-
тут надо показывать пупок и бедра, но если надо рекламировать  шубу  или
пуловер?
   - И все же вы не убедите меня, что совершенно одиноки...
   - Вы правы, у нас есть друзья. Но вы можете поверить, что сегодня  им
было некогда или, скажем, мы поссорились с ними?
   - Пожалуй, могу. - Владислав ощутил некоторую досаду на самого  себя.
Не хватало только заигрывать с девчонкой, которой на вид - едва двадцать
пять. Он считал, что не вправе поддаваться зову физиологии,  которая  от
легких касаний нежной кожи явно начинала о себе напоминать. Это  тут  же
было зарегистрировано Дубыгой.
   "Тютюка! - позвал он по телепатии. - Выходи по пеленгу на нас, но  не
раньше чем через десять минут..."
   - А вы женаты, Владик? - спросила Таня.
   - Женат, - соврал Владислав, ощущая, что дыхание у него сбивается.
   Таня поглядела  на  него  снизу  вверх,  очаровывающая  голубизна  ее
взгляда хлынула  в  душу  Котова,  он  мягко  положил  ладонь  на  талию
спутницы.
   - Вы совращаете только женатых? - спросил он  голосом,  который  стал
низким и хриплым.
   Таня затрепетала и отвела глаза...
   - Я вас боюсь... - пролепетала она. - Немножечко...
   - Я тоже боюсь вас, - прогудел Котов, - по-моему, в вас  есть  что-то
бесовское, не правда ли?
   Дубыга внутренне содрогнулся,  но  волевым  усилием  направил  Танину
руку. Непроизвольно она легла на бок Владислава, и они  пошли  дальше  в
обнимку.
   - Какой здесь страшный лес, - заметил Котов, пытаясь  как-то  отвлечь
себя от мыслей, за которыми могли последовать весьма активные  действия.
Они шли под разлапистыми ветвями огромных елей, замшелые стволы  некогда
рухнувших от старости деревьев преграждали путь, а небо между верхушками
казалось таким далеким, будто принадлежало другому миру.
   - Да, - согласилась Таня, - лес жуткий... Но с вами не страшно, вы  -
мой рыцарь... Жаль только, что вы женаты.
   - Почему жаль?
   - Потому что мне хочется быть с вами...
   "Да что я, в самом деле? - разозлился на себя Котов. - Импотент,  что
ли?" Он  крепко  обнял  свою  нежную  спутницу  и  прильнул  к  влажным,
полуоткрытым губам...
   "Тютюка! Срочно сюда! - рявкнул по телепатическому каналу Дубыга".
   И в тот момент,  когда  Таня,  опьяненная  и  расслабленная  поцелуем
Котова, могла вот-вот повалиться на мягкий, словно ворсистый  персидский
ковер, мох, послышался осторожный кашель...
   - Это я, Ира, не помешаю?
   -  Ой,  -  спохватилась  Таня,  отталкивая  Владислава,  -  я  совсем
забыла...
   - Ты мой купальник взяла? - Выдернув из сжатого кулака своей  красной
от смущения подруги скомканный купальник, Ира приказала:
   - Владислав, не смотрите...
   Тому было не до нее, он отвернулся сразу  от  обеих,  ибо  физиология
вполне здорового мужчины - вещь очень заметная...
   - Извините меня, - пробормотал он, - жара...
   - Мы дойдем сами, не провожайте нас, - прощебетала Таня.
   Их шаги быстро потерялись в лесных шорохах, а Котов,  раздосадованный
и злой, рванул обратно на берег. Едва дойдя до бухточки, он  бросился  в
озеро, погрузил лицо в воду и, мощно загребая руками, поплыл  назад,  на
пляж. Плыл он быстро, не чуя усталости.  В  душе  у  него  было  столько
стыда, столько ощущения собственного ничтожества...
   Выбираясь на песок, Котов ругал себя уже меньше, и стыда у него  тоже
поубавилось, а вот досады было в  избытке:  "Хоть  бы  телефон  спросил,
идиот!" Ему было невдомек, что ни Тани, ни Иры уже больше нет в природе.
Они исчезли, едва Дубыга и Тютюка скрылись  за  деревьями.  "Тарелка"  -
пылинка мигом догнала Котова и одновременно с ним оказалась на пляже.
   - Командир, -  спросил  Тютюка,  -  зачем  же  мы  на  этот  раз  ему
помешали?
