ую свалку из дорогих приборов и с горечью подумал; то,  что  Мэнсон
бесцельно портит, могло долгие годы служить в настоящем  исследовательском
центре.
   - Ну хорошо, что на этот раз?
   - Атомы, - гордо объявил он.
   - Атомы - вот бред! - отпарировал я. - Предупреждаю тебя,  Ларри,  если
это очередная сумасбродная затея, я выставлю тебе умопомрачительный счет.
   - Ничего не сумасбродная. Смотри сюда.
   Он прошел  по  захламленной  лаборатории  и  остановился  у  громадного
возвышения - кучи электрических приборов,  окружающих  маленький  стальной
бак. Кое-какие инструменты были мне знакомы: два насоса  для  паров  ртути
Гольвека и один из самых больших измерителей индукции поля Рэдли,  который
мне доводилось видеть.
   - Идея такова, - начал Мэнсон.
   Он повернул переключатель, тут же зашипели и  всхлипнули  насосы.  Меня
кольнуло жуткое подозрение, и я медленно попятился.
   - Мэнсон, - рявкнул я, - ты когда-нибудь раньше проводил этот опыт?
   Чистой  воды  самоубийство   -   присутствовать   при   некоторых   его
лабораторных дебютах.
   - Нет, - ответил Ларри и вцепился мне в руку, чтобы я не успел убежать.
- Не волнуйся, приятель. Клянусь, это совершенно безопасно. Я хочу,  чтобы
ты посмотрел все в действии, пока я буду объяснять.
   Насосы весело урчали,  а  он  взял  в  руку  кучу  небрежно  исписанных
листочков и помахал ими у меня перед носом.
   - Послушай, если бы ты взял плотно набитый песком  турецкий  барабан  и
его потряс, что бы ты услышал?
   - Ничего.
   - Правильно! А если вынуть весь песок, кроме нескольких крупиц, и потом
потрясти - тогда что?
   - Ну, было бы слышно, как гремят песчинки, ударяясь о кожу барабана,  -
ответил я.
   - Вот это я и делаю! - восторженно заорал Мэнсон. - Я выделяю несколько
атомов водорода внутри этого бака. Но  мне  не  нужно  трясти  бак,  чтобы
услышать, как они гремят, - частички газа находятся в движении.
   - Ты кретин! - крикнул я. - И машина твоя - кретинская!
   - Нет, Граут. Посмотри чертежи. - Он сунул их мне в руки. - Я пропускаю
сильный ток через стенки бака. Когда  в  баке  останется  всего  несколько
атомов водорода, будет слышно, как они ударяются об  энергетическое  поле.
Как щелчок статического заряда!
   Я взглянул на смятые бумажки и попытался остановить Мэнсона,  тыкающего
в них грязным указательным пальцем. С неохотой мне пришлось признать,  что
задумка выглядела осуществимой - если только создать ток необходимой силы.
   Эти два насоса создадут в баке  практически  вакуум,  как  если  бы  из
барабана удалили все,  кроме  нескольких  песчинок.  Мощное  электрическое
поле, которое он пропустит через бак, послужит чем-то вроде кожи барабана,
так что каждый раз, когда о него будет ударяться атом, с помощью усилителя
мы услышим щелчок, подобный щелчку статического заряда.
   Насосы начали яростно стучать, удаляя из бака атмосферу, и  я  взглянул
на манометр. Давление было низким -  пользуясь  той  же  аналогией,  можно
сказать, что песок быстро  высасывался.  Мэнсон  нетерпеливо  ждал,  кусая
ногти, пока наконец насосы не застонали, взревели и выключились.  Судя  по
показаниям манометра, бак был пуст настолько, что вряд ли в нем оставалось
больше нескольких атомов.
   Мэнсон нервно хихикнул и повернулся ко мне.
   - Ну, что скажешь? Хочешь услышать атом?
   - Минуточку, - ответил я.
   Я снова уставился в схему проводки - мне  казалось,  что  что-то  здесь
упущено. Однако времени на проверку у меня  не  было,  потому  что  Мэнсон
шмыгнул мимо меня  и  включил  электрическое  поле,  которое  должно  было
сыграть роль барабана.
   Стальная сфера загорелась чем-то вроде огня  святого  Эльма,  когда  ее
накрыло  энергетическое  поле  колоссальной  силы.  Бак  испускал   дымный
фосфоресцирующий свет и, казалось, менял форму под давлением.  Лаборатория
наполнилась самым жутким гудением, которое когда-либо слышали человеческие
уши.
