, в ком ошиблись, единственным, с кем поступили несправедливо, с
девушкой, без девушки, с кем бы там ни было или без. Черт побери! Как вы
утомительны, мечтатели! И всегда-то вы проигрываете.
   Судья Файлд оттолкнул его плечом в сторону. Генерал Балорсен пихнул его в
задние ряды. Джудит Файлд проигнорировала его. Робот Балорсена украдкой вдавил
его в угол толпы, где тут же возникли Греши, одновременно столпившиеся в углу
на Нептуне, сделали нечто невыразимое для Халсиона и исчезли вместе с ним,
кричащим, рвущимся, рыдающим в ужасе, который является деликатесом для Грешей,
но пласти-кошмаром для Халсиона......


   от которого его пробудила мать и сказала:
   - Это научит тебя не таскать сэндвичи с орехами среди ночи, Джеффи.
   - Мама?
   - Да. Пора вставать, дорогой. Ты опоздаешь в школу.
   Она вышла из комнаты. Он огляделся. Он посмотрел на себя. Это правда.
Правда! Сбылась его великая мечта. Ему снова десять лет, у него тело
десятилетнего мальчишки, он в доме, в котором провел детство, в жизни, которой
жил в свои школьные деньки. И у него остались знания, опыт, искушенность
тридцати трехлетнего мужчины.
   - Ой, красота! - закричал он. - Вот будет здорово!
   Он станет школьным гением. Он будет ошеломлять товарищей, изумлять учителей,
ставить в тупик экспертов. Он положит на лопатки ученых. Он поставит на место
Риннегена, который частенько задирал его. Он возьмет напрокат пишущую машинку и
напишет все удостоенные шумного успеха пьесы, рассказы и романы, которые
помнит. Он не упустит удобный случай с Джуди Файлд за мемориалом в Нижнем
Парке. Он сделает изобретения и совершит открытия, создаст основы
новой индустрии, будет держать пари, играть на бирже. Он завладеет всем миром к
тому времени, когда достигнет своего настоящего возраста.
   Он с трудом оделся - забыл, где лежит одежда. Он с трудом съел завтрак - не
время было объяснять матери, что у него вошло в привычку начинать день с кофе
по-ирландски. Он лишился утренней сигареты. Он понятия не имел, где находятся
его учебники. Мать с беспокойством следила за ним.
   - Джеффи опять в дурном настроении, - услышал он ее бормотание. - Надеюсь,
день он проведет нормально.
   День начался с того, что Риннеген устроил на него засаду у Входа Для
Мальчиков. Халсион помнил его большим, крепким мальчишкой со злобным
выражением лица. Он был изумлен, обнаружив, что Риннеген тощий и беспокойный,
явно озабоченный тем, чтобы выглядеть агрессивным.
   - Послушай, у тебя нет никаких причин враждовать со мной, - объяснил ему
Халсион. - Ты просто запутавшийся ребенок, пытающийся что-то доказать.
   Риннеген ударил его кулаком.
   - Послушай, мальчик, - вежливо сказал Халсион, - на самом деле ты хочешь
дружить со всем миром. Только ты ненадежный товарищ и поэтому вынужден
драться.
   Риннеген был глух к психоанализу. Он ударил Халсиона сильнее. Больно.
   - Оставь меня в покое! - сказал Халсион. - Иди самовыражаться на ком-нибудь
другом.
   Риннеген двумя быстрыми движениями выбил у Халсиона учебники из подмышки и
опрокинул его на пол. Не оставалось ничего другого, кроме драки. Двадцать лет
просмотров фильмов будущего с Джо Луисом ничего не дали Халсиону. Он был
полностью побежден. Он также опоздал в школу. Теперь настало время удивить
учителей.
   - Таковы факты, - объяснил он в классе мисс Ральф. - Я столкнулся с
невротиком. Я могу объяснить его мотивы, но не отвечаю за его побуждения.
   Мисс Ральф шлепнула его и пошла к директору с запиской, повествующей о
неслыханной наглости.
   - Единственная неслыханная вещь в вашей школе, - сказал Халсион мистеру
Снайдеру, - это психоанализ. Как вы можете считать себя компетентным учителем,
если вы не...
   - Мерзкий мальчишка! - сердито оборвал его мистер Снайдер, высокий, худой,
суровый. - Ты что, читаешь мерзкие книги?
   - Что же мерзкого во Фрейде?
   - И пользуешься богохульным языком? Ты нуждаешься в уроке, грязный
звереныш.
   Его отослали домой с запиской, немедленно вызывающей родителей, чтобы
забрать Джеффри Халсиона из школы, как дегенерата, отчаянно нуждающегося в
профессиональном исправительном учреждении.
