рубашку,  щипал  и 
щекотал кожу. 
    "Сейчас перед тобой  только синий  и желтый  провода, -  продолжал 
свои  поучения  Тинк.  -   Их  нельзя  соединять  вместе;   достаточно 
дотронуться одним проводом  до другого. Только  смотри сам не  касайся 
оголенных проводов, если не хочешь, чтобы у тебя из трусов пошел  пар, 
приятель. Синий и желтый провода проворачивают стартер. Ну,  действуй. 
Когда тебе надоест  кататься на  машине, разъедини  красный и  зеленый 
провода. Это вроде как поворачиваешь  ключ зажигания, которого у  тебя 
нет". 
    Я коснулся синим проводом желтого. Блеснула огромная желтая искра, 
я отпрянул назад и ударился головой  об одну из металлических стоек  в 
задней части  кабины.  Затем  я наклонился  вперед  и  снова  соединил 
провода.  Двигатель  провернулся,  чихнул,  и  экскаватор   неожиданно 
дернулся вперед.  Меня бросило  на  примитивную панель  управления,  и 
левой  щекой  я  врезался  в  какой-то  рычаг.  Оказывается,  я  забыл 
перевести рычаг скорости в нейтральное положение, и в результате  едва 
не остался без глаза. Мне казалось, что я слышу хохот Тинка. 
    Я перевел рычаг  в нейтральное положение  и сделал новую  попытку. 
Мотор  проворачивался  и   проворачивался,  чихнул,  выбросил   порцию 
грязного коричневого дыма,  которую тут же  унес нестихающий ветер,  и 
продолжал  проворачиваться  дальше.  Я   пытался  убедить  себя,   что 
двигатель экскаватора  просто плохо  отрегулирован  - в  конце  концов 
человек,  который  забывает  установить  (фильтр,  защищающий  коробку 
передач от песка, может забыть и про что-то другое. Но мне все  больше 
казалось, что  из  топливного  бака  просто слили  солярку,  как  я  и 
опасался. 
    Как раз  в  тот  момент,  когда  я  собирался  выключить  стартер, 
спуститься на песок и поискать, чем бы смерить уровень топлива в баке, 
мотор неожиданно заработал. 
    Я разъединил провода - оголенный отрезок синего уже начал дымиться 
- и  нажал на  педаль  газа. Когда  двигатель разогрелся  и  заработал 
плавно, я  включил  первую  скорость, развернул  экскаватор  и  поехал 
обратно к длинному  коричневому прямоугольнику, аккуратно  вырезанному 
на той части дорожного полотна, что вела на запад. 
 
    *** 
 
    Остальная часть дня превратилась  в бесконечный ослепительный  ад, 
состоящий  из  ревущего   двигателя  и   пылающего  солнца.   Водитель 
"кейс-джордана" забыл поставить (фильтр, защищающий коробку передач от 
песка, но не забыл унести солнечный зонтик. Думаю, старые боги  иногда 
смеются. Не знаю  почему. Просто  смеются. Мне кажется,  что у  старых 
богов извращенное чувство юмора. 
    Лишь к двум часам дня мне удалось сбросить все вырезанные квадраты 
асфальта в кювет. Так  много времени мне  потребовалось потому, что  я 
все  еще  не   научился  аккуратно  работать   клещами.  Поэтому   мне 
приходилось  сначала  раскалывать  каждый  квадрат  пополам,  а  потом 
вручную тащить к  кювету. Я  боялся, что,  пользуясь клещами,  разобью 
квадраты асфальта на мелкие куски. 
    Когда все они оказались  в кювете, я  отвел экскаватор обратно.  В 
баке оставалось совсем мало  топлива; пришлось заняться перекачкой.  Я 
остановился у  фургона,  взял  шланг..,  и  замер,  глядя  на  большую 
канистру с водой. Я отбросил шланг и забрался внутрь фургона. Там я  с 
восторженным визгом лил  на себя воду.  Я знал, что  если выпью  много 
воды, то меня  стошнит, но не  мог удержаться. Я  все-таки напился,  и 
меня стошнило, но я даже не встал, а просто отвернул голову в  сторону 
и отполз от оставленной мной мерзкой лужи. 
    Затем я заснул, и когда проснулся, почти стемнело. Где-то выл волк 
на новую луну, поднимающуюся в пурпурном небе. 
    В  свете  умирающего  дня  прямоугольник  со  снятым   асфальтовым 
покрытием  действительно  походил   на  могилу   -  могилу   какого-то 
мифического чудовища. Голиафа, может быть. 
    - Это мне не  по силам, -  прошептал я, глядя  на длинную тень  на 
асфальте. 
    Я тебя прошу,  послышался ответный  шепот Элизабет.  Пожалуйста... 
Ради меня. 
    Я достал из  "бардачка" еще четыре  таблетки эмпирина и  проглотил 
их. - Ради тебя, - сказал я. 
 
    *** 
 
    Я поставил  "кейс-джордан" так,  что  его топливный  бак  оказался 
рядом с баком  бульдозера, и  с помощью  лома сорвал  крышки на  обоих 
баков. Водитель  бульдозера  может  не обратить  внимания  на  фильтр, 
защищающий двигатель  от пыли,  но его  бригадир уж  никак не  забудет 
проверить, запер ли работяга пробку на топливном баке при цене солярки 
один доллар пять центов за галлон. Никак. 
    Я начал переливать  солярку из  топливного бака  бульдозера в  бак 
экскаватора, а  сам ждал,  пытаясь ни  о чем  не думать,  наблюдая  за 
поднимающейся в небе  луной. Через  некоторое время  я закрыл  крышки, 
вернулся к намеченной яме и принялся копать. 
    Управлять экскаватором при  лунном свете намного  легче, чем  бить 
асфальт отбойным молотком под  обжигающими лучами солнца, но  все-таки 
работа продвигалась не так  быстро, как мне бы  этого хотелось. А  все 
потому, что я решил придать дну  ямы точно такой уклон, как  рассчитал 
математик.  В  результате  мне   постоянно  приходилось  сверяться   с 
плотницким уровнем, который  я прихватил  с собой.  Это означало,  что 
надо было  останавливать  экскаватор,  спускаться  из  кабины,  делать 
необходимые замеры и  снова забираться назад.  При обычных условиях  в 
этом не  было  бы ничего  трудного,  но  к полуночи  мое  тело  начало 
цепенеть, и при каждом движении по мышцам и костям проносился  всплеск 
боли. Больше всего  болела спина;  я уже пришел  к выводу,  что с  ней 
случилось что-то серьезное. 
    Но этим  - как  и всем  остальным -  придется заняться  позже и  в 
другом месте. 
    Если бы мне  требовалось вырыть  яму длиной  в сорок  два фута,  а 
глубиной и  шириной по  пять футов,  то задача  была бы  действительно 
неосуществимой, работай я с помощью  экскаватора или без него. В  этом 
случае мой  план  мести  вполне мог  предполагать  заброску  Додана  в 
космическое пространство  или  обрушение на  него  Тадж-Махала.  Общий 
объем извлеченного грунта составил бы более тысячи кубических футов. 
    "Но тебе понадобится ловушка, напоминающая формой воронку, которая 
засосет  в  себя  твоих  вредных  инопланетян,  -  пояснил  мой   друг 
математик, - и потому тебе придется вырыть наклонную плоскость,  очень 
напоминающую дугу снижения".  Он взял  еще один  лист миллиметровки  и 
сделал набросок. 
    "Это означает, что  твои инопланетные преступники  - или кого  они 
там представляют - должны  будут удалить всего половину  первоначально 
рассчитанного грунта. В этом случае... - Он принялся писать на  листке 
и широко улыбнулся.  - Пятьсот двадцать  пять кубических футов!  Сущая 
чепуха. Такое под силу одному человеку". 
    Тогда я поверил  ему, но ведь  я не принимал  во внимание  жару.., 
мозоли.., усталость.., неимоверную боль в спине. 
    Сделаем  на  минуту  перерыв,   но  только  на  минуту.   Проверим 
правильность уклона траншеи. 
    Все не так  плохо, как тебе  казалось, милый, правда?  - слышал  я 
голос Элизабет. По крайней мере это дорожное покрытие, а не  выжженная 
солнцем глина пустыни... 
    Теперь, когда глубина  возросла, я двигался  вдоль края могилы  не 
так быстро. Руки мои кровоточили. Я бросал ковш на дно траншеи,  тянул 
на себя рычаг,  опускающий стрелу,  и толкал  вперед рычаг,  выводящий 
вперед арматуру ковша с пронзительным гидравлическим визгом. Следил за 
тем, как  блестящий  от  масла металлический  стержень  выдвигался  из 
грязной  оранжевой  трубы,  вдавливая  ковш  в  глину.  Нередко   ковш 
натыкался на кусок кремня, и тогда вспыхивала искра. Затем я  поднимал 
ковш, поворачивал его - темный продолговатый предмет на фоне звезд  (и 
одновременно пытался не  обращать внимания на  постоянную боль в  шее, 
точно так же, как старался не замечать еще более острой боли в  спине) 
-  и  вываливал  грунт  в  кювет,  покрывая  им  уже  находящиеся  там 
асфальтовые квадраты. 
    Не обращай на  все это  внимания, милый, -  ты перебинтуешь  руки, 
после того  как все  будет кончено,  и тебе  станет легче.  Главное  - 
разделаться с ним, подбадривал меня голос Элизабет. 
    - Ее разорвало на  куски, - прохрипел я  и перевел ковш обратно  в 
траншею, чтобы  забрать еще  двести фунтов  глины и  гравия из  могилы 
Додана. Как быстро идет время, когда увлечешься делом! 
 
    *** 
 
    Через несколько  мгновений после  того, как  стали заметны  первые 
проблески света  на востоке,  я  спустился из  кабины, чтобы  еще  раз 
замерить уклон траншеи плотницким уровнем. Работа близилась к концу. Я 
уже  начал  думать,   что  сумею   справиться.  Встал   на  колени   и 
почувствовал,  как   что-то  с   тупым   тихим  звуком   хрустнуло   в 
позвоночнике. 
    У меня из горла вырвался хриплый стон, и я свалился боком на узкий 
наклонный спуск  траншеи.  Я  лежал,  сжав  зубы  и  прижимая  руки  к 
пояснице. Понемногу боль слегка утихла, и мне удалось встать. "Ну вот, 
- подумал я.  - Все  кончено. Я  сделал все,  что мог,  но теперь  все 
кончено". 
    Прошу  тебя,  милый,   послышался  шепот  Элизабет   -  каким   бы 
невероятным это ни показалось мне  некоторое время назад, теперь  этот 
шепчущий голос  начал пробуждать  во мне  неприятные чувства  - в  нем 
слышалась чудовищная  безжалостность, непреклонность.  Пожалуйста,  не 
бросай работу. Прошу тебя, продолжай. 
    Продолжать рыть траншею? Я не знаю, смогу ли даже идти! 
    Но ведь осталось так мало! - послышалось стенание. Это уже не  был 
голос, говорящий  за Элизабет,  как раньше;  это была  сама  Элизабет. 
Осталось так мало, милый! 
    В надвигающемся рассвете я посмотрел на траншею и медленно кивнул. 
Она права. Экскаватор стоял всего в пяти футах от конца, может быть, в 
семи. Но это была самая глубокая часть траншеи, конечно. Пять или семь 
футов, где находился наибольший объем грунта. 
    Ты сможешь  сделать  это, милый,  я  знаю, что  сможешь,  умоляюще 
звучал голос. 
    Но убедил меня  продолжать работу  не он. Решающим  для меня  стал 
образ Додана,  спящего в  своей роскошной  квартире на  верхнем  этаже 
небоскреба, тогда  как я  находился  здесь, в  этой траншее,  рядом  с 
грохочущим, изрыгающим  вонючий  дым  экскаватором, весь  в  грязи,  с 
израненными  руками,  кровоточащими  мозолями.  Долан  спит  в   своих 
шелковых пижамных  брюках, а  рядом  с ним  одна  из блондинок  в  его 
пижамной куртке. 
    Внизу,   в   огороженном    стеклом   помещении   гаража,    стоит 
серебристо-серый "кадиллак", заправленный, с уже погруженными  вещами, 
готовый к поездке. 
    -  Ну  хорошо,  -  пробормотал  я,  медленно  взобрался  в  кабину 
экскаватора, опустился в кресло и нажал на газ. 
 
    *** 
 
    Я продолжал работать до девяти утра,  а потом кончил - нужно  было 
предпринять еще кое-что, а времени оставалось так мало. Моя  наклонная 
траншея вытянулась на сорок футов. Этого должно было хватить. 
    Я отогнал экскаватор на  прежнее место и оставил  там. Он мне  еще 
понадобится, и  для этого  придется отлить  дополнительное  количество 
топлива, но сейчас на это времени не было. Мне был нужен эмпирии, а во 
флакончике его оставалось так мало - нужно, чтобы таблеток хватило  на 
сегодняшний вечер.., и на завтра. О да, на завтра, на славный праздник 
независимости - Четвертое июля. 
    Взамен эмпирина я передохнул минут пятнадцать. Я не мог  позволить 
себе этого, но заставил себя. Растянувшись внутри фургона - мышцы  мои 
при этом вздрагивали и дергались, - я думал о Долане. 
    Сейчас он перед  самым отъездом  упаковывает вещи,  кладет в  свой 
кейс деловые  бумаги, которые  будет просматривать  в пути,  туалетные 
принадлежности, может быть, книгу или колоду карт. 
    А вдруг на  этот раз  он решит  лететь? -  послышался внутри  меня 
зловредный шепот, и я не смог удержаться - из губ моих вырвался  стон. 
Никогда раньше  он  не  летал  в  Лос-Анджелес  -  всегда  пользовался 
"кадиллаком". Мне казалось,  что он  просто не  любит летать.  Правда, 
иногда ему приходилось путешествовать самолетом  - однажды он летал  в 
Лондон, - и мысль  о том, что он  может полететь, неотступно билась  в 
моем мозгу, не покидая меня ни на мгновение, словно зуд. 
 
    *** 
 
    В воловине десятого  я достал из  фургона большой рулон  брезента, 
аппарат, сшивающий проволокой,  и деревянные планки.  Стало облачно  и 
чуть прохладнее - иногда  Бог приходит на помощь.  До этого момента  я 
забыл о своей голове, потому что  все остальное болело у меня  намного 
больше, но теперь я коснулся ее  пальцами и тут же с невольным  стоном 
отдернул руку. 'Я подошел к зеркалу на пассажирской стороне фургона  и 
посмотрел в него - лысина была ярко-красная, покрытая пузырями. 
    В Лас-Вегасе  Долан делал  последние звонки,  готовясь к  отъезду. 
Водитель наверняка уже подал "кадиллак".  Между ним и мной  оставалось 
всего семьдесят пять  миль, и  скоро "кадиллак"  начнет сокращать  это 
расстояние со скоростью шестьдесят миль в час. У меня не было  времени 
стоять и оплакивать лысину, обожженную солнцем. 
    Мне нравится твоя загорелая макушка, милый, послышался рядом голос 
Элизабет. 
 
    *** 
 
    - Спасибо, Бет, - сказал я и начал раскладывать деревянные  планки 
поперек траншеи. 
    По сравнению с прошлым днем работа была легкой. Почти  невыносимая 
боль в спине превратилась в тупой, саднящий жар. 
    Но что  ты будешь  делать  потом? -  звучал в  голове  насмешливый 
голос. Что будет потом, а? 
    Потом все решится само  собой, вот и  все. Мне начинало  казаться, 
что ловушка будет выглядеть как следует, а это было самым главным. 
    Деревянные планки перекрывали траншею таким образом, что позволяли 
мне надежно закрепить  их по  сторонам в асфальте,  по бокам  траншеи. 
Такую работу было  бы труднее делать  ночью, когда асфальт  становился 
твердым, но сейчас, поздним утром, он размягчился, и мне казалось, что 
я втыкаю карандаши в остывающий ячменный сахар. . 
    Когда все  планки были  на месте,  траншея стала  походить на  мою 
первоначальную  диаграмму,  начерченную  мелом   на  асфальте,  -   за 
исключением центральной линии. Я положил  рулон брезента у той  части, 
где  помельче,  и  развязал  стягивающие  его  веревки.  Затем   начал 
раскатывать сорок два фута "шоссе 71". 
    Если смотреть вблизи, иллюзия была  далеко не идеальной -  подобно 
сценическому  гриму  и   декорациям,  которые   никогда  не   выглядят 
идеальными из первых трех рядов. Но стоило отойти на несколько  ярдов, 
и  брезент  полностью   сливался  с  дорожным   покрытием.  Это   была 
темно-серая полоса, ничем не отличающаяся от действительного  покрытия 
шоссе 71.  С краю,  слева  (если смотреть  на запад),  на  брезентовой 
полосе была нанесена прерывистая желтая линия, разрешающая обгон. 
    Я раскатал длинную полосу  брезента по деревянным планкам,  прошел 
вдоль нее,  поправил и  еще  раз прошел  вдоль, прикрепляя  брезент  к 
деревянным полоскам проволочным сшивателем. Мне трудно было  заставить 
руки исполнять эту работу, но я заставил их. 
    Когда брезент был закреплен,  я вернулся к  фургону, сел за  руль, 
испытав при этом еще один короткий, но мучительный спазм, и проехал  к 
вершине подъема. Там я сидел целую минуту, глядя на свои изуродованные 
руки, лежащие на коленях. Затем я вышел из машины и небрежным взглядом 
окинул  полотно  шоссе  71.  Мне  не  хотелось  обращать  внимания  на 
конкретные детали,  нет, мне  хотелось получить  общее впечатление.  Я 
стремился, насколько это возможно, запечатлеть в памяти картину, какой 
ее увидят 
    Долан и  его спутники,  выехав на  вершину подъема.  Мне  хотелось 
убедиться, насколько она естественна. 
    То, что я  увидел, было  лучше того,  на что  я мог  рассчитывать. 
Дорожные машