тихой ярости.
   - Ненавижу... - тоскливо  произнес  он,  дрожащим  пальцем  елозя  по
спусковому крючку, - сволочи... за что вы меня так? За что? Я счас с ума
сойду. Съеду с катушек... червь, я тебя все равно не отпущу...
   - Александр! -  резко  выкрикнул  второй  Красноцветов,  -  соберись!
Соберись же!
   - Молчите... -  слезы  уже  лились  по  щекам  Александра.  В  голове
промелькнула холодная отстраненная мысль, что он становится  законченным
истериком. Ткачев хрипло усмехнулся, и твердо нацелил карабин на второго
Красноцветова -  тот  вроде  бы  держался  поспокойней  и  это  казалось
подозрительным. Очень хотелось  закрыть  глаза,  но  делать  этого  было
нельзя.
   - Ну, хорошо! Давайте рассмотрим еще  одно  предложение...  -  сказал
первый Красноцветов поднимая руки в умиротворяющем жесте. Договорить  он
уже не успел, потому,  что  второй  Красноцветов  без  всякого  перехода
сделал нечто  совершенно  невероятное  -  крикнул  "лови"  и  швырнул  в
двойника своим карабином.
   Это было настолько дико, что Александр застыл с раскрытым ртом, так и
не нажав курка.
   Первый собачник дергано обернулся с выражением крайнего изумления  на
лице и ловко поймал карабин левой рукой.
   - Что за... -  начал  он  и  тут  на  полированном  древке  оружия  с
отчетливым резким зумом вспыхнул красный  сигнал.  Потрясенное  сознание
Александра Ткачева все еще пыталось переварить  увиденное,  а  руки  уже
сами твердо направили ружье в живот первому Красноцветову  и  нажали  на
спуск. Карабин сухо  и  отрывисто  протарахтел,  выплевывая  очередь  из
десяти патронов калибра  7.62.  Джанкли  резко  вздохнули.  Красноцветов
попятился - рубашка на животе превратилась в кровавое сито, из  которого
торчали обрывки ткани. Он не падал. Напротив, он пошел в  атаку.  Где-то
на границе сознания второй Красноцветов дико завопил: "Червь", а сетевик
со странным чувством холодной радости успел высадить  остаток  обоймы  в
надвигающуюся на него бледную слизистую тушу, в которой уже не  осталось
никакого подобия человека,  а  потом  истекающий  белой  дрянью  в  трех
десятках мест Белый Червь в последнем конвульсивном  движении  дотянулся
до Александра Ткачева.
   Софит  погас  резко,  словно   кто-то   выключил   свет.   Мизансцена
завершилась. Джанкли не аплодировали,  но  это  не  значит,  что  им  не
понравилось - просто у большинства населявших их существ не было рук.
   Появление  бывшего  ведущего  бухгалтера  Алексея  Красноцветова   из
темнины леса с принцессой в одной руке и  бездыханным  телом  Александра
Ткачева в другой было встречено в племени бурными овациями. Сам  Великий
Вождь почтил их  своим  присутствием,  троекратно  облобызал  удачливого
воина и, не сходя с места, вручил ему орден красного  пламени,  и  кирзу
героя. Принцесса совершенно не пострадала,  разве  что  после  суточного
пребывания в коллекторе  могла  теперь  именоваться  разве  что  третьей
вечерней свежестью, да и то в полутьме. Выразить свою радость, по поводу
чудесного спасения она не могла, потому что  после  паров  этилированого
бензина  вот  уже  третий  час  переживала   небольшую,   но   красочную
галлюцинацию в южно-испанском стиле. Сетевик прибывал без сознания.  Без
промедления выпущенная из клетки Анна с воем бросилась к нему,  по  пути
наградив  Великого  Вождя  ненавидящим  взглядом,  словно  в  том  вдруг
проступили черты Твари,  и  принялась  нахлестывать  Ткачева  по  щекам,
причитая:
   - Да очнись, же, Саша, очнись!!! Ты обещал, слышишь?! Обещал мне...
   - Очнется, куда он денется... -  усмехнулся  Красноцветов,  передавая
Великому Вождю карабин, - червь его придавил малость, но  силы  у  твари
были уже не те. - Он обернулся к племени и крикнул, -  убит  ваш  Червь!
Нету его...
   Цепь  босоногих  воинов  племени  Чук-хе   на   миг   утратила   свою
обыкновенную мрачность и троекратно салютовала в воздух деталями  точных
приборов. Анна подняла на Красноцветова сияющие глаза:
   - Он ведь из-за меня пошел! Из-за меня!
   - Я знаю, - кисло сказал Красноцветов, - он, похоже, и  выбрал  тебя.
Чудом уцелели.
   Сетевик пришел в себя лишь день спустя, когда в племенных  мастерских
уже вовсю стучали зубила  -  сноровистые  руки  туземцев  вытачивали  из
бронзового дерева статуи героев-победителей.  Их  лица  -  задумчивые  и
величественные одновременно уже были готовы, а сильные мускулистые  тела
еще ожидали своей очереди. Встать статуи должны были по правую  и  левую
руку Чук-хе, а сделанная из использованной  резиновой  шины  туша  червя
навсегда уляжется них под ногами - для ежегодного  ритуала  оплевания  и
загрязнения.
   О  случившемся  Алексей  Красноцветов  и  Ткачев  никогда  больше  не
говорили. Только в тот, первый же вечер, когда Александр,  наблюдал  как
оранжевое, раздутое солнце скребет по верхушкам  лесов  на  той  стороне
реки и не мог никак поверить в спасение, собачник спросил:
   - В тот момент... у коллектора... Ты бы рискнул выстрелить?
   - Да, наверное... -  сказал,  после  паузы,  сетевик,  -  Раньше  бы,
видимо, нет. Но теперь... мне теперь есть что терять помимо себя самого.
   Красноцветов кивнул и вышел из  хижины  -  его  ждал  Великий  Вождь.
Собачник так и не рассказал никому из соседей, каким  образом  он  тащил
сразу два сопротивлявшихся тела долгие  километры  по  кишащим  ядовитой
гадостью джанклям, как останавливался и грозил звездам,  луне  и  ночной
сельве кулаком, обещая отыскать эту сволочь режиссера и сделать из  него
Белого Червя. От пережитого остался лишь сорванный голос,  да  сломанные
ногти на обеих руках, но и то и  другое  прошло  через  некоторое  время
бесследно исчезло.
   Три дня спустя, по узкой звериной тропе прошествовал небольшой  отряд
из семерых соседей, Юпиэса, великого Вождя, десятерых  босоногих  воинов
элитной стражи и ванДоорна, который  купил  себе  свободу  заложив  всех
нелегальных  импортеров  собачьих  унт   на   севере.   Прошествовал   и
остановился перед небольшой низиной, где  сельва  ненадолго  распахивала
свои удушающие  аммиачным  запахом  объятия  над  крохотной  полукруглой
полянкой. На дне  овражка  громоздился  изломанный  асфальт  со  следами
дорожной разметки.
   Впереди, чуть дальше,  лесные  вьющиеся  кабели  густо  оплели  некое
сооружение, казавшееся угрюмой одинокой скалой, но ей не являющееся.
   Увидев сие зрелище, Константин Поляков криво ухмыльнулся. О  да,  все
слишком знакомо.
   - Это Золотой Ящик, - торжественно молвил через  переводчика  Великий
Вождь, - сюда уходят души людей Чук-хе, чтобы вернулся обратно озаренные
Великой идеей и в новых белоснежных унтах.
   При ближайшем  рассмотрении  скала  оказалась  древним  строением  из
красного кирпича - когда-то оштукатуренным в  веселый  желтый  цвет,  но
ныне  желтизна   поблекла,   уступив   место   всепоглощающему   серому.
Совместными усилиями, пришедшие очистили от вьющегося  хай-тека  дверной
проем - дверь была массивная, каменная.  Чуть  отступив  назад,  Поляков
уважительно  присвистнул  -   грубые   борозды   на   древнем   монолите
складывались в искусное изображение гигантского копира, вымершего еще  в
древние эпохи. Зверь  стоял  на  задних  лапах.  В  глаза  рельефа  были
вправлены технические рубины, которые  остро  и  ярко  блеснули,  стоило
свету, впервые за многие века, пасть на тело древнего камня.
   - Он кажется очень старым! - воскликнул Поляков, - сколько же он  тут
стоит?
   - С предначальных  эпох,  -  охотно  пояснил  Великий  Вождь,  -  это
наследие народа, жившего еще в доцивилизованную  эру.  Мы  называем  это
время Донашим. Донаший Эон - смутное время, о нем  много  кривотолков  и
почти ничего нельзя сказать точно. Единственное что мы  знаем,  так  это
то, что именно в те времена происходили грандиозные битвы богов и героев
за передел собственности. Некоторые из наших докторов  наук  утверждают,
что именно  вот  этот  рельеф  и  есть  истинное  изображение  Чока,  не
искаженное поздними толкованиями. В  пользу  этого  довода  говорит  его
пасть, которые и сейчас, по прошествии бесчисленных веков принимает все,
что в нее положишь, лишь бы это подходило по формату.
   - Нет сомнений, что это  замок,  -  произнес  Красноцветов,  -  пасть
копира - замочная скважина. И механизм все еще работает!
   - Донаши умели делать вещи, - сказал Вождь, - видите ли, они  верили,
что  их  эпоха  будет  длиться  вечно.  Возможно,  они   почитали   себя
бессмертными, а может быть, и были ими. Так или иначе, но они  старались
строить  свои  механизмы  так,  чтобы  многие  века   спустя   они   еще
функционировали. Смиренные последователи Чук-хе стараются следовать им в
этом начинании, но увы, наши собственные  изделия  недолговечны,  и  нам
приходится закупать все у прогнившей империи. Возможно, мы просто еще не
достигли просветления.
   Красноцветов кивнул, и осторожно освободил  от  кабелей  часть  стены
справа от двери.
   Ярко блеснул свет - под ползучей растительностью  обнаружилась  яркая
позолоченная пластина,  с  темными,  глубоко  выгравированными  буквами.
Собачник всмотрелся, а потом отступил назад и, хлопнув в ладоши, от души
рассмеялся.
   - Золотой Ящик! Ну, конечно же!
   Надпись на пластине гласила: "НИИ ДРАГОЦЕННЫХ МЕТАЛЛОВ  АКАДЕМИИ  РАН
СССР. Вход по пропускам".
   - Никто не знает, что означает эта надпись, - произнес Великий  Вождь
уважительно, - Некоторые полагают, что это  и  есть  истинное  имя  бога
Чук-хе... Но так или иначе мы не можем попасть внутрь. Чего мы только не
просовывали в пасть копиру  -  листовки,  акции,  рекламные  брошюры  по
собаководству,  прайс-листы,  техническую  документацию  на   пятидесяти
страницах,  письма  солдат  своим  девушкам,   медицинские   заключения,
репродукции известных картин,  и  даже  банкноты!  Через  некоторое  все
возвращается обратно с пометкой "Адресата не  существует.  Письмо  будет
возвращено отправителю".
   Система не дает сбоев. Судя по всему, обитающий внутри дух  не  берет
взяток даже имперскими ассигнациями, что, безусловно, указывает  на  его
принадлежность к  высшим  силам.  А  его  уверения  о  не  существовании
адресата, породило множество псевдо -  философских  теорий  о  том,  что
окружающий мир и все кто его населяет есть иллюзия.
   Эдакий сон, снящийся кому-то еще. Сонлипсизм - эта теория называется.
Ее основатели давно отправились  на  товарищеский  суд  к  Чук-хе,  дабы
выяснить как там все на самом деле,  но  их  последователи  периодически
всплывают в нашем племени.
   За спиной Вождя соседи быстро переглянулись. Поляков осторожно  вынул
письмо из-за пазухи и произнес:
   - Вы просто писали не правильный адрес.
   Все обернулись на него и синхронно шагнули в стороны. По этому живому
туннелю Константин  Поляков  прошествовал,  держа  в  обеих  руках  свой
конверт  -  письмо,  которое  волею   судьбы,   пройдя   через   столько
превращений, вновь оказалось у него. Почтальону казалось  это  чудом,  и
сейчас, стоя перед Ящиком, он вспоминал тот день, когда увидел  послание
первый раз - шумный  предновогодний  день,  и  Поляков  тогда  не  сумел
выполнить свой долг. Ему дали вторую попытку,  но,  какой  же  ценой  он
вновь получил этот безобидный с виду конверт -  белый,  синие  штемпели,
фиолетовый почерк. Коллективное послание. Да, его собственное  послание.
Самому себе от самого себя. Константин вздохнул  -  он  чувствовал  себя
старым и разбитым, усталым  путником  после  долгогодолгого  пути.  Пути
длиною в жизнь. Может быть, так чувствует  себя  бандероль,  восемьдесят
лет пролежавшая в горах, но в конце концов дошедшая до адресата?  Письмо
в руках как спасательный круг.
   Сжав зубы, он  одним  движением  поместил  конверт  в  пасть  копиру.
Отчетливо щелкнуло и алый огонь в глазах химеры сначала притух, а  потом
вспыхнул зеленым. Дверь со скрежетом начала отодвигаться и внутрь здания
с резким змеиным шиком ворвался воздух.
   Ошеломленные босоногие воины попадали на колени, и даже  сам  Великий
Вождь выглядел  ошеломленно.  Поляков  обернулся  к  своим,  приглашающе
махнул рукой, идемте мол, и двинулся в темноту.
   Соседи потянулись за ним, один за другим они исчезали в недрах Ящика,
и лишь идущий последним Ткачев на миг оглянулся и  увидел  как  с  нежно
алеющей, восточной части  утреннего  небосклона  со  вселенским  треском
отрывается кусок грубого разрисованного холста, обнажая унылую  бетонную
стену. Мир становился тесен. С неуместным громоподобным пафосом дверь  в
Ящик захлопнулась.

Арена.

   Они стояли на  арене  -  широком  пустом  кольце,  посыпанном  мелким
техническим песочком  -  слишком  чистым  и  одноцветным,  что  бы  быть
настоящим. Вокруг арены громоздились некие циклопические  конструкции  -
смесь Колизея и самого дорогого японского стадиона - впрочем, намеченные
столь условно и грубо, что казались примитивными  декорациями,  как  оно
собственно и было. В южном ярко-синем  небе  светило  жаркое  солнце  да
описывали круги два гиппогрифа, на такой высоте кажущиеся едва  видимыми
точками.
   Трибуны  были  пусты,  а  в  дальней  части  арены  имелась  дверь  -
единственное, что абсолютно не вписывалось в антураж арены  -  вызывающе
сирая  и  убогая,  обшитая  дешевым   пурпурным   дерматином.   Кособоко
прикрученный номер - наследник советской стандартизации - был,  впрочем,
не совсем прост. На гладкой  поверхности  номерка  была  выписана  цифра
ноль. Нулевой этаж. Ground zero.
   Было здесь тихо и покойно, как только может быть покойно  на  морском
дне, в самой глубокой точке  исполинского  водоворота  -  или  в  центре
убийственного циклона. Там, за переделами арены ярился и  завывал  хаос,
выдавая на гора ворохи причудливых видений и химер, там семеро пришедших
людей были в центре внимания. Здесь же - за сценой, царили тишь и покой.
По крайней мере до поры.
   Соседи оглядывались. Они находились в центре арены, а позади  них  не
было и намека на дверь - лишь схематично прорисованные трибуны.  Великий
Вождь, Юпиэс, ван-Доорн  и  десятка  охраны  бесследно  исчезли.  Вернее
сказать их никогда и не существовало.
   Лишенные  болельщиков  ряды  трибун  лишь  подтверждали  это.  Соседи
потерянно  переглядывались,  моргали,  словно  только  что  очнулись  от
тяжелого полуденного сна.
   - Арена... - сказал, наконец, Алексей  Красноцветов,  щуря  глаза  от
яркого солнца, - что ж, я ожидал нечто подобное...  -  он  повернулся  к
остальным, - Поздравляю, соседи дорогие, мы все же дошли до самого  дна.
Это точка ноль - точка отсчета. Мы прорвались к истокам.
   - И что теперь? - вяло спросил Поляков. Он заметил, что письмо  вновь
лежит здесь, частично зарывшись в песок. Почтальон нагнулся и поднял его
- странно, но, пройдя  сквозь  оставшуюся  незнамо  где  щель  почтового
ящика, конверт стал слабо светиться жемчужно-голубоватым светом, отлично
видимым, несмотря на царящий вокруг полдень.
   Константин поднес письмо к глазами, любуясь отблеском, а потом  нежно
прижал к груди.
   - Теперь мы будем ждать,  -  сказал  Красноцветов,  -  думаю,  к  нам
выйдут. На вашем месте я бы порадовался - в конце концов,  мы  совершили
то, чего не было в сценарии.  Мы  собрались  вместе,  мы  прошли  сквозь
полное безумие, мы здесь - у самого логова Твари.  И  я  бы  не  сказал,
чтобы этот путь дался нам легко.
   - Не то слово! - усмехнулся Ткачев,  -  этот  путь  до  племени...  Я
думаю, мы все временно сошли с ума -  полное  погружение.  Страшно,  под
конец мне стало казаться, что я теряю себя. Эта  бездна  под  ногами,  к
тому же мне почему все  время  казалось,  что  я  гражданин  империи.  Я
пытался себя убедить в обратном, но логика пасовала.
   - Мы ведь могли  там  остаться,  -  добавил  Валера,  -  вы  что,  не
почувствовали? Затянуло бы и все дела...
   - Так или иначе, мы здесь, -  произнес  Алексей  Сергеевич,  поднимая
руку, - Живы, и в более или менее здравом рассудке, что иначе как  чудом
считать трудно. Вот за этой дверью прячутся те, кто все это затеял. Они,
наверняка боятся нас, но  отступать  им  некуда,  а  значит,  они  будут
сопротивляться до последнего. Сплотитесь! Саша, вспомни Червя!  Костя  -
держи свое письмо при себе, не выпускай его из рук. Я не знаю, что будет
дальше, но если они нас одолеют, значит все было зря! Все что  случилось
-  зря  были  Мясник  и  Бутчер,  Тварь,  демон,  Каннабис,  каннибал  и
Жаббервох. Зря убили Павлика, зря был съеден Чук  и  изуродован  Волчок,
напрасно травили Арсеникума, были бессмысленны гонки  и  эстафеты,  наши
нервы, болезни, наш страх. Я просто хочу, чтобы это вы усвоили.
   Помните, что нам идти тоже некуда. Только туда, за эту дверь!
   - Странно, - сказал Андрей Якутин, - я совсем не боюсь...
   - И я, - произнес Ткачев, - мы долго гонялись за  Тварью.  Теперь  мы
здесь. Мы настигли ее. Я снова думаю свободно. Я - это я и никто другой!
Проклятье, да я счастлив!
   Они улыбались, пожимая друг  -  другу  руки,  похлопывая  по  спинам,
учтиво кивая. Мы здесь. Мы дошли. Лица окружавших людей казались родными
и близкими. И сам факт,  что  они  вот  так,  просто  стоят  все  вместе
посередине пустой спокойной арены, наполнял их непонятным ликованием, от
которого хотелось пуститься в пляс. Больше не надо были играть в прятки.
Вообще не надо было играть.
   - Эй ты там! - весело крикнул Красноцветов, поворачиваясь к  дальнему
краю  арены,  -  Выходи,  что  ли!  Хватит  скрываться  за   дверью   от
человеческого общества!! Гости пришли!
   За дверью зашебаршилось, заскреблось,  словно  в  смятении,  а  потом
пурпурная створка, скрипнув, открылась, и на желтый  песок  арены  вышла
Альма. Она была точно такая же как обычно,  только  ростом  увеличилась,
став размером с доброго теленка  -  явно  чересчур  крупный  размер  для
немецкой овчарки. Она уселась на краю арены,  уставив  на  Красноцветова
внимательный взгляд умных медовых глаз. Ярко красный язык свешивался  из
пасти, а шею собаки обхватывал кожаный ошейник. Альма тряхнула головой:
   - Ну что хозяин, - мелодичным голосом легко произнесла она, - Что  же
ты встал? Где моя миска? Где моя ласка? Ты что, забыл обо мне? О ком  ты
должен заботиться? Ведь тебе это было так необходимо! Это наполняло твою
жизнь смыслом, хозяин.
   Красноцветов пошел вперед. Поляков предостерегающе крикнул:
   - Не ходи! - но собачник даже не отреагировал.
   Алексей Красноцветов сделал десять шагов и  остановился  перед  своей
собакой. Та смотрела на него сверху  вниз.  По  сравнению  с  Альмой  ее
бывший хозяин казался совсем незначительным.
   - Альма... - ласково сказал Алексей  Сергеевич,  без  всякого  страха
протягивая руку и чуть касаясь шерсти, - я не забыл. Конечно нет! Просто
побыв здесь некоторое время...
   - он легонько погладил морду псины, потрепал густую шерсть на  мощной
шее,  -  я  понял  одну  вещь.  Кажется  я  плохой  воспитатель,  Альма.
Отвратительный... Да, я старался, честно, но я не могу и не хочу  больше
делать то, к чему не имею способностей.
   - Послушай... - сказал собака, - все  еще  можно  исправить.  Вспомни
наши прогулки, наши революционные идеи - вы ты был с  нами.  Ты  знаешь,
как ведут себя животные, с которыми плохо обращаются?  Они  нападают  на
хозяев! Они могут даже съесть их!!!
   - Да, я знаю, - со вздохом сказал  Красноцветов,  а  потом  его  рука
легко скользнула к ошейнику,  и,  щелкнув  застежкой,  резким  движением
содрала его, - И именно поэтому я отпускаю тебя. Ты отныне  свободна  от
попечения. Свободна от меня, своего непутевого воспитателя. Мне  уже  не
нужны воспитанники! Беги, Альма!! - крикнул он и резко стегнул ошейником
животное по крупу.
   Альма взвилась с хриплым ревом,  ее  зубы  клацнули  совсем  рядом  с
Красноцветовым,  но  тот  увернулся,  и  поспешно  отступил  в  сторону,
по-прежнему держа перед собой ошейник.
   Животное дернулось, но  вместо  того,  что  бы  прыгнуть  на  бывшего
хозяина нелепо крутнулось, а в следующую секунду то,  что  по