ню, как во время этого
веселья и криков я посмотрел на синьора Занони, разговор  которого  очаровал
нас всех, и почувствовал какую-то ледяную дрожь, заметив на его лице  ту  же
спокойную и холодную улыбку, которая не сходила с его  лица  во  все  время,
пока он нам рассказывал любопытные и странные анекдоты двора Людовика XIV.
     По правде  сказать,  я  чувствовал  себя  расположенным  поссориться  с
человеком, спокойствие которого казалось как бы оскорбительной насмешкой над
нашей шумливостью.
     И  не  один  я  испытывал  раздражающее   действие   его   насмешливого
спокойствия. Некоторые из моих товарищей говорили мне после,  что  при  виде
Занони у них кровь кипела и их веселость превращалась в ненависть. Казалось,
его холодная улыбка  имела  особенную  способность  оскорблять  тщеславие  и
вызывать гнев. В эту минуту подошел ко мне князь, взял меня под руку и  увел
далеко от остальных гостей. Он пил не меньше нас  в  продолжение  праздника,
однако вино не произвело в нем такого же возбуждения.  В  его  наружности  и
разговоре была какая-то высокомерность, гордое презрение, которые,  несмотря
на то что он старался оказывать нам самое любезное внимание, раздражали  мое
самолюбие. Казалось, пример Занони заразил  и  его,  и  он  стал  подражать,
злоупотреблять  манерой  иностранца.  Он  поднял  меня  на  смех  по  поводу
некоторых придворных слухов, где мое имя  произносилось  в  связи  с  именем
одной сицилийской дамы знатного происхождения и редкой красоты; он выказывал
презрение к тому, на что я смотрел бы как на честь.
     Он стал говорить, наконец, что один срывал все лучшие цветки Неаполя  и
с презрением  оставлял  нам,  иностранцам,  подбирать  их  после  него!  Мое
самолюбие, как человека и француза, было задето. Я ответил ему в насмешливом
тоне, который, конечно, не позволил бы себе, если бы был  хладнокровнее.  Он
же захохотал и отошел, оставив меня в еще большем раздражении.
     Может быть, это вино произвело во мне такое действие, и я  стал  искать
ссоры, только в ту минуту, как он отошел от  меня,  я  обернулся  и  заметил
подле себя Занони.
     - Князь фанфарон, - сказал он мне с той же улыбкой, которая мне так  не
понравилась. - Ему хотелось бы присвоить себе и все богатство, и всю любовь.
Отомстим ему.
     - Но как?
     - В его доме в настоящую  минуту  находится  самая  красивая  из  певиц
Неаполя, знаменитая Виола Пизани. Она здесь не по своему желанию, так как он
насильно похитил ее; но он уверяет, что она обожает его. Настоим же на  том,
чтобы он показал нам это сокровище, и когда она войдет, герцог Р.  может  не
сомневаться, что его комплименты и  внимание  польстят  прекрасной  Виоле  и
вызовут  ревнивые  подозрения  ее  похитителя.  Это  было  бы   справедливое
наказание за его дерзкое высокомерие.
     Предложение очень понравилось мне. Я поспешил за князем. Музыка  только
что зазвучала, знаком я  остановил  ее,  и,  обращаясь  к  князю,  стоявшему
посреди самой оживленной группы молодых людей, стал обвинять его в том,  что
он предлагает нам таких посредственных  музыкантов,  а  для  себя  оставляет
лютню и голос первой  артистки  Неаполя.  Я  попросил  наполовину  шутливым,
наполовину серьезным тоном, чтобы нам  показали  Пизани.  Моя  просьба  была
принята общими криками одобрения.
     Хозяин пытался  отказать  нам,  но  мы  заглушили  его  слова  громкими
криками.
     - Господа, - проговорил князь, когда наконец мы умолкли, -  если  бы  я
даже согласился на ваше предложение, то никогда не смог бы уговорить синьору
выйти к такому шумному обществу.  Вы  слишком  благородны  для  того,  чтобы
принуждать ее, хотя герцог Р. забывается до такой степени, что поступает так
со мной.
     Задетый за живое этим  упреком,  которого  я  заслуживал  до  некоторой
степени, я отвечал:
     - Князь, у меня перед глазами столь благородный пример насилия,  что  я
не колеблясь иду по дороге,  на  которой  вы  далеко  перегнали  меня.  Весь
Неаполь знает, что Пизани презирает ваше золото и вашу  любовь  и  что  одно
только насилие могло увлечь ее под вашу кровлю. Вы отказываетесь представить
нам ее, потому что боитесь ее жалоб, потому что достаточно знаете тех людей,
которых ваше тщеславие старается осмеять, чтобы быть уверенным:  французский
дворянин всегда готов предложить красавице и сердце, и защиту.
     - Вы правы, - сказал Занони, - князь не смеет показать нам свою добычу.
     Князь стоял  несколько  минут  задумавшись,  он  казался  раздраженным.
Наконец он разразился оскорбительными восклицаниями насчет  Занони  и  меня.
Занони ничего не отвечал. Я был более раздражителен и вспыльчив.
     Гости  находили  удовольствие  в  нашей  ссоре,  только  один  старался
восстановить спокойствие, это был Маскари. Но мы не слушали  его.  Остальное
легко отгадать. Мы спросили шпаги; один из присутствующих принес мне две.  Я
собирался сделать выбор, но  Занони  подал  мне  другую,  рукоятка  которой,
искусно вырезанная, свидетельствовала о ее древности.
     В ту же минуту он проговорил, глядя на князя с улыбкой:
     - Князь, герцог выбирает шпагу вашего предка! Вы слишком храбры,  чтобы
быть суеверным, но вы не забыли о нашем условии?
     При этих словах мне  показалось,  что  хозяин  вздрогнул  и  побледнел,
однако ответил на улыбку Занони презрительным взглядом.
     В следующую минуту сделалось какое-то непонятное смятение и беспорядок.
Между шестью или восемью из присутствующих началась страшная свалка;  но  мы
искали друг друга, князь и я. Шум, окружавший нас,  смятение  гостей,  крики
музыкантов, удары наших шпаг только  возбуждали  нашу  ярость.  Мы  боялись,
чтобы нас не разъединили; мы дрались с бешенством, без правил, без методы. Я
наносил удары, машинально отражал их, ослепленный, вне себя, как  будто  сам
дьявол был во мне, до тех пор, пока наконец я не увидел  князя,  лежащего  у
моих ног в крови, и Занони, говорящего ему что-то на ухо.
     Это зрелище отрезвило нас всех. Борьба  кончилась.  Исполненные  стыда,
угрызений совести и ужаса, мы окружили нашего несчастного хозяина,  но  было
уже поздно, он закатывал глаза. Я видел  многих  умиравших,  но  никогда  не
случалось мне видеть лица, выражавшего столько ужаса и испуга.
     Наконец  все  было  кончено.  Занони  поднялся  и,   взяв   с   большим
хладнокровием шпагу, которую я держал в руке, спокойно проговорил:
     - Вы свидетели, господа, что князь сам заслужил свою судьбу.  Последний
из знаменитого рода погиб в ночной драке.
     Я больше не видел Занони, я отправился к нашему посланнику и  рассказал
ему все происшедшее. Меня признали невиновным как неаполитанское  правление,
так и наследник несчастного князя N.
                                         Подписано: Луи Виктор, герцог де Р.

     Этот  документ  содержит  самые  мельчайшие  подробности  происшествия,
которое произвело сильное впечатление на весь Неаполь. Глиндон  не  принимал
участия в ссоре.
     Когда Занони встал и удалился с места  происшествия,  Глиндон  заметил,
что, проходя сквозь  толпу  гостей,  он  слегка  коснулся  плеча  Маскари  и
проговорил что-то, чего англичанин не расслышал.
     Глиндон последовал за Занони в банкетный  зал,  полный  мрачных  ночных
теней и лишь местами освещенный полосами лунного света.
     - Каким образом могли вы предсказать это ужасное событие? Он  погиб  не
от вашей руки! - спросил Глиндон дрожащим голосом.
     - Генерал, рассчитывающий на победу,  лично  не  сражается,  -  отвечал
Занони. - Оставим прошедшее и мертвых в покое. В полночь вы должны  быть  на
морском берегу, в полумиле направо от вашего  отеля.  Вы  узнаете  место  по
одинокой колонне, к которой привязана сломанная цепь. В этом месте и в  этот
час, если ты хочешь быть посвященным в наше общество,  ты  найдешь  учителя.
Ступай! У меня есть здесь дело. Помни, что Виола еще в этом дворце.
     В ту же минуту вошел Маскари;  Занони  простился  с  Глиндоном,  и  тот
медленно удалился.
     - Маскари, - проговорил Занони, - ваш  покровитель  умер;  ваши  услуги
будут не нужны  его  наследнику,  человеку  порядочному,  которого  бедность
спасла от порока. Что касается вас  самого,  будьте  благодарны,  что  я  не
предаю вас палачу! Вспомните  о  кипрском  вине.  Не  дрожите!  Напиток  был
бессилен против меня, но мог подействовать на других. Я прощаю вас, и если я
умру от действия вина, то обещаю вам, что моя тень не станет  смущать  покой
такого достойного человека. Но довольно об этом. Проведите  меня  в  комнату
Виолы Пизани. Вам она не нужна, а смерть тюремщика открывает  двери  тюрьмы.
Скорей, я хочу ехать.
     Маскари проговорил несколько невнятных слов, поклонился и повел  Занони
в комнату, где была заперта Виола.

        "XVIII"

     За несколько минут до полуночи Глиндон  направился  к  месту  свидания.
Таинственная власть, которую Занони  имел  над  ним,  еще  более  укрепилась
последними событиями  вечера;  внезапная  катастрофа  с  князем,  так  точно
предсказанная и такая случайная,  вызванная,  казалось,  самыми  ординарными
причинами, поразила его до глубины души, исполнив ее чувствами восхищения  и
ужаса. Ему почти казалось, что этот мрачный и таинственный  человек  владеет
силой делать из самых простых обстоятельств орудия своей непреклонной юли.
     А между тем, если это так, почему он допустил похищение  Виолы?  Отчего
не предотвратил он преступления, вместо того чтобы наказывать преступника?
     Действительно ли Занони любит Виолу? Любить и предлагать  ее  Глиндону,
сопернику, которого он мог так легко уничтожить стоим тайным искусством!
     Он теперь видел, что Занони и Виола не хотели  обмануть  его  и  женить
против воли. Страх и уважение, которое он чувствовал к первому, не позволяли
ему подозревать обман.
     А сам он, любит  ли  он  еще  Виолу?  Нет.  Когда  утром  он  узнал  об
опасности, к нему вернулись, правда, симпатия  и  нежность;  но  со  смертью
князя ее образ исчез из его сердца, и он не испытывал ни  малейшего  чувства
ревности при мысли, что она спасена Занони  и  что  в  этот  самый  час  она
находится, может быть, в его доме.
     Кто когда-либо в продолжение своей жизни был  пожираем  страстью  игры,
тот может вспомнить, как все другие занятия, все другие помыслы исчезали  из
его души, как  он  был  порабощен  исключительно  этою  страстью.  Благодаря
какому-то магическому могуществу демон игры  овладевал  всеми  его  мыслями,
всеми его чувствами!
     В тысячу раз сильнее этой  страсти  игрока  было  возвышенное  желание,
царившее в сердце Глиндона.  Он  хотел  быть  соперником  Занони,  но  не  в
человеческой любви, а в сверхъестественном,  вечном  знании.  Он  был  готов
отдать с радостью, с восторгом свою жизнь, чтобы  узнать  тайны,  отделявшие
таинственного иностранца от человечества.
     Ночь была светлая, волны едва колыхались у его ног, когда  он  проходил
по морскому берегу. Он дошел  наконец  до  указанного  места  и  увидал  там
прислонившегося к колонне человека в длинной  мантии.  Он  подошел  ближе  и
произнес имя Занони.
     Человек обернулся, Глиндон увидал незнакомца, лицо  которого,  не  имея
красоты Занони, имело такое же величественное выражение, только, может быть,
еще более властное,  благодаря  возрасту  и  спокойной  глубине  мыслей,  на
которые указывали его широкий лоб и глубокие, проницательные глаза.
     - Вы ищете Занони, - проговорил незнакомец, - он сейчас придет; но тот,
кого вы видите перед собой, может быть более связан с вашей судьбой и  может
скорей исполнить ваше желание.
     - Разве на земле есть еще другой Занони?
