мне туда понадобилось. Ладно, при выходе зайду. Эдуард пока постоит у двери, чтобы Олаф не помешал.
     Я покопалась в чемодане. Носить снаряжение для охоты на вампиров было бы противозаконно, не имея ордера суда на ликвидацию, - это приравнивалось к предумышленному убийству. Но некоторые дополнительные штучки никаким законом не запрещались. У меня были с собой два тоненьких флакона святой воды с резиновыми пробочками. Пробку поддеваешь большим пальцем, и она выскакивает - вроде ручной гранаты, но опасной только для вампиров. Она куда более "дружественна к пользователю", чем обычная граната.
     Святую воду я рассовала по задним карманам, и на темной материи брюк флаконы были почти незаметны. Крест у меня уже был на шее, но случалось, что с меня кресты срывали, так что я взяла запасные. Простой серебряный крест с цепочкой я сунула в передний карман джинсов, а второй такой же - в карман черного пиджака. Потом открыла коробку с новыми патронами.
     Мне почти два года назад пришлось съехать с квартиры. Когда я там жила, то заряжала пистолеты безопасными глейзеровскими патронами, чтобы шальная пуля не угодила в соседа. Глейзеры не пробивают стен, но, как сообщил мне Эдуард и кое-кто из моих друзей в полиции, мне везло. Они дробят кость, но не пробивают ее - примерно такая разница, как между выстрелом из винтовки и из дробовика. Эдуард даже приехал в город, чтобы свозить меня в тир и испытать боеприпасы. Он меня свозил в тир, расспросил о конкретных перестрелках, где я участвовала, и от него я узнала, что глейзеры делали то, что я от них хотела, поскольку почти каждый раз я стреляла почти в упор и на поражение. А нужно было как-то подстраховаться во время стрельбы с более безопасной дистанции, чем на расстоянии вытянутой руки. Это также объясняет, почему мне случалось попадать в старых вампов издали, а они не останавливались. А может, и не объясняет. Может, они просто были достаточно старыми, но... Эдуард был очень убедителен. Требуется что-то с большей пробивной способностью и убойной силой - патрон, предназначенный убивать, а не ранить. Посмотрим правде в глаза: когда я последний раз стреляла в противника, чтобы ранить? Намерение было - убить, а случайно получались ранения.
     В общем, я остановилась на пистолетных патронах "Хорндей Кастом ХТР". Точнее говоря - 9 мм, "Люгер", 147 JHP/XTP, естественно, с серебряной оболочкой. Есть и другие виды пуль со срезанной головкой, расширяющиеся при ударе, но они вовсе не уходят так глубоко в массу тела. При работе с вампиром надо точно попадать в жизненно важные органы, а не делать просто большую дыру. Есть и пули с большей проникающей способностью, которые надежно пробивают тело навылет. Но все боеприпасы "Хорндей ХТР" рассчитаны на поражение цели, но не навылет, чтобы "не создавать риска". Последняя фраза - цитата из какого-то материала "Хорндей Мэнюфэкчеринг". Эти патроны отвечают требованиям ФБР к пробивной силе. Федералы даже больше чем я, лапушка, волнуются о том, что будет, когда пуля вылезет с той стороны плохого парня и полетит дальше. Вдруг она попадет в ребенка, в беременную женщину, в прогуливающуюся монахиню? Когда пуля попала в цель и вышла навылет, уже непонятно, где она остановится. Поэтому надо сделать так, чтобы она не вылетела из мишени, но чтобы и мишень уже не встала.
     Конечно, у Эдуарда был свой рецепт, как убивать. Он брал Серебряные пули со срезанной головкой и заполнял кончик святой водой и ртутью, а потом заделывал воском. Я боялась было, что из-за воска пистолет может заклинить, но пули шли гладко, как сквозь шелк, - ровные и надежные, как сам Эдуард. Такая пуля устраивала чертовски впечатляющий спектакль - так говорил мне Эдуард. Я все же относилась к ним с опаской - не надо было Эдуарду говорить мне, что они - теоретически - могут заклинить ствол. А может, я бы все равно нервничала. Этой пулей, даже если попасть не в смертельную зону, не в голову, не в сердце, повреждения все равно будут. Святая вода и ртуть с серебром разлетаются по телу вампира, вызывая страшные ожоги. Святая вода проедает тело, как кислота. Этой дрянью можно ранить вампира в руку или в ногу, и он сразу потеряет всякое желание тебя убивать и будет хотеть только одного - прекратить боль.
