ала, пронзительно, непрерывно, снова и снова -  как  только
успевала набрать воздуха. Я чувствовала,  как  Ричард  подбирается  ко  мне,
чувствовала, как его руки и  ноги  движутся  по  песку,  чувствовала  каждый
мускул в его теле, который скользил ко мне, превращая всего  его  в  предмет
чувственного искусства, потрясающее существо. Он появился надо мной,  только
его лицо, разглядывающее меня. Его длинные волосы  упали  вниз,  как  темная
занавесь. В уголке рта блеснула капля крови. Я чувствовала, что ему  хочется
ее слизнуть, но он останавливает себя; и  находясь  так  близко  к  нему,  я
знала, почему он это делает.  Для  меня.  Он  боялся,  что  я  посчитаю  его
монстром.
   Его сила все еще пыталась найти выход из моего тела.  Она  хотела  крови.
Она хотела слизнуть эту каплю и попробовать ее на вкус. Хотела завернуться в
тепло его тела и стать им. Эта сила звала его, как разочарованный  любовник,
просила открыть объятия, его тело, разум, и поглотить ее. Ричард дал ей имя,
чтобы отделить от себя своего зверя, но они были неразделимы. В тот момент я
поняла, почему так сильно и долго Ричард отказывался от этой силы. Она  была
им самим.  Точно  так  же,  как  его  волчья  форма  образовывалась  из  его
собственного человеческого тела, так и ярость,  разрушение,  происходили  из
его очень человеческой души. Его зверь  был  из  той  части  нашего  разума,
которую  мы  старательно  скрываем,  и  осознаем  только  в  самых  страшных
кошмарах. Не в тех снах, где за нами гонятся чудовища, а в тех, где  монстры
- мы сами. Мы воздеваем окровавленные руки к небу и кричим, но не от страха,
а от радости. Чистой радости убийства. Это то очищающее мгновенье, когда  мы
окунаем  руки  в  горячую  кровь  своих  врагов,  и   ни   одна   мысль   из
цивилизованного мира не может помешать нам сплясать на их могилах.
   Сила вспыхивала во мне, будто бьющая меня изнутри рука, которая  тянулась
к нему, когда он склонялся надо мной. Его глаза заполнил страх, но  это  был
не страх передо мной или за меня. Это был  страх  мысли,  что  зверь  -  это
реальность, и что все его моральные устои, все, чем он был, оказалось ложью.
   Я смотрела на него снизу вверх.
   - Ричард, - прошептала я, - все мы создания света и тьмы. Принятие  своей
тьмы не убьет свет. Добро сильнее этого.
   Он упал, распластавшись по земле, опираясь на локти. Его  волосы  накрыли
мое лицо с двух сторон, и я поборола желание  потереться  о  них  лицом.  На
таком расстоянии я могла чувствовать запах его кожи, лосьона,  но  под  этим
был он сам. Теплый аромат его тела. Мне хотелось дотронуться до этого тепла,
обхватить его губами, попробовать на вкус, и сохранить  навсегда.  Я  хотела
его. Сила вспыхнула от  этих  мыслей,  примитивнейших  из  желаний,  которые
разжигали ее, делали почти невозможным держать ее под контролем.
   Он начал шептать, из угла губ все еще текла кровь.
   - Как ты можешь говорить, что добро сильнее? Мне хочется слизать кровь со
своего тела. Хочется прижаться губами  к  твоим  губам.  Хочется,  чтобы  ты
почувствовала вкус моей раны. Это зло.
   Еле касаясь его лица, я провела по нему кончиками пальцев.  Но  даже  это
движение заставило силу проскочить между нами разрядом тока.
   - Это не зло, Ричард. Это просто не очень цивилизовано.
   Кровь собралась у него на подбородке в большую каплю и упала мне на кожу.
Она была обжигающе горячей.
   Его сила хлынула вперед и захватила меня с собой. Она хотела - я хотела -
слизнуть кровь с губ Ричарда. Часть меня все  еще  продолжала  протестовать,
когда я подняла голову, чтоб  дотянуться  до  него  губами,  языком  и  даже
зубами. Я упала, ощущая во рту его соленый вкус, и желая большего.
   Но большее пугало меня. Я была так же напугана этой частью его, меня, как
и он. Вот почему я убежала от него той ночью в полнолуние. Не потому, что он
разорвал Маркуса, хотя это тоже,  а  то,  КАК  это  подействовало  на  меня.