     - Если нет, - отвечал незнакомец, -  зачем  же  вы  питаете  надежду  и
желание самому стать Занони? Вы, может быть, думаете, что до  вас  никто  не
имел такого же пылкого желания? Кто в своей молодости, когда душа  находится
ближе к небу, откуда она пришла, и ее божественные,  лучшие,  первоначальные
устремления не стерты еще роковыми страстями и мелочными заботами, не  питал
веры, что вселенная содержит тайны, не известные никому из простых смертных,
и не вздыхал об источниках вод, которые находятся далеко-далеко,  в  глубине
пустыни недоступной науки? Музыка этого источника слышится в душе, пока  она
на ложном пути не удаляется  от  священных  вод  и  странник  не  умирает  в
огромной пустыне. Думаешь ли ты, что из всех тех, кто питал эту надежду,  ни
один не нашел истины или что эта жажда тайной науки дана нам напрасно?  Нет!
В сердце человека нет ни одного желания, которое не  было  бы  предчувствием
того, что существует в далеком мире. Нет! На этом  свете  иногда  появлялись
более блестящие и более счастливые умы, которые достигли областей, где живут
существа выше человека. Занони велик, но он велик не один. У него были  свои
предшественники, у него будут, может быть, последователи.
     - Вы хотите сказать мне, - проговорил Глиндон,  -  что  я  вижу  в  вас
одного из тех редких и могущественных духов, которых Занони не превышает  ни
в силе, ни в мудрости?
     - Во мне, - отвечал незнакомец, - вы видите того, кто открывает  самому
Занони самые высшие тайны. На этом берегу, на этом месте  я  уже  был  в  те
времена,  о  которых  молчат  ваши  летописи.  Финикийцы,  греки,   римляне,
ломбардцы - я их всех видел!  -  блестящие,  легкие  листья  великого  древа
вселенской жизни, не раз рассеянные по миру и вновь зеленеющие, пока наконец
та же раса, давшая свою славу древнему миру, не  одарила  второй  молодостью
новый свет. Так как эллины, происхождение которых было неразрешимой  задачей
для ваших ученых, вышли из той же великой семьи, что  и  нормандское  племя,
рожденное, чтобы везде быть властелинами мира, а не рабами. Темные  предания
говорят, что сыны Эллады пришли из обширных  стран  Северной  Фракии,  чтобы
сделаться покорителями пастушеских  племен  пеласгов  {Древнейшее  население
Греции.} и основателями расы полубогов.  Эти  сыны  Эллады  даруют  смуглому
местному населению Минерву с голубыми глазами и Ахилла с белокурыми волосами
(характерные  типы  Севера);  они  вводят  в   пастушескую   жизнь   военную
аристократию, ограниченную монархию и  феодализм  классической  эпохи.  Этих
признаков было бы достаточно, чтобы  проследить  становление  первоначальных
учреждений эллинов в тех самых странах, откуда в  менее  отдаленные  времена
нормандские воины напали на дикие и  воинственные  орды  кельтов,  чтобы  со
временем самим  стать  греками  христианского  мира...  Но  эти  вопросы  не
интересуют вас, и ваше равнодушие к ним  оправданно.  Не  в  знании  внешних
предметов, а во внутреннем совершенстве  состоит  цель  человека,  жаждущего
стать сверхчеловеком.
     -  А  в  каких  книгах  заключается  эта  наука?  В  какой  лаборатории
производятся эти опыты?
     - Сама природа снабжает нас матерьялами, они  вокруг  вас,  под  вашими
ногами: в траве, которую пожирает животное и которую  презирает  ботаник,  в
элементах, в источниках каждого вещества и в воздухе, в мрачных недрах земли
- везде открываются смертным сокровища и  источники  бессмертной  науки.  Но
даже задачи самой простой науки темны для тех, кто не сосредоточивает в себе
силы своего ума; как рыбак вон в той лодке не скажет вам, почему  два  круга
могут соприкасаться только в одной точке, точно так же, если бы земля и была
наполнена книгами, излагающими божественную науку, они все-таки не имели  бы
значения для  того,  кто  не  захотел  бы  изучить  их  язык  и  медитативно
постигнуть истину. Молодой человек! Если твое воображение достаточно  пылко,
если твое сердце смело, а жажда  знания  ненасытна,  я  приму  тебя  в  свои
ученики. Но первые уроки суровы и ужасны.
     - Если ты их выучил, почему же не выучу их я? - смело спросил  Глиндон.
- Я чувствовал с самого детства, что странная тайна окружала  мою  жизнь.  И
нередко, пренебрегая целями обыкновенного земного честолюбия,  я  пристально
вглядывался в облака и во тьму, простирающуюся за ними. В тот  день,  как  я
увидал Занони, я почувствовал, что открыл руководителя и  учителя,  которого
призывала моя молодость в своих бесплодных мечтаниях.