     Я долго смотрела на две коробки патронов и наконец зарядила "хорнади ХТР", оставив специальные боеприпасы Эдуарда в коробке. Если мне сегодня придется стрелять в вампиров, то это будет без ордера, а самодельные патроны свидетельствуют о преднамеренности действий. А умысел определяет разницу между убийством первой степени и убийством второй степени и даже непредумышленным убийством, если попадется хороший адвокат и сочувственные присяжные. Где-то сейчас в какой-нибудь тюрьме сидят люди за убийство вампира, и я не хочу пополнять их компанию. И вообще мы хотим только задать несколько вопросов, ничего больше. Так я сказала себе и закрыла чемодан, оставив дома патроны Эдуарда.
     Но я лучше многих знала, что простое всегда становится сложным, если среди слагаемых есть вампир. А если это Принц города, любого города, то тогда ты просто не знаешь, во что лезешь. Я убила трех Принцев города: одну мечом, другую огнем, третьего - убив его слугу. Но чтобы так прямо стрелять, такого не было. Вообще-то я сегодня ни в кого стрелять не собиралась, но... Я зарядила патронами еще одну обойму. Они пойдут в ход, если я потрачу первую. Но если я разряжу тринадцать патронов ХТР, а тот, в кого я стреляю, не свалится, то дальше ловить нечего. Насчет обвинений в убийстве я подумаю потом, когда останусь в живых. Выжить - в первую очередь, не попасть за решетку - во вторую.
     Разобравшись с приоритетами, я засунула запасную обойму в правый карман пиджака и вышла искать Эдуарда. В конце концов, это он научил меня отличать главное от второстепенного.

Глава 22

     Я ждала в гостиной, когда из дальних комнат вышли Бернардо и Олаф. Они оба переоделись.
     Бернардо оделся в белые брюки с отутюженной складкой и с отворотами. Мускулистые темные руки торчали из пройм белого жилета. Бицепсы посередине были охвачены серебряными браслетами, и точно такие же украшали каждое из запястий. На смуглой груди блестел серебряный медальон. Волосы, словно черный сон, спадали на эту белизну, но только с одной стороны они были собраны в косу, довольно толстую, потому что волос у Бернардо было много. А вплетенные в шевелюру серебряные цепочки с колокольчиками мелодичным звоном сопровождали передвижения Бернардо по комнате. Он глядел на меня сквозь упавшую на лицо черную вуаль. Зрелище, мягко говоря, привлекало внимание.
     С некоторым трудом оторвав взгляд от Бернардо, я посмотрела на Олафа. На нем была черная рубашка без всяких выкрутасов. Чтобы спрятать наплечную кобуру, он надел кожаный пиджак, в котором было, пожалуй, слишком жарко. Хотя надо признать, что при его наголо бритой голове, черных джинсах и черных сапогах с серебряными подковками кожаный пиджак смотрелся как влитой.
     - Чего так шикарно оделись, ребята? - спросила я.
     - Мы же в клуб едем, - сказал Бернардо, будто это все объясняло.
     - Это я знаю, - сказала я.
     Он нахмурился:
     - Тебе бы надо переодеться.
     Я сбросила ноги с дивана:
     - Это зачем?
     Он подошел ко мне. Темная кожа мелькала над белыми кожаными туфлями, пониже манжет брюк. Носков на нем не было. Бернардо остановился у края дивана, будто я от него отодвинулась или как-то дала понять, что мне это неприятно.
     - Я знаю, что ты можешь выглядеть не хуже нас. - Он тут же улыбнулся так, будто сморозил глупость. - Не хуже Олафа. Конечно, не так хорошо, как я.
     Казалось, от его приятной улыбки у меня что-то пониже сердца должно было растаять. Но я приготовилась, продумала заранее, как реагировать. Я не раба своего либидо - Ричард и Жан-Клод могут подтвердить.
     Я посмотрела на него, стоящего во всем блеске света и тьмы.
     - Если мне все равно с тобой не сравняться, чего тогда и трудиться?
     Он широко улыбнулся, отчего лицо его стало каким-то реальным и не столь красивым. Менее симпатичным и более непринужденным, но так мне больше нравилось. Он шагнул ко мне, и этот дразнящий, вышколенный взгляд вернулся к нему. Бернардо умел флиртовать. Но если меня что-то и может отвратить, так это вымуштрованные приемы ухаживания - будто они уже применялись много раз и со многими женщинами. Подразумевалось, что я ничем не отличаюсь от других, и это не слишком мне льстило.
     - Но ты могла бы приблизиться к моему сиянию, если бы постаралась.
     Понимая, что это игра, я все равно не могла не улыбнуться:
     - Мне просто не хочется так сильно стараться, Бернардо.
     - Уж если меня заставили одеться, то все оденутся, - заявил Олаф.
     Я глянула на него. Был ли он красив? На самом деле нет, но он был эффектен. Если бы он не так старался изображать злодея, то мог бы снять в клубе кучу девчонок, а может, и так мог бы. Меня всегда поражало, как женщины любят опасных мужчин. Таких, что с первого взгляда ясно: хорошего от них не жди. Я лично предпочитаю мужчин добрее, мягче, благовоспитаннее. Люди сильно недооценивают благовоспитанность.
     - Что-то я не помню, чтобы тебе поручили командовать, Олаф. Когда Эдуард попросит меня переодеться, тогда я и переоденусь.
     Он шагнул ко мне, но так и не произнес то, что собирался сказать, потому что вошел Эдуард. Под цвет красному топу он надел шелковую рубашку с короткими рукавами. Рубашка могла бы прикрыть кобуру. Джинсы на нем были новые и черные, а соломенные волосы достаточно отросли и закудрявились, так что Эдуард выглядел миловидно - каким он вообще никогда не был.
     Я поняла, что потерпела фиаско. Подняв руки вверх в знак капитуляции, я направилась к спальням. Но остановилась и повернулась к Эдуарду.
     - Я думала, весь смысл везти меня туда в том, что без копов монстры захотят говорить с Анитой Блейк, истребительницей вампиров. Так что эта фигня с легендой лишняя.
     - А почему для тебя переодевание означает создание легенды? - спросил Бернардо.
     Я поглядела на него, потом на Эдуарда:
     - Если вам нужна моя служба, то насчет формальной одежды перетопчетесь. Я одеваюсь только в офис.
     Эдуард ответил:
     - Давай поедем туда с тобой не так открыто. Оглядишься в клубе, познакомишься с монстрами, пока они не знают, кто ты.
     - Зачем?
     - Ты знаешь ответ.
     - Ты хочешь, чтобы я осмотрелась, хочешь воспользоваться моим опытом до того, как они узнают, что опыт у меня есть.
     Он кивнул.
     - Но ты хочешь, чтобы я была Анитой Блейк и произвела на монстров впечатление.
     - Да.
     - Трудно совместить одно с другим.
     - Изображай туристку, пока они тебя не узнают, а потом будь собой.
     - Лучшее из обоих миров, - сказала я.
     - Вот именно.
     Я посмотрела на него подозрительно:
     - Это и есть твой план? И у тебя нет никаких задних мыслей?
     Он расплылся в улыбке Теда - медленной, ленивой, простодушной.
     - Да разве я мог бы?
     Я только мотнула головой и пошла к спальням.
     - Извини, что спросила. Я переоденусь во что-нибудь более... парадное, - произнесла я, не оборачиваясь.
     Эдуард не окликнул меня, не сказал, что переодеваться не надо. Так что сегодня мы придем туда переодетыми. Не люблю работу под легендой. Просто совершенно этого не умею.
     И еще я не собирала вещи с учетом похода в клуб.
     Переоделась я в черные с иголочки джинсы, что у меня были. Кроссовки подойдут, потому что ничего другого у меня с собой все равно нет. Кроме других кроссовок. Все мои блузки были разного цвета и одного или двух стилей. Я привыкла, найдя что-нибудь подходящее, покупать сразу пару, если оно мне нравится, и несколько штук разных цветов, если уж очень, очень нравится. Поэтому на мне была одежда прошлогодней моды и отставала от современной, но меня это не очень-то трогало.
     Была у меня ярко-синяя футболка с глубоким декольте. Таков был фасон почти всех блузок, что я положила в чемодан. Синий был чуть мягче остальных цветов. Я положила чуть-чуть теней на веки, подвила ресницы и нанесла на них тушь, слегка подрумянилась и использовала малость яркой помады - вполне достаточно для театрального эффекта.
     Посмотреться как следует в небольшое зеркало спальни я не могла, но хотя бы косметика выглядела нормально. Черная кобура очень выделялась на фоне синей блузки, но для того у меня есть черный пиджак. Так как снять его, не ослепив публику оружием, я не могла, то надела заодно и наручные ножны с серебряными ножами. Если уж мне придется всю ночь париться в пиджаке, так можно и ножи прихватить. И вообще заранее не предугадаешь, когда пригодится хороший клинок. Пробежав по волосам щеткой, я решила, что одевание окончено.
     Очевидно, вид у меня был что надо, так как Бернардо сказал:
     - Беру свои слова обратно. Если бы ты прихватила платье, ты была бы даже красивее меня.
     Я покачала головой:
     - Не была бы, но спасибо на добром слове.
     - Поехали, - сказал Эдуард.
     - У нее слишком грудь открыта, - заметил Олаф.
     Я глянула на его застегнутую на все пуговицы черную рубашку:
     - А у тебя соски видны.
     У него потемнело лицо. Наверное, это он покраснел.
     - Стерва!
     - Сам такой и лошадь твоя такая.
     Эдуард встал между нами, успокаивая Олафа. А мне он сказал:
     - Не дразни его, если не хочешь беды.
     - Он начал, - огрызнулась я.
     Он посмотрел на нас ледяным взглядом, который я у него видела, когда он убивал.
     - Мне все равно, кто начнет, но закончу я. Это ясно?
     Мы с Олафом посмотрели на него, потом друг на друга.
     - Ясно, - сказал Олаф.
     - Абсолютно ясно, - подтвердила я.
     - И хорошо. - Лицо Эдуарда превратилось в улыбающуюся рожицу, и он стал на несколько лет моложе. Как это у него получается? - Тогда пошли.
     И мы пошли.

Глава 23

     Клуб "Обсидиановая бабочка" был расположен между Санта-Фе и Альбукерком, в стороне от дороги, и напоминал обыкновенное индейское казино. По всему облику он казался фешенебельной ловушкой для туристов. Нам пришлось сделать круг, пока нашлось место на парковке.
     Здание было стилизовано под ацтекский храм. Или - не мне судить - являлось настоящим ацтекским храмом, но снаружи оно выглядело как декорация к фильму. Красный неон складывался в угловатые резные лица, и название тоже было написано красным неоном. Очередь огибала угол здания и уходила в жаркую ночь. Я в чужом городе, клубный менеджер мне не знаком, так что без очереди мне было не проскочить. Но стоять в ней тоже не хотелось.
     Эдуард уверенно направился к голове очереди, будто знал что-то, недоступное нам, мы и последовали за ним, как послушные собачки. Мы не были единственной четверкой, желающей попасть в клуб, только наша четверка не состояла из пар. Чтобы не выделяться, нам нужна была хотя бы еще одна женщина. Но Эдуард, кажется, не стремился слиться с толпой. Он подошел к голове очереди, где стоял крупный широкоплечий мужчина очень индейского вида с голой грудью, одетый во что-то, очень похожее на юбку, но все же, наверное, не юбку, и широкий воротник с псевдозолотым шитьем закрывал его плечи, как мантия. На голове у него была корона с перьями попугая мако и еще какими-то поменьше, которых я не знала.
     Уж если вышибала на дверях у них таков, то мне действительно интересно посмотреть. Только я надеялась, что у них полным-полно ручных попугаев, и птичек не убивали ради этих перьев.
     - Мы к профессору Даллас, она нас ждет, - произнес Эдуард самым лучшим своим голосом компанейского и жизнерадостного парня.
     - Фамилии, - произнес вышибала в золоте и перьях. Расцепив скрещенные на груди руки, он посмотрел на планшетку, которая все это время была у него в руке.
     - Тед Форрестер, Бернардо Конь-в-Яблоках, Олаф Гундерссон и Анита Ли.
     Это новое имя привлекло мое внимание. Очевидно, он всерьез хотел, чтобы я пришла инкогнито.
     - Документы.
     Я очень постаралась сохранить безразличное лицо, но это потребовало усилий. Фальшивых документов у меня не было. Я посмотрела на Эдуарда.
     Он протянул швейцару водительские права, потом, все еще улыбаясь, сказал мне:
     - Ну, видишь, я был прав, что не дал тебе оставить права в машине.
     И он протянул швейцару вторые права.
     Тот задержал на нас взгляд чуть дольше, чем, по-моему, следовало бы, будто что-то заподозрил. У меня действительно напряглись плечи в ожидании, что он сейчас повернется ко мне: "Ага, а документик-то фальшивый!" Но он этого не сделал. Отдав Эдуарду оба документа, он повернулся к Бернардо и Олафу. Они ждали, держа водительские права наготове, будто им было не впервой.
     Эдуард шагнул назад, оказавшись рядом со мной, и отдал мне права. Я взяла их и глянула. Это были права, выданные в Нью-Мексико, с неизвестным мне адресом. Фотография оказалась моей, и написано было "Анита Ли". Рост, вес и все остальное указано точно, только имя и адрес не те.
     - Лучше положи в карман, а то в другой раз снова без меня не найдешь, - сказал Эдуард.
     Я сунула права в карман рядом с другими правами, помадой, мелочью и запасным крестом. Я не знала, должна я злиться или быть польщенной, что Эдуард состряпал для меня фальшивую личность. Конечно, может, все ограничилось водительскими правами, но, зная Эдуарда, я понимала, что есть еще что-то. Всегда бывало.
     Широкие двойные двери отворил другой здоровенный детина в юбке, хотя у него не было ни шикарного воротника, ни короны с перьями. Очевидно, младший вышибала. Дверь вела в затемненное помещение, где стоял густой запах благовоний, которых я не могла определить. Стены были полностью закрыты тяжелой драпировкой, и только следующие двойные двери показывали, куда идти.
     Еще один вышибала, на этот раз светловолосый и загорелый до цвета густого меда, открыл дверь. У него перья были вплетены в короткие волосы. Мне он подмигнул, когда я входила в дверь, но пристальнее всего смотрел на Бернардо. Может быть, высматривал, нет ли оружия, но я думаю, вышибала просто заинтересовался его задницей. Оружия сзади заметить было бы невозможно - Бернардо переместил пистолет вперед для выхватывания накрест, иначе он на спине выпирал бы. Можете сами судить, насколько облегающие были на нем штаны.
     Мы вошли в просторный и очень слабо освещенный зал. Посетители сидели за квадратными каменными столами, по-моему, подозрительно похожими на алтари или на то, что всегда используют вместо алтарей в Голливуде. "Сцена" занимала почти всю дальнюю левую стену, но на самом деле это была не сцена. Использовали это как сцену, но это был храм, Будто кто-то срезал верхушку пирамидального храма и привез ее в этот ночной клуб, в город, такой далекий от пышных джунглей, где стояло когда-то это здание, что даже камням здесь должно было быть одиноко.
     Перед Эдуардом появилась женщина. У нее был такой же индейский вид, как у первого привратника, - лепные широкие скулы и водопад блестящих черных волос до колен, колышущийся, когда женщина шла между столами. В руке она держала меню, и я поначалу приняла ее за официантку или метрдотеля, но платье у нее было красное с черным узором, а шелк я умею узнавать. Чем-то восточным веяло от этого платья, не подходящего к убранству зала, к виду официанток, спешащих между столами в развевающихся платьях из какой-то грубой материи. Они размашисто шагали в свободных сандалиях, а женщина-метрдотель скользила на высоких каблуках туфель того же алого цвета, что и ее наряд и лак безупречного маникюра.
     В ее высокой, стройной, изящной красоте, как у модели, был какой-то диссонанс, будто женщина возникла из другой мелодии. Она провела нас к столу в первом ряду, с видом прямо на центр храма. Сидевшая за столом посетительница встала и протянула нам руку, пока мы рассаживались. Рукопожатие у нее было твердое, и рука размером примерно с мою. С такими маленькими ручками крепкое рукопожатие требует практики.
     Профессор Даллас ("Называйте меня просто Даллас") была пониже меня и такая миниатюрная, что в подходящей одежде показалась бы подростком. На ней были коричневые штаны, белая тенн