   Вместо того, чтобы пойти домой, он отправился к журнальному киоску почитать
газеты с событиями, относительно которых он мог бы заключать пари. Заголовки
были полны призовыми скачками. Но кто, черт побери, завоюет приз? И в какой
последовательности? Этого он не помнил. А биржа? Он ничего не знал о ней. В
детстве он никогда не интересовался такими вещами и ничего не запечатлелось в
памяти.
   Он попытался попасть в библиотеку для дальнейшей проверки. Библиотекарь,
высокий, худой и суровый, не позволил ему войти, потому что детское время
начиналось после полудня. Он бродил по улицам. Куда бы он ни шел, его
преследовали высокие и суровые взрослые. Он начал понимать, что у десятилетних
мальчишек весьма ограниченные возможности удивлять взрослых.
   В час ленча он встретил Джуди Файлд и проводил ее после школы домой. Он был
шокирован ее шишковатыми коленками и черным штопором локонов. Не нравился ему и
ее запах. Он бы, скорее, предпочитал провести время с ее матерью, явившейся в
образе Джуди, какую он помнил. Он забылся с миссис Файлд и сделал парочку
вещей, здорово смутивших ее. Она выгнала его из дому и, когда звонила его
матери, голос ее дрожал от негодования.
   Халсион пошел к Гудзону и слонялся возле доков, пока его не прогнали. Он
отправился в канцелярский магазин договориться о прокате пишмашинки и был
выставлен. Он поискал тихое местечко, чтобы соснуть, подумать, составить план,
возможно, начать вспоминать имевший успех рассказ, но не было тихих местечек,
куда бы допускались мальчишки.
   В 4.30 он проскользнул домой, бросил учебники в свою комнату, прокрался в
гостиную, стянул сигарету и собирался улизнуть, когда обнаружил, что отец и
мать наблюдают за ним. Мать выглядела потрясенной. Отец был худой и суровый.
   - О, - сказал Халсион, - я полагаю, звонил Снайдер. Я совершенно забыл об
этом.
   - Мистер Снайдер, - сказал отец.
   - И миссис Файлд, - добавила мать.
   - Послушайте, - сказал Халсион, - нам нужно немедленно во всем разобраться.
Можете вы выслушать меня несколько минут? Я сообщу вам нечто потрясающее, и мы
подумаем, что с этим делать. Я...
   Он закричал, поскольку отец взял его за ухо и вывел в холл. Родители никогда
не слушают детей даже несколько минут. Они вообще их не слушают.
   - Пап... минутку... Пожалуйста! Я хочу объяснить. Мне вовсе не десять лет.
Мне тридцать три. Это скачок во времени, понимаешь? Из-за таинственной мутации,
передающейся по наследству в моем роду, которая...
   - Замолчи, черт побери! - крикнул отец. Боль от его руки, ярость в его
голосе заставили Халсиона замолчать. Он терпел, пока его вывели из дома,
провели четыре квартала до школы и втолкнули в кабинет мистера Снайдера, где
вместе с директором ожидал школьный психолог. Это был высокий, худой человек,
суровый, но энергичный.
   - А, да, да, - сказал он. - Значит, это и есть наш дегенерат? Наш маленький
Аль Капоне, а? Давайте, поместим его в клинику и там я заведу его journel
etirne. Будем надеяться на лучшее. Niki prius... Он не может быть плох во всех
отношениях.
   Он взял Халсиона за руку. Халсион вырвал руку и сказал:
   - Послушайте, вы взрослый, интеллигентный человек. Выслушайте меня. Моих
родителей обуяли эмоции...
   Отец отвесил ему оплеуху, схватил его руку и вернул психологу. Халсион
разразился слезами. Психолог вывел его из кабинета и отвел в маленькую школьную
больницу. Халсион был в истерике. Он дрожал от крушения планов и страха.
   - Неужели никто не выслушает меня? - рыдал он. - Неужели никто не попытается
понять? Все мы любим детей, так неужели все дети проходят через это?
   - Успокойся, мой милый, - пробормотал психолог. Он сунул Халсиону в рот
таблетку и заставил ее запить водой.
   - Вы все проклятые антигуманисты, - всхлипывал Халсион. - Вы не допускаете
нас в свой мир, но вторгаетесь в наш. Если вы не уважаете нас, то почему не
оставите в покое?
   - Начинаешь понимать, а? - сказал психолог. - Мы две разные породы животных,
взрослые и дети. Черт побери! Я говорю с тобой откровенно. Les absent, out
tonjuris tort... У нас почти ничего нет в голове, малыш, кроме войны. Поэтому
все дети вырастают ненавидящими свое детство и ищущими отмщения. Но отмщение
невозможно. Pari mutail. Как его можно свершить? Разве может кошка оскорбить
короля?
   - Это... ненавистно, - пробормотал Халсион. Таблетка действовала быстро. - Весь
мир ненавистен. Он полон оскорбительных конфликтов, которые невозможно
разрешить... или отомстить за них... Словно кто-то играет с нами шутки, глупые
шутки без цели. Верно?
   Скользя во тьму, он слышал хихиканье психолога, но не мог жить, понимая, что
смеются над ним...


   Он поднял лопату и пошел за Первым шутом на кладбище. Первый шут был
высокий, худой, суровый, но энергичный.
   - Если она будет похоронена по-христиански, что за каприз искать ей
спасение? - спросил Первый шут.
   - Говорю тебе, она спаслась, - ответил Халсион. - Поэтому нужно немедленно
вырыть ей могилу. Коронер во всем разобрался и установил, что должны быть
христианские похороны.
   - Как это может быть, если только она не утопилась в целях самозащиты?
   - Ну, так решено.
   Они принялись рыть могилу. Первый шут подумал, подумал и сказал:
   - Это, должно быть, se offendendo, и не может быть ничем иным. Есть
указание: если я утоплюсь преднамеренно, это доказывает наличие действия, а
действие делится на три группы - действовать, делать, совершать. Значит, она
утопилась преднамеренно.
   - Возможно, но послушай, добрый могильщик... - начал Халсион.
   - Мне пора, - прервал его Первый шут и пошел, уставший от рассуждений по
вопросам законов. Затем быстро повернулся, отпустил несколько профессиональных
шуток и ушел окончательно. Наконец, Халсион закончил работу и пошел пропустить
рюмочку в Ярд-хенд. Когда он вернулся, Первый шут отпускал шутки паре
джентльменов, бродивших по кладбищу.
   Прибыла похоронная процессия: гроб, брат умершей девушки, король с
королевой, священники и лорды. Девушку похоронили и брат с одним джентльменом
начали ссориться над ее могилой. Халсион не обращал на них внимания. В
процессии была хорошенькая девушка, смуглая, с копной вьющихся волос и
красивыми длинными ногами. Он подмигнул ей. Она подмигнула в ответ. Халсион
протиснулся к ней, строя глазки, и она ответила тем же.
   Затем Халсион подобрал лопату и пошел за Первым шутом на кладбище. Первый
шут был высокий, худой, с суровым выражением лица, но энергичными манерами.
   - Раз ее хоронят по-христиански, это доказывает ее спасение? - спросил
Первый шут.
   - Говорю тебе, она спаслась, - ответил Халсион. - И следовательно, нужно
немедленно копать ей могилу. Коронер разобрался и вынес решение, что должны
быть христианские похороны.
   - Как это так, если только она не утопилась в целях самозащиты?
   - А ты уже не спрашивал меня об этом? - удивился Халсион.
   - Заткнись, старый дурак, и отвечай на вопрос.
   - Могу поклясться, что это уже было.
   - Ты ответишь, черт побери? Ну?
   - Ну, так решено.
   Они принялись копать могилу. Затем Первый шут затеял долгую дискуссию по
вопросам законов, после чего энергично повернулся, отпустил традиционные шутки
и ушел. Наконец, Халсион закончил и пошел в Ярд-хенд выпить. Когда он вернулся,
у могилы была пара незнакомцев, затем прибыла похоронная процессия.
   В процессии была хорошенькая девушка, смуглая, с копной вьющихся волос и
красивыми длинными ногами. Халсион подмигнул ей. Она подмигнула в ответ.
Халсион протиснулся к ней, строя глазки, и она дерзко ответила тем же.
   - Как тебя зовут? - прошептал он.
   - Джудит, - ответила она.
   - Я вытатуирую твое имя, Джудит.
   - Вы лжете, сэр.
   - Я могу доказать это миледи. Я покажу тебе, где буду делать татуировку.
   - И где же?
   - В Ярд-хендской таверне. Ее сделает матрос с "Золотой лани". Мы встретимся
сегодня ночью?
   Прежде чем она успела ответить, он подобрал лопату и последовал за Первым
шутом на кладбище. Первый шут был высокий, худой, с суровым лицом, но
энергичными манерами.
   - Ради бога! - воскликнул Халсион. - Могу поклясться, что это уже
происходило.
   - Раз ее хоронят по христиански, это доказывает ее действия в целях
самозащиты? - спросил Первый шут.
   - Я знаю только, что мы уже прошли через все это.
   - Отвечай на вопрос!
   - Послушай, - упрямо сказал Халсион, - может быть, я сошел с ума, а может,
и нет, но у меня так