     - И его миссия перешла ко мне, - отвечал незнакомец. -  Там,  в  бухте,
качается корабль, который должен унести Занони  в  более  прекрасные  места.
Скоро поднимется ветер,  надуются  паруса,  и  Занони  умчится,  как  ветер,
уносящий его. Но как ветер, он оставляет  в  твоем  сердце  семена,  которые
могут принести цветы и плоды. Занони исполнил свою задачу, ему больше нечего
делать; тот, кто должен кончить его дело, стоит перед тобою...  Но  я  слышу
шум его весел. Ты выберешь и решишь, должны ли мы увидеться снова.
     С этими словами незнакомец медленно удалился и исчез в тени утесов.  На
воде показалась лодка, она причалила к  берегу,  и  из  нее  вышел  человек.
Глиндон узнал Занони.
     - Глиндон! Я не могу уже дать тебе счастливой любви. Час прошел,  и  ее
рука, которая могла бы принадлежать тебе, навсегда соединена с  моей.  Но  у
меня есть неистощимые дары, которые я передам тебе, если  ты  откажешься  от
надежды, пожирающей твое сердце и последствий осуществления которой я сам не
могу предвидеть. Будь твое честолюбие человеческим, я мог  бы  удовлетворить
его. Существуют четыре вещи: любовь, богатство, слава, могущество. Первую  я
тебе дать не могу, остальные три в моем распоряжении: выбирай, что хочешь, и
расстанемся в мире!
     - Я этих даров не желаю, я выбираю знание,  которым  ты  владеешь.  Для
него, и только для него, отказался я от любви Виолы, его одно желаю я  иметь
в награду!
     - Не в моих силах отказать тебе,  но  я  должен  предостеречь:  желание
учиться не всегда заключает в себе способность  воспринять  знание.  Я  могу
дать тебе, правда, учителя, но остальное зависит от тебя. Будь благоразумен,
пока есть еще время, и бери то, что я могу дать тебе.
     - Ответьте на мои вопросы, и по вашему ответу  я  решу.  Во  власти  ли
человека влиять  на  существа  стихии?  Во  власти  ли  человека  повелевать
элементами и обезопасить жизнь от шпаги и болезни?
     - Все это, - отвечал Занони, - возможно для небольшого числа людей;  но
на одного, который достигает этого  могущества,  приходятся  тысячи  других,
которые погибают, пытаясь добиться его.
     - Еще один вопрос. Ты...
     - Остановись! О себе, как я уже говорил, я не даю отчета.
     - Хорошо, а человек, которого я видел  сегодня  вечером,  должен  ли  я
верить его словам? Действительно ли он один из тех избранников, кто, как ты,
ведает тайны, которые я желаю узнать?
     - Безрассудный! - воскликнул Занони. - Твой выбор сделан. Мне  остается
сказать тебе одно: "Будь мужествен и да сопутствует тебе успех!" Да,  я  дам
тебе учителя, который имеет власть и волю открыть тебе двери ужасного  мира.
Мне бы хотелось просить его пощадить тебя, но он не послушает меня.  Мейнур!
Прими твоего ученика.
     Глиндон  обернулся,  и  его  сердце  забилось  при   виде   незнакомца,
приближения которого он не слышал и не заметил.
     - Прощай, - продолжал Занони, - твое  испытание  начинается.  Когда  мы
снова увидимся, ты будешь жертвой или победителем.
     Глиндон следил  за  ним,  пока  он  удалялся.  И  только  когда  Занони
спустился в лодку, стало видно, что там, кроме гребцов, была женщина.
     Она  поднялась,  махнула  Глиндону  рукой  в  знак  прощания,  и  через
неподвижный воздух до него долетел чистый голос Виолы:
     - До свидания, Кларенс, я прощаю тебя! До свидания! Он хотел  отвечать,
но голос изменил ему; для него Виола была навсегда потеряна. Она  уезжает  с
ужасным чужестранцем, мрак покрывает ее судьбу! Эту судьбу он  решил  вместе
со своею. Лодка, все уменьшаясь, помчалась по  мягким  волнам  вдоль  лунной
дорожки, увлекая с собой влюбленных, и превратилась в еле различимое  пятно,
которое вскоре коснулось борта корабля.  В  ту  же  минуту  поднялся  свежий
ветер; Глиндон повернулся к Мейнуру и прервал молчание: