донь. Мужчины то и
дело поправляли галстуки и стоячие воротнички. Густой запах хризантем
залепил мне ноздри, как расплавленный воск. Никто не подарит тебе
хризантему размером с футбольный мяч, пока ты не помрешь. У гвоздик или
роз судьба гораздо счастливее; но хризантемы и гладиолусы - это цветы
похорон. Хорошо, хоть высокие пики гладиолусов не душили меня ароматом.
  Под навесом в первом ряду стульев сидела женщина. Она уткнулась лицом в
колени, сложившись пополам, как сломанная кукла. Слова священника тонули в
ее громких рыданиях. До меня, стоящей позади всех, долетайте только
ритмичное убаюкивающее бормотание.
  Двое маленьких детей цеплялись за руки пожилого мужчины. Дедушка? Дети
были бледные, изнуренные. На их мордашках страх боролся со слезами. Они
смотрели на свою сломавшуюся, ставшую бесполезной мать. Ее горе было
важнее, чем их. Ее утрата больше. Бред собачий.
  Моя собственная мать умерла, когда мне было восемь. Эту дыру никогда
нельзя по-настоящему залатать. Это все равно, что потерять часть себя
самого. Боль, которая никогда до конца не проходит. Ты ее превозмогаешь.
Ты живешь дальше, но она остается.
  Рядом с вдовой сидел мужчина и гладил ее по спине бесконечными круговыми
движениями. Волосы у него были почти черные; стрижка - короткая и
аккуратная. Широкоплечий. Со спины он до жути напоминал Питера Бурка.
Призраки среди бела дня.
  Там и сям по всему кладбищу торчали деревья. Листва шелестела, и бледные
тени метались по земле. На противоположной стороне гравиевой дорожки,
идущей через кладбище, ждали два человека. Они были спокойны и терпеливы.
Могильщики. Ждут, когда можно будет закончить работу.
  Я снова посмотрела на гроб, укрытый одеялом розовых гвоздик. Сразу за ним
возвышалась насыпь, по крытая ярко-зеленым ковром искусственной травы. Под
ним была свежевырытая земля, которой предстояло вернуться на прежнее место.
  Не нужно позволять любящим думать о красной глинистой почве, Падающей на
новенький сверкающий гроб. Комья стучат о дерево, засыпая вашего мужа или
отца. Навсегда запирают их в ящике со свинцовой крышкой. Хороший гроб не
пропустит воду и червей, но не спасет труп от разложения.
  Я знала все, что дальше произойдет с телом Питера Бурка. Оберните его в
атлас, повяжите галстук на шею, подкрасьте щеки, закройте глаза - все
равно труп останется трупом.
  Пока я смотрела по сторонам, погребение подошло к концу. Люди с
облегчением встали единым движением. Темноволосый мужчина помог подняться
скорбящей вдове. Она едва не упала. Другой мужчина поддержал ее с другой
стороны. Она повисла у них на руках; ее ноги волочились по земле.
  Она оглянулась через плечо; голова ее безвольно качнулась. Потом она
закричала - голос ее прервался - и бросилась на гроб. Разгребая руками
цветы, она искала замки на крышке гроба. Пыталась его открыть.
  На мгновение все застыли. Мой взгляд упал на детишек; они смотрели на эту
сцену широко открытыми глазами. Вот черт.
  - Остановите ее, - сказала я слишком громко. Люди начали оборачиваться.
Мне было плевать.
  Я протолкалась через редеющую толпу и ряды стульев. Темноволосый мужчина
держал вдову за руки, а она кричала и вырывалась. Потом она сползла на
землю, и черное платье задралось, обнажив бедра.
  У нее были белые трусики. Тушь стекала по ее лицу, словно черная кровь.
  Я остановилась перед мужчиной и этими двумя детишками. Он смотрел на
женщину так, словно окаменел навеки.
  - Сэр, - сказала я. Он не реагировал. - Сэр? - Он моргнул и посмотрел мне
в глаза так, словно я только что возникла перед ним ниоткуда. - Сэр, вы
уверены, что детям нужно на это смотреть?
  - Она моя дочь, - сказал он. Он говорил невнятно и хрипло. От таблеток или
просто от горя?
  - Я соболезную, сэр, но вам бы лучше увести детей к машине.
  Вдова начала вопить, громко и бессвязно. Голая боль. Девочку начало трясти.
  - Вы ее отец, но при этом вы еще и дедушка этих малышей. Вспомните об
этом. Уведите их отсюда.
  Теперь в его глазах вспыхнули искры гнева.