   - Ну как ты не поймешь, Таня - искусственное  образование,  временная
биоконструкция. Грех, который мог совершить с ней Котов, в зачет идти не
может. Сущности-то у блондинки  нет,  точнее,  сущность  была  моя.  Это
полная аналогия с твоей атакой на Сутолокину. Разница только в том,  что
ты работал в Астрале.  Задача  тут  ставилась  иная.  Котов  должен  так
разозлиться,  что  ему  для  самоутверждения  обязательно  нужно   будет
кого-то... хм...  Ну,  ты  понимаешь.  И  Сутолокина  под  нашим  чутким
руководством станет таким объектом! Ну а потом мы их так  закружим,  что
они на все семьдесят пять наминусят... А сейчас надо передохнуть,  много
энергии потратили на всей этой чертовщине! Отбой!

ВЕЧЕР

   На закате нажарившиеся отдыхающие возвращались с пляжа. Сутолокина за
прошедшие несколько часов из номера не выходила. Она кое-как  справилась
и с  давлением,  и  с  сердцебиением,  но  на  пляж  идти  побоялась.  В
прохладном номере, с книжкой в руках, ей  казалось  безопаснее.  Однако,
сколько  бы  Александра  Кузьминична  ни   пыталась   занять   свой   ум
похождениями  детективных  героев,  ей   постоянно   виделись   картинки
пережитого во сне. Было в этом сне что-то  опасное,  какой-то  потаенный
страх, хотя при  здравом  рассуждении  Сутолокина  ничего  страшного  не
находила. Александра Кузьминична считала,  что  все  это  от  усталости,
которая накопилась в организме и при переходе к новой обстановке дала  о
себе знать.
   Замуж Сутолокина - Сашенька Иванова - вышла очень рано и очень давно.
По крайней мере, ей так казалось. Еще  в  детстве  она  познакомилась  с
тогда еще очень молодым Эдуардом Сергеевичем Сутолокиным, своим  будущим
мужем.  Он  писал  кандидатскую  диссертацию   под   руководством   отца
Александры Кузьминичны, и профессор Иванов  после  долгих  разговоров  о
научных делах приглашал Эдика пить чай. Саше было двенадцать, а Эдику  -
двадцать  четыре.  За  столом  Сутолокин  был   чудесным   собеседником,
прекрасно    знал    все    новинки    литературы,    а     тогда,     в
пятидесятых-шестидесятых, то и дело выходило что-нибудь такое,  от  чего
вся   интеллигенция   приходила   в   состояние   полного    шока    или
прогрессирующего обалдения. Хотя специальностью Сутолокина были  вопросы
нормирования труда в строительстве, он мог наизусть прочитать что-нибудь
из полузапретной Ахматовой или ужасно популярной Ахмадулиной,  не  путал
Евтушенко с Есениным, а Вознесенского с  Рождественским.  О  современной
прозе они с Кузьмой Афанасьевичем витийствовали куда больше, чем о прозе
жизни и методах "фотографии рабочего дня".  В  конечном  итоге  они  уже
стали считать себя почти родственниками. Наверно, если бы  Саша  Иванова
не согласилась выйти замуж за Сутолокина, ее  отец  просто  усыновил  бы
Эдика.
   Но этого не потребовалось. Дело в том, что Саша никого  иного,  кроме
Эдика, и не представляла в роли своего мужа. О том, что  она  выйдет  за
него замуж, впервые ей подумалось еще лет в пятнадцать.  Как  раз  тогда
все одноклассники и одноклассницы успели перевлюбляться друг в друга,  а
костистая и очкастая Саша оказалась вне игры. Ее никто  не  приглашал  в
гости, никто даже в шутку не оказывал ей знаков внимания. Не будь  тогда
вежливого, улыбчивого и корректного Эдуарда Сергеевича, Саша могла бы  с
собой что-нибудь сделать. Попросту говоря, Саша  понимала,  что  никакой
альтернативы у нее нет и быть не может. Видимо, так же рассуждали  и  ее
родители.
   Все получилось блестяще. Сутолокин  стал  зятем  профессора  Иванова,
въехал в его трехкомнатную квартиру и получил  доверенность  на  машину.
Кроме того, Сутолокин оказался заместителем заведующего кафедрой,  очень
скоро защитил докторскую и начал прицеливаться к месту декана. Саша  тем
временем, с двумя перерывами на  год,  закончила  институт.  Перерывы  в
учебе были связаны с рождением дочерей - первой из них было уже двадцать
четыре, второй - двадцать два. Обе они  вышли  замуж  и  жили  отдельно,
покинув Старопоповск (бывший Новокрасноармейск).
   Наверно,  сейчас  супруги  Сутолокины  жили  бы  куда   спокойнее   и
счастливее, если бы, еще до  смерти  блаженной  памяти  Леонида  Ильича,
Сутолокина не решили продвинуть по партийной линии.  То  ли  он,  будучи
ректором  после  кончины  профессора  Иванова,   сумел   дать   неплохое
образование  совершенно  безнадежным   детям   некоторых   ответственных
работников, то ли потому, что  в  связи  с  грядущим  60-летием  со  дня
основания институт был чем-то награжден, то ли еще по какой причине,  но
только Эдуард Сергеевич вдруг въехал в очень  ответственный  кабинет  на
втором этаже обкома. В этом кресле он, пережив трех  первых  секретарей,
просидел аж до 1991 года и вылетел из него вместе  с  коллегами.  С  тех
пор,  вернувшись   в   Новокрасноармейск   (вот   тут-то   он   и   стал
Старопоповском!), Сутолокин числился безработным. Не то чтобы его никуда
не брали, но... воздерживались. И тогда Сутолокин стал  профессиональным
революционером. Собрав еще  с  десяток  единомышленников,  он  создал  в
Старопоповске Новокрасноармейский райком ВКП(б)  и,  числясь  официально
безработным, оказался его первым секретарем. В ноябре 1991 года ему даже
удалось организовать демонстрацию из двадцати ветеранов войны и  пяти  -
труда под грозным лозунгом: "Мишку - на Север!"
   Что же касается  самой  Сутолокиной,  то  она  вынуждена  была  пойти
работать  сметчицей  в  стройуправление  и   получать   копейки,   чтобы
прокормить себя, мужа и революцию. А  кроме  того,  посылать  что-нибудь
дочерям и внукам.
   Впрочем, не все было так уж плохо. Кое-как концы с концами сводились,
да и старые друзья все чаще о себе напоминали. Например,  бывший  третий
секретарь  Август  Октябревич  Запузырин,  официально  числившийся,  как
известно,  президентом   совета   директоров   российско-кот-дивуарского
концерна "Интерперестрой лимитед" и успевший сдать партбилет за двадцать
два часа до подведения итогов путча, тайно посетил Эдуарда Сергеевича  и
заявил, что частично признает свои ошибки. А  потому  готов  возобновить
уплату членских взносов. Бюро подпольного  райкома  постановило  принять
Запузырина А.О. в члены ВКП(б) и перечислить внесенную им сумму членских
взносов  на  счет  Э.С.  Сутолокина  -  в   целях   конспирации   райком
собственного счета не открывал. Из этой суммы Эдуард Сергеевич  и  купил
путевку в "Светлое озеро", поскольку решил, что его измотавшейся супруге
все-таки нужно иногда отдыхать.
   Именно поэтому Сутолокиной казалось,  что  она  совершила  что-то  не
праведное. Как уже знает читатель, мужу она не изменяла ни разу. Даже во
сне. Сексуальная жизнь была для нее чем-то  вроде  дополнения  к  другим
домашним работам, а поскольку большая часть ее жизни  проходила  в  роли
домохозяйки, то она не очень  отличала  обязанность  спать  с  мужем  от
обязанности гладить ему брюки, стирать носки или готовить обед.  Даже  в
те времена, когда ее супруг сидел в обкомовском кресле и  от  его  слова
очень многое зависело, Александра Кузьминична не могла отойти от  хлопот
по дому. И это несмотря на  то,  что  в  обкомовские  годы  у  них  была
солидная казенная дача с приложенным к ней обслуживающим персоналом.  Но
те времена уже давно канули в Лету...
   Если  Сутолокина  после  пережитого  во  сне   отходила,   предаваясь
размышлениям с детективом в руках, то Котов, приплыв  на  пляж,  с  ходу
сделал пробежку на несколько километров по большому  кругу  вокруг  дома
отдыха. Затем он обнаружил спортгородок, где висел  боксерский  мешок  с
песком, и стал показывать  все,  на  что  способен  обладатель  зеленого
пояса. Именно здесь его как следует рассмотрели возвращавшиеся  с  озера
обитатели тридцать третьего номера.
   - Нормально работает мужик! - с уважением заметил Колышкин.  -  Очень
крепенько для своего возраста.
   - Показуха... - не согласился Лбов,  считавший  себя  непревзойденным
знатоком различных единоборств.
   - Попросись к нему на спарринг фулл-контакт, -  подзудил  Андрей,  но
Никита что-то пробурчал насчет того, что он-де сегодня не в форме.
   - Красивый мужчина, - вздохнула Элла, - я бы на его месте в  альфонсы
подалась. Такому - все деньги за одну ночь отдать не жалко.
   - Опять вы о работе! - с досадой скривилась  Соскина.  -  Уговорились
же: эти двенадцать дней мы - свободные люди.
   - Не мы такие - жизнь такая, - философски вздохнул Колышкин. -  Я  бы
этому мужику дал место в жизни. Но, поди-ка, с таким маваши-гири   он и без меня его  нашел...  Пошли,
примем по сто грамм перед ужином.
   Выбив из себя тоску и злость, Владислав Игнатьевич вернулся  в  номер
и, приняв душ, привел себя в обычное, быть может несколько ущербное,  но
вполне уверенное состояние.
   Когда Сутолокина явилась на ужин, ее нервная система тоже была  почти
в порядке.  Однако,  погруженная  в  свой  внутренний  мир,  она  как-то
позабыла, что ей предстоит сидеть вместе с тем человеком, который во сне
произвел на нее покушение. Котов, ополаскиваясь, несколько задержался  в
корпусе и пришел как раз в то время, когда старики Агаповы и  Сутолокина
доели кашу и ожидали появления макарон с котлетами. Старики,  как  и  за
обедом, предавались  историко-революционным  воспоминаниям,  мыли  кости
Ельцину и прочим  деятелям.  Сутолокина,  которая  во  многом  разделяла
взгляды обкомовских старичков, но во  многом  и  не  разделяла,  увидела
приближающегося к столу Котова и ощутила  нечто  похожее  на  восторг  и
страх одновременно. Если бы официантка  Дуся  с  тележкой,  заставленной
тарелками, успела довезти котлеты до их стола,  то  Сутолокина,  опустив
взгляд на тарелку и сосредоточившись на котлетах, смогла бы не  смотреть
на него... Но Дуся, по  которой  коротким  импульсом  выстрелил  Тюткжа,
свернула в другой  проход,  и  котлеты  приехали  лишь  несколько  минут
спустя.
   - Молодец! - похвалил стажера Дубыга. - Профессионально сработал.
   Сутолокиной было очень стыдно. Но поделать  с  собой  она  ничего  не
могла. Ей дьявольски хотелось поглядеть воочию на человека,  который  во
сне был так фантастически привлекателен. Даже когда  появились  котлеты,
она уже не сумела отвлечь себя от Котова. Накалывая на вилку  макаронину
и вынужденно опуская глаза, она с затаенной радостью ждала той  секунды,
когда сможет, подняв глаза и отправив эту гадость  в  рот,  еще  раз  на
мгновение увидеть его лицо...
   - Внимание Котова на Сутолокину, - восторженно заметил  Дубыга,  -  в
три с половиной  раза  повысилось!  Ну-ка,  всыпь  ему  короткий,  пусть
спросит, как ее зовут!
   Котов,  конечно,  не  мог  не  заметить,  как  Сутолокина   на   него
посматривает. "Ах ты старая кляча, - подумал он, - ну ты-то куда?"
   - Отрицательный потенциал Котова растет, - доложил Тюткжа,
   - Ты короткий на знакомство дал?
   - Дал.
   - Так чего он молчит?
   -  А  хрен  его  знает!   -   с   удовольствием   пользуясь   местной
терминологией, буркнул Тютюка.
   - Давай повторный, и подлиннее!
   "Дурак ты, Владик, - оценил себя Котов, с легким ужасом  ощущая,  как
из каких-то потаенных углов души лезет в голову всякая грязища. - А  эта
чем не баба? И далеко ходить не надо - перебежал коридор, да и все.  Она
же готова хоть сейчас,  у  нее  даже  уши  от  одного  взгляда  на  тебя
краснеют.  Конечно,  ей  два  шага  до  пенсии,  она  угловата,  немного
неуклюжа, не следит за лицом, но оно  у  нее  вполне  симпатичное,  если
снять очки. И ножки еще не синие и не опухшие. И кой-какой бюст имеется,
и даже попка. Наверно,  и  остальное  оборудование  в  комплекте.  Бабы,
которым  под  полтинник,  -  это  море   огня,   у   многих   нимфомания
начинается..." Всплыли в памяти жадные ласки Надежды Пробкиной.  Правда,
та была полненькой и упругой, а эта несколько худосочна, но зато у  этой
лицо не такое страшное...
   - Послушайте, - сказал  он  вслух,  -  нам  здесь,  по-видимому,  еще
двенадцать дней пребывать за одним столом. Господа Агаповы -  или,  если
им так больше нравится, - товарищи Агаповы со мной уже познакомились.  А
с вами, симпатичная соседка, мы еще не знакомы...
   - Меня можно звать Саша... - пролепетала Сутолокина, опуская глаза  и
розовея, несмотря на общую бледность. - А вас?
