ое чувство, что все это уже происходило. Это кажется
нереальным. Жизнь кажется нереальной.
   Первый шут покачал головой.
   - HimmelHerrGott! - пробормотал он. - Этого я и боялся. Из-за таинственной
мутации, передающейся по наследству в твоем роду, ты из осторожности дуешь на
воду. EvigKeit! Отвечай на вопрос.
   - Если я отвечу на него еще раз, то буду отвечать и сотни раз подряд.
   - Старый осел! - взорвался шут. - Ты уже ответил на него 5 271 009 раз, черт
побери! Отвечай еще!
   - Зачем?
   - Затем, что ты должен. Pot en feu... Это жизнь, которой мы должны жить.
   - Ты называешь это жизнью? Делать одно и то же снова и снова? Говорить одно
и то же? Подмигивать девушкам без всякой надежды на продолжение?
   - Нет, нет, нет, старик, не спрашивай. Это заговор, с которым мы не смеем
бороться. Это жизнь, которой живет каждый человек. Отсюда нет исхода.
   - Почему отсюда нет исхода?
   - Я не смею сказать. Vocs populi... Другие спрашивали и исчезли. Это
заговор. Я боюсь.
   - Чего ты боишься?
   - Наших владельцев.
   - Что-о? Мы чья-то собственность?
   - Si. Ах, я!.. Все мы, юный мутант. Здесь нет реальности. Здесь нет жизни,
нет свободы, нет воли, черт побери! Ты не понимаешь? Мы... мы все персонажи
книги. Когда книгу читают, мы танцуем, когда книгу читают снова, мы опять
танцуем. E-pluribis unim... Раз ее хоронят по-христиански, это доказывает
самооборону?
   - Что ты сказал? - в ужасе закричал Халсион. - Мы - марионетки?
   - Отвечай на вопрос.
   - Раз нет свободы, нет свободы воли, то как мы можем вести всякие
разговоры?
   - Просто читающий книгу мечтает, мой дорогой. Idem est. Отвечай на вопрос.
   - Не буду. Я буду бунтовать. Не стану больше плясать для ваших владельцев. Я
буду искать лучшую жизнь... Я буду искать реальность.
   - Нет, нет! Это безумие, Джеффри! Kul-de-gak!..
   - Все мы нуждаемся в храбром вожде. Остальные пойдут за ним. Мы разрушим
заговор, сковывающий нас!
   - Это невозможно. Играть безопаснее. Отвечай на вопрос!
   Халсион ответил на вопрос, подняв лопату и ударив Первого шута по голове.
Тот даже не заметил этого.
   - Раз ее хоронят по-христиански, это доказывает самооборону?
   - Бунт! - закричал Халсион и снова ударил его. Шут запел. Появились два
джентльмена.
   - Бунт! За мной! - вскричал Халсион и ударил джентльмена лопатой по
меланхолочной голове. Джентльмен не обратил внимания. Он трепался с приятелем и
первым шутом. Халсион завертелся, как дервиш, раздавая удары лопатой.
Джентльмен поднял череп и стал философствовать по поводу некой персоны по имени
Йорик.
   Появилась похоронная процессия. Халсион напал на нее с лопатой.
   - Прекратите читать книгу! - орал он. - Выпустите меня со страниц! Вы
слышите? Прекратите читать! Я хочу в мир, созданный мной самим. Выпустите
меня!
   Раздался мощный удар грома, когда захлопнулся толстый том. В то же мгновение
Халсион был низвергнут в третье отделение седьмого круга ада в Четырнадцатой
Песне "Божественной комедии", где тех, кто грешил против искусства, мучили
языки пламени, вечно пылавшего под ними. Там он кричал до тех пор, пока не
послужил достаточным развлечением. Только тогда утвердили план его собственного
текста... и он создал новый мир, романтичный мир, мир его заветной мечты...


   Он был последним человеком на Земле.
   Он был последним человеком на Земле и выл.
   Холмы, долины, реки и горы принадлежали ему, ему одному, и он выл.
   5 271 009 домов служили ему пристанищем. 5 271 009 постелей ждали его для
сна. Магазины ждали, когда он взломает их. Все драгоценности мира принадлежали
ему. Игрушки, инструменты, предметы первой необходимости и роскоши - все
принадлежало последнему человеку на Земле, и он выл.
   Он покинул особняк в полях Коннектикута, где основал свою резиденцию. Он
пересек, завывая, Весчестер. Завывая, он мчался на юг по тому, что было
когда-то шоссе Генриха Гудзона. Он переехал, завывая, по мосту на Манхэттен, он
ехал мимо одиноких небоскребов, складов, дворцов развлечений и подвывал. Он выл
на Пятой Авеню и за углом Пятнадцатой стрит увидел человеческое существо.
   Она была живой, прекрасной женщиной. Она была высокой и смуглой, с копной
вьющихся волос и красивыми длинными ногами. На ней была белая блузка, брюки в
тигриную полоску и патентованные кожаные ботинки. За спиной у нее висела
винтовка, на бедре - револьвер. Она ела маринованные томаты из банки и
недоверчиво уставилась на Халсиона. Он бросился к ней.
   - Я думала, что я последний человек на Земле, - сказала она.
   - Ты последняя женщина, - простонал Халсион. - А я последний мужчина. Ты не
дантист?
   - Нет, - ответила она. - Я дочь несчастного пофессора Файлда, чей прекрасно
задуманный, но плохо исполненный эксперимент по расщеплению ядра стер с лица
Земли человечество, за исключением нас с тобой. Мы, без сомнения, из-за
таинственной мутации, передающейся по наследству в наших родах, сделавшей нас
иными, стали последними представителями старой цивилизации и первыми новой...
   - Отец не учил тебя лечить зубы?
   - Нет, - сказала она.
   - Тогда дай на минутку револьвер.
   Она вытащила из кобуры револьвер и протянула Халсиону, взяв, на всякий
случай, винтовку наизготовку. Халсион взвел курок.
   - Как бы я хотел, чтобы ты была дантистом, - простонал он.
   - Я прекрасная девушка с Коэффициентом Интеллектуальности 141, что более
важно для основания новой расы людей, унаследовавшей добрую зеленую Землю, - возразила
она.
   - Только не с моими зубами, - просто сказал Халсион.
   Он разрядил револьвер себе в висок и мозги выплеснулись на землю...


   Он очнулся с пронзительной головной болью. Он лежал на кафельном возвышении
возле стула, припав ушибленным виском к холодному полу. Из-за свинцового щита
появился мистер Аквил и включил вентилятор, чтобы проветрить помещение.
   - Браво, мой милый, - хихикнул он. - Наконец-то ты стал самим собой, а? И
помощника тебе не потребовалось. Merglio tardeshe may... Но ты упал и ударился,
прежде чем я успел поймать тебя, черт побери!
   Он помог Халсиону подняться на ноги и провел его в приемную, где усадил в
мягкое вельветовое кресло и дал бокал бренди.
   - Гарантирую, что не требуется никаких лекарств, - заявил он. - Nobles
oblig... Только лучше spiritus frumenti. Теперь обсудим дела, а? - Он сел за
стол, все еще энергичный, суровый, и с неожиданной теплотой взглянул на
Халсиона. - Человек живет своими решениями, neste-pa? - продолжал он. - Вы
согласны, ui? Человек должен принять в течение своей жизни 5 271 009 решений.
Peste! Это простое число, так? Niniorte... Ты согласен?
   Халсион кивнул.
   - Тогда, мой милый, зрелость этих решений определяет, мужчина данный человек
или ребенок. Niht war? Malgre nori... Человек не может начать принимать
взрослые решения, пока не избавится от детских грез, черт побери! Такие
фантазии... они должны уйти...
   - Нет, - медленно произнес Халсион, - от этих грез зависит мое искусство...
от грез и фантазий, которые я переношу в линии и краски...
   - Черт побери! Да! Согласен. Но взрослые грезы, а не детские. Детские
грезы - пфуй! Все люди проходят через это... Быть последним способным мужчиной
на Земле и обладать всеми женщинами... Вернуться в прошлое с преимуществом
знаний взрослого и одерживать победы... Бегство от реальности с мыслью, что
жизнь - это фантазия... Бегство от ответственности и фантазии о причиненной
несправедливости, о мучинечестве со счастливым концом... И сотни других,
столько же рспространенных, сколь и пустых. Господь благославил папашу Фрейда и
его веселое учение, которое положило конец этой чепухе. Sic semper tiranis...
Прочь!
   - Но раз у всех есть эти грезы, значит, не такие уж они плохие, не так ли?
   - Черт побери! В четырнадцатом веке у всех были вши. Делает ли этой вшей
хорошими? Нет, мой мальчик, такие грезы для детей. Слишком много взрослых еще
остаются детьми. И ты, художник, должен вывести их, как я вывел тебя. Я очистил
тебя, теперь очищай их.
   - Почему вы это сделали?
   - Потому что я верю в тебя. Sic vos non vobus... Тебе будет нелегко. Долгий
трудный путь и одиночество.
   - Полагаю, я должен испытывать благодарность, - пробормотал Халсион, - но я
чувствую... ну, пустоту... обман.
   - О, да! Черт побери! Если долго живешь с язвой, то что-то теряешь, когда ее
вырезают. Ты прятался в язву. Я вскрыл ее. Ergo: ты чувствуешь обман. Но
погоди! Ты почувствуешь еще больший обман. Я говорил тебе, что цена будет
высока. Ты заплатил ее. Гляди.
   Мистер Аквил достал из кармана зеркальце. Халсион глянул в него и застыл. На
него смотрело лицо пятидесятилетнего мужчины, морщинистое, закаленное, твердое,
решительное. Халсион вскочил с кресла.
   - Спокойно, спокойно, - увещевал его мистер Аквил. - Это не так уж плохо.
Это чертовски хорошо! Физически тебе по-прежнему тридцать три. Ты ничего не
потерял из своей жизни... только юность. Что ты утратил? Смазливое лицо, чтобы
привлекать молоденьких девушек? И всего-то?
   - Ради Христа!.. - вскричал Халсион.
   - Прекрасно. Еще спокойней, мой мальчик. Здесь ты, больной, лишенный
иллюзий, сбитый с толку, встал одной ногой на твердую дорогу к зрелости. Ты
хочешь, чтобы это случилось или нет? Si, я могу все исправить. Это может
никогда не случиться. Spurlos versenkt... Прошло всего десять минут со времени
твоего побега. Ты еще можешь вернуть свое красивое, молодое лицо. Ты можешь
снова сдаться. Можешь вернуться в бездонное лоно язвы... опять впасть в
детство. Ты хочешь этого?
   - У вас не выйдет.
   - Sauw qui pent, мой мальчик. Выйдет. Частоты не ограничиваются пятнадцатью
тысячами ангстрем.
   - Проклятье! Вы Сатана? Люцифер? Только дьявол может обладать такими
силами!
   - Или ангел, старик.
   - Вы не похожи на ангела. Вы похожи на Сатану.
   - А? Ха! Сатана тоже был ангелом до своего падения. Он имел много связей на
небе. Конечно, есть фамильное сходство, черт побери! - Мистер Аквил оборвал
смех, перегнулся через стол. Веселье слетело с его лица, осталась только
суровость. - Сказать вам, кто я, мой цыпленочек? Объяснить, почему один
нечаянный взгляд перевернул ваш разум вверх тормашками?
   Халсион кивнул, не в силах вымолвить ни слова.
   - Я негодяй, белая ворона, шалопай, подлец. Я эмигрант. Да, черт побери!
Эмигрант! - Взгляд мистера Аквила стал каким-то раненым. - По вашим стандартам,
я великий человек с бесконечной силой и многообразием. Такими были эмигранты из
Европы для туземцев с побережья Таити. А? Таким являюсь для вас я, когда
прочесываю звездные берега ради капельки развлечений, капельки надежды,
капельки авантюризма... Я плохой, - продолжал мистер Аквил с дрожью отчаяния в
голосе. - Я испорченный. На родине нет места, где могли бы терпеть меня. Мне
отомстили тем, что оставили здесь. И были моменты неосторожности, когда боль и
отчаяние наполняли мой взгляд и поражали ужасом ваши невинные души. Как тебя
тогда, да?
   Халсион снова кивнул.
   - Вот такие дела. Ребенок в Солоне Аквиле уничтожил его и привел к болезни,
сломавшей ему жизнь. Ui. Я слишком страдаю от детских фантазий, от которых не
могу избавиться. Не повторяй той же самой ошибки, прошу тебя... - Мистер Аквил
взглянул на часы и вскочил. К нему вернулась энергия. - Прекрасно! Уже поздно.
Время собирать твой разум, старик. Каким ему быть? Старое лицо или молодое?
Реальность грез или грезы реальности?
   - Сколько, вы сказали, решений мы должны принять за время жизни?
   - Пять миллионов двести семьдесят одну тысячу девять. Плюс-минус тысяча,
черт побери!
   - И сколько осталось мне?
   - А? Verite saus per... Два миллиона шестьсот тридцать пять тысяч пятьсот
сорок... примерно.
   - Но нынешнее самое важное.
   - Все они самые важные. - Мистер Аквил шагнул к двери, положил руку на
кнопки сложного устройства и покосился на Халсиона. - Voila tout, - сказал
он. - Слово за тобой.
   - Я выбираю трудный путь, - решил Халсион.





                              Альфред БЕСТЕР

                     НОВАЯ ВАЗА С ЦВЕТОЧНЫМ БОРДЮРОМ




     - И в завершение первого семестра  курса  "Древняя  история  107",  -
сказал  профессор  Пол  Муни  [все  герои  рассказа  носят  имена  "звезд"
голливудского кино, известных в 1930-1960 годах; многие из  них  -  такие,
как Грета Гарбо, Спенсер Трэйси, Одри Хэпберн и другие  известны  зрителям
по фильмам "Дама с камелиями", "Нюрнбергский процесс",  "Старик  и  море",
"Война и мир", "Моя прекрасная леди"], - мы попробуем восстановить обычный
день нашего предка, обитателя Соединенных Штатов Америки, как  называли  в
те времена, то есть пятьсот лет назад, Лос-Анджелес Великий.
     Мы назовем объекта наших изысканий Джуксом - одно  из  самых  славных
имен той поры, снискавшее себе бессмертие в сагах о кровной вражде  кланов
Каликах и Джукс.
     В наше время все научные авторитеты сошлись на том, что  таинственный
шифр  ДЖУ  [телефонный  индекс  одного  из   районов   Нью-Йорка],   часто
встречаемый в телефонных справочниках округа Голливуд Ист  (в  те  времена
его именовали Нью-Йорком), к примеру: ДЖУ 6-0600 или ДЖУ 2-1914,  каким-то
образом генеалогически связаны с могущественной династией Джуксов.
     Итак, год 1950-й. Мистер Джукс, типичный  холостяк,  живет  на  ранчо
возле Нью-Йорка. Он встает с зарей, надевает спортивные брюки,  натягивает
сапоги со шпорами, рубашку из сыромятной  кожи,  серый  фланелевый  жилет,
затем повязывает черный трикотажный галстук. Вооружившись револьвером  или
кольтом, Джукс направляется в забегаловку, где  готовит  себе  завтрак  из
приправленного пряностями планктона и морских водорослей. При  этом  он  -
возможно (но не обязательно) застает врасплох целую банду  юных  сорванцов
или краснокожих индейцев в тот самый момент, когда они готовятся линчевать
очередную жертву или угнать несколько  джуксовых  автомобилей,  которых  у
него на ранчо целое стадо примерно в полторы сотни голов.
     Он расшвыривает их несколькими ударами, не прибегая к оружию. Как все
американцы двадцатого века, Джукс - чудовищной  силы  создание,  привыкшее
наносить, а также получать сокрушительные удары; в  него  можно  запустить
стулом, креслом, столом, даже комодом без малейшего  для  него  вреда.  Он
почти не пользуется пистолетом, приберегая его для ритуальных церемоний.
     В свою контору в Нью-Йорк-сити мистер Джукс отправляется верхом,  или
на  спортивной  машине  (разновидность  открытого  автомобиля),   или   на
троллейбусе. По  пути  он  читает  утреннюю  газету,  в  которой  мелькают
набранные жирным шрифтом  заголовки  типа:  "Открытие  Северного  полюса",
"Гибель "Титаника", "Успешная высадка космонавтов на  Марсе"  и  "Странная
гибель президента Хардинга".
     Джукс работает в  рекламном  агентстве  на  Мэдисон-авеню  -  грязной
ухабистой дороге, по которой разъезжают почтовые дилижансы,  стоят  пивные
салуны и на каждом шагу  попадаются  буйные  гуляки,  трупы  и  певички  в
сведенных до минимума туалетах.
     Джукс - деятель рекламы, он  посвятил  себя  тому,  чтобы  руководить
вкусами публики, развивать ее культуру и оказывать содействие при  выборах
должностных лиц, а также при выборе национальных героев.
     Его контора, расположенная  на  двадцатом  этаже  увенчанного  башней
небоскреба, обставлена в характерном для середины двадцатого века стиле. В
ней имеется конторка с  крышкой  на  роликах,  откидное  кресло  и  медная
плевательница.  Контора  освещена  лучом  мазера,  рассеянным  оптическими
приборами.  Летом  комнату  наполняют   прохладой   большие   вентиляторы,
свисающие с потолка, а зимою Джуксу не дает замерзнуть  инфракрасная  печь
Франклина.
     Стены украшены  редкостными  картинами,  принадлежащими  кисти  таких
знаменитых мастеров, как Микеланджело,  Ренуар  и  Санди.  Возле  конторки
стоит  магнитофон.  Джукс  диктует  все  свои  соображения,  а  позже  его
секретарша переписывает их,  макая  ручку  в  черно-углеродистые  чернила.
(Сейчас уже окончательно установлено, что пишущие машинки были  изобретены
лишь на заре Века Компьютеров, в конце двадцатого столетия.)
     Деятельность мистера Джукса состоит в создании вдохновенных лозунгов,
которые превращают  половину  населения  страны  в  активных  покупателей.
Весьма немногие из этих лозунгов дошли до наших дней, да и то в более  или
менее фрагментарном виде, и студенты, прослушавшие курс  профессора  Рекса
Гаррисона "лингвистика 916", знают, с какими трудностями  мы  столкнулись,
пытаясь расшифровать такие изречения, как:  "Не  сушить  возле  источников
тепла" (может быть, "пепла"?), "Решится  ли  она"  (на  что?)  и  "Вот  бы
появиться в парке в этом сногсшибательном лифчике" (невразумительно).
     В полдень мистер Джукс идет  перекусить,  что  он  делает  обычно  на
каком-нибудь гигантском стадионе в обществе нескольких тысяч подобных ему.
Затем он снова возвращается в контору и приступает к работе, причем  прошу
не забывать, что условия  труда  в  то  время  были  настолько  далеки  от
идеальных, что Джукс вынужден был трудиться по четыре, а  то  и  по  шесть
часов в день.
     В те удручающие  времена  неслыханного  размаха  достигли  ограбления
дилижансов, налеты,  войны  между  бандитскими  шайками  и  тому  подобные
зверства. В воздухе то и дело мелькали тела маклеров,  в  порыве  отчаяния
выбрасывавшихся из окон своих контор.
     И нет ничего удивительного в том, что к концу дня мистер  Джукс  ищет
духовного успокоения. Он обретает его на  ритуальных  сборищах,  именуемых
"коктейль". Там, в густой толпе своих единоверцев, он  стоит  в  маленькой
комнате, вслух вознося молитвы и наполняя  воздух  благовонными  курениями
марихуаны.  Женщины,  участвующие  в  церемонии,  нередко  носят  одеяния,
именуемые  "платье  для   коктейля",   известные   также   под   названием
"шик-модерн".
     Свое пребывание в городе  мистер  Джукс  может  завершить  посещением
ночного клуба,  где  посетителей  развлекают  каким-нибудь  зрелищем.  Эти
клубы, как правило, располагались под землей. При этом Джукса почти каждый
раз сопровождает некий "солидный счет" - термин маловразумительный. Доктор
Дэвид Нивен весьма убедительно доказывает, что "солидный счет"  -  это  не
что иное, как сленговый эквивалент выражения "доступная  женщина",  однако
профессор Нельсон Эдди справедливо замечает,  что  такое  толкование  лишь
усложняет дело, ибо в наше время никто  понятия  не  имеет,  что  означают
слова "доступная женщина".
     И наконец, мистер Джукс возвращается на свое ранчо,  причем  едет  на
поезде,  ведомом  паровозом,  и  по  дороге  играет  в  азартные  игры   с
профессиональными шулерами, наводнявшими все  виды  транспорта  той  поры.
Приехав домой, он разводит во дворе костер, подбивает  на  счетах  дневные
расходы, наигрывает грустные мелодии на  гитаре,  ухаживает  за  одной  из
представительниц многотысячной орды незнакомок, имеющих  обычай  забредать
на огонек в самое  неожиданное  время,  затем  завертывается  в  одеяло  и
засыпает.
     Таков был он, этот варварский  век,  до  такой  степени  нервозный  и
истеричный, что лишь  очень  немногие  доживали  до  ста  лет.  И  все  же
современные романтики вздыхают о той чудовищной  эпохе,  полной  ужасов  и
бурь. Американа двадцатого века - это последний крик моды.  Не  так  давно
один экземпляр "Лайфа", нечто  вроде  высылаемого  для  заказов  по  почте
каталога товаров, был  приобретен  на  аукционе  известным  коллекционером
Клифтоном Уэббом за 150 тысяч долларов.  Замечу  кстати,  что,  анализируя
этот антикварный образчик в  своей  статье,  напечатанной  в  "Философикал
Транзэкшнз",  я  привожу  довольно  веские   доказательства,   позволяющие
усомниться в его подлинности. Целый ряд анахронизмов наводит  на  мысль  о
подделке.
     А теперь несколько слов по поводу экзаменов. Возникшие недавно  слухи
о каких-то неполадках в экзаменационном компьютере  -  чистый  вздор.  Наш
компьютерный психиатр уверяет, что "Мульти III"  подвергся  ос