з? Боюсь, что ты не нашел клад. Зато, судя по  твоему  виду,  нос  к
носу столкнулся с привидением. Джейми  отломил  кусок  пышки,  не  спеша
прожевал.
   - Вон еще правила, - сказал Джейми  и  показал  рукой  поверх  головы
Рона.
   Баунти проскользнула за спиной Рона и застыла руки  боки,  вперившись
взором в надпись: "Режущие, колюще инструменты всегда должны быть  остро
наточены, после использования обязательно возвращать  на  отведенное  им
место".
   Резонно, - заметил Рон, читая  сквозь  треугольник,  образованный  ее
мягкой рукой и еще более мягким бедром. - И рисуночек еще, офигительный,
как всегда.
   - Эфраим рисовал, сам. - Джейми слизнул с губы пышку.
   - С чего это ты взял?
   - Там его набор в стола Ручки чудные, пузырьки с чернилами.
   - Для каллиграфии, - предположил Рон.
   - Вроде того.
   - Так. А еще ты там чего нашел, Джейми?
   - Да ничего. Лестницу на крышу и целый лабиринт из комнаток. Я думаю,
когда-то это была большая комната. Для балов. А сейчас она  нарезана  на
маленькие отдельные комнатки.
   - Эфраим, наверное, боялся открытого пространства. - Кто  его  знает?
Чудной старикан, факт. Ладно. А вы, девушки?
   Колдунов искали, - Харвест улыбнулась в ответ, -  да  вот  не  нашли.
Зато нашли кое-что получше, Пруд, где поплавать, за  Колдовским  Холмом.
Странные вещи про него  рассказывает  миссис  Хармон.  Место  пользуется
популярностью  у  влюбленных.  Романтическое.  Маленький  круглый  холм.
Верхушка всегда была лысая. Не росло ничего. Теперь вся  в  траве.  Туда
влюбленные приходят и клятвы верности дают друг другу.
   Согласно данным миссис Хармон, пруд бездонный.  Лет  сто  тому  назад
влюбленные имели обыкновение барахтаться там голышом. -  Она  продолжила
глухим, загробным голосом:
   - И вот однажды двое вошли в воду, чтобы не выйти из нее уже никогда.
Колдуны их сцапали, я так понимаю. - Девушка улыбнулась.
   Джейми понимающе усмехнулся. - Ну? Кто завтра? Только не  расколитесь
папе или миссис Халифакс, что он бездонный. Идет?
   - Я - за, - сказал Джейми.
   - Как ты, Рон? - спросила Баунти.
   Она так и не дождалась ответа:  в  кухню  вошла  миссис  Хармон.  Под
мышкой она держала швабру и метлу и еще  по  ведру  в  каждой  руке,  из
кармана передника торчала метелка для пыли.
   - У меня выходной сегодня, как вам известно, - констатировала она, не
обращаясь ни к кому персонально.
   - Шикарные пышки, - сказал Рон.
   - Н-да? Хм. Может и так. Мне все равно. Я свое дело сделала.  Комнаты
наверху готовы. На моей памяти там никто никогда не жил. Затхлые, может,
слегка. Эй, ты! - Она сверкнула глазами на Харвест. -  Пошевеливайся.  Я
т-тебе покажу! Где их черти носят, новеньких-то? Ваших папу-маму. Первый
раз вижу такое безобразие.
   Она вышла, вихляя задом. Харвест с недовольным видом  последовала  за
ней.  Впрочем,  не  без  любопытства.  В  чулане  послышалось   звяканье
раскладываемых по местам принадлежностей.
   Джейми вынул из холодильника новый пакет молока, открыл его и понюхал
содержимое.
   - Свежее, свежее, - сказал Рон и повернулся к Баунти. -  В  жизни  не
видал такого привереду по части пищи.
   Джейми налил молока, взял из стоящей на столе вазы яблоко и рухнул  в
кресло. Жуткая усталость вдруг навалилась на него.
   - Когда ж они вернутся? - спросил он в пространство. - Уморят голодом
совсем.
   - Спокойствие, - сказал Рон.
   - Они сейчас как раз "познают" друг друга, - предположила Баунти.
   - Грязные мысли, - улыбнулся Рон.
   - Чего-о? Высокие чувства!
   Джейми посмотрел на девушку, потом на брата. -  Не  смешите  меня.  В
их-то возрасте?
   - В их возрасте только дольше получается. - Баунти вскинула бровь.  -
И я лично в этом ничего плохого не нахожу!
   Джейми отгрыз кусок и  тут  же  обследовал  яблоко.  Свежайшая  белая
мякоть была изгажена  слизистым  коричневым  желобком.  Хвостик  личинки
скрылся в яблочных недрах. Не раздумывая, Джейми откусил еще. Он  жевал,
а часть его сознания спрашивала: "Зачем?  Зачем  ты  это  сделал?"  Язык
отступал, виляя, вглубь рта, напутанный уже одной возможностью общения с
соками отнюдь  не  яблочными.  Лицо  юноши  приняло  равномерно  бледный
оттенок. Ком желчи поднялся и,  уступая  натиску,  опустился  обратно  в
желудок.  Мороз  охватил  кишки  -  как  порыв  ветра.  Что-то  не  так.
Совершенно не так!
   Джейми вспомнил, как однажды вытаскивал  изо  рта  хрящ.  Давно,  еще
голос не ломался. Он помнил до сих пор свою растерянность:  эту  гадость
словно привязали тогда к нижней губе бесконечно растягивающейся слюнявой
ниткой, которая никогда не порвется.  Теперь  он  чувствовал  себя  этим
хрящом. Отвратную мокрую струну  натягивали,  вытягивали  из  его  мозга
невидимым ртом. Чьим ртом?
   Послышались тяжелые  звуки  шагов  спускающейся  по  лестнице  миссис
Хармон  и  бодрый  звон  каблучков  Харвест.  Затем  радостные  возгласы
девушки:
   - Наконец-то! Мы тут оголодали  совсем!  Где  жратва?  Джейми  прошел
вслед за Роном в прихожую  и  увидел,  как  Харвест  освободила  мистера
Брайера от распертых изнутри бумажных пакетов. Миссис Хармон задержалась
на лестнице, заглядывая вниз. Лицо у нее было  сморщенное,  как  обычно,
однако пристальный наблюдатель обнаружил бы в расположении локтей и плеч
признаки  некоторого   расслабления,   облегчения.   -   Шампанское,   -
восхитилась Харвест. - Шампанское  с  гамбургерами!  Какой  удивительный
декаданс! Тоненькая девушка приняла из рук отца позвякивающую  сумку,  и
тут миссис Хармон точно выросла на несколько дюймов:
   - Напитки?! В Доме никогда не...
   Ревекка Халифакс в это время пятилась через входную дверь в прихожую,
обнимая две охапки цветок хризантем и ярко-желтых роз.
   - Цветы, - выдавила домоправительница через  решетку  своих  зубов  -
Существуют правила, вы же знаете! Строгие!
   - Существовали правила, миссис Хармон, - прервал ее мистер Брайер.  -
Существовали. Все течет, все  меняется,  как  известно.  Неужели  вы  не
любите цветы, миссис Хармон?
   - Когда они на своем месте, мистер Брайер.
   - И где это место, миссис Хармон?
   Не здесь. И потом, - она долго подыскивала слова,  -  они  высасывают
воздух. А обрезать цветы внутри дома, -  это  впускать  смерть,  это  уж
точно. У мистера Брайера отвисла челюсть.
   - Нам нравятся цветы,  миссис  Хармон,  -  сказал  он  МЯГКО.  Джейми
подумалось, что вряд ли стоит вызывать на еще большую мягкость и  сделал
себе заметку. У  экономки,  видно,  возникли  сходные  соображения.  Она
шмыгнула мимо новых хозяев, сорвала свою соломенную шляпу  с  вешалки  и
ушла. Дверь закрылась за ней, клацнув нарочито неторопливо, и этот  звук
был громче пощечины. - Не оставить ли цветы, Векки, на столе в холле?  -
предложил Брайер. - Перекусим сейчас, потом поищем для них вазу.
   Баунти толкнула  ногой  Харвест  и,  многозначительно  подняв  бровь,
шепнула:
   - Векки.
   Харвест улыбнулась.
   Гамбургеры  и  коктейли  были  чуть  теплыми.   Впрочем,   шампанское
поправило дело. Когда вторая бутылка была прикончена,  обе  девушки  уже
открыто хихикали каждый раз, когда Ревекку  называли  Векки,  а  Роберта
Бобом.
   - Знаете, - Боб откинулся на  деревянном  стуле  и  поднял  стакан  к
свету, наблюдая, как лопаются пузырьки, - как это ни  смешно  звучит,  я
действительно рад, что уже дома.
   - И не говори, - вставила Векки, - чудеса. Мы здесь были-то  от  силы
час, а как уехали, ну, за  покупками,  -  девочки  опять  толкнули  друг
друга, - такое чувствo, будто... Словно ты в отпуске уже давно  и  тянет
домой.
   Джейми не покидал дома с тех пор, как попал в него, но то, что  имела
в виду мать, понял прекрасно. Только что-то не  по  себе  ему  стало  от
этого.
   - Мы тут побеседовали с Вуди, - сказал он.
   - Да-а? Тот еще тип, - заметил Боб.
   - Рон с ним, похоже, поладил. Насчет себя - не скажу. Голос смешной у
него.
   - Чем это? - спросила Харвест.
   -  Не  знаю.  Что-то  такое...  Как  если  проиграть  этот  голос  на
магнитофоне, получится молитва  Господу,  а  если  задом  наперед  -  то
Дьяволу.
   -  Это  оттого,  что  он.  -  Векки   заколебалась,   -   не   вполне
привлекательный.
   - Милая миссис Халифакс, - прервала ее Баунти, - то есть Векки! Да он
потрясающий урод! А морщины? Видели? Черные! Да  там  грязь  в  глубине!
Столетняя грязь! Провалиться мне, если он мылся хоть раз с  тех  времен,
когда был грудным  младенцем.  Если  он  когда-то  был  им.  Его  просто
выкопали и даже не промыли как следует!
   - Так, довольно! - Боб Брайер постучал вилкой по пустому  стакану.  -
Человек все-таки работает с землей. Надо  уметь  быть  снисходительными,
хоть иногда. И вообще, спать пора. Завтра трудный день. Будем  сокровища
искать. Эфраим оставил нам с Векки "все содержащееся, явное и сокрытое",
так? Короче. Мы в середине дня пойдем к юристам за нашими пятью тысячами
и копией описи.. Н-да.. Старикан, Эфраим в  смысле,  был  слегка,  э-э..
эксцентричен..
   - Чокнутый, - прервала его старшая дочь.
   Боб нахмурился. "Сокрытое", похоже, здесь ключевое слово.  Вот  пусть
ваше подсознание  и  поработает  в  течение  ночи.  Что  сокрыто  и  где
сокрыто".
   Баунти вдруг хлопнула в ладоши:
   - Ве-черинку. Ве-черинку. Время начинать вечеринку!
   - Время спать, во-первых. Харвест,  сколько  здесь  ванных  комнат  и
где?
   - Одна всего, пап. С  великолепной  старинной  ванной.  Огромной,  на
смешных ножках. Вдвоем мыться можно. - Что за  странные  мысли,  молодая
леди. Где?
   - Поднимешься наверх, свернешь направо и упрешься.
   - Ясно. Сначала девушки. Какова ночная диспозиция?
   - Пять дверей в ряд.  Миссис  Хармон  мне  показывала.  Посередине  -
ничейная. Чтоб не шастали, я понимаю. - Она хихикнула. -  Тебе  направо,
пап, в следующей - ребята: вместе. Налево дверь миссис Халифакс.
   - Ревекка. Или Векки, если угодно, - вставила Ревекка.
   - Хорошо, хорошо. В любом случае, вы - слева,  а  мы  с  Баунти  -  в
следующей. Я полагаю, миссис Хармон все  тщательно  продумала.  Как  нам
всем "не уронить себя".
   - Думаю, миссис Хармон себя до сих пор "не уронила", - сказал Боб.
   - Старая крыса! - фыркнула Баунти.
   Роберт нахмурился.
   - Цыц, девки! Рон,  Джейми,  может,  вынесете  мусор,  вдвоем?  -  Он
показал на бумажный хлам  на  столе.  -  И  принесите  сумки  из  машин.
Оставьте их наверху, у лестницы, каждый отберет свое.
   Прямо из кухни можно было попасть  в  гостиную  с  довольно  вычурным
камином за китайским панно.
   - Здесь можно будет посидеть, - промолвила  Векки,  принимая  из  рук
Боба стакан бренди, - у камелька.
   - Похоже, что тут не топили сотню-другую лет, - заметил Боб.
   - Надо будет позаботиться о дровишках, если мы правда остаемся здесь.
Дело к осени.
   Векки отхлебнула, вытащила сигареты. Боб дал ей прикурить со  вздохом
облегчения и тут же вытащил из кармана трубку.
   - Пепельницы. Нужны пепельницы. Завтра будем в городе,  купим.  -  Он
задумался - Да, есть ведь камин. Душу из нее вон, из этой миссис Хармон!
Бутылки. Окурки. Вертеп разврата.
   Векки покачала головой:
   - Боб.
   - Что, Векки?
   - Осень. Думаешь, мы здесь останемся?
   - Стоит подумать.
   - Что ты этим хочешь сказать?
   -  Ну,  взять  меня.  Я  могу  работать  здесь.   Мне-то   можно   не
возвращаться. Программист. Компьютер, голова, руки с собой. Все, что еще
нужно, - свободная телефонная линия. А ты?
   - Я? У меня ничего срочного. Ну, позвоню в школу. - Преподаешь?
   - Нет. Учусь. Переучиваюсь. Работала в  ателье.  Раскрой.  Несчастный
случай. Слава Богу, хоть застрахована была. Получаю теперь за  частичную
трудоспособность. Плюс дети помогают.  И  алименты  -  когда  они  есть.
Перемогаемся.
   - В разводе?
   - Да. Десять лет вместе прожили. Для меня семейная жизнь как  костер,
у которого оба греются. Десять лет поддерживала огонь я, а он -  грелся.
Потом перестала, огонь погас.
   - А что за несчастный случай?
   Векки слегка передернуло, она обхватила плечи руками, потом  показала
левую ладонь.  Тонкий  красный  шрам  шел  от  выемки  между  большим  и
остальными пальцами через всю ладонь.
   - Нож. Электрический нож. С  "защитой  от  дурака".  Не  от  всякого,
выходит.
   Боб сделал шаг, провел вдоль шрама кончиком пальца:
   - Не можешь работать?
   - Абсолютно! Рука, действительно, неуклюжая стала немножко, но  не  в
этом  дело.  Это  глупо,  я  знаю,  но  мне  страшно.   Вид   или   звук
электрического ножа приводит меня в ужас. Неспособна психологически.
   - Не вини себя. Достаточно, чтобы любого из колеи  выбить.  А  помимо
работы? Есть у тебя кто-нибудь? - У меня были мужчины с тех пор,  как  я
развелась, я не монахиня. Но постоянно - нет.
   - И у меня. Разведен, а постоянной привязанности - нет.
   Они улыбнулись друг другу, смутились, и вдруг поняли, что  одни.  Боб
выбил трубку в камин и допил бренди.
   - Время. Время ложиться..
   Женщина догадалась, что он избегает слова "постель", и даже  немножко
возгордилась им, его так-том.
   - Наверное. Тебе десять минут на душ. На завтрак яичницу с беконом?
   - Недурно.
   - Тогда: спокойной ночи.
   - Да-да. Спокойной ночи.
   Джейми не спал, лежал и слушал сопение Рона с соседней  кровати.  Они
не спали в одной комнате с тех  пор..  С  тех  пор,  как  мама  с  папой
разошлись. Рон всегда засыпал первым, а Джейми не давал брату  по  ночам
покоя: ему так хотелось поговорить, тогда как  старшему  брату  хотелось
одного - спать. Джейми всегда старался представить  свои  мысли  на  суд
старшего, всезнающего брата. И всегда у него оставался маленький шанс за
счет интуиции опередить мудрого Рона.
   Рон спал как обычно. Как в старые добрые времена. И  хорошо.  Как  бы
Джейми ему сказал: "Рон, ты представляешь, я пытался покончить с  собой,
когда выходил сегодня на крышу. Нет, не так. Я пытался  НЕ  покончить  с
собой. И я смог. Смог, Рон, не спрыгнуть с  крыши.  Ты  гордишься  мной,
брат?"
   Непонятно - такому понятливому брату. И Джейми непонятно.
   Или: "Вечером, Рон, помнишь, я ел яблоко,  такое  красивое,  большое,
красное. А в нем был червяк. И я его съел. Нарочно съел. Что ты  на  это
скажешь?  Это  я-то,  такой  привередливый,  слопал  червяка,   мягкого,
склизкого, трыкнувшего на зубах червяка.."
   Необъяснимо.
   Гадкое ощущение напомнило старый фильм, с Дракулой. Как же его звали,
этого? Ренфрю?, Ренфрю в сумасшедшем  доме.  Ренфрю,  "детище"  Дракулы.
Ренфрю, усердный  раб  вампира.  Награда  за  рабство?  Джейми  еще  раз
прокрутил сцену  в  голове.  Мокрые  губы  Ренфрю,  жучиные  ножки.  Все
дрыгаются и дрыгаются. В этом была какая-то идея. "Концепт", - сказал бы
Рон. Обаяние рабства. Жажда стать  ничем,  меньше  чем  пешкой,  которую
переставляет некто могущественный. "Вроде  тех  фанаток,  что  ездят  за
рок-группами, - предположил Джейми. - Приманка. Вот  оно  что.  Страшная
приманка".
   Джейми заснул.

Глава 3

   Послышался щелчок. Мурлыканье прекратилось. Не-ет. Не кошка. Какая же
это кошка? Кошка теплая.
   Ящерица? Мурлыкающая. И ящерица не такая холодная. Скорей уж богомол.
Молится Мурлыкает. Если это он мурлыкал.
   Другой щелчок, третий. Джейми понял, что задремал. Мурлыкало во  сне.
Это был не звук, а ощущение мурлыканья, ставшее фоном его сна.
   Эфраим. Сон про старика. Он идет в чулан, услышал шум.  Шум  означает
жизнь. А жизнь означает смерть. Чудная мысль для Джейми. Для  Эфраима  -
естественная. Ни от чего так не впадал в панику старый  Эфраим,  как  от
мысли о смерти. Не о его даже смерти. Любой смерти. О смерти  как  форме
существования, а не как о конце жизни.
   Джейми не мог понять, чего он, Эфраим, так боялся смерти. Во сне  она
была так естественна, буднична, как сила тяжести.
   Эфраим знал:  с  первой  ступенькой  надо  быть  осторожным,  сначала
нашарить ногой. Только в этот раз она оказалась слишком близко. Мозжечок
подвел. Старик даже подумал, как нелепо он выглядит, прежде  чем  каблук
ударился о предательский край первой ступеньки.  Страх  появился  потом,
когда лодыжка подвернулась. Затем, когда рука прошла  мимо  перил,  один
палец задел полированное дерево, выгнулся и косточка  хрустнула,  пришел
ужас.
   Джейми знал, что опасения Эфраима, не услышал бы кто (или что?) хруст
косточки,  были  сильней,   важней,   тошнотворней,   чем   сама   боль,
прострелившая руку до локтя.
   Потом пришло чувство невесомости, послышался  хруст  худого  плеча  о
неподдающуюся стену, снова невесомость и  глухой  звук  -  тело  старика
ударилось об пол. Спина изогнулась. Спина не рассчитана на  такой  угол.
Падение закончилось на последней длинной ступени  крутой  лестницы.  Вот
тут и началось мурлыканье. Эфраим, поворачиваясь лицом  к  ступеням,  от
усилия прокусил губу. Это он сделал зря. Из-за крови. Запах мускуса и во
рту - теплый металлический вкус крови. Правая рука не действовала,  ноги
лежали мертвым грузом.  Нижняя  часть  тела  не  болела,  мучило  только
чувство тяжести, как от мешков с песком, вроде тех, что он ворочал еще в
то время, когда обрушился берег реки. Давным-давно. Там, где сейчас мол.
Или  это  был  склад?  Теперь,  во  всяком  случае,  там   склада   нет.
Супермаркеты, "ботики". Чудно:  они  никогда  не  казались  ему  новыми.
Скорее старыми.
   Почему Эфраим смотрел на старые, выщербленные ступеньки? Он на  полу.
В погребе. Здесь и должно произойти это. Единственное  место  в  доме  с
тусклыми лампами. Что-то с лампами.
   То тускло, то поярче. Надо что-то делать.  Вот  именно!  Он  умирает,
так? Надо выбираться из Дома. Сначала из погреба. Это - самое трудное.
   Первые три ступеньки преодолел почти легко:  помогал  локтями.  Потом
начались проблемы с дыханием. Вдохнуть - пожалуйста. Выдохнуть -  никак.
Грудная клетка раздулась.
   Почти полпути вверх прошел. Оно знало.  Эфраим  чувствовал,  как  Оно
предвкушает. Мурлыкает. Ждет, когда он сдохнет. Не дождешься! Старик  не
собирался доставить ему такое удовольствие. Сначала он  проволочет  себя
через входную дверь, а там прямо по земле.
   Эфраим мог поклясться, что слышал, как Оно посмеивалось, когда острая
щепка вошла в мякоть ладони. Воображение! С  дверью  прошло  легче,  чем
старик ожидал. Входя, он обронил шлепанец, и тот не дал двери закрыться.
Самое сложное было протащить ноги. Дверь заклинивала их чуть выше колен,
стискивала, как стариковские беззубые десны.  Грудная  клетка  разбухла,
она будто гноем переполнилась, вот-вот взорвется. Давит изнутри. Как  же
тяжело!
   Телефонный аппарат. Наверное, Эфраим мог бы стянуть его вниз, позвать
на помощь. Только, когда она подоспеет, старик уже  будет  трупом.  Надо
ползти. Запачкал кровью хороший  ковер:  тащил  по  нему  ноги,  как  на
санках, почти до входной двери. Он это сделает! Только бы  приподняться,
достать до ручки. Приподнялся, и тут что-то  в  груди  сделало  "п-пух!"
Эфраим опустился на пол и умер.
   Джейми в курсе. Что-то сосет, мурлычет, растет. А вперемешку со  сном
- другое. Неясное. Кино. Ренфрю. Слова: "сладостная капитуляция".
   Еще щелчок. Джейми вылез из постели, подошел к окну. В длинных  лучах
зари, как висельники, плясали тени пугал.
   Щелк. Наружный подоконник накрыт шевелящимся  одеялом  из  мертвых  и
полумертвых майских жуков.
   Джейми сел у окна. Он так и просидел там, обхватив себя руками,  пока
не проснулся Рон.
   Ни тот, ни другой обычно  лосьонами  после  бритья  не  пользовались.
Одеколон -  по  праздникам.  Этим  утром  братья  не  жалели  одеколона.
Обменялись полуухмылками, и оба воздержались от комментариев.
   Прыжки вниз по лестнице навстречу смешанному аромату  кофе  и  бекона
растрясли напрочь сон Джейми.  Цветы  на  столе  в  холле  вернули  сон.
Оставленные на ночь без воды, они погибли. Застигнутый засухой  лепесток
спасался бегством, скользя по гладкому  мрамору,  как  останки  мертвого
жука. Сухой, коричневый, вот-вот  рассыпется.  Взгляд  Джейми  скользнул
вниз, на ковер. Пятен крови нет. Сон не п