   - Можно Владиком.
   Котов   посмотрел   на    свою    потенциальную    жертву    взглядом
профессионального донжуана. После этого взгляда бедная  Сутолокина  была
готова упасть, хоть прямо со стула...
   - Вы себя плохо чувствуете? - заботливым  тоном  произнес  Владислав.
Этого Сутолокина уже не могла перенести. Она пробормотала что-то  вроде:
"Да, мне, кажется, нездоровится", встала из-за стола и неверными  шагами
пошла в корпус.
   "Нимфоманка". Поставив этот диагноз, Котов, как ни  странно,  тут  же
охладел к даме и почувствовал  отвращение  к  самому  себе.  Не  обращая
внимания на стариков Агаповых, начавших с  подозрением  принюхиваться  к
котлетам и рассуждать о вкусной и здоровой пище времен культа  личности,
он смел в желудок все, что находилось в тарелке, и направился в номер.
   Сутолокина услыхала его шаги еще на лестнице. Она лежала  у  себя  на
кровати, уткнув пылающее лицо в подушку и с ужасом думая,  что  дверь  в
комнату за собой не заперла. Однако, прислушиваясь к шагам и в  смятении
представляя, что будет, если он, этот дьявольский Владик, вдруг  возьмет
да и войдет сюда, к ней, она тем не менее не встала и не повернула  ключ
в  замке.  Шаги  послышались  совсем  близко.  Еще  секунда  -  и  Котов
остановился напротив двери тридцать второго  номера.  Сердце  Александры
Кузьминичны билось так, что, казалось, расшибется  вдребезги  о  грудную
клетку... Одна мысль сверлила мозги несчастной дамы:  "Постучит  или  не
постучит?" Она была готова простить все, даже если бы кавалер вошел  без
стука.
   Котов действительно стучать не стал, но и входить к ней без  стука  -
тоже. Он отпер ключом свой тридцать первый и совершенно  спокойно  вышел
на балкон - полюбоваться закатом.
   Из тридцать третьего доносились хохот, звон посуды и визг -  Колышкин
и Лбов уже начали активный отдых с  Эллой  и  Людой.  Пока  эти  четверо
находились на стадии выпивки. В перерыве они  тоже  вышли  на  балкон  и
задымили сигаретами. Котов никогда не курил  и  дыма  не  переносил,  но
замечание соседям  делать  не  хотелось.  Во-первых,  устное  замечание,
скорее всего, не подействовало бы, во-вторых, оно могло вызвать драку, а
в-третьих, Владислав, будучи  привержен  идеалам  демократии,  не  хотел
нарушать права людей  травиться  никотином.  Следуя  известной  заповеди
каратистов "Если можешь не драться - не дерись" и будучи убежденным, что
избить в первый же день отпуска двух человек - вполне достаточно,  Котов
ушел с балкона и закрыл за собой дверь.
   Он вышел из номера и спустился к шахматистам. На доске оставалось  по
одному королю и по одной пешке, и какая  из  пешек  раньше  проходила  в
ферзи, понять было сложно. Глубокомысленные  рассуждения  последователей
Бронштейна и Ботвинника Котову были чужды,  и  он  зашагал  по  большому
кругу вокруг дома отдыха...
   Когда  Владислав  вышел  из  номера,  Сутолокина  вновь  сжалась   от
предчувствия, что он войдет к ней без стука, но и  это  предчувствие  ее
обмануло. Александра Кузьминична  на  несколько  секунд  успокоилась,  а
потом неожиданно для самой себя разозлилась.  Заперев  наконец  дверь  и
задернув окно шторой, она разделась и стала разглядывать себя в  зеркале
платяного шкафа.
   "А ведь я еще совсем ничего! - сделала она оптимистический вывод. - В
моем возрасте большая часть женщин в  СНГ  -  это  квашни  на  слоновьих
ногах. А у меня еще не синие ноги, и даже вены узлами не торчат. И грудь
не похожа на вымя коровы-рекордистки. И на два пустых кошелька  -  тоже!
Да я еще захочу - и заверчу этого Владика! Тоже мне, принц!"
   Такой подход к собственным неудачам на любовном фронте у  Сутолокиной
выработался давно. В  мыслях  ей  ничего  не  стоило  стать  остроумной,
хладнокровной и беспощадной женщиной. Однако, когда дело  переходило  на
реальную почву, ей, как правило, не везло. То есть даже не как  правило,
а вообще не  везло,  ибо  Сутолокин  Эдуард  Сергеевич  и  по  сей  день
оставался у нее единственным