рько, но отступать уже давно было не куда.
   А в это время Поляков вновь сделал свой ход. Кубики  его  покатились,
стуча как кастаньеты судьбы и  замерли  одинаковыми  шестерками  кверху.
Двенадцать. Поляков пошел, чувствуя, как отдаляется  гнилостное  дыхание
Арсеникума и остановился  на  зеленой  клетке.  Дело  его  шло  в  гору.
Перевозки ширились, закупались новые машины, автобусы, вот уже  рейсовые
поездки  сменились  частной  таксофирмой.  Поступало  топливо  и  масла,
платились   налоги,   подкупались   чиновники.   Константин   разбогател
настолько, что открыл отель высшей  категории  и  назвал  его,  конечно,
"Эксцельсиор", и в него съезжались только самые состоятельные клиенты.
   Курьер поставил ногу на лестницу.
   Арсеникум рвался к деньгам. Доходы от канала с  боевиками  показались
ему  слишком  маленькими  и  он  учредил  клубничный  канал  для   самых
взросленьких, прерывая трансляцию рекламными выпусками каждые  девять  с
половиной минут. Барыши текли рекой и бинты на Гребешкове теперь были от
Валентино, а парфюм, наконец, приобрел конкретику и пах "хьюго босс".
   Максим поднял кубики и тут его окликнул Поляков:
   - Эй! Не торопись!
   Как во сне, Крохин оторвал  взгляд  от  плит  у  себя  под  ногами  и
посмотрел вперед. Это казалось  невозможным,  но  почтальон  по-прежнему
стоял на своей клетке, одной ногой на  лестнице  в  небо.  Он  улыбался.
Акции его шли в низ, но он улыбался.
   - Максим! - крикнул он, - сейчас ты должен выкинуть девять! Девять  и
не единицей больше! Ты понимаешь меня? Ты должен попасть на мою клетку!
   - Но... - произнес Крохин, - зачем?
   - Мы уходим отсюда, Максим, - сказал, серьезно почтальон,  -  хватит,
наигрались. Ты должен попасть в девятку! Пробуй!
   - Но как же так? У меня же бизнес! Акции!  Аккредитивы!  Облигация  и
займы! Тут еще непаханая стезя!
   - К демонам бизнес! - крикнул Поляков и взмахнул рукой, -  ну,  давай
же!!!
   Словно сомнамбула, Максим  Крохин,  единоличный  владелец  финансовой
империи "Маки Шелл" поднял два крупных, округлых кубика  и  бросил.  Они
покатились, гремя и сталкиваясь друг с другом и замерли у ног  Полякова:
5:4.
   Девять! Чувствуя, что происходит нечто странное, Максим прошагал  эти
девять клеток и впервые встал рядом  с  почтальоном.  В  Крохине  что-то
менялась,  он  начинал  мыслить,  как  будто  просыпаясь  от   тяжелого,
болезненного сна. Заумные термины утекали  у  него  из  головы.  Поляков
подал ему  руку,  и  они  начали  возноситься,  но  прежде,  чем  душное
пространство игры отпустило их, Максим  мстительно  потратил  оставшиеся
активы на судей, напустив их на клубничный канал,  параллельно  выставив
иск "Ар-ТВ" в растлении молодежи за то, что они крутили  свое  видео  до
часу ночи.
   Почуяв, что добыча ускользает, Арсеникум  взревел  раненым  зверем  и
принялся яростно кидать кубики, с каждым  броском  продвигаясь  на  одну
клетку, стремясь как можно скорее добраться до  лестницы.  Но  было  уже
поздно. Под чудный перебор гитарных струн Максим и  Поляков  поднимались
все выше и выше, пока не оказалось, что они идут  по  бетонным  ступеням
лестничного пролета подъезда номер один. Донесся издалека затихающий рев
мумии и настала тишина.
   Максим словно открыл глаза. Все только что происшедшее  казалось  ему
горячечным бредом.
   - Чем мы только что занимались? - только и сумел спросить он, - и как
смогли выбраться? Как не остались там навсегда?
   - Просто я уже испытал это, Максим. И я  знаю  настоящие  правила,  -
сказал почтальон, - тут главное не забыть кто ты  есть  на  самом  деле.
Дальше уже все просто. А как  мы  выбрались...  Ты  знаешь,  в  какой-то
момент я все же потерял себя и  так  увлекся,  что  когда  мне  попалась
лестница... я подумал - а почему нельзя подкупить и ее тоже? Дал  взятку
водителю эскалатора!
   - Какой изящный ход, - усмехнулся Максим, - мы бы сработались и...  -
он оборвал себя и недоуменно уставился под  ноги.  Но  там  были  только
ступени.
   Двое  бывших  мультимиллионеров  не  знали  куда  идти  им  дальше  и
радовались лишь тому, что оторвались от Арсеникума. Судя  по  всему,  он
так и остался нарабатывать частный капитал. Поэтому, когда  им  попалась
гостеприимно открытая дверь  квартиры,  Полякову  и  Крохину  ничего  не
оставалось как зайти.
   Прихожая была темна и захламлена. Из  двери  на  кухню  тянуло  неким
кисловатым неприятным душком,  а  в  глубине  жилой  комнаты  шевелились
смутные тени. Заслышав шаги, одна из теней дернулась, повернулась там, в
темноте и сиплый, низкий голос встревожено вопросил:
   -  Это  вы,  духи  заживо  съеденных?  Так  ведь?  Да  вы  проходите,
присаживайтесь, не стойте, как истуканы...

Разговор по душам.

   - Говорю же тебе, они не  духи,  -  еле  слышным,  неизбывно  мрачным
голосом произнес Андрей Якутин, - Живые люди. Такие как я!
   - Но ты же сам говорил, что духи  могут  вселяться  в  тела  людей  и
повелевать ими, - рассудительно произнес каннибал, -  посмотри  на  них,
посмотри как они выглядят! Это же настоящие ненормальные!
   Якутин подавил тяжелый вздох. Два бедолаги, которых неизвестно  каким
ветром  занесло  в  этот  локальный   дурдом   на   двоих,   обеспокоено
переглянулись. Пожалуй, они рады бы уйти, но каннибал имел на этот  счет
другое мнение. Он сидел, по-турецки скрестив ноги, в самой верхней точки
образованного людьми круга и в руках держал два разделочных ножа -  один
с пилкой, а другой простой, гладкий, которым когда-то давно любящая мама
любящего сына Павлика резала мясо к семейному ужину.  Ныне  ему  нашлось
другое применение.
   Просторная темная комната была обставлена  с  минимумом  предметов  -
загаженный матрас в углу, холодильник  в  другом  и  изящный  стеклянный
столик  между  сидящими  -  толстое  стекло  в   деревянной   оправе   с
инкрустацией. Еще  было  окно  с  толстым  итальянским  стеклопакетом  и
бесконечные космические бездны за ним. Желтый шар луны, видимый так, как
если  бы  вы  находились  на  середине  пути  от  Земли.  Но  никого  из
собравшихся лунный пейзаж совершенно не интересовал.
   Дорогой дубовый паркет  комнаты  плотным  узором  покрывали  странные
закорючки,  чем-то  похожие  на  попытку  создания  единого  языка   для
арабо-тайваньской коалиции, в который зачем-то  привнесли  скандинавские
умлауты. При ближайшем рассмотрении оказывалось, что это стройные  и  не
очень шеренги атакующих, защищающихся, совершающих  подвиг  и  бесславно
гибнущих нарисованных красным маркером солдатиков.  Помимо  расходования
красителя в маркере призрачное войско бледнело и у двери почти полностью
обращались в тени самих себя.
   За дверью начинались коридоры и темные комнаты  заброшенного  дома  -
старого,  многоквартирного  особняка  в  псевдовикторианском   стиле   -
скрипучего и воющего на четыре печных глотки под  промозглым  ноябрьским
ветром.
   Но и это сидящих вокруг  столика  уже  не  интересовало.  У  них  шел
обстоятельный и вдумчивый разговор, двоим из участников которого он  был
явно в тягость, одного не интересовал ни в коей мере (ему уже было давно
и на все наплевать), а еще один испытывал к нему жгучий интерес.
   - Они ведут себя как одержимые, - сказал каннибал, - что  ты  на  это
скажешь?
   - Ну, почему же одержимые?  -  спросил  один  из  гостей  (почтальон,
Костя, или как его там...), - Мы  не  одержимые  и  уж  точно  не  духи,
правда, Максим?
   - Почему вы разговариваете о духах? - спросил  мальчик,  -  зачем  вы
держите ножи?
   - Парень, на твоем месте я бы не стал спрашивать про ножи... - устало
молвил Якутин.
   - Ножи для того, чтобы лишить духов их телесной оболочки, -  объяснил
каннибал, - если вдруг они взбунтуются.
   - ...поэтому мы не будем говорить про ножи, -  вставил  Андрей,  -  а
почему мы говорим именно про духов? Но ведь с них-то все и началось... Я
попытался убедить моего собеседника, что то,  что  он  творит  с  людьми
идеально для создания приведений.
   - Да у нас вышел небольшой мистический спор, - продолжил каннибал,  -
я попытался доказать моему оппоненту, что когда я ем  своих  жертв,  они
испытывают непередаваемое блаженство,  которое  продолжается  до  самого
конца, то есть до того момента, когда последний их  кусочек  исчезнет  в
моем чреве.
   Гости  покосились  на  говорившего  с  суеверным  ужасом,   а   потом
уставились на совершенно спокойного Андрея. Тот глазами, показал  -  "не
дергайтесь".
   - Вот, а я  осмелился  возразить,  -  сказал  Якутин,  -  и  выдвинул
гипотезу о том, что погибший мучительной смертью человек почти наверняка
превращается в привидение.
   - А я ударил тебя ножом в ногу, но не сильно, - с дружелюбной улыбкой
произнес каннибал, - но меня взял интерес. Не был ли прав мой  оппонент?
А, что если и вправду существуют тонкие миры, о  который  он  говорил...
Но, по порядку. Коллега Андрей выдвинул целый ряд  гипотез  о  том,  что
бывает со съедаемым заживо человеком.
   - А он ударил меня ножом... - без выражения произнес Андрей и тусклые
его глаза, коротко, но яростно блеснули, звякнули  браслеты  наручников,
которыми он был прикован к батарее.
   На миг замолчали. В окно светила  луна  -  мертвенным,  синим  светом
ртутной лампы. Выл холодный ветер - из тех, что  несут  свинцовые  серые
тучи первых снегопадов.
   - Расскажите про призраков, - сказал вдруг мальчик.
   - Я уже рассказывал,  -  утомленно  молвил  Якутин,  -  впрочем,  мой
коллега настаивает и я расскажу. Слушай парень, Максим вроде, да?
   Да, призраки... Духи... они есть везде, у каждого живого существа,  и
у  некоторых  вещей  тоже.  Растения,  животные,  канарейка  в   клетке,
жук-древоточец, вошь, которая живет на вашей собаке - у всех есть духи -
такие же как и они, маленькие и большие, сильные и  слабые.  Духи  -  их
жизненная сила. Они вселяются  при  рождении,  а  может  быть  позже,  а
некоторые их долго не имеют, и в какой-то миг получают.
   - А вещи? - спросил Максим.
   - Вещи? Вещи как раз из тех, что получают. Духи вселяются в  предметы
лишь очень близкие к людям. Есть такие вещи, которые ни дня не обходятся
без людского внимания.
   Те предметы, которым мы дарим свою симпатию и даже любовь -  красивые
безделушки, имиджевые аксессуары, сложные механизмы. Женские  украшения,
лакированные  ботинки,  прадедушкины  часы  на  цепочки.  Дорогая  новая
машина. Эти вещицы никогда  не  оставляют  вниманием,  им  дарят  ласку,
нежность, ими гордятся и в какой-то  момент  от  изливаемых  психических
энергий в них зарождается нечто. Нечто, что мы не видим, но которое есть
и которое питается нашими чувствами, как младенец материнским молоком. В
какой-то момент мы замечаем,  что  уже  не  может  обходиться  без  этой
вещицы, а мысль о том, что мы может потерять ее, разрывает наше сердце.
   - Я помню, - вставил Максим,  -  у  меня  была...  счастливая  ручка.
Зеленая, с металлическим верхом, очень тогда модная! Я любил грызть  эту
железную окантовку. До сих помню этот вкус - если честно, то мне  иногда
его так не хватает.
   - А у меня была сумка, - сказал  почтальон  отрешенно,  -  армейская,
планшетная. Я всегда ходил с ней, пока  она  однажды  не  зацепилась  за
подходящий к станции метро поезд.
   Хорошо, что ремень оказался слабым.
   Якутин отрешенно кивнул:
   - Да, мы дарим вещам тепло, а в это время нечто там, внутри,  растет,
развивается как эмбрион, чтобы в итоге вырасти в полноценного духа вещи.
Они бывают разными, эти духи - добрые и злые, как  и  люди.  Никогда  не
знаешь, как тебе с ними повезет. Питаемая твоими  эманациями  призрачная
тварь может помогать  своему  хозяину,  налаживая  его  жизнь,  а  может
отравлять и пускать ее под откос. Ваша сумка, Константин,  как  из  этой
серии.
   Вместе с эмоциями хозяина вещи покидает и жизнь. Так  бывает.  Кстати
вот эти ножи у вас в руках, как  раз  годятся  для  того,  чтобы  в  них
завелись духи. Ведь ими убили столько людей...
   - Тихо! - вдруг резко сказал каннибал.
   Все недоуменно уставились на него. Каннибал внимательно  вслушивался.
За окнами  луна  медленно  поворачивалась  вокруг  своей  оси,  наполняя
комнату мертвенным, холодным светом, который, однако, порождал  в  углах
бесформенные, подрагивающие тени. Тишина стояла звенящая.
   - Вот опять! - сказал каннибал шепотом, - я опять это услышал!
   - Это трубы, - сказал Якутин, - я же тебе говорил...
   - Такое равномерное биение. Разве такое бывает? Словно кто-то бьет по
трубам, чем-то тяжелым. Словно ритм. Вы слышали?
   - Нет, - сказал Поляков, - я  думал  о  своей  сумке...  Кроме  того,
Андрей...
   - Говорю же, это трубы! - с нажимом повторил Якутин и блеснул глазами
на Полякова, - так, что там про ножи?
   - Такой старый дом, -  тихо  произнес  каннибал,  -  зачем  это  мясо
поселилось здесь? Здесь так неуютно... А  мои  ножи  -  они  всего  лишь
выполняли то, что я им приказывал. Я к ним равнодушен.
   - Ты так думаешь? - прикованный прислонился спиной к батарее,  -  это
ведь твои любимые инструменты. А они пили не только твои эманации, но  и
муки убиваемых... а ведь это и точно  бойлер  -  в  батарею  отдает,  вы
потрогайте.
   Поляков осторожно протянул руку  и  дотронулся  до  батареи.  Кончики
пальцев ощутили легкое биение, как пульс у  коматозного  больного  -  во
только эти удары были неравномерны и складывались в примитивные синкопы.
Максим внимательно слушал. Где-то далеко отсюда,  в  темных  заброшенных
недрах дома зарождался смутный неясный ритм -  удар,  пауза,  удар-удар,
пауза.
   - На мой взгляд, совсем непохоже на бойлер. У нас был дом в  деревне,
где стояла газовая печь, когда пар скапливался  в  трубах  они  начинали
щелкать... но совсем не так, - сказал почтальон,  -  может  быть  что-то
другое?
   - Затихло, - произнес каннибал и дернул ножами, - опять. До поры?
   - Не мели чушь! - с раздражением молвил Якутин и  дернул  головой,  -
такой большой каннибал, а ведешь себя как... А!  Это  трубы  -  если  бы
хозяин дома был жив, он бы рассказал тебе...
   Якутин замолк, вслушиваясь в тишину. Из всех четверых неуютней  всего
приходилось каннибалу, потому что  он  сидел  спиной  к  черному  проему
двери, из которого ощутимо тянуло холодом - дом был слишком  большой,  и
отопительная  система  не  справлялась.  -Вы   хотели   рассказать   про
призраков, - сказал Максим тонким голосом,  -  наверное,  это  все  таки
лучше, чем слушать то, что скрывается в темноте.
   - Да, пожалуй, - произнес  Якутин  со  свистящим  вздохом,  -  Я  уже
говорил вам про вещи - добрые и злые. Но это все, в сущности,  ерунда  -
при умелом обращении они  опасны  не  больше,  чем  сушильная  машина  в
прачечной. Не забывай об осторожности, и с тобой все  будет  в  порядке.
Другое дело те, что населяют живые существа. Они ведь есть в  каждом  из
нас,  и  большая  часть  мирно  проходит  с  людьми  их  срок,  а  потом
отправляется в неведомые дали за порогом. Что там с ними происходит,  мы
не знаем, но влиять они уже ни на что  не  могут.  Но  бывает  так,  что
человеческая жизнь - известное вместилище  всевозможный  страстей  -  он
кивнул в сторону каннибала, - прерывается  на  середине,  когда  впереди
вроде бы еще так много времени и столько дел осталось не сделанными.
   Эмоции переполняют погибающего, а более всего его мучит  сожаление  и
досада! Чувства эти порой  так  сильны,  что  дух  его,  оторвавшись  от
бренного тела, не доходит до  порога,  застревая  в  неком  пространстве
между Гранью и миром живым. Оттуда, сверху смотрит он на ныне живущих  и
пытается, хочет что-то изменить,  но  не  может  ибо  лишен  возможности
обращения с материей.
   Такие духи мы и называем  привидениями  -  пронизанные  печалью  тени
умерших, они раз за разом пытаются донести до нас то,  что  их  мучит  и
тревожит, но мы боимся их, бежим от них,  скрываемся.  А  они  остаются,
замерев между небом и землей в тихой тоске. Люди, которые живут в  одном
доме с такими призраками страдают от частых  депрессий,  накатов  тоски,
что приходит откуда-то извне, и словно бы не их. В самых тяжелых случаях
духи входят в близкий контакт с жильцами и те,  если  не  смогут  ничего
изменить, зачастую, не выдержав наплыва потусторонней грусти, кончают  с
собой. Такова плата за чужое знание...
   - У меня был дом в деревне, - тихо сказал вдруг Поляков.
   - Что? - переспросил каннибал.
   - Дом. Старый деревенский дом. Мы купили его,  когда  он  пустовал  -
село было зажиточное, народу много, но никто почему-то не селился в этой
избушке. Мои родители купили его, и стали приезжать каждое лето. Я тогда
еще был ребенком - лет десять, как тебе Максим, и помню, что  в  отличие
от других своих сверстников никогда не радовался наступлению  лета.  Они
то были счастливы - лето, бесконечная череда солнечных дней, лес, речка,
веселые игры... А мне с наступлением  тепла  всегда  становилось  не  по
себе, потому, что я знал - как только солнце войдет в силу, мы  переедем
в деревню, в этот дом. Наверное, я уже тогда что-то ощущал  -  радостные
мысли приходили в нем крайне редко, я плохо спал,  а  солнце...  даже  в
самый  солнечный  день  в  нем  была  полутьма.  В  конце  -  концов,  я
приноровился -  стал  делать  вид,  что  болен  простудой,  перед  самым
переездом. Мы оставались в городе... передать  не  могу,  как  меня  это
радовало.
   И лишь позже, много лет спустя я узнал, что до нас, в этом  доме  жил
старик - он был нелюдим, сумрачен и редко покидал свое убежище.  В  селе
его не любили и побаивались.
   Говорили, была у старика дочь. Совсем давно, лишь самые старожилы  ее
и помнят. Обычная девчушка, мать ее умерла  вот  она  и  жила  с  отцом.
Добрая, хозяйственная - будущая первая невеста на селе.  Вот  только  не
пришлось ей повзрослеть. Война разразилась, и в  дом  их  угодила  бомба
зажигательная. Дом, понятно, дотла сгорел  -  одни  головешки  остались.
Живых, естественно уже и не искали - какие уж тут живые.  А  два  месяца
спустя, шел один  деревенский  мимо  пожарища  и  слышит  -  вроде  плач
какой-то. Он кинулся, руками доски разгреб - видит, дверь в  погреб.  Он
ее отвалил, а там отец - запаршивевший, но живой, лежит стонет.
   Отправили в больницу, спасли. Там, про дочь спрашивали - говорит,  не
знаю, где  она,  в  погребе  был,  когда  бомба  упала.  А  трупов-то  в
развалинах нет как нет! Ни костей обгорелых, ничего! И главное -  погреб
был пустой абсолютно. Мужик этот никак на  своем  жиру  эти  два  месяца
просидеть не мог. Помер бы с голодухи, а вот если не один он был...
   Короче, так и остался бобылем жить. А к старости забрала  его  тоска,
да и повесился он. В этом самом доме. Так вот.
   - И что, - спросил Якутин, - с домом-то?
   - А ничего, продали его  и  дело  с  концом,  -  произнес  Поляков  и
замолчал.
   Настали тишина. Каждый думал о своем.  Дом  содрогался  под  порывами
ветра, стучала черепица на крыше, позвякивали стекла, да  выл  и  ярился
неумолчный ветер в лабиринтах старых печных труб.
   - Значит, не стало девчушки...  -  медленно  произнес  Андрей  Якутин
спустя какое-то время, - жалко. Но странно, что в доме поселился  не  ее
дух, а призрак ее отца. А может быть, их там  было  двое  и  ночами  они
выходили на прогулку на задний двор, она собирала цветы, а он  шагал  по
негнущейся под ногами траве и смотрел на звезды? Или махал  улетающим  в
небо духам сгоревших поленьев? Быть может...
   - Ну-ка тихо!!! - крикнул каннибал, - Тихо вы!
   - Что? - нервно вопросил  максим  и  обернулся  на  дверь.  Там  была
пустота.
   Мороз прошел у присутствующих по коже. В  тот  момент,  когда  Якутин
начал говорить свою последнюю фразу к его речи  примешался  некий  новый
звук, достаточной тихий, чтобы слова его заглушили. Но он был, и это  не
было трубами.
   Две секунды собравшиеся у стола широко  раскрытыми  глазами  смотрели
друг на друга, а потом как один вздрогнули, когда в ночи четкой раздался
тонкий переливчатый вскрик.
   С