  - Как вы смеете?
  Он я не думал меня слушать. Я была только помехой его скорби. Старший из
детей, мальчик лет пяти, посмотрел на меня. Его карие глаза были
огромными, а осунувшееся личико - бледным, словно у призрака.
  - По-моему, это как раз вы должны уйти, - сказал дедушка.
  - Вы правы. Вы абсолютно правы, - сказала я. И пошла от них прочь по
траве, опаленной летним зноем. Я не могу помочь этим детям. Я не могу им
помочь, так же, как никто в свое время не мог помочь мне. Я выжила.
Выживут и они, если смогут.
  Мэнни и Розита ждали меня. Розита меня обняла.
  - В воскресенье, когда мы вернемся из церкви, приходи на обед.
  Я улыбнулась:
  - Вряд ли у меня получится, но спасибо за приглашение.
  - Будет мой кузен, Альберт, - сказала Розита. - Он инженер. Из него выйдет
хороший кормилец.
  - Мне не нужен хороший кормилец, Розита.
  Она вздохнула.
  - Ты слишком много зарабатываешь для женщины. Из-за этого тебе не нужен
мужчина.
  Я пожала плечами. Если я когда-нибудь выйду замуж - в чем я уже начала
сомневаться, - это произойдет не из-за денег. По любви. Вот черт, неужели
я жду любви? Не-е, только не я.
  - Нам надо забрать Томаса из детского сада, - сказал Мэнни и виновато
улыбнулся мне из-за плеча своей супруги. Розита была выше его почти на
фут. Надо мной она вообще нависала, как башня.
  - Конечно. Передавайте маленькому разбойнику от меня привет.
  - Ты должна прийти на обед, - сказала Розита. - Альберт - очень красивый
мужчина.
  - Благодарю за заботу, Розита, но я перебьюсь.
  - Пошли, жена, - промолвил Мэнни. - А то сын нас уже заждался.
  Она дала ему увести себя к автомобилю, но ее коричневое лицо осталось
недовольным. Тот факт, что мне уже двадцать четыре, а у меня до сих пор
нет никаких перспектив выскочить замуж, оскорблял какую-то глубинную часть
души Розиты. Ее и моей мачехи.
  Чарльза нигде не было видно. Умчался в контору на встречу с клиентами,
решила я. Наверное, и Джемисон тоже - но нет: он стоял в траве и поджидал
меня.
  Он был одет безукоризненно: строгий двубортный пиджак, узкий красный
галстук в темную крапинку, булавка для галстука сделана из оникса и
серебра. Он улыбнулся мне; плохой признак.
  Его зеленоватые глаза казались двумя дырочками, которые кто-то протер
ластиком на темной коже.
  - Я рад, что пришло так много наших, - сказал он.
  - Я знаю, что вы были друзьями, Джемисон. Прими мои соболезнования.
  Он кивнул и посмотрел на свои руки. В пальцах он вертел солнечные очки.
Потом он снова поглядел мне в глаза. Взгляд у него был очень серьезный.
  - Полиция ничего не рассказывает семье, - сказал он. - Питера пристрелили,
а ни у кого нет даже догадок, кто это сделал.
  Я хотела сказать ему, что полиция делает все от нее зависящее - тем более
что это была правда. Но за год в Сент-Луисе совершается чертова уйма
убийств. Похоже, мы скоро отнимем у Вашингтона звание криминальной столицы
Соединенных Штатов.
  - Полиция делает все от нее зависящее, Джемисон.
  - Тогда почему нам ничего не говорят? - Его пальцы судорожно сжались, и я
услышала треск ломающейся пластмассы. Джемисон, казалось, этого даже не
заметил.
  - Не знаю, - сказала я.
  - Анита, у тебя хорошие отношения с полицией. Ты не могла бы спросить? -
Его глаза были полны неподдельной боли. Как правило, я не воспринимала
Джемисона всерьез; скорее, даже его недолюбливала. Он был насмешник,
ловелас и сердобольный либерал, который считает, что вампиры - это просто
люди с клыками. Но сегодня... Сегодня он был настоящий.
  - О чем?
  - Как движется дело, есть ли у них подозреваемые. Ну и вообще...
  Все это были вопросы неконкретные, но, разумеется, важные.
  - Я постараюсь что-нибудь выяснить.
  Он улыбнулся бледной улыбкой.
  - Спасибо, Анита, правда, спасибо. - Он протянул мне руку. Я ее взяла. Мы
обменялись рукопожатием. Только сейчас он заметил, что сломал очки. -
Проклятие, девяносто пять долларов коту под хвост.
  Девяносто пять долларов за солнечные очки? Шутит, наверное. Несколько
человек из присутствовавших на похоронах наконец-то увели близких
покойного. Вдова задыхалась в заботливых объятиях родственников мужского
пола. Они буквально уносили ее от могилы. Дети и дед замыкали шествие.
Никто не слушает хороших советов.
  От толпы отделился мужчина и подошел к нам. Это был тот самый мужчина,
который со спины напомнил мне Питера Бурка. Приблизительно шести футов
ростом, темнокожий, черные усы, эспаньолка, правильные черты лица. Это
было красивое лицо кинозвезды - но в его мимике было что-то
настораживающее. А может быть, все дело в седой пряди в его черных
волосах, прямо надо лбом. Одним словом, в чем бы ни заключалась причина, с
первого взгляда было видно, что он всегда будет играть злодея.
  - Она нам поможет? - спросил он. Ни вступления, ни приветствия.
  - Да, - ответил ему Джемисон. - Анита Блейк, это Джон Бурк, брат Питера.
  Джон Бурк - тот самый Джон Бурк, чуть не спросила я. Самый знаменитый в
Новом Орлеане аниматор и истребитель вампиров? Родственная душа. Мы пожали
друг другу руки. Он так стиснул мне пальцы, словно хотел проверить,
поморщусь ли я. Я не поморщилась. Он отпустил мою руку. Может быть, он
просто сам не знал своей силы? Но я почему-то в это не верила.
  - Я сожалею о том, что произошло с вашим братом, - сказала я. Я говорила
искренне. И была рада, что говорю это искренне.
  Он кивнул:
  - Спасибо, что согласились поговорить с полицией насчет него.
  - Удивляюсь, что вы не смогли заставить вашу полицию выжать информацию из
местных копов, - сказала я.
  У него хватило совести изобразить смущение.
  - У меня кое-какие разногласия с полицией Нового Орлеана.
  - В самом деле? - сказала я, сделав большие глаза. До меня доходили слухи,
но мне хотелось услышать правду. Правда всегда увлекательнее вымысла.
  - Джона обвиняли в участии в ритуальных убийствах, - сказал Джемисон. - И
только из-за того, что он практиковал вуду.
  - О, - протянула я. Слухи подтверждались. - Вы давно в городе, Джон?
  - Почти неделю.
  - В самом деле?
  - Питер пропал за два дня до того, как нашли... тело. - Он провел языком
по губам. Его темные карие глаза уставились на что-то у меня за спиной.
Могильщики взялись за работу? Я оглянулась, но, на мой взгляд, возле
могилы ничего не изменилось.
  - Все, что вам удастся выяснить, для меня будет ценно, - сказал Джон.
  - Я сделаю, что смогу.
  - Мне нужно вернуться домой. - Он пожал плечами; это выглядело так, словно
человек хочет размять затекшие мышцы. - Моя невестка не очень хорошо
держится.
  Я не сделала никаких замечаний по этому поводу. Еще одна победа над собой.
Но об одном я не могла не упомянуть.
  - Вы позаботитесь о ваших племянниках? - Он озадаченно нахмурился. - Я
имею в виду - убережете их от всяких трагических сцен, насколько это
возможно?
  Он кивнул.
  - Мне самому было тяжело видеть, как она упала на гроб. Боже, каково было
детям? - Слезы блеснули в его глазах, как серебро. Он широко раскрыл веки,
чтобы слезы не пролились.
  Я не знала, что сказать. Мне не хотелось видеть, как он плачет.
  - Я поговорю с полицией и выясню все, что смогу. Если я что-то узнаю, то
сообщу вам через Джемисона.
  Джон Бурк осторожно кивнул. Глаза его напоминали переполненные стаканы,
где только поверхностное натяжение не дает воде вылиться.
  Я кивнула Джемисону и ушла. Сев в машину, я врубила кондиционер на полную
мощность и медленно отъехала от кладбища. Двое мужчин остались стоять на
солнцепеке.
  Я поговорю с полицией и выясню, что удастся. К тому же у меня появилось
новое имя для списка, который я дала Дольфу. Джон Бурк, крупнейший
аниматор Нового Орлеана и вудуистский жрец. Лично для меня это звучит
подозрительно.

  10

  Когда я вставила ключ в замок, зазвонил телефон. Я закричала: "Иду, иду!"
Почему все люди так делают? Кричат телефону, как будто тот, кто звонит,
может услышать и подождать?
  Я распахнула дверь и схватила трубку на четвертом звонке.
  - Алло.
  - Анита?
  - Дольф? - сказала я. Мой живот напрягся. - Что случилось?
  - Кажется, мы нашли мальчика. - Его голос был тихим и невыразительным.
  - Кажется, - повторила я. - Что значит "кажется"?
  - Ты знаешь, что я имею в виду, Анита, - проговорил Дольф. Казалось, он
очень устал.
  - Как его родители? - Это не был вопрос.
  - Да.
  - О Боже! Дольф, что от него осталось?
  - Приезжай да посмотри. Мы на кладбище Баррел. Ты знаешь, где это?
  - Конечно, я там работала.
  - Приезжай побыстрее. Я хочу вернуться домой и обнять жену.
  - Конечно, Дольф, я понимаю. - Эти слова я произнесла уже самой себе.
Дольф повесил трубку. Мгновение я смотрела на телефон. Меня прошиб
холодный пот. Я не хотела идти и смотреть, что осталось от Бенджамина
Рейнольдса. Я не хотела этого знать. Я сделала глубокий вдох и медленно
выдохнула.
  Я поглядела на себя в зеркало. Темные колготки, высокие каблуки, черное
платье. Не совсем подходящая экипировка для выезда на место преступления,
но переодеваться слишком долго. Обычно меня вызывали последней. Как только
я осмотрю тело, его увезут. И все - можно будет пойти по домам. Я сунула в
сумку черные кроссовки - чтобы ходить в них по грязи и крови. Стоит
посадить на вечерние туфли кровавое пятно и их уже больше никуда не
наденешь.
  Кобуру с браунингом я нацепила на сумку. Во время похорон пистолет лежал у
меня в машине: я не могла придумать способа сочетать оружие с платьем. Я
знаю, что в фильмах все носят набедренную кобуру, но слово "потертость"
вам что-нибудь говорит?
  Я хотела запихнуть в сумочку второй пистолет, но потом передумала. Моя
сумочка, подобно всем сумочкам, похоже, имеет внутри блуждающую черную
дыру. Если бы мне действительно понадобился второй пистолет, я бы в жизни
не успела достать его из нее вовремя. Под платьем на бедре у меня был
серебряный нож в ножнах. Я чувствовала себя Китом Карсоном в юбке, но
после короткого визита Томми не хотела быть безоружной. Я не питала
никаких иллюзий насчет того, что случится, если Томми поймает меня, когда
у меня не будет средств защиты. Нож не очень удобная штука, но он все-таки
лучше удара моей маленькой ножки и визга.
  Мне никогда еще не приходилось быстро выхватывать нож. Вероятно, это
должно выглядеть несколько неприлично, но если я сохраню себе жизнь... что
ж, ради этого можно пережить небольшое смущение.

  * * *

  Кладбище Баррел находится на гребне холма. Возраст некоторых надгробий
здесь исчисляется столетиями, и ветер давно обточил мягкий известняк,
сделав надписи почти нечитаемыми. Трава доходит до пояса, и надгробные
камни торчат из нее, как усталые стражи.
  На краю кладбища стоит маленький домик - там живет кладбищенский сторож.
Впрочем, работа у него не бей лежачего. На кладбище уже много лет нет
свободного места; последний человек, похороненный здесь, мог помнить еще
Всемирную ярмарку 1904 года.
  Дороги на кладбище тоже давно уже нет. Остался только призрак ее, похожий
на след от автомобиля, где трава примята колесами. Возле домика сторожа
стояли полицейские машины и фургон коронера. Моя "нова" рядом с ними
казалась какой-то раздетой. Может, мне приделать к ней вместо антенны
спицу от детской коляски или намалевать "Зомби нас боятся" у нее на боку?
Берт, наверное, с ума сойдет.
  Мне выдали рабочий комбинезон, и я скользнула в него. Он закрыл меня от
шеи до лодыжек. Почему-то у всех рабочих комбинезонов промежность попадает
на уровень колен - но у меня хотя бы не мялась в нем юбка. Раньше я
надевала его, только когда шла охотиться на вампиров, по кровь всегда
кровь. Кроме того, колючки загубили бы мне колготки. Еще меня снабдили
парой хирургических перчаток в небольшой коробке, напоминающей упаковку
прокладок. Я переобулась в кроссовки и была готова изучать останки.
  Останки. Хорошее слово.
  Дольф возвышался над остальными, как древний витязь. Я двинулась к нему,
стараясь не спотыкаться на обломках надгробий. Горячий ветер шелестел
высокой травой. Я вся взмокла под комбинезоном.
  Детектив Клайв Перри пошел мне навстречу, как будто мне был необходим
эскорт. Перри был одним из самых вежливых людей, что я когда-либо
встречала. Он обладал прямо-таки старосветской учтивостью. Джентльмен в
лучшем смысле слова. Мне всегда хотелось спросить, что же он сделал
такого, что попал в охотники за привидениями.
  Его худощавое стройное лицо было покрыто бисеринками пота. Он не снимал
пиджака, несмотря даже на то, что было, вероятно, больше ста градусов по
Фаренгейту.
  - Мисс Блейк.
  - Детектив Перри, - сказала я в ответ и посмотрела на гребень холма. Дольф
и горстка людей стояли с таким видом, словно не знали, что делать. Никто
не смотрел на землю.
  - Насколько ужасно, детектив Перри? - спросила я.
  Он покачал головой:
  - Зависит от того, с чем сравнивать.
  - Вы видели записи и фотографии из дома Рейнольдсов?
  - Да.
  - Это хуже, чем там? - Это была моя новая "самое ужасное, что я видела"
единица измерения. Перед этим была банда вампиров, которая пыталась удрать
из Лос-Анджелеса. Бандитов порубили на куски топорами их респектабельные
сородичи. Когда мы приехали, куски еще ползали. А может быть, в доме
Рейнольдсов и не было хуже. Может быть, время просто приглушило
воспоминания.
  - Крови не больше, чем там, - сказал Перри, поколебавшись. - Но ведь это
был ребенок. Маленький мальчик.
  Я кивнула. Не нужно мне этого объяснять. Всегда хуже, когда находишь
останки ребенка. Я никогда не могла точно сказать почему. Наверное, это
некий первобытный инстинкт защищать детенышей. На уровне гормонов. Как бы
там ни было, всегда хуже, когда это дети. Я опустила глаза на белое
надгробие. Оно напоминало унылый кусок подтаявшего льда. Я не хотела
подниматься на холм. Я не хотела ничего видеть.
  Я начала подниматься. Детектив Перри шел следом. Храбрый детектив. Храбрая
я.
  Простыня приподнималась над травой, словно палатка. Дольф стоял ближе всех
к ней.
  - Дольф, - сказала я.
  - Анита.
  Никто не предложил откинуть простыню.
  - Это оно?
  - Да.
  Дольф, казалось, встряхнулся - а может, это был просто приступ дрожи. Он
наклонился и взялся за край простыни.
  - Готова?
  Нет, я не была готова. Не заставляйте меня смотреть. Пожалуйста, не
заставляйте меня смотреть. Во рту у меня пересохло. Сердце колотилось у
самого горла. Я кивнула.
  Ветер подхватил простыню, как бумажного змея. Трава была вытоптана.
Борьба? Бенджамин Рейнольдс был жив, когда его бросили в высокую траву?
Нет, конечно же, нет. Боже, как я надеялась, что нет.
  Пижама, вся в маленьких сметных цифирьках, была располосована, как
банановая кожура. Маленькая ручка лежала под головой, словно ребенок спал.
Закрытые веки с длинными ресницами дополняли эту иллюзию. Бледная кожа
была чистой и гладкой, губы чуть приоткрыты. Я ждала, что зрелище будет
страшнее, намного страшнее.
  В нижней чисти пижамы было грязно-коричневое пятно. Я не хотела видеть,
отчего умер мальчик. Но именно для этого меня вызвали. Моя рука замерла
над разрезанной на полоски пижамой. Я глубоко вдохнула; это была ошибка. В
такую жару, да еще так близко от трупа запах был просто кошмарным. Свежая
смерть пахнет выгребной ямой, особенно если живот распорот и внутренности
вывалились наружу. Я знала, что увижу, когда подниму пропитанную кровью
ткань. Запах уже сказал мне об этом.
  Я опустилась на колени и закрыла рукавом рот и нос. Я старалась дышать
неглубоко, но это не помогло. Стоит на секунду поймать этот запах, и нос
его запоминает. Вонь встала комом у меня в горле, и я не могла от нее
избавиться.
  Быстро или медленно? Отдернуть ткань или потянуть? Быстро. Я дернула
ткань, но пижама приклеилась к засохшей крови. Она отлепилась медленно, с
влажным, сосущим звуком.
  Казалось, кто-то взял гигантскую ложку для мороженого и выскреб все
внутренности. Ни желудка, ни кишок не было. Солнце закружилось вокруг
меня, и мне пришлось опереться рукой о землю, чтобы не упасть.
  Я перевела взгляд на лицо. Волосы у маль