не застыло в неподвижности.
     В темноте той самой ночи никто не видел  слез,  струящихся  по  щекам
Тассоне; более того, после этой ночи никто не видел его больше в секте. На
следующее утро он скрылся из Рима и четыре года жил, как во тьме. Он уехал
в Бельгию и работал среди бедняков, потом пробрался в клинику,  где  нашел
доступ к наркотикам. Теперь они нужны были ему не только для  того,  чтобы
успокоить боль  в  спине,  но  и  противостоять  воспоминаниям  той  ночи,
преследовавшим его. Силы постепенно оставляли Тассоне. Когда же он наконец
пошел в больницу, его диагноз  быстро  подтвердился.  Боли  в  спине  были
вызваны злокачественной опухолью. Операция была невозможна.
     Тассоне умирал и хотел получить прощение от Бога.
     Собрав остатки сил, он поехал в  Израиль,  захватив  с  собой  восемь
пузырьков с морфином, чтобы успокаивать пульсирующую  боль  в  спине.  Ему
нужен был человек по имени Бугенгаген. Это имя связано с Сатаной с  самого
начала истории Земли. Именно  Бугенгаген  в  1092  году  разыскал  первого
потомка Сатаны и изобрел средство уничтожить его. И  в  1710  году  другой
Бугенгаген нашел второго потомка и лишил его возможности проявить какую бы
то ни было власть на  Земле.  Это  были  религиозные  фанатики,  настоящие
сторожевые псы Христа. Их задачей было  не  допустить  власти  Дьявола  на
Земле.
     Семь  месяцев  потребовалось  Тассоне,  чтобы  разыскать   последнего
потомка Бугенгагенов, укрывшегося в крепости под землей. Здесь он,  как  и
Тассоне, ждал своей смерти,  мучимый  беспорядками  века  и  тем,  что  не
исполнил своей  миссии.  Он  знал,  что  времени  осталось  мало,  но  был
беспомощен и не мог воспрепятствовать рождению сына Сатаны на Земле.
     Тассоне нашел старика и рассказал ему всю историю, упомянув  о  своем
участии в рождении  зверя.  Бугенгаген  слушал  с  отчаянием,  но  не  мог
вмешиваться в ход событий, не осмеливаясь выйти из своей подземной тюрьмы.
К нему должен был прийти человек, непосредственно связанный с ребенком.
     Боясь упустить драгоценное время,  Тассоне  поехал  в  Лондон,  чтобы
разыскать Торна и убедить его посетить Бугенгагена.
     Он снял однокомнатную квартиру в Сохо  и  превратил  ее  в  крепость,
такую же  надежную,  как  церковь.  Главным  его  оружием  было  священное
писание. Он заклеил все стены и окна страницами Библии. На это у него ушло
семьдесят Библий. Повсюду висели кресты, он старался не выходить на улицу,
если на кресте, усеянном осколками зеркала, который висел у него  на  шее,
не отражался солнечный свет. Боль в спине усиливалась, встреча в  кабинете
Торна оказалась неудачной. Теперь Тассоне ходил  за  послом  по  пятам,  и
отчаяние его росло. Сегодня он  с  утра  наблюдал  за  Торном,  который  с
группой высокопоставленных чиновников передавал  в  дар  обществу  будущий
жилой дом в бедном районе Челси.


     - ...Я счастлив начать осуществление именно этого проекта... - громко
говорил Торн, превозмогая шум ветра и обращаясь к  толпе,  наблюдавшей  за
ним, - ...так как это представляет волю самого общества  улучшить  уровень
жизни.
     При этих словах он  копнул  лопатой  землю.  Ансамбль  аккордеонистов
заиграл польку, и Торн направился к железному забору пожать руки зрителям,
просовывающим их через решетку. Он старался пожать каждую протянутую  руку
и пару раз даже пригнулся к забору, чтобы его поцеловали  тянущиеся  губы.
Неожиданно Торн застыл: чьи-то руки с необычной  силой  притянули  его  за
отвороты пиджака к самому забору.
     - Завтра, - тяжело задышал Тассоне прямо в лицо перепуганному  послу.
- В час дня, в Кью Гарденс...
     - Отпустите меня! - задохнулся Торн.
     - Пять минут, и вы больше никогда меня не увидите.
     - Уберите свои руки...
     - Ваша жена в опасности. Она умрет, если вы не придете.
     Торн отпрянул, и священник так же неожиданно исчез.
     Торн долго размышлял, как ему поступить. Он мог бы послать на встречу
полицейских,  но  его  беспокоило  обвинение,  которое  он  должен   будет
предъявить.  Священника  начнут  допрашивать,   дело   станет   достоянием
общественности. Нет, это не выход. По крайней мере, не сейчас. Торн  никак
не мог понять, о чем хочет рассказать ему священник. Он говорил  что-то  о
рождении ребенка: страшное совпадение  заключалось  как  раз  в  том,  что
именно в этом вопросе Торн был  вынужден  прятать  свою  тайну.  Возможно,
вместо полиции сложно будет послать  на  встречу  какого-нибудь  человека,
который либо заплатит священнику, либо запугает его так, чтобы тот  исчез.
Но и в этом случае придется кого-то впутывать.
     Он вспомнил о Дженнингсе,  фотографе,  и  почувствовал  непреодолимое
желание позвонить ему и сообщить, что нашелся человек, которого тот  ищет.
Но этот вариант тоже не пойдет. Нет ничего более опасного,  чем  впутывать
представителя прессы. И все же ему хотелось, чтобы  с  ним  был  еще  хоть
кто-нибудь, с кем можно было бы поделиться. Он был по-настоящему  напуган,
боялся того, ЧТО мог рассказать ему священник.
     На следующее утро Торн взял свою машину, объявив Гортону,  что  хочет
некоторое  время  побыть  один,  и  все  утро  провел  за  рулем,  избегая
появляться  в  офисе.  Ему  пришло  в  голову,   что   он   может   просто
проигнорировать требование священника, и такой отказ,  возможно,  заставит
священник потерять к нему интерес и исчезнуть. Но и это  не  удовлетворило
его, так как  Торн  сам  искал  встречи.  Он  должен  встретиться  с  этим
человеком лицом к лицу и выслушать все, что тот скажет. Священник  сказал,
что Катерина в опасности и умрет, если Торн не придет. Катерина  не  могла
быть в опасности, но Торна очень беспокоило, что и она теперь стала  одной
из центральных фигур в воспаленном мозгу ненормального человека.
     Торн приехал в двенадцать тридцать, припарковал машину за углом  и  с
напряжением принялся ждать.
     Ровно в час Торн внутренне собрался и медленно пошел в парк. Он надел
плащ и темные очки, чтобы его не узнали, но попытка изменить внешность еще
более  усиливала  его  возбуждение.  Торн  стал  взглядом  искать   фигуру
священника. Тассоне в одиночестве сидел на скамейке спиной  к  нему.  Торн
легко мог уйти и остаться незамеченным, но вместо этого двинулся вперед  и
подошел к священнику.
     Тассоне  вздрогнул  от  неожиданного  появления   Торна.   Лицо   его
напряглось и покрылось испариной, как  будто  он  страдал  от  невыносимой
боли. Долгое время они молчали.
     - Мне надо было прийти сюда с полицией, - коротко бросил Торн.
     - Они вам не помогут.
     - Говорите. Что вы хотели мне сообщить?
     Тассоне заморгал, руки у него  затряслись.  Он  был  весь  во  власти
сильнейшего напряжения, одновременно борясь с болью.
     - ...Когда еврей в Сион придет... - прошептал он.
     - Что?
     - Когда еврей в Сион придет. И небеса пошлют комету.  И  Рим  познает
свой восход. Мы больше... не увидим света.
     Сердце у Торна оборвалось. Этот человек определенно  сумасшедший!  Он
читал стихи, лицо его было неподвижным, как в трансе, а  голос  постепенно
повышался.
     - Из вечного моря зверь тот восстанет. И войско придет, чтобы  биться
до смерти. Убьет брата брат, и свой  меч  не  оставит.  Пока  не  умолкнет
последнее сердце!
     Торн наблюдал за священником, а тот в  экстазе  с  трудом  выдавливал
слово за словом.
     - Книга Откровений предсказала все это! - крикнул он наконец.
     - Я здесь не для того, чтобы  выслушивать  религиозные  проповеди,  -
сухо сказал Торн.
     - Только через человека, находящегося полностью в его власти,  сможет
Сатана повести свое последнее и самое страшное наступление.  Евангелие  от
Даниила, Евангелие от Луки...
     - Вы сказали, что моя жена в опасности.
     - Езжайте в город Меггидо, - с натугой произнес Тассоне. -  В  старом
городе Джезриль вы найдете  старика  Бугенгагена.  Только  он  один  может
рассказать, как должен умереть ребенок Сатаны.
     - Видите ли...
     - Тот, кого не спасет Агнец, будет разорван Зверем!
     - Прекратите!!!
     Тассоне  замолчал,  обмяк  и  дрожащей  рукой   стер   пот,   обильно
выступивший у него на лбу.
     - Я пришел сюда, - тихо сказал Торн, - потому что вы сказали, что моя
жена в опасности.
     - У меня было видение, мистер Торн.
     - Вы сказали, что моя жена...
     - Она беременна!
     Торн замолчал и отступил.
     - Вы ошибаетесь.
     - Нет. Она на самом деле беременна.
     - Это не так.
     - ОН не даст этому ребенку родиться. ОН убьет его, пока  тот  спит  в
утробе.
     Священник застонал от боли.
     - О чем вы говорите? - спросил Торн. Ему было трудно дышать.
     - Ваш сын, мистер  Торн!  Это  СЫН  САТАНЫ!  Он  убьет  неродившегося
ребенка, а потом убьет и  вашу  жену!  А  когда  убедится,  что  все  ваше
богатство переходит к нему, тогда, мистер Торн, он убьет и ВАС!
     - Довольно!
     - Обладая вашим  богатством  и  властью,  он  создаст  свое  страшное
царство здесь, на Земле, получая приказы непосредственно от Сатаны.
     - Вы сумасшедший, - прохрипел Торн.
     - Он ДОЛЖЕН умереть, мистер Торн!
     Священник задохнулся, и слезы покатились из его глаз.
     - Пожалуйста, мистер Торн...
     - Вы просили пять минут...
     - Езжайте в город Меггидо, - умолял Тассоне. -  Найдите  Бугенгагена,
пока не поздно!
     Торн покачал головой, указав дрожащим пальцем на священника.
     - Я вас выслушал, - сказал он с ноткой  предупреждения  в  голосе,  -
теперь я хочу, чтобы вы выслушали меня. Если я еще когда-нибудь вас увижу,
вы будете арестованы.
     Резко повернувшись, Торн зашагал прочь.  Тассоне  крикнул  ему  вслед
сквозь слезы:
     - Встретимся в  аду,  мистер  Торн!  Мы  там  вместе  будем  отбывать
наказание!
     Через несколько секунд Торн скрылся,  а  Тассоне  остался  один.  Все
кончено, он проиграл.
     Медленно поднявшись, священник оглядел опустевший парк. Вокруг стояла
зловещая тишина. И тут Тассоне услышал какой-то звук. Звук несся откуда-то
издали, будто рождаясь в его собственном  мозгу,  и  постепенно  нарастал,
пока не заполнил собой все вокруг. Это был звук "ОХМ!". И  когда  он  стал
громким до боли, Тассоне схватился руками за распятие и в  страхе  оглядел
парк. Тучи на небе  сгущались,  поднялся  ветерок,  постепенно  набирающий
силу, и кроны деревьев грозно задвигались.
     Зажав крест в обеих руках, Тассоне пошел вперед, отыскивая безопасное
местечко на улице. Но ветер неожиданно усилился, бумаги и  прочий  уличный
мусор завертелись у его ног, священник пошатнулся и чуть не задохнулся  от
порыва ветра, кинувшегося ему в лицо. На другой стороне улицы  он  заметил
церковь, но ветер с ураганной силой набросился на него. Звук "ОХМ!" звенел
теперь у него в ушах, смешиваясь со стоном усиливающегося  ветра.  Тассоне
пробирался вперед. Туча пыли не позволяла ему  разглядеть  дорогу.  Он  не
увидел, как перед ним остановился грузовик, не услышал скрип огромных  шин
в нескольких дюймах от себя. Автомобиль рванулся в сторону  автостоянки  и
резко замер. Раздался звук битого стекла.
     Ветер неожиданно  стих,  и  люди,  крича,  побежали  мимо  Тассоне  к
разбитому грузовику. Тело шофера бессильно привалилось к  баранке,  стекло
было забрызгано кровью. Тассоне стоял посередине улицы и плакал от страха.
В небе  прогремел  гром;  вспышка  молнии  осветила  церковь,  и  Тассоне,
повернувшись, снова побежал в парк. Рыдая от  ужаса,  он  поскользнулся  и
упал в грязь. В тот момент, когда Тассоне пытался подняться на ноги, яркая
молния сверкнула рядом и превратила ближайшую скамейку в  пылающие  щепки.
Повернувшись, он пробрался через кустарник и вышел на улицу.
     Всхлипывая и пошатываясь, маленький священник двинулся вперед, смотря
прямо в грозное небо. Дождь пошел сильнее, обжигая его лицо, город впереди
расплывался в сплошном потоке  прозрачной  воды.  По  всему  Лондону  люди
разбегались в поисках убежища, закрывали окна, и через шесть кварталов  от
парка учительница никак не могла  справиться  со  старомодным  шестом  для
закрывания фрамуг, а ее маленькие ученики наблюдали за ней. Она никогда не
слышала о священнике Тассоне и не знала, что судьба свяжет ее с ним.  А  в
это время по скользким и мокрым улицам Тассоне неотвратимо  приближался  к
зданию  школы.  Задыхаясь,  он  брел  по  узеньким  переулкам,  бежал  без
определенной цели, чувствуя на  себе  неотступный  гнев.  Силы  у  Тассоне
иссякали, сердце отчаянно колотилось. Он обошел угол здания и  остановился
передохнуть, раскрыв рот и жадно глотая воздух. Маленький священник  и  не
думал бросить взгляд наверх, где в этот миг  неожиданно  произошло  легкое
движение. На высоте третьего этажа прямо у него над головой железный  шест
для  закрывания  оконных  фрамуг  выскользнул  из  рук   женщины,   тщетно
пытавшейся удержать его, и ринулся вниз. Его наконечник рассекал воздух  с
точностью копья, которое метнули с небес на землю.
     Шест  пробил  голову  священника,  прошел  сквозь  все  его  тело   и
пригвоздил человека к земле.
     И в этот момент дождь неожиданно прекратился. Из окна третьего  этажа
школы выглянула учительница и закричала. С другой стороны парка люди несли
мертвого шофера разбитого грузовика, на лбу которого отпечатался  кровавый
след от руля.
     Тучи рассеялись, и  солнечные  лучи  коснулись  земли.  Стайка  детей
собралась вокруг священника, висящего на шесте. Капли воды стекали по  его
шляпе, по лицу, на котором застыло выражение  крайнего  удивления.  Рот  у
того, кого звали Тассоне, был открыт. Рядом прожужжал слепень и сел на его
раскрытые губы.


     На следующее утро из ящика у входных ворот в  Пирфорде  Гортон  вынул
газеты и принес их в комнату, где в это время завтракали Торн и  Катерина.
Уходя, Гортон заметил, что лицо у миссис Торн было усталым и  напряженным.
Она выглядела так уже несколько недель, и он полагал, что это связано с ее
посещением врача. Сначала он думал, что у нее какая-то  телесная  болезнь,
но потом в вестибюле больницы на табличке  прочел,  что  ее  врач,  мистер
Гриер, специалист по психиатрии. Сам Гортон никогда не испытывал  нужды  в
психиатре и не знал людей, которые обращались бы к ним. Он всегда  считал,
что психиатры существуют только для того, чтобы сводить людей с ума. Когда
в газетах писалось о людях, совершавших какие-нибудь зверства, обычно  тут
же сообщалось, что они обращались к психиатру. Причина и следствие  вполне
очевидны. Теперь, наблюдая за миссис Торн, он видел  только  подтверждение
своей теории. Какой бы жизнерадостной ни казалась  Катерина  по  дороге  в
Лондон, на обратном пути она всегда молчала и выглядела крайне плохо.
     С тех пор, как начались  эти  визиты,  настроение  ее  ухудшилось,  и
теперь она пребывала  в  постоянном  напряжении.  Отношение  ее  к  слугам
выражалось в резких приказах, а в отношениях с ребенком  было  все,  кроме
материнских чувств. Самое ужасное заключалось в том,  что  ребенок  теперь
сам искал с ней контакта. Долгие недели, когда она  пыталась  вернуть  его
любовь, не прошли даром. Но теперь, когда Дэмьен искал мать, ее  нигде  не
было.
     Для самой  Катерины  психотерапия  казалась  пугающей:  под  внешними
страхами она обнаружила бездонную пропасть волнений  и  отчаяния.  Она  не
понимала, кто же она такая на самом деле. Она помнила,  кем  была  РАНЬШЕ,
помнила свои желания, но теперь все прошло,  и  она  не  видела  для  себя
будущего. Каждый пустяк приводил ее в состояние страха:  звонок  телефона,
звук срабатывающего таймера на плите, свисток чайника... Все вокруг  будто
требовало внимания. Она находилась в таком состоянии, что общаться  с  ней
стало почти невозможно, а в этот день было особенно трудно, потому что она
обнаружила нечто, требующее немедленных действий. Необходим бью  серьезный
разговор с мужем, на который она все не решалась, а теперь, помимо  всего,
сюда вмешивался ребенок. Он начал липнуть к ней по утрам, пытаясь привлечь
ее внимание. Сегодня Дэмьен  с  шумом  и  грохотом  катался  на  педальном
автомобильчике по паркету, постоянно натыкаясь на ее стул и вопя во  время
игры на манер паровозного гудка.
     - Миссис Бэйлок!!! - закричала Катерина.
     Торн, сидящий напротив жены и приготовившийся развернуть газету,  был
поражен яростными нотками в ее голосе.
     - Что-нибудь случилось? - спросил он.
     - Это все Дэмьен. Я не выношу такого шума!
     - По-моему, не так уж и громко.
     - Миссис Бэйлок! - снова крикнула она.
     В дверях показалась грузная женщина.
     - Мэм?
     - Уберите его отсюда, - скомандовала Катерина.
     - Но он же только играет, - воспротивился Торн.
     - Я сказала, уберите его отсюда!
     - Да, мэм, - ответила миссис Бэйлок.
     Она взяла Дэмьена за руку и вывела из комнаты. Ребенок  посмотрел  на
мать, в глазах его застыла обида. Торн заметил это и с досадой  повернулся
к Катерине. Она продолжала есть, избегая его взгляда.
     - Почему мы решили иметь ребенка, Катерина?
     - Наш образ жизни... - ответила она.
     - ...Что?
     - А как бы мы могли без ребенка, Джереми? Ты разве  слышал,  чтобы  в
прекрасной семье не было прекрасного ребенка?
     Торн, пораженный ее словами, не ответил.
     - Катерина...
     - Это ведь верно, да? Мы просто не  думали,  что  значит  воспитывать
ребенка. Мы просто  вычисляли,  как  будут  выглядеть  наши  фотографии  в
газетах.
     Торн удивленно посмотрел на нее, она спокойно выдержала этот взгляд.
     - Верно? - спросила она.
     - Об этом с тобой врач говорил?
     - Да.
     - Тогда и мне надо будет с ним побеседовать.
     - Да, он тоже хотел с тобой встретиться.
     Она говорила открыто и холодно. И Торн вдруг испугался того, что  она
может ему сейчас сказать.
     - О чем же он мне расскажет? - спросил он.
     - У нас есть проблема, Джереми, - сказала она.
     - ...Да?
     - Я больше не хочу иметь детей. Никогда.
     Торн внимательно смотрел на нее.
     - Хорошо?
     - Если ты этого так хочешь... - ответил он.
     - Тогда ты дашь согласие на аборт.
     Торн застыл. Он был поражен.
     - Я беременна, Джереми. Я узнала об этом вчера утром.
     Наступила тишина. У Торна закружилась голова.
     - Ты меня слышишь? - спросила Катерина.
     - Как это могло случиться? - прошептал Торн.
     - Спираль. Она иногда не помогает.
     - Ты беременна?
     - Недавно.
     Торн побледнел. Он уставился на стол, руки у него затряслись.
     - Ты кому-нибудь говорила об этом?
     - Только доктору Гриеру.
     - Ты уверена?
     - В том, что я не хочу больше иметь детей?
     - Что ты беременна...
     - Да.
     Зазвонил телефон, и Торн автоматически снял трубку.
     - Да? - Он замолчал,  не  узнавая  голоса.  -  Да,  это  я.  -  Потом
удивленно посмотрел на Катерину. - Что? Кто говорит? Алло, алло!
     В трубке послышались короткие гудки. Торн  не  шевелился,  глаза  его
наполнились тревогой.
     - Что там? - спросила Катерина.
     - Насчет газет...
     - И что же насчет газет?
     - Кто-то сейчас позвонил... и сказал "прочитайте газеты".
     Он посмотрел на сложенную газету, медленно открыл ее и сжался, увидев
фотографию на первой странице.
     - Что там? - спросила Катерина. - Что случилось? - Она взяла газету у
него из рук и обратила внимание на фотографию. Это был снимок  священника,
пронзенного оконным шестом. Заголовок под ним гласил: "В смерти священника
повинен лишь случай".
     Катерина посмотрела на мужа и увидела, что он дрожит. Она в  смущении
взяла его за руку. Рука была ледяная.
     - Джерри...
     Торн медленно поднялся.
     - Ты знал его? - спросила Катерина.
     Но он не ответил. Катерина снова взглянула  на  фотографию  и,  читая
статью о происшествии, услышала, как завелась и отъехала  от  дома  машина
Торна. В статье было сказано:
     "Для миссис Джеймс Акрюиан,  учительницы  третьего  класса  в  Бишопс
Индастриал Скул, день нача