   Я с тревогой взглянул на вольтметр - стальная игла скользнула по  шкале
и остановилась  на  опасной  отметке  100-1000.  Установленные  на  стенах
батареи жужжали и трещали,  а  в  дальнем  конце  лаборатории  завыли  две
динамомашины, Мэнсон быстро что-то подкрутил, и, наконец, жужжание перешло
в шорох.
   - Это великое мгновение для нас обоих, - сказал он. - Музыка сфер и все
такое. Боже мой, как я ждал этой  минуты!..  Послушай,  Граут.  Я  включаю
усилитель.
   Ларри  включил  систему;  я  вместе  с  ним   уставился   на   огромный
звукоусилитель, висящий над головой. Мэнсон стал  медленно  крутить  диск,
пока наконец мы не услышали неясный звук, слабый, как далекий  прибой.  Мы
напряженно замерли в ожидании сигнальной песни атомов - ждали и слушали.
   Потом они послышались - слабые щелчки, как градины,  бьющие  в  оконное
стекло, Мэнсон вздохнул и улыбнулся мне.
   - Ну как, старина? Я безумен, да?
   Я не ответил, потому что слушал этот удивительный звук,  слушал  слабый
рокот энергии, танцующей внутри горящего шара. Я слышал, как  слабый  стук
перешел в треск, потом в сильный стук, а потом - в глухой грохот,  который
колотил  в  уши  с  силой  огромного  барабана.  Все  громче   и   громче,
оглушительно, громоподобно. Чудовищный турецкий барабан,  в  который  бьют
гигантскими палочками с огромной скоростью.
   - Ради Бога, - завизжал я, - приглуши звукоусилитель!
   Мэнсон прыгнул к нему и крутанул диск. Гром заполнил комнату  так,  что
все тряслось и скрипело. Потом Ларри повернулся - бледный, испуганный.
   - Что случилось? - крикнул я.
   - Не знаю. - Он беспомощно показывал на  аппарат.  -  Я  все  выключил.
Совсем. А оно все работает.
   Я тупо уставился на  помост  и  вдруг  понял,  что  громоподобный  стук
исходит из самого бака. Я  увидел,  что  стальной  шар  сильно  вибрирует,
постепенно высвобождаясь из удерживающих его приборов, и вот уже он ползет
по столу, как баскетбольный мяч в пляске святого Витта.
   - Что случилось? - повторил я.
   Ларри посмотрел, как громыхающая штука ползет по  столу,  и  беспомощно
покачал головой.
   - Не знаю, - ответил он. - Слава Богу, ты здесь!
   Потом  сквозь  гром   и   треск   ломающихся   приборов   мы   услышали
пронзительный, бешеный визг и звук разлетающегося вдребезги металла. Через
мгновение звук прекратился, и в  ту  же  секунду  нас  обоих  закружило  и
отбросило назад потоком расплавленного металла  и  вспышкой  ослепительной
яркости.
   Нам удалось на Четвереньках доползти до дальнего конца лаборатории, но,
когда мы обернулись и попытались увидеть, что там крутится и  сверкает  на
помосте, нам это не удалось. Будто мы пытались широко  раскрытыми  глазами
заглянуть в самое ядро полуденного солнца. Потом  Мэнсон  дернул  меня  за
локоть и мотнул головой, и я пополз за ним  в  примыкающий  к  лаборатории
крошечный кабинет.
   - Быстро! - выдохнул он. - Нужно что-то предпринять! Через минуту здесь
все загорится... Что это, Граут?
   Я помотал головой и вцепился в  его  диаграммы  и  уравнения,  все  еще
зажатые у меня в кулаке, отчаянно выискивая то  самое  недостающее  звено,
которое я смутно почувствовал раньше.
   Через закрытую дверь до нас доносился глухой вой, и в щель между дверью
и косяком лучилось бело-голубое сияние. Ларри Мэнсон  неуклюже  порылся  в
ящиках стола и через мгновение достал пару затемненных очков. Он  поспешно
разломил их и протянул мне темное стеклышко.
   Мне пришлось бросать беглые взгляды через  расколотые  очки,  настолько
ярким был свет. Удалось рассмотреть крошечный сияющий шар,  вертящийся  на
помосте - он крутился  и  сверкал,  как  маленькая  звезда.  Я  даже  смог
заметить, что он тихо перемещается к стене, и понял, что  как  только  шар
дотронется до нее, цемент превратится в поток лавы.
   Вернувшись  к  смятым  схемам,  я  попытался  проанализировать   вторую
половину опыта. Грубо говоря, Ларри создал поле внутри толстой оболочки из
микростали, окружающей несколько оставшихся атомов водорода. План проводки
вроде бы казался правильным, но... У меня кружилась  голова,  я  моргал  и
тщетно силился сосредоточиться.
   Мэнсон подошел к  двери,  быстро  взглянул  еще  раз  и  в  раздражении
вернулся.
   - Не знаю, сгорим мы или нас убьет током, - пробормотал он. -  Если  от
жара с батареек слезет изоляция...
   И тут я понял.
   - Идиот! Ты забыл про изоляцию. Ты направил  миллиарды  вольт  на  этот
бак, миллионы эргов  энергии  -  в  эти  несколько  атомов  водорода.  Они
перекомбинировались и сформировали молекулярный  шар,  а  ты  накачал  его
энергией так, что он раздулся, словно губка.
   - А свет? И жар?
   - Это энергия разложения. Она высвобождается в  виде  излучения,  когда
атомы перекомбинируются в молекулу.
   Послышался сухой, леденящий душу звук чего-то льющегося.  Мы  бросились
обратно в лабораторию и увидели, что в стене дымится  отверстие,  из  него
что-то капает,  а  горящая  молекула  медленно  перемещается  наружу,  под
полуденное солнце, которое на ее фоне казалось блеклым.
   Мы недолго попрыгали вокруг нее, пока не  застыл  поток  расплавленного
цемента. Тут я быстро принял решение.
   - Закопти две пары мощных защитных очков, - приказал я. -  Потом  пусть
кто-нибудь быстро доставит  сюда  дюжину  асбестовых  листов  величиной  с
занавес и полдюжины огнеупорных костюмов. Пришли сюда  всех,  кого  можно.
Нужно снять с  подставки  твой  измеритель  Рэдли  и  погрузить  вместе  с
аккумуляторами и прочим на грузовик.
   Мэнсон умчался, и через пару минут мы с  четырьмя  ошарашенными  людьми
уже носили в грузовик оборудование. На  капот  спешно  прикрепили  тяжелый
магнит и наполнили машину тяжелыми батареями.
   Работая  вместе  с  нами,  люди,  полуослепленные  молекулой,   которая
двигалась  по  полям,  в  изумлении  смотрели  на   ослепительный   шарик,
освещающий окрестности сверхъестественным сиянием.  Даже  я  смотрел,  как
катится безумная молекула, внутренне содрогаясь: я не был уверен, что  нам
удастся "подобраться достаточно близко,  чтобы  втянуть  шар  внутрь  поля
Рэдли  или  отвезти  его  для  разрядки  в   лабораторию   Массачусетского
политехнического института.
   У нас болели глаза, когда мы впрыгнули в  машину  и  Мэнсон  взялся  за
руль. Мы надвинули на глаза защитные очки и стали нетерпеливо вглядываться
в яркое пятно, пересекающее  почти  в  миле  от  нас  поля  Новой  Англии.
Грузовик медленно громыхал,  преследуя  молекулу;  мне  были  видны  толпы
испуганных  фермеров  -  те  собирались  группками,  заслоняли   лицо   от
ослепительного света и что-то выкрикивали, размахивая руками.
   Даже несмотря на то, что очки были почти совсем темными,  на  сбежавшую
молекулу было невозможно смотреть прямо. Грузовик Мэнсона  грохотал  вдоль
полосы сожженной, почерневшей,  дымящейся  пшеницы  и  маиса.  А  я  уныло
размышлял о том, что мы будем делать, когда доедем. Если бы мы могли  хотя
бы  удержать  молекулу  над  Рэдли  на  несколько  часов,  пока  подоспеет
помощь...
   Вдруг Ларри хмыкнул и пихнул меня в бок.
   - Я смотрю краем глаза... - воскликнул он, - ведь она растет?
   Я кивнул.
   - Она сдурела! Идиотская,  сумасшедшая  молекула.  Как  она  могла  так
вырасти? В нее больше на вливается энергия...
   - Закон Кулона не работает, - объяснил  я  устало.  -  Чувствуешь,  как
пахнет озоном? Это ионизационная  дорожка,  которая  тянется  за  чертовой
штукой - как и эта выжженная пшеница. Каждый атом любой молекулы  воздуха,
с которым она соприкасается, разбивается энергией этой  молекулы.  Протоны
атомных ядер, не подчиняясь закону разноименных полюсов, присоединяются  к
безумной массе. Да, она постепенно набирает  массу  и  энергию,  причем  в
геометрической прогрессии: четыре - восемь - шестнадцать и так далее.
   - И что потом? - Мэнсон уставился на меня, освещенный странным светом.
   - Да, вы угадали, господин ученый. Сначала она будет расти медленно, но
завтра или послезавтра... - Я пожал плечами. -  Через  несколько  световых
тысячелетий  астрономы  на   другом   краю   галактики   будут   наблюдать
величественную Новую звезду на месте бывшей Солнечной системы.
   - Неужели мы совсем ничего не можем сделать? - всхлипнул Мэнсон.
   - Вероятно, сейчас можем, пока она  сравнительно  невелика.  Но  именно
сейчас. Потом во всей Вселенной не хватит  сил  для  нейтрализации  такого
количества лучистой энергии. Ох, Ларри, ну  почему  я  был  так  расстроен
сегодня, ведь я бы мог...
   Потом мы подобрались ближе и тут начали задыхаться от  страшного  жара.
Мэнсон повел машину почти ползком; мы осторожно  следовали  за  молекулой.
Наконец, когда мы были так близко, как только можно,  я  включил  Рэдли  и
стал молиться. Если бы нам повезло - очень повезло - мы могли  бы  отвезти
сумасшедшую молекулу в университетскую лабораторию и там уничтожить.
   Рэдли жужжал и гудел, и Мэнсон медленно подвел грузовик еще ближе, пока
от страшного жара не треснуло лобовое стекло. Я  почувствовал,  что  через
секунду мое лицо покроется волдырями  или  просто  страшно  расколется,  а
Ларри все двигался вперед, и механизм дрожал, и позади нас опасно  трещали
батарейки.
   - Ближе не могу, - задыхался он.
   Потом я хрипло застонал и показал вперед. Сверкающая масса остановилась
и стала медленно двигаться к грузовику, к вертикальным полюсам Рэдли.
   - Побежали! - завизжал я, когда она увеличила скорость.
   Мы выскочили и, спотыкаясь, помчались через поле. Мы оступились,  упали
и перекатились на спину, чтобы наблюдать. Молекула зависла над  полюсом  и
стала опускаться все ниже и ниже, а я раздумывал,  сколько  времени  нужно
для переброски в Йорк  асбестовых  листов  и  костюмов.  Маленькое  солнце
спланировало, коснулось полюса и наконец успокоилось.  Мэнсон  перекатился
на живот и сильно треснул меня по ушибленной спине.
   - Все, покончили! - заорал он.
   Я с сомнением кивнул,  продолжая  следить  за  грузовиком,  потому  что
помнил бетонную стену его лаборатории, которая растаяла как масло.
   - Пошли, - продолжал Мэнсон. Он начал подниматься. - Что  теперь  будем
делать?
   Я вцепился ему  в  руку,  рывком  возвращая  товарища  обратно,  и  сам
бросился на землю  лицом  вниз.  Раздался  громоподобный  взрыв,  и  через
секунду нас настигли тысячи  острых  осколков  и  миллионы  капелек  едкой
серной кислоты. Грузовик взлетел на воздух.
   Мы вскочили и стали срывать с себя жгущую, обрызганную кислотой одежду.
Мэнсон почти терял сознание и монотонно стонал;  помогая  ему,  я  уголком
глаза заметил, как сверкающая, искрящаяся молекула, чуть  увеличившаяся  в
размерах, снова ускользает.
   - Нужно звонить, просить о помощи, - хрипло прошептал я. - Нам  с  этим
справиться не под силу.
   Я тащил Мэнсона за собой, и оба  мы,  почти  голые,  задыхаясь,  ползли
обратно по полям. Спиной я чувствовал жар бушующего  пламени,  а  кожей  -
сотни ожогов. Когда мы наконец увидели дом, я был почти  в  бреду,  и  мне
казалось, что я чувствую, как новые капли кислоты разъедают кожу.
   Они падали все сильней и  быстрее,  пока  пелена  чего-то  холодного  и
едкого не ударила на бегу прямо мне в лицо. Задыхаясь, я стал озираться и,
наконец, сдернул черные защитные очки, все еще закрывающие глаза. За  моей
спиной прогремел гром. Поддерживая одной рукой Мэнсона, я  вытянул  шею  и
увидел, что все небо черно от летней бури, а  нижняя  часть  туч  освещена
каким-то диким свечением.
   Вдруг тьму пронзил ослепительный  удар  молнии,  под  ногами  задрожала
земля, и нас снова яростно отбросило вниз. Моя голова чуть не  раскололась
от ревущего громового раската, похожего на войну миров.  Я  лежал  ничком,
рядом со  мной  -  Мэнсон,  а  над  нами  пронеслась  циклоническая  волна
обжигающего, удушливого воздуха.
   Следующие несколько часов сплелись в памяти в какой-то хаос.  Я  смутно
помню, как мы с Мэнсоном мучительно ползли сквозь мокрый  папоротник,  как
нас, наконец, нашли и, стонущих, отвезли  домой,  как  мы  тупо  лежали  в
кроватях, слыша, как другие  с  любопытством  обсуждают  странный  метеор,
проплывший над полями и  потом  взорвавшийся,  бурю  и  необычный  ураган.
Потом, когда я достаточно оправился, чтобы встать и поехать к себе,  мы  с
Мэнсоном доковыляли до разрушенной лаборатории  и  несколько  минут  молча
смотрели друг на друга.
   -  Слава  Богу,  все  думают,  что  это  был  природный  катаклизм,   -
пробормотал  Мэнсон.  -  Я   бы   оплачивал   убытки   на   сумму   больше
государственного долга.
   Я кивнул и продолжал обвиняюще смотреть на него.
   - Ну, Граут, - молвил  он,  неловко  вздыхая,  -  наверное,  я  займусь
огородом.
   - Спасибо, - ответил я и был при этом искренен.
   - Но...
   - Никаких "но"! - поспешно сказал я.  -  Забудь  о  науке  на  время...
навсегда. Я объясню, что произошло, но не желаю  больше  слышать,  как  ты
даже упоминаешь это слово. Ты - разрушитель мира, ты...
   Он кивнул и заискивающе улыбнулся.
   - Все получилось просто и удачно, - продолжил я, взяв себя  в  руки.  -
Молния сделала то, что я сам собирался сделать. Разряд молнии может  иметь
напряжение до двухсот тысяч вольт и заряд больше  тридцати  кулонов.  Этот
разряд был особенно сильным, он-то все и сделал.  Ты  знаешь,  как  физики
расщепляют  атом?  Молекулярная   энергия   рассеялась   в   волне   почти
вулканического жара, накрывшей нас после удара грома. Эту волну и называют
ураганом.
   Ларри снова кивнул и проводил меня до машины.  Он  преданно  пожал  мне
руку и сказал что-то насчет проверки завтра утром.  Я  уселся  за  руль  и
поехал по дороге. Но, должно быть, жара  повредила  покрышки,  потому  что
случайно перед тем самым киоском с гамбургерами, где я  останавливался  на
пути к Мэнсону, у меня лопнула шина.
   Нетерпеливо бродя там  в  ожидании  конца  ремонта,  я  увидел  Джейбса
Джексона, дождетворца, который спустился со своего крыльца  и  подошел  ко
мне с хитрым видом.
   Моим первым импульсом было убежать, потом я решил с ним помириться.
   - Привет! - прокудахтал старик. - Здорово, док. Слыхал, как ты  тут  за
падающими звездами охотился при сильном ветре.
   - Уж не хотите ли вы заявить, что это ваших рук дело, - сказал я.
   Он лукаво посмотрел на меня.
   - Нет, док, - ответил старик, протягивая руку. - Только дождь, это  вот
моя работа.
   Я молча отдал ему деньги - из благодарности то  ли  к  нему,  то  ли  к
Провидению. Сам точно не знаю, к кому.



    Альфред Бестер.
    Адам без Евы

   -----------------------------------------------------------------------
   Alfred Bester. Adam and No Eve (1941). Пер. - Е.Ходос.
   "Миры Альфреда Бестера", т.4. "Полярис", 1995.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 26 March 2001
   -----------------------------------------------------------------------


   Крэйн знал, что это берег  моря.  Ему  подсказывал  инстинкт  -  но  не
только, а еще и те обрывки знаний, за которые  цеплялся  изношенный  мозг,
звезды, ночью проглядывавшие сквозь редкие просветы в тучах, и компас, все
еще указывавший на север дрожащей  стрелкой.  Это  самое  странное,  думал
Крэйн. На искалеченной Земле сохранилась полярность.
   В сущности, это уже не было берегом - не осталось никаких морей. Только
на север и на  юг  в  бесконечное  пространство  тянулась  еле  различимая
полоска того, что некогда называли скалистым формированием.  Линия  серого
пепла - такого же пепла и золы, что оставались позади и простирались перед
ним... Вязкий ил по колено при каждом движении поднимался, грозя  удушьем;
ночью дикие ветры приносили густые тучи пепла; и постоянно шел  дождь,  от
которого темная пыль сбивалась в грязь.
   Небо блестело чернотой. В вышине плыли тяжелые тучи, их порой протыкали
лучи  солнечного  света.  Там  где  свет  попадал  в  пепельную  бурю,  он
наполнялся  потоками  танцующих,  мерцающих  частиц.  Если  солнечный  луч
резвился  в  дожде,  то  порождал  маленькие  радуги.  Лился  дождь,  дули
пепельные бури, пробивался свет - все вместе,  попеременно,  посто