Воспоминание о том, как меня подхватила энергия  стаи,  и  в  тот  момент  я
хотела упасть на колени и принять участи в их трапезе. Я боялась, что  зверь
Ричарда заберет все, что осталось во мне человеческого. Я испугалась по  той
же причина, что и он. Но все, что я говорила,  было  правдой.  Это  не  было
злом, это было просто не по-человечески.
   Он дотронулся губами  до  моих  губ  трепетным  поцелуем.  Из  его  горла
вырвался низкий глухой звук, и  он  внезапно  прижался  ко  мне  губами  так
сильно, что если бы я  не  раскрылась  ему  навстречу,  остался  бы  сильный
кровоподтек. Я разомкнула губы, и  его  язык  скользнул  в  меня,  его  губы
обхватили мои. Порез наполнил мой рот его вкусом - солено-сладким. Я держала
его лицо руками, мои  губы  искали  его,  и  этого  было  уже  недостаточно.
Короткий высокий вскрик вырвался из меня прямо  в  него.  Этот  звук  нужды,
безысходности, желания, которое никогда не было человеческим.  Мы  играли  в
Оззи и Хэрриет, но то, чего нам хотелось,  было  скорее  из  "Хастлера"  или
"Пентхауза".
   Мы поднялись на колени, все еще прижимаясь губами. Мои руки скользили  по
его груди, спине, и что-то глубоко во мне щелкнуло и отпустило. Как только я
могла быть так близко к нему и не дотронуться?
   Его сила пыталась вылиться, но я удерживала ее. Я держал ее, будто  могла
строить свою собственную магию, давая ей возможность расти, пока, наконец, я
уже не могла больше сдерживаться.
   Руки Ричарда скользнули вверх  по  моим  ногам  и  нашли  кружевной  край
черного белья. Его пальцы гладили под платьем мою обнаженную спину, и  через
мгновенье я была раздета.
   Сила хлынула вверх, в стороны, наполняя нас обоих. Она обрушилась на  нас
сокрушающей волной жара и света, пока картинка перед глазами не распалась на
части, и мы не закричали в  один  голос.  Его  зверь  скользнул  в  него.  Я
чувствовала, как  он  выбирается  из  меня,  перетекает  мощным  потоком,  и
сворачивается внутри Ричарда, заполняя его тело. Я  ждала,  что  почувствую,
как последняя капля этого  потока  перейдет  в  него,  как  падает  на  язык
последняя капля вина из бокала, но эта капля осталась.
   Где-то посреди этого потока силы, я почувствовала, как Ричард взял своего
зверя под контроль и послал пульсирующее тепло Джамилю.  Я  не  знала  и  не
смогла бы этого сделать, а Ричард знал. И  я  почувствовала,  как  под  этим
сокрушающим потоком исцеляется Джамиль.
   Ричард снова поднялся на колени, обнимая меня. Мое лицо прижалось  к  его
груди. Его сердце билось мне прямо  в  щеку.  На  его  коже,  свежей  росой,
проступил пот. Я слизнула несколько капель и посмотрела на него.
   Его глаза были почти закрыты, словно в дурмане. Можно было подумать,  что
он никак не проснется, но не совсем. Он взял мое лицо в ладони. Ранка во рту
зажила. Поток силы, его зверь, излечил ее. Он приблизил ко мне  свои  мягкие
губы и легко поцеловал меня.
   - И что мы теперь будем делать?
   Я удержала его руки на своем лице.
   - Будем делать то, для чего пришли сюда.
   - А что потом? - спросил он.
   Я покачала головой, отстраняясь.
   - Для начала неплохо бы остаться в живых, Ричард. А детали обсудим после.
   Его глаза вдруг заполнило чувство, близкое к панике.
   - Джамиль? я мог его убить.
   - Но ты же и исцелил его.
   Он чуть расслабился, но все равно поднялся и подошел к своему  помощнику.
Самое меньшее, что ему было нужно - просить прощения. С этим  я  спорить  не
могла.
   Я осталась на коленях, все еще не уверенная, смогу ли ходить - по  целому
ряду причин.
   - Не так, как мы обычно делаем с Гидеоном, -  заметил  Томас,  -  но,  по
крайней мере, это подействовало.
   Я почувствовала, что лицо заливает краска.
   - Прошу прощения.
   - Не извиняйтесь, - прорычал Гидеон, - шоу было великолепное.
   Он подполз к нам, прижимая к телу одну руку.  По  руке  с  плеча  стекала
кровь. Красное отчетливо проступало на белой рубашке. К счастью, у  меня  не
возникло абсолютно никакого желания слизывать кровь с его тела.
   Уже за это я была благодарна.
   - Это Ричард? - спросила я.
   - Он начал менять форму, когда вы его позвали. Вы выпили его зверя, и  он
успокоился.
   Он сел, опираясь на одну сторону, кровь капала на пол, но  он  не  просил
помощи - ни  словом,  ни  выражением  лица.  Но  Томас  подошел  к  нему,  и
дотронулся до его плеча  нейтральным,  почти  братским  движением.  Их  сила
обдала мою кожу покалывающей волной, и промчалась через меня,  как  холодный
ветер, но если бы я не могла ее чувствовать, то никогда бы не догадалась.
   - Это европейский запас? -  спросила  я,  -  или  мы  с  Ричардом  делали
что-нибудь не правильно?
   Томас улыбнулся, но ответил Гидеон:
   - Вы не делали ничего дурного. Вообще-то, я чувствую, что меня надули.
   Он похлопал Томаса по руки и улыбнулся, сверкнув клыками.
   - Есть способы поделиться силой, которые не такие бурные и? зрелищные. Но
сегодня вы сделали то, что было нужно. Дело было  безнадежным,  и  требовало
крайних мер.
   Я не стала  отвечать.  Незачем  объяснять,  как  часто  одно  присутствие
Ричарда приводило к таким  "крайним  мерам".  На  другой  стороне  арены,  с
помощью  Ричарда,  Джамиль  наконец  смог   сесть.   Зейн   развязал   обоих
верлеопардов. Он повел Вивиан к Грегори. Они оба склонились над ним,  Вивиан
обнимала Зейна и плакала.
   Я попробовала встать, и обнаружила, что уже могу ходить. Отлично.  Ричард
оказался там раньше меня. Он убрал спутавшиеся  волосы  с  лица  Грегори,  и
верлеопард посмотрел на него.
   - Мы должны вправить ему ноги.
   Грегори кивнул, сжав губы в тонкую твердую линию, которая  напомнила  мне
Шерри.
   - Для этого нам нужно в больницу, - сказала я.
   Ричард посмотрел на меня.
   - Его ноги уже начали заживать так, как есть. Анита,  с  каждой  минутой,
когда кости повернуты не правильно, они срастаются, как есть.
   Я посмотрела на ноги Грегори. Он был полностью обнажен, но  вид  его  ран
был таким пугающим, что это не вызывало неудобства, только скорбь. Его  ноги
были не  правильно  вывернуты  в  коленях.  Мне  пришлось  закрыть  глаза  и
отвернуться. Если бы это был труп - я бы еще могла перенести это зрелище, но
Грегори все еще испытывал боль, истекал кровью. В некотором смысле это  было
хуже.
   - Да, - сказал Ричард.
   Я посмотрела в перепуганные глаза Грегори. Они были такие же  удивленные,
васильково-синие, как у Стивена. Через маску крови,  которая  покрывала  его
лицо, они казались еще более голубыми. Я пыталась придумать, что сказать, но
он заговорил первый.
   Его голос был тонкий, ломающийся, словно он кричал, пока не охрип.
   - Когда вы ушли в первый раз без меня,  я  думал,  что  вы  позволите  им
оставить меня себе.
   Я опустилась рядом с ним на колени.
   - Ты не вещь, чтобы оставлять тебя себе. Ты - личность. Ты  заслуживаешь,
чтобы с тобой обращались? Я  замолчала.  Сказать  "лучше"  было  бы  слишком
банально. Я хотела взять его за руку, как обычно  успокаивают  детей,  но  у
него были сломаны два пальца, так что я не знала, как до него дотронуться.
   Вивиан впервые заговорила:
   - Он мертв?
   У нее был мягкий голос с придыханием,  нечто  среднее  между  интонациями
маленькой девочки и обольстительницы. Она бы здорово звучала по телефону. Но
ее взгляд не был ни детским, ни  обольстительным,  он  был  испуганным.  Она
смотрела мимо нас на лежащего Фернандо, и ее ненависть была  такой  горячей,
что чувствовалась кожей.
   Я не могла ее за это винить. Я встала,  чтобы  сходить  проведать  нашего
маленького насильника. Гидеон  и  Томас  оказались  около  него  первыми.  Я
заметила, что они не спешили подходить к нему, пока не пошла я.
   Почему я решила, что он нравился им больше, чем нам? У Фернандо  был  дар
выводить людей из себя.
   Похоже, это был его единственный талант.
   В том месте,  где  Ричард  пытался  вытащить  из  него  внутренности,  на
обнаженном животе у  него  было  кровавое  месиво,  но  рана  заживала.  Она
заполнялась, как на убыстренной картинке в кино. Можно было видеть, как тело
восстанавливает себя.
