ть интервью? Вы? Мейсон.
   - Я был бы счастлив, Джек, но, боюсь, что у нас  всяк  сверчок  знает
свой шесток. Я ведь занимаюсь чистой политикой, к сожалению.
   Вздохнув, Мейсон согласился. Тут уж ничего не попишешь, придется идти
на издержки.
   - Человек-то будет хоть приличный? Терпеть не могу, когда  журналисты
переворачивают все с ног на голову.
   - Ну, только  не  в  моей  газете.  -  В  голосе  Ричарда  прозвучала
откровенная обида.
   Когда они распрощались, Мейсон вдруг засомневался,  правильно  ли  он
сделал, напросившись на встречу с Джеффрисом.

Глава 11

   Развернув газету, Мейсон застонал. Интервью с ним излагалось во  всех
мыслимых и немыслимых  подробностях,  занимая  целиком  первую  страницу
газеты. Сюда же была влеплена  и  фотография,  где  Мейсон  стоит  возле
компьютера с фужером в руке.
   Вчитываясь в  публикацию,  Мейсон  ругался  на  чем  свет  стоит.  Он
припомнил все соответствующие подобному событию словосочетания. Нет, эта
чертова баба ни слова не переврала, когда цитировала Мейсона, но то, как
она расставила акценты, привело  его  в  бешенство.  В  интервью  Мейсон
обронил фразу, будто семейство Торнов заражено вирусом зла. Журналистка,
прицепившись к этой фразе, вставляла ее где надо  и  не  надо.  Но  хуже
всего  было  то,  что  эта  оторва  сообщила  номер  отеля,  в   котором
остановился Мейсон. Тот еще и газету не успел дочитать,  а  телефон  уже
надрывался без умолку.
   К вечеру Джек уже не на шутку  опасался,  что  запустит  аппаратом  в
стену. Разумеется, среди этих звонков мог оказаться и невероятно важный.
Но мысль о том, что отныне вся страна знает, где он - Мейсон -  обитает,
что  ему  может  названивать  первый  попавшийся  шарлатан,   страждущий
поживиться за чужой счет, выводила писателя из  себя.  И  тем  не  менее
Мейсон, как заведенный, отвечал на все эти звонки, ведь они могли помочь
ему в работе над рукописью.
   К концу третьего дня Мейсон  почувствовал,  что  находится  на  грани
срыва. Его уже начала колотить нервная дрожь, когда он в  очередной  раз
выслушивал  психов,  объявлявших  себя  либо  "Вавилонскими  блудницами,
возлюбившими зверя", либо "цыганами, видевшими Второе пришествие",  либо
другими "очевидцами".  Служащие  отеля  начали  мало-помалу  заводиться,
потому что теперь к Мейсону валом валили бесконечные визитеры.
   Писатель уже укладывал свои пожитки, собираясь в другой отель,  когда
телефон зазвонил снова. На сей раз это оказался администратор снизу.
   - Сэр, к вам джентльмен.
   - И кто же на этот раз?
   - Говорит, что он дворецкий в Пирфордском поместье.
   Мейсон насторожился: Пирфорд в интервью не упоминался. Может статься,
что этот "дворецкий" и не шарлатан. Глядишь, попалась крупная рыбешка.
   Джек велел пропустить его.
   Через пару минут в дверь постучали. Перед Мейсоном возник старик, тут
же  напомнивший  писателю  манекен,  каковые  обыкновенно  демонстрируют
образцы швейного искусства времен давно минувших. Этот возвращал Мейсона
в эпоху королевы Виктории. Однако, похоже, сей ходячий реквизит  хоть  и
извлекли с какого-то чердака, да так и не успели как следует вытрясти.
   Мейсон посторонился,  пропуская  старикашку.  Тот  скрипучим  голосом
представился. Его зовут Джордж. Просто Джордж.
   - Спасибо, что  побеспокоились,  Джордж,  -  поблагодарил  Мейсон.  -
Однако, простите за бестактность, я вынужден просить вас предъявить хоть
какой-нибудь документ. Понимаете, сюда шляется столько шарлатанов...
   Порывшись в кармане, старик вытащил из него фотографию. На снимке был
сам Джордж - двадцатью годами моложе. Он стоял позади Дэмьена  Торна.  А
то, что это был Торн, Мейсон ни капельки не сомневался.
   - Сфотографировано восемнадцать лет назад, сэр, - пробормотал старик.
- Операторы снимали тогда фильм о Пирфорде. А это Кейт Рейнолдс, знаете?
   - Кейт Рейнолдс? - встрепенулся Мейсон.
   - Ну да, она самая.
   Мейсон боялся поверить собственным ушам. Похоже, клюнуло!  Он  жестом
пригласил  Джорджа  сесть,  но  тот  лишь  подошел  к  окну,  напряженно
вглядываясь в даль.
   - С вами все в порядке? - забеспокоился Мейсон.
   Джордж кивнул, повернувшись лицом к Мейсону.
   - Сэр, я приехал к вам по двум причинам, -  глухим  голосом  произнес
он. - Во-первых, чтобы предупредить, и, во-вторых, чтобы исповедаться.
   Мейсон прищурился, заметив, что старик не сводит  жадного  взгляда  с
приоткрытого   бара.   Наверное,   он    с    удовольствием    пропустит
стаканчик-другой шотландского виски, - решил писатель и, плеснув в бокал
спиртное, с интересом наблюдал, как Джордж торопливо отхлебывает крепкий
напиток.
   - Я не алкоголик, сэр,  -  смущенно  начал  оправдываться  Джордж.  -
Просто спиртное меня подкрепляет. Сердцу требуется какой-то  стимулятор,
иначе оно не выдержало бы.
   На его лице появилось некое подобие улыбки, превратившееся  в  жалкую
гримасу, когда Джордж опустился на стул, сцепив дрожащие пальцы.
   - Вы человек верующий, мистер Мейсон? - внезапно осведомился он.
   "О Господи, опять..." - внутренне сжался Мейсон. Он не вынесет больше
подобной чуши, хватит, баста.
   - Послушайте, давайте трезво смотреть на вещи, Джордж... - начал было
Мейсон. Но старик лишь махнул рукой.
   - Вы просто выслушайте меня, и  все.  Может,  оно  и  лучше,  что  вы
человек не религиозный. Так, наверное, легче все воспринимать.  -  И  он
вытащил из кармана записную книжку. - Здесь  есть  все.  Я  записал  это
специально для вас.
   Мейсон с трудом подавил зевок.  Ладно,  придется  ему  выслушать  эту
мумию, а потом он сразу же двинет в другой отель. Он по горло  сыт  этим
маразмом.
   - Я вовсе не надеюсь, что вы поверите, - заволновался  Джордж,  будто
читая его мысли. - Но вы, конечно, помните, о чем  говорится  в  Библии:
после Армагеддона - Тысячелетие мира.
   - Да, да, - устало обронил Мейсон.
   - Но никаким миром пока и не пахнет, не так ли? Мейсон кивнул.
   -  Здесь,  в  записной  книжке,  я  объясняю,  почему  до  мира   еще
далековато. Следует прочесть кое-какие странички  в  "Откровении  Иоанна
Богослова",  20-я,  стих  3.  А  потом  пробегите  и  мои  заметки,   вы
почувствуете связь.
   Приподняв руку, старик еле слышно прошелестел губами:
   "Когда же окончится тысяча лет, сатана будет  освобожден  из  темницы
своей и выйдет обольщать народы, находящиеся  на  четырех  углах  земли,
Гога и Магога, и собирать их на брань. Число их, как песок морской".
   Мейсон сидел, склонив голову, - Джордж,  вы  говорили,  будто  хотите
предупредить меня о чем-то...
   - Ну да, мистер Мейсон. Забудьте о Торнах. Сами  знаете,  как  там  у
Шекспира.
   - Понятно. Есть многое  на  свете,  друг  Горацио...  Вы  это  хотели
сказать?
   - Именно. Шекспир понимал, что к чему. И я прошу вас, оставьте Торнов
в покое, не то сгинете.
   - Ну, хорошо. Это предупреждение. А где  же  ваша  исповедь?  -  едва
сдерживаясь от негодования, проговорил Мейсон.
   - Благодарю вас, сэр. - Старик поднялся на ноги,  с  признательностью
глядя на Мейсона. - Я ведь в  каком-то  смысле  хочу  вас  использовать.
Понимаете, я уже пытался помолиться Иисусу. Он, знаете ли,  являлся  мне
во сне. Но я не смог. Как только начинаю произносить слова молитвы, меня
охватывает дрожь. Я заикаюсь. И слова  буквально  застревают  у  меня  в
горле. Я и в церковь пытался войти, но уже на пороге  потерял  сознание.
Не могу ступать на священную землю вот из-за этого клейма.
   Старик протянул  палец,  и  Мейсон  различил  на  нем  три  крошечных
завитка.
   - Знак зверя, мистер Мейсон. Я обо всем вам написал. У Мейсона  вдруг
свело от напряжения шею.
   - Вы закончили? - ледяным голосом спросил он.
   - Да, Я сказал даже больше, чем надеялся. Когда-то мне пообещали, что
душа моя будет во веки веков проклята, и боюсь,  что  так  оно  и  есть.
Однако, предупредив вас и исповедавшись, я все-таки  надеюсь,  что  хоть
отчасти искупил свой страшный грех.
   Старик направился к двери.
   - А вот теперь я уже покойник, - еле слышно произнес он.  -  От  него
нет секретов. Надеюсь только, что покаялся вовремя.
   Мейсон пошел провожать дворецкого. Распахнув перед Джорджем дверь, он
протянул старику руку для пожатия. И  тут  же  вздрогнул,  почувствовав,
каким могильным холодом повеяло от  ладони  Джорджа.  Это  действительно
была рука покойника, холодная, странно липкая  и,  казалось,  совершенно
бескровная. Взглянув в лицо  старику,  Мейсон  невольно  отшатнулся:  на
обтянутом пергаментной кожей черепе застыли невидящие глаза мертвеца.
   - Вот вы сказали, что не больно-то верите в  Бога,  -  с  неожиданным
жаром вдруг затараторил Джордж. - Но я все-таки  буду  вам  признателен,
если вы помолитесь о моей душе. Вреда ведь вам это не причинит,  а  мне,
возможно, облегчит участь. Вы помолитесь?
   - Да, - к своему удивлению, с ходу согласился Мейсон.
   Джордж сжал его руку и пошел прочь.
   - Да, вот что, - спохватился  вдруг  Мейсон.  -  Вам  не  приходилось
слышать про Анну Бромптон? Старик отрицательно покачал головой.
   - Она работает у меня. Куда она только запропастилась?..
   Старик криво усмехнулся:
   - Ну, естественно, и вы исчезнете. Никто не  выживает.  -  Нетвердыми
шагами он двинулся вдоль коридора. - Спасибо  за  виски.  Возможно,  оно
поможет мне добраться до дома.
   Мейсон видел, как старик добрел до лестницы. Писатель подошел к  окну
и выглянул на улицу. Через какое-то мгновенье старик появился на пороге.
Он кутался в пальто и горбился, как будто его сбивал с  ног  ураган.  Но
деревья стояли неподвидано. И тем не менее старик  действительно  словно
угодил в эпицентр урагана, фалды пальто яростно били его по ногам, когда
Джордж ковылял по улице. Вот он добрался до угла  и,  свернув  за  него,
скрылся из виду. "Навсегда", - почему-то подумал Мейсон.
   Почти час ушел у Джорджа на то, чтобы поймать такси до Пирфорда.
   Возвращаясь обратно, он думал  о  Мейсоне.  За  вежливостью  писателя
скрывались сомнение и недоверие. Мейсон ему не поверил,  это  ясно,  как
день, но по крайней мере Джордж сделал попытку исповедаться, а  большего
ему не дано. Да и отель такой чудесный! Чистый, уютный. Ему бы  хотелось
умереть в таком месте, а не  в  Пирфорде,  где  его  непогребенное  тело
сожрут черви. Старик вздрогнул, съежившись и теснее запахивая пальто.
   Чем ближе старый дворецкий подъезжал к поместью, тем большую слабость
он ощущал во всем  теле.  Здесь,  в  этом  зверинце,  его  душу  держали
взаперти. И если тело  Джорджа  покидало  сию  землю  обетованную,  душа
оставалась заложницей до его возвращения. Подумать только, всю жизнь эта
мысль утешала его. А теперь...
   Было уже темно, когда  машина  подъехала  к  поместью.  Выбираясь  из
такси, Джордж протянул водителю кошелек с деньгами.
   - Возьмите, мне он больше не понадобится, - тихо промолвил старик.
   Удивленный водитель забормотал  слова  благодарности  и,  неторопливо
развернувшись, помчался обратно в город.
   В зеркальце заднего вида таксист успел заметить, как старик бредет по
дорожке к дому. "Рак", - подумал водитель  Старик  словно  распространял
вокруг себя какой-то гибельный смрад. Взглянув на деньги, таксист сделал
то, чего не позволил бы себе при других обстоятельствах:  размахнувшись,
он зашвырнул кошелек подальше в темноту. А потом до отказа выжал  педаль
газа.

***

   Каждый шаг давался ему с трудом. Джордж чувствовал,  как  его  сердце
бешено  колотится,  готовое  вот-вот  выскочить  из  груди.  Впереди  за
поворотом он увидел выступающий в темноте силуэт особняка. Ни одно  окно
не светилось. Дэмьен, наверное, в часовне. Это его время, его час, когда
он молился, восстанавливая силы. Джордж медленно  повернулся  в  сторону
холма, вглядываясь сквозь деревья  в  белые  стены  церковки,  отчетливо
выделявшиеся на фоне черного неба.
   - Пожалуйста, Боже, - попытался было произнести старик,  но  к  горлу
подкатила желчь, и на слове "Боже" Джорджа стошнило кровью.
   Тут же при мысли о  вечности  его  охватил  панический,  парализующий
ужас. Вот оно, приближение смерти. В памяти внезапно всплыли  услышанные
еще в детстве жуткие, леденящие душу рассказы  о  преисподней  и  вечном
адском пламени, о  кошмарных  чудовищах,  поджаривающих  на  сковородках
корчащиеся  тела  мучеников.  Да,  в  свое  время  Джордж   с   усмешкой
отмахивался от всей этой чепухи, теперь же она неизбежно превращалась  в
его собственное будущее, которое уже не за  горами...  А  подтверждением
тому служили сгустки выплюнутой крови, темневшие на траве.
   Старик внезапно перестал чувствовать левую руку Никакой боли,  ничего
- просто омертвевшая конечность. Он попробовал  согнуть  пальцы,  но  не
смог даже пошевелить  ими  Боль  была  бы  желанней,  чем  эта  пугающая
бесчувственность.
   Перед глазами стоял какой-то туман. Джордж двигался почти  на  ощупь,
спотыкаясь и наталкиваясь на  кусты  и  деревья,  ветки  которых  больно
хлестали старика по  лицу.  Он  поранил  ногу  о  камень  и,  всхлипнув,
остановился, не замечая Дэмьена, чей  силуэт  нечетко  вырисовывался  на
фоне деревьев чуть поодаль. Но в  тот  же  миг  Джордж  услышал  злобное
рычание. Он понял, что не один здесь.
   Старик силился разглядеть что-то в кустах.  Он  двигался  на  звук  и
наконец очутился лицом к  лицу  с  Дэмьеном.  Тот  улыбался  в  темноте.
Собака, застывшая у ног юноши, напряглась, готовая к прыжку.
   Джордж поднес руку к глазам, словно это могло помочь  ему  разглядеть
хозяина. При этом резком  движении  животное  угрожающе  оскалило  зубы,
приподняв морду. Джордж прекрасно знал, что зверю ничего не стоит в один
прыжок преодолеть расстояние, разделявшее их, и вцепиться ему в глотку.
   - Видишь, животяге не терпится разделаться с тобой сейчас же, на этом
самом месте, где  ты  подсобил  ему  родиться.  Неплохая  благодарность,
старик, - ухмыльнулся Дэмьен.
   Джордж открыл было рот, чтобы ответить, но что он мог сказать в  свое
оправдание?
   - Итак,  -  вкрадчиво  продолжал  юноша,  -  ты  еще  надеешься,  что
Назаретянин спасет твою душу?
   - Прости меня, - едва слышно пролепетал старый слуга.  -  Пожалуйста,
прости.
   - Простить тебя?! - Улыбка исчезла  с  лица  Дэмьена.  Юношу  охватил
гнев, необузданный и страшный. - Простить? Мой отец никогда  не  прощал.
Не прощаю и я. Ты обратился не по адресу.
   Саркастическая усмешка снова тронула губы Дэмьена.
   - Странно получается. Ты принес мне от отца весть, будто тысяча лет -
всего лишь день, ты же теперь отворачиваешься от меня, от моего  отца  и
отца моего отца. И ты еще смеешь молить о прощении?
   Юноша отступил, указывая на церковь.
   - Вот твоя дорога. Пройти каких-нибудь ярдов десять.  Дерзай,  старик
Давай шагай навстречу своему Господу - если сумеешь.
   Рыдание сотрясало тело старика, изо рта снова потекла струйка  крови,
когда Джордж, опустив заплаканные глаза, двинулся мимо Дэмьена в сторону
церквушки.
   Собака зарычала, и Джордж подумал было, что она все-таки  кинется  на
него, но животное просто кралось за ним по пятам,  и  старик  чувствовал
зловоние, исходившее от пса.
   - А тебе  не  кажется,  что  ты  немного  опоздал?  -  неслись  вслед
насмешливые выкрики Дэмьена. - Уж не надеешься ли ты получить  отпущение
грехов в свой последний  час,  а?  Ведь  ты  же  прекрасно  знаешь,  что
Назаретянина так просто не надуешь. В конце концов Он знает  тебя  лучше
кого бы то ни было. Уж Его-то на мякине не проведешь!  Он-то  быстренько
разберется, что к чему. И yoi тобой движет страх, а вовсе  не  любовь  к
Нему. С Ним эти штучки не пройдут, Джордж. Нет, не  пройдут.  Этого  Ему
мало.
   Медленно, едва переставляя ноги, старик дотащился до церковных  ворот
и, поколебавшись, направился ко входу в  церковь.  Распахнув  дверь,  он
замер на пороге и внезапно обернулся. Дэмьен с собакой не решались войти
в ворота. Так они и стояли, не пытаясь следовать за стариком  дальше.  И
юноша, и животное хранили гробовое молчание. Пес от кончика  носа  и  до
хвоста дрожал, прижав уши. Лишь  изредка  слабое,  еле  слышное  рычание
доносилось из его глотки.  Дэмьен  же  застыл,  как  изваяние,  приковав
взгляд к старику, и тому на какое-то мгновенье вдруг показалось,  что  в
глазах юноши мелькнуло сочувствие и, может быть, даже сожаление.  Джордж
внезапно вспомнил, как однажды Дэмьен заявил ему,  что  не  сам  выбирал
свою судьбу, И тут в измученной душе старика шевельнулось сострадание  к
этому молодому человеку, чувство истинно христианское. И тогда произошло
нечто такое, от чего по впалым,  морщинистым  щекам  ручьями  покатились
слезы: в левой руке Джордж ощутил покалывание, затем ее свела  судорога.
Значит, кровь опять побежала по руке.
   Казалось, минула целая вечность, пока старик  достиг  алтаря.  Зрение
его прояснилось, и он уже больше не  спотыкался.  Сердце  выпрыгивало  у
него из груди, и поначалу это испугало Джорджа, но зато кровь  перестала
течь изо рта, да и тошнота отступила.
   Старик застыл перед  алтарем.  Запрокинув  голову,  он  уставился  на
распятие и не переставал удивляться, как это Бухеру хватило сил  поднять
крест. Фигура Христа была крепко привязана к балке, и,  казалось,  будто
Иисус пристально смотрит на Джорджа, успокаивая и сострадая ему, готовый
принять его душу.
   Лестница почти упиралась в балку, и последняя ее  ступенька  была  на
одном уровне с  головой  Христа.  Джордж  ухватился  за  перекладину  и,
взглянув наверх, пробормотал:
   - Прости мне, Господи, мой великий грех...
   Визг и хохот за спиной заставили  старика  резко  обернуться.  Дэмьен
по-прежнему стоял  возле  церковных  ворот,  и  от  его  взгляда  Джордж
задрожал, как осиновый лист. Молнией промелькнула мысль о  стервятниках,
терзающих его плоть, шакалах и  гиенах,  ожидающих  его  смерти.  Дэмьен
неистово выкрикивал жуткие мерзости,  издеваясь  над  попытками  Джорджа
вернуться к Создателю.
   Из последних сил переставлял старик ноги с одной ступеньки на другую.
   Он  задыхался,  каждое  движение  учащало  пульс  так,   что   сердце
заходилось  в  бешеном  ритме.  Надо  было  останавливаться  на   каждой
перекладине, чтобы глотнуть побольше воздуха. Ладони  Джорджа  покрылись
потом  и  соскальзывали  при  каждом  неловком  движении.  Старик  вдруг
почувствовал, как в меченный зверем палец  вонзилась  заноза,  но  он  с
радостью принял эту боль. Джордж боялся только одного: чтобы сердце  его
не разорвалось прежде, чем он доберется до верха.
   А Дэмьен продолжал осыпать старика проклятьями. И тогда тот  запретил
себе глядеть вниз и оборачиваться, потому что твердо знал: один взгляд -
и он неминуемо рухнет с лестницы.
   Силы покидали Джорджа. Он прижал  лицо  к  перекладине  и  представил
внезапно, какие муки  испытывал  Христос,  когда  в  его  плоть  входили
гвозди. Как вообще люди могли придумать такую пытку? Хотя,  конечно  же,
не они это придумали, их умами  владело  зло,  темная  сила,  с  которой
старик имел дело всю свою жизнь.
   - Прости меня, - снова повторил  он,  услышав  позади  себя  визг.  -
Прости его, Назаретянин, - улюлюкая, кричал Дэмьен. - Прижми его к своей
жалкой груди и тогда поймешь, что эта змея достойна Твоего Царствия.
   Джордж дотянулся до следующей перекладины, потом еще до одной. Теперь
лицо его почти касалось обугленных бедер Иисуса. Силы покинули его, и он
не мог больше ни подниматься, ни спускаться. Он замер,  прислушиваясь  к
жутким проклятьям Дэмьена внизу  и  к  его  леденящему  кровь  яростному
хохоту.
   - Господи, дай мне силы, - пробормотал старик, почувствовав вдруг  на
шее в том месте, где было клеймо зверя, зуд. Оно  появилось  много-много
лет назад, и сейчас, когда старик не мог и рукой пошевелить, шея в  этом
месте нестерпимо чесалась - как будто в насмешку.
   Сделав последнее усилие, Джордж поднялся еще  на  две  перекладины  и
теперь смотрел прямо в лик Христа.  Старик  вдруг  вспомнил  о  безумном
художнике по имени Игаэль, который в незапамятные вре