это то, что меньше двух месяцев назад  я  бы  с  ним  согласилась.  Нельзя
доверять тому, кто спит с монстрами. Но вот я сама этим занимаюсь. Я,  Анита
Блейк, превратилась в гробовую начинку. Грустно, очень грустно. И Дольфа  не
касается, с кем я встречаюсь. Но я не могла винить его за это отношение. Мне
это не нравилось, но я не могла  стервозничать  по  этому  поводу.  То  есть
стервозничать-то я могла, но это было бы не честно.
   Я вышла, не заходя в главную комнату. Интересно, надолго ли  они  оставят
пингвинов у себя на столах в ожидании  меня.  Мысль  обо  всех  этих  глупых
игрушечных птицах, которые сидят и безнадежно долго ждут моего  возвращения,
заставила меня улыбнуться. Но ненадолго. Я вспомнила, что сказал  Дольф.  Он
был очень хорошим копом, отличным следователем. Если он действительно начнет
копать, у  него  появятся  доказательства.  И  только  небо  знает,  сколько
непреднамеренных убийств я совершила, и что их  достаточно,  чтобы  посадить
меня надолго. Я использовала свою силу аниматора, чтобы  убить  людей.  Если
это будет доказано, то автоматически повлечет за  собой  смертный  приговор.
Смертный приговор тому, кто использовал для убийства магию,  был  не  совсем
тот же, что приговор убийце топором. Парень мог порешить всю свою  семью,  и
провести следующие пятнадцать лет в камере смертников, подавая апелляции. Но
для убийств с использованием магии апелляции  предусмотрены  не  были.  Суд,
приговор, приведение в исполнение в течение шести недель, обычно меньше.
   Тюрьмы боятся магии, и не любят держать у себя ведьм или народ типа  них.
В Мейне как-то посадили колдуна, который призвал демонов прямо за  решеткой.
Как только они могли оставить  его  настолько  долго,  чтобы  провести  этот
ритуал, я понятия не имею. Те, кто там были и так подставились, уже не могут
ответить на этот вопрос. Их головы так и не нашли. Даже я не смогла  поднять
их и заставить говорить или писать, чтобы узнать, что  произошло.  Там  была
просто свалка.
   Тот колдун сбежал, но потом его все равно поймали с помощью  белых  ведьм
и, что странно, группы сатанистов. Никто из тех, кто пользуется  магией,  не
любит, если кто-то из нас становится преступником. Это  дискредитирует  всех
нас. Последний раз, когда толпа живьем сожгла ведьму, был всего в 1953 году.
Ее звали Агнес Симпсон. Я видела черно-белые фотографии ее казни. Всем,  кто
изучал противоестественное что-нибудь, попадались ее фотографии, по  крайней
мере, в одном учебнике.
   На фото, которое застряло у меня в памяти, ее лицо еще не  тронул  огонь,
оно было бледное, и  даже  не  расстоянии  его  заполнял  ужас.  Ее  длинные
каштановые волосы взметнулись от потока жара, но еще не загорелись.  В  огне
была только ее ночная рубашка и  халат.  У  нее  запрокинулась  голова,  она
кричала. Это фото получило Пулитцеровскую премию. Остальные фотографии  были
не такими популярными. Целая  последовательность  снимков,  как  она  горит,
чернеет, и умирает.
   Я не могу понять, как можно было стоять там и  спокойно  фотографировать.
Возможно, Пулитцеровская обладает таким очарованием, что и кошмары  нипочем.
Но если подумать еще раз, то вряд ли.
 
Глава 25 
 
   Я дотащилась до стоянки  у  многоквартирного  дома,  в  подвале  которого
располагалась тайная больница оборотней. Было почти пять утра. Как  холодная
рука сквозь ветер, прорывался рассвет. Небо посерело, оказавшись между тьмой
и светом.  Приближалась  та  зыбкая  грань,  когда  вампиры  все  еще  могут
передвигаться, и вы не успеете оглянуться, как окажетесь без горла всего  за
мгновенье до восхода солнца.
   Перед подъездом остановилось такси. Из него  вышла  высокая  блондинка  с
очень коротко подстриженными волосами. На ней была микроскопическая  юбка  и
кожаный жакет, туфли отсутствовали. За ней вылез Зейн.
   Кто-то заплатил за него залог, и это была не я. А это  означало,  что  он
явно находился под нежным  покровительством  Звериного  Мастера.  Только  по
счастливому стечению обстоятельств он не присутствовал  при  пытках  Сильви.
Если бы он отказался, его бы покалечили еще сильнее. А если  бы  согласился,
мне бы пришлось его убить. Это было бы чертовски неудобно.
   Он первый заметил, что я иду к ним. На мне опять был длинный плащ  и  все
оружие. Зейн расплылся в улыбке и качнулся мне навстречу.  На  нем  не  было
ничего,  кроме  ботинок  и  черных  блестящих  виниловых   штанов,   которые
обтягивали его лучше кожи. Ах да, и кольцо в соске.  Не  будем  забывать  об
украшениях.
   Блондинка разглядывала меня.  Она  явно  не  была  в  восторге  от  нашей
встречи. Не совсем неприязнь, но и не удовольствие. Таксист что-то сказал, и
она, вытащив из кармана пиджака пачку купюр, расплатилась.
   Такси уехало. Ни  Вивиан,  новая  зверушка  Звериного  Мастера,  ни  брат
Стивена, Грегори, в сопровождении своей проснувшейся совести,  из  такси  не
вышли.  У  меня  не  хватало,  по  крайней  мере,  двух  верлеопардов.   Что
происходит?
   Зейн шел ко мне так, словно мы были старыми друзьями.
   - Я же говорил, Шерри, она - наша альфа, наш leoparde lionne. Я знал, что
она нас спасет.
   И он опять грохнулся передо мной на колени. Правая рука  у  меня  была  в
кармане и сжимала там браунинг, так что ему пришлось  довольствоваться  моей
левой рукой. Я провела среди  вервольфов  достаточно  много  времени,  чтобы
знать, что быть альфой - штука такая, "потрогай-пощупай". Оборотням,  как  и
тем животным, в  которых  они  иногда  превращались,  была  нужна  поддержка
прикосновений.  Так  что  я  не  сопротивлялась,   но   сняла   браунинг   с
предохранителя.
   Зейн взял мою руку очень аккуратно, почти благоговейно. Он прижался щекой
к моим пальцам,  и  потерся  об  них  лицом,  как  обычно  трутся  кошки.  Я
почувствовала, как  его  горячий  влажный  язык  лизнул  меня  в  ладонь,  и
осторожно отняла руку. Мне потребовалась вся моя выдержка, чтобы не вытереть
руку о плащ.
   Высокая блондинка, как я поняла - Шерри, просто смотрела на меня.
   - Она не спасла всех наших.
   У нее было потрясающее низкое контральто. Голос словно по-кошачьи мурчал,
даже когда она была в человеческом обличье.
   - Где Вивиан и Грегори? - спросила я.
   Она махнула рукой в сторону, откуда они приехали.
   - Они остались там, они все еще там.
   - По договору все мои люди должны были выйти.
   Зейн толчком поднялся на ноги. Его движение было  таким  быстрым,  что  у
меня сердце прыгнуло в горло, а пальцы с предохранителя метнулись на  курок.
Я поставила браунинг на предохранитель, и постаралась расслабить  руку.  Они
не собирались нападать, но если Зейн не прекратит скакать вокруг  меня,  как
панковская версия Тигры, то  я  могу  случайно  его  пристрелить.  Обычно  с
нервами у меня было получше.
   - Мастер Зверей сказал, что все, признающие тебя доминантом, могут  уйти,
если смогут выйти. Но он позаботился и о том, чтобы Грегори и Вивиан уже  не
могли ходить.
   Мой желудок свело холодной судорогой.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Когда мы уходили, Вивиан была без сознания, - сказала Шерри, и опустила
глаза, - Грегори пытался ползти за нами, но он был искалечен.
   Она подняла полные слез глаза, стараясь держать их широко открытыми.
   - Он кричал нам вслед. Умолял его не бросать.
   Она резким злым движением руки вытерла слезы.
   - Но я его бросила. Он так кричал, а я оставила его? Потому что я  хотела
выбраться оттуда больше всего на свете. Даже если бы это  значило,  что  там
останутся мои друзья, которых будут мучить, насиловать и убивать.
   Она уткнулась лицом в ладони и разрыдалась.
   Зейн подошел и обнял ее.
   - Габриель тоже не смог бы спасти нас всех. Она сделала все, что смогла.
   - Черта с два, - сказала я.
   Зейн посмотрел на меня.  Он  терся  щекой  о  шею  Шерри,  но  его  глаза
оставались серьезными. Он был до смерти рад, что  остался  в  живых,  но  не
хотел бросать остальных.
   - Мне надо позвонить.
   Я двинулась к дому, и через несколько секунд они последовали за  мной.  Я
нашла тот же телефон,  по  которому  до  этого  звонила  Жан-Клоду.  У  меня
оставалась пара минут до рассвета, и он еще должен был быть на ногах.
   Он взял трубку так быстро, как будто ждал звонка.
   - Oui, ma petite.
   - Грегори и Вивиан еще там. Я думала, ты договаривался обо всех.
   - Они заставили Падму согласиться, но он выдвинул условие: тот, что хочет
покинуть Цирк, должен уйти сам.
   Я знал, что он задумал, но это  лучшие  условия,  о  которых  можно  было
договориться. Пожалуйста, поверь.
   - Отлично, но я все равно их не брошу. Если они могут ходить по  волоску,
то и мы можем.
   - Что ты собираешься делать, ma petite?
   - Я собираюсь вернуться и помочь им уйти. Падма ничего не сказал на  счет
того, чтобы они вышли своими силами, не так ли?
   - Нет, - тяжело вздохнул Жан-Клод, - Рассвет пугающе близко,  ma  petite.
Если ты должна  это  сделать,  подожди  хотя  бы  часа  два.  Этого  времени
достаточно, чтобы уснули даже самые могущественные из нас, но не тяни. Я  не
знаю, сколько времени для сна  нужно  совету.  Они  могут  проснуться  очень
быстро.
   - Я подожду два часа.
   - Я пришлю к тебе кого-нибудь из волков. Они тебе пригодятся,  пока  спит
Падма.
   - Хорошо.
   - Мне пора, - телефон внезапно отключился, и  я  почувствовала,  как  над
горизонтом вспыхнули первые лучи солнца. На меня словно обрушилась  огромная
тяжесть, так что несколько мгновений я даже не могла вздохнуть.  Тело  стало
непослушным. Потом ощущение растаяло, и я поняла,  что  Жан-Клода  отбыл  на
дневной покой. Даже с тремя метками никогда раньше я такого не  чувствовала.
Он  защищал  от  этого  даже  Ричарда.  Из  нас  троих  о  метках,  как  ими
пользоваться, и наоборот, и что они на  самом  деле  означают,  знал  только
Жан-Клод. Проведя среди  этого  многие  месяцы,  я  уже  не  задавала  много
вопросов. Иногда я не была уверена, что хочу обо всем  этом  знать.  И  если
верить Жан-Клоду, то же можно было сказать и о Ричарде. Вампир  был  с  нами
безгранично терпелив, как родитель со своими умственно отсталыми чадами.
   Шерри облокотилась  на  стену,  скрестив  руки  на  животе.  Под  кожаным
пиджаком на ней ничего не было.
   Выражение глаз было таким настороженным, будто ее  не  раз  очень  сильно
разочаровывали.
   - Ты собираешься за ними вернуться? Почему?
   Зейн сидел у ее ног, прислонившись спиной к стене.
   - Потому что она - наша альфа.
   Шерри покачала головой.
   - Зачем тебе рисковать собой ради двух людей, которых  ты  не  знаешь?  Я
признала тебя доминантой, потому что ужасно хотела оттуда выбраться, но я не
верю в это. Почему ты возвращаешься?
   Я не могла подобрать слов, чтобы объяснить.
   - Они ждут, что я их вытащу.
   - Ну и что? - спросила она.
   - А то, что я собираюсь попробовать это сделать.
   - Почему?
   Я вздохнула.
   - Потому что? потому что я не  могу  забыть  умоляющие  глаза  Вивиан,  и
синяки на ее теле. Потому что Грегори плакал и кричал, чтобы его не бросали.
Потому что теперь Падма будет мучить их еще больше,  так  как  думает,  что,
причиняя боль им, он делает больно мне, - Я покачала головой, - Я  собираюсь
поспать пару часов. И предлагаю вам сделать то же самое. Но  вы  не  обязаны
идти со мной. Все это сугубо добровольно.
   - Я не хочу туда возвращаться, - сказала она.
   - Так не возвращайся, - сказала я.
   - Я пойду с тобой, - сказал Зейн.
   Это почти заставило меня улыбнуться.
   - Так или иначе, я знала, что пойдешь.
 
Глава 26 
 
   Я лежала на узкой больничной кровати  в  одной  из  запасных  комнат.  На
единственном в комнате стуле висело мое вечернее платье. Стулом  я  подперла
дверь под дверную  ручку.  Неубедительный  замок.  Стул  вряд  ли  остановит
какого-нибудь решительного товарища, но даст  мне  несколько  секунд,  чтобы
прицелиться. Я приняла душ и выбросила перемазанные  кровью  чулки.  На  мне
были только трусы. У них даже не оказалось запасного больничного халата. Так
я и уснула - на странной кровати, прижав  к  обнаженной  груди  простыню,  с
файрстаром под подушкой. Автомат спал под кроватью. Я надеялась, что он  мне
не понадобится, но куда еще его можно было заначить?
   Мне снился сон. Что-то про большой заброшенный дом, поиски  заблудившихся
котят. Котята жалобно мяукали, а в темноте были змеи, которые их кусали.  Не
надо быть Фрейдом, чтобы понять смысл. Как только мысль, что это всего  лишь
сон, окончательно материализовалась, и стало  ясно,  что  он  означает,  сон
растаял, и я проснулась.  Я  встала,  глядя  вверх.  Простыня  соскользнула,
оставив меня почти голой в черной темноте.
   Я чувствовала, как пульсирует все мое тело. Словно во  сне  я  за  кем-то
гналась, так что даже выступил пот.
   Что-то было не так.
   Сев, я натянула на себя простыню, хотя мне вовсе  не  было  холодно.  Как
малое дитя, я думала, что если укрыться, то чудовища  из  шкафа  или  из-под
кровати  не  смогут  до  меня  добраться.  После  кошмарного  пробуждения  я
продолжала цепляться за простыню, несмотря на  то,  что  она  была  горячей.
Конечно, я была в подвале, где работал кондиционер. И было совсем не  жарко.
Так почему мое тело трясло словно в лихорадке?
   Я засунула руку под подушку и вытащила файрстар. С пистолетом  в  руке  я
почувствовала  себя  лучше.  Если  меня  напугал  только  сон,  потом   буду
чувствовать себя по-дурацки.
   Я сидела и вслушивалась в темноту,  прежде  чем  включить  свет.  Если  в
коридоре кто-то был, то он увидит полоску света  под  дверью.  И  если  этот
кто-то собирается меня подкараулить, я не хотела, чтобы он увидел свет. Пока
нет.
   Я почувствовала, что по коридору ко мне что-то движется.  Вихрь  энергии,
зноя, который играл на поверхности моего  тела,  как  рука.  Ко  мне  словно
мчался шторм, посверкивая вспышками молний, и наполняя комнату своим  весом.
Я сняла файрстар с предохранителя, и внезапно поняла, кто это был.  Это  был
Ричард.
   Ко мне несся Ричард. Он приближался, как бешеный ураган.
   Я поставила пистолет на предохранитель. Он был взбешен, я чувствовала это
всей кожей. Я видела, как он, разозлившись, перевернул  огромную  тяжеленную
дубовую кровать, словно она ничего не весила. На всякий случай  я  не  стала
убирать пистолет. Мне не хотелось оставлять его, но и моральная  дилемма  не
волновала меня настолько, чтобы отказаться от безопасности. Я включила свет,
и села, моргая, чтобы привыкли глаза. В животе наливалась  тяжесть.  Мне  не
хотелось его видеть. Я не знала, что ему говорить с той  самой  ночи,  когда
первый раз спала с Жан-Клодом. С той самой ночи, когда я убежала от Ричарда,
убежала от того, чем он стал в полнолуние. Убежала от его зверя.
   Почти бесшумно, не обуваясь, я подкралась к стулу и взяла одежду.  Я  как
раз сражалась с лифчиком без бретелек, бросив  пистолет  на  кровать,  когда
уловила запах его лосьона. Я почувствовала движение воздуха из-под двери,  и
поняла, что это движется его тело.  На  самом  деле,  запах  был  совсем  не
сильный. По идее я не должна  была  его  уловить.  Внезапно,  словно  кто-то
шепнул мне это на ухо, я поняла,  что  Ричард  тоже  может  чувствовать  мой
запах, и знает, что  сегодня  я  надушилась  "  Oscar  de  la  Renta  "  для
Жан-Клода.
   Я почувствовала, как он самыми кончиками  пальцев  легко  толкнул  дверь,
затем глубоко вдохнул запах моего тела.
   Что, черт возьми, происходит? Мы были связаны уже два месяца, но до этого
я не чувствовала ничего подобного - ни с Ричардом, ни с Жан-Клодом.
   Послышался такой знакомый голос Ричарда:
   - Анита, мне нужно с тобой поговорить.
   В его голосе, во всем теле, чувствовалась злость, даже ярость. Он был как
вжавшийся в дверь гром.
   - Я одеваюсь, - крикнула я.
   Я слышала, как он ходит перед дверью.
   - Я знаю. Я чувствую тебя. Что с нами происходит?
   Это был непростой вопрос. Мне было интересно, мог ли он чувствовать моими
руками так же, как мгновение назад я ощущала его?
   - Мы не были так близки  на  рассвете  с  того  раза,  когда  нас  связал
триумвират. И здесь нет Жан-Клода, чтобы сыграть роль буфера.
   Я надеялась, что все было именно так. В противном  случае,  скорее  всего
совет что-то сделал с нашими метками. Однако, я не думала, что дело  было  в
этом. Хотя мы не могли быть уверены ни в чем,  пока  не  спросим  Жан-Клода.
Проклятье.
   Ричард нажал на дверную ручку.
   - Почему ты так долго?
   - Я почти готова, - сказала я.
   Я скользнула в платье. Это была самая простая часть одежды. В туфлях  без
чулок было не удобно, но босая я бы чувствовала себя  не  готовой.  Не  могу
объяснить, но туфли добавляли мне уверенности. Я отодвинула стул, освободила
дверь и отошла от нее,  пожалуй,  слишком  быстро  к  противоположной  стене
комнаты. Я держала руки за собой, сжимая пистолет. Не то,  чтобы  я  думала,
что он может броситься на меня, но я никогда раньше не чувствовала  его  так
сильно. Его злость была подобна пылающему шару у меня внутри.
   Он открыл дверь так осторожно, будто ему  приходилось  обдумывать  каждое
движение. Его самоконтроль зыбкой линией колыхался между мной и его яростью.
   В нем было шесть футов, один дюйм, широкие плечи, высокие скулы и  мягкие
чувственные губы. На подбородке была ямочка, и все  вместе  это  было  почти
слишком красиво. Его глаза были все того же шоколадного цвета, но боль в них
была новой. Мягкие  волосы  спадали  за  плечи  волнами  такого  насыщенного
золотом и медью каштанового цвета,  что  для  него  должно  было  быть  свое
название. Каштановый - это скучное слово,  а  его  волосы  такими  не  были.
Раньше я обожала запустить руки ему в волосы  и  тянуть  за  них,  когда  мы
целовались.
   На нем была кроваво-красная майка, выставлявшая напоказ мускулистые плечи
и руки. Я знала, что каждый дюйм его тела был  коричнево-золотистого  цвета.
Но это был не загар, а его натуральный цвет кожи.
   Сердце билось где-то в горле, но не от страха. Он разглядывал меня в моем
черном платье. Я смыла косметику,  волосы  разметались  в  беспорядке,  и  я
чувствовала, как его тело реагирует на меня. Я чувствовала это, будто что-то
крутилось у меня внутри. Мне пришлось закрыть глаза, чтобы не посмотреть  на
его джинсы и убедиться, что мои ощущения меня не обманывают.
   Когда я открыла глаза, он не пошевелился. Он так и стоял посреди комнаты,
сжав руки в кулаки, и тяжело дышал. У него были бешеные  глаза,  побелевшие,
как у лошади, которая вот-вот взбесится.
   Я услышала свой бездыханный голос:
   - Ты хотел поговорить, так говори.
   Я чувствовала биение сердца Ричарда, как поднимается и опадает его  грудь
- словно его тело было моим. У меня были  такие  моменты  с  Жан-Клодом,  но
никогда - с Ричардом. Если бы мы продолжали с ним встречаться, это могло  бы
заинтриговать. Но теперь это нас только смущало.
   Он расслабил руки и старательно распрямил пальцы, стараясь  не  сжать  их
снова в кулаки.
   - Жан-Клод сказал, что защищает нас друг от  друга.  Что  держит  нас  на
расстоянии, пока мы не будем готовы.
   До сегодняшнего дня я ему не верил.
   Я кивнула.
   - Да уж, неловко.
   Он улыбнулся и покачал головой, но улыбка не вытеснила гнева из его глаз.
   - Неловко? И это все, что ты чувствуешь по этому поводу? Неловкость?
   - Ты чувствуешь то же, что и я, Ричард. Так что можешь  сам  ответить  на
свой дурацкий вопрос.
   Он закрыл глаза и свел руки перед  грудью.  Он  сжимал  ладони,  пока  от
усилия не задрожали руки, мускулы не напряглись и не заструились под кожей.
   Я чувствовала, что он отгораживается от меня. Хотя, это не  объясняет  то
ощущение. Он словно строил между нами стену. Ставил  между  нами  ментальную
защиту. Кто-то должен был это сделать. Мне и в голову это не пришло.  Вид  и
ощущение его тела превратили меня в  один  большой  трепещущий  гормон.  Это
смущало слишком сильно, чтобы выразить словами.
   Я смотрела, как его тело - мускул за мускулом - расслабило