   - Жить будет, - сказала я.
   И даже для меня, это прозвучало очень разочаровано.
   - Да,  -  согласился  Томас,  и  одно  это  слово  содержало  столько  же
разочарования, сколько было в моих словах.
   Он заметно собрался, и обратил ко мне свои печальные карие глаза.
   - Если  бы  он  умер,  Падма  уничтожил  бы  город,  разыскивая  вас.  Не
совершайте ошибку, Анита, Падма любит своего сына.  Более  того  -  это  его
единственный сын. Единственный шанс оставить наследника.
   - Не думала, что вампир может париться по такому поводу, - сказала я.
   - Он вышел из эпохи и культуры, где сын был необычайно  важным  событием.
Независимо от того, сколько мы живем и во что превращаемся, все мы  когда-то
были людьми. Мы никогда не теряем окончательно то, чем были при  жизни.  Это
ведет нас через века - наша человечность.
   - Но вы - человек.
   Он улыбнулся и покачал головой.
   - Когда-то, возможно.
   Я открыла рот, чтобы  задать  очередной  вопрос,  но  он  остановил  меня
взмахом руки.
   - Если у нас будет время, мы с Гидеоном с удовольствием расскажем  вам  и
Ричарду, что может означать триумвират, но сейчас  вы  должны  покинуть  это
место, пока Фернандо не пришел в себя. При свете дня он повелевает нами.
   У меня опять открылся рот, и я посмотрела на Гидеона.
   - Но он недостаточно альфа, чтобы взять верх над Гидеоном.
   - Падма - суровый мастер, Анита. Мы подчиняемся или страдаем.
   - Вот почему, - сказал Гидеон, - вы должны уйти как можно скорее. То, что
этот petit batard прикажет нам сделать  с  вами,  когда  очнется,  лучше  не
говорить вслух.
   В его словах был смысл.
   Послышался резкий вскрик Грегори, перешедший в хныканье.  Ричард  сказал,
что ноги начали  заживать,  согнутые  назад.  Я  внезапно  поняла,  что  это
означало.
   - Если ноги заживут так, как есть, Грегори останется калекой,  -  сказала
я.
   - Да, - сказал Гидеон, - это способ наказания, который придумал Падма.
   Пока не открывая глаз, застонал Фернандо. Нам надо было убираться.
   - Мне нужно мое оружие, - сказала я.
   Они даже не стали спорить. Просто отдали мне все  обратно.  Или  они  мне
доверяли, или поняли, что я не  стану  стрелять  в  Фернандо,  пока  он  без
сознания. Они были правы, хотя он это и заслужил. Я убивала людей за заслуги
намного меньшие, чем натворил этот крысеныш, намного меньшие.
   Грегори очень осторожно вынесли. Ричард держал его на руках так  бережно,
как только мог. Они где-то нашли доски, и с помощью рубашки Ричарда наложили
Грегори на ноги импровизированные шины. Вивиан тяжело  опиралась  на  Зейна,
как будто ее не совсем слушались ноги. И еще она  пыталась  прикрыться.  Она
была изранена так, что  с  трудом  могла  идти,  и  при  этом  ее  волновала
собственная нагота. Но у нас не было одежды,  чтобы  предложить  ей  надеть.
Плащ я оставила снаружи.
   Положение спас Томас, который отдал ей свой шикарный красный  пиджак.  Он
был ей велик  и  закрывал  достаточно.  Только  выйдя  из  шатра,  я  слегка
расслабилась. Я подобрала плащ и положила пистолеты в карманы. Узи уже висел
у меня за спиной.
   Томас придержал для нас дверь. Я вышла последней.
   - Спасибо, - сказала я.
   И мы оба знали, что я имела в виду не дверь.
   - Всегда пожалуйста.
   Он закрыл за нами дверь, и я услышала, как щелкнул замок.
   Я стояла под горячими лучами летнего солнца,  и  ощущала,  как  мое  тело
закутывается в тепло. Было так хорошо  выйти  под  открытое  небо  днем.  Но
приближалась ночь, а я до сих пор не знала, какую цену  Жан-Клод  согласился
заплатить за освобождение Вивиан и Грегори. Но мысль о том,  что  прекрасное
тело Грегори могло быть навсегда искалечено, а с Вивиан так и продолжали  бы
обращаться, как с куском мяса,  заставляла  меня  радоваться  тому,  что  мы
договорились. Я бы не сказала, что какая бы ни была цена - оно того  стоило,
но почти так. Жан-Клод сказал, что не будет насилия, принудительных  связей,
что никого не покалечат и не сдерут с живого  кожу.  Всего  час  назад  этот
список казался безопаснее и полнее.
 
Глава 30 
 
   Я въехала на дорожку у своего арендованного дома вместе с двумя  ранеными
верлеопардами,  двумя  неранеными  верлеопардами,  двумя  очень  молчаливыми
вервольфами, "с картиной, корзиной, картонкой  и  маленькой  собачонкой",  и
достаточным количеством оборудования, чтобы Ричард соорудил пару растяжек  в
моей спальне. Согласно рекомендациям  доктора  Лилиан,  Грегори  должен  был
лежать  на  вытяжении  в   течение   двадцати   четырех   часов.   Госпиталь
эвакуировался. Если днем всем заправлял Фернандо, эвакуация была  не  просто
предосторожностью,  она  становилась  необходимостью.  Крысеныш   не   хотел
освобождения Рафаэля, и, конечно, он захочет отомстить Ричарду  за  то,  что
тот его избил, так что и крысолюды,  и  вервольфы  были  в  опасности.  Даже
подумать было страшно, что он мог вытворить, если  бы  заполучил  обратно  в
свои лапы Грегори и Вивиан. Лучшее, что мы могли сделать, это держать их при
себе и желательно не в том месте, где Фернандо додумается их искать.
   Я наполовину верила, что Томас и Гидеон постараются удержать крысенка  от
слишком усердных поисков. Я обычно не верю людям так легко, но Гидеон назвал
его petit batard - мелкий ублюдок. Он нравился им не больше, чем нам. Трудно
поверить, но, возможно, так и есть.
   Кроме того, где мы могли бы найти безопасное место? Мы не могли  пойти  в
гостиницу.  Это  подвергло  бы  риску  всех  вокруг.  То  же  относилось   к
большинству  городских  строений.  Одной  из  главных   целей,   которых   я
добивалась,  снимая  дом,  было  уединение.  Честно  говоря,  мне  нравилась
городская суета,  но  в  последнее  время  моя  жизнь  превратилась  в  зону
свободного огня. Нет,  никаких  квартир,  никаких  соседей  -  что-нибудь  с
большим земельным участком и никого поблизости, кого могли бы пристрелить  -
вот чего я хотела.  И  я  это  получила.  Хотя  уединение  было  практически
единственным из того, чего мне хотелось, и что я получила от этого дома.
   Дом был слишком велик для меня одной. Это был дом, который просто  кричал
о большом семействе, прогулках в лесу и  собаке,  бегающей  вокруг  детишек.
Ричард никогда не видел его прежде. Мне было бы более  удобно,  если  бы  он
побывал здесь до нашей небольшой  разборки?  ну,  хм,  беседы.  Прежде,  чем
вмешался Жан-Клод, мы с Ричардом были помолвлены.  Мы  планировали  как  раз
такое будущее, которое приходит на ум при  виде  этого  дома.  Я  не  знала,
просыпался ли Ричард от запаха чертова кофе, но я - да. Будущее,  в  котором
были заборчик из штакетника и 2.5 ребенка,  просто  не  было  назначено  мне
судьбой. Я не думала, что оно подходило и  для  него,  но  мне  не  хотелось
разрушать его воздушные замки. Нет, пока в его замках  я  не  жила.  А  если
жила... то у нас была проблема.
   У дома  располагался  прямоугольный  цветник  средних  размеров,  залитый
солнцем почти весь день. Вообще-то это  был  розарий,  но  бывшие  владельцы
выкопали растения и забрали их с собой. Он походил на обратную сторону луны,
всю в кратерах. Выглядело это  настолько  бесплодно,  что  я  провела  целый
уик-энд, засаживая проклятую штуковину цветами.  Мускусные  розы  по  краям,
просто потому, что я любила их яркие маленькие цветы. За ними циннии, потому
что их цвета  сочетались  друг  с  другом.  Это  был  бунт  красок,  никаких
полутонов. Бабочки и колибри слетались на циннии.  За  цинниями  я  посадила
космеи,  высокие,   перисто-воздушные   и   перепутанные   одновременно,   с
симпатичными широко раскрытыми цветами, которые нравились  бабочкам,  но  не
очень впечатляли  колибри.  Оттенки  космеи  были  несколько  бледноваты  по
сравнению с другими цветами, но - эй, это все равно  работало.  К  осени  на
головках космеи будут семена для щеглов.
   Цветник помог мне осознать, что я останусь здесь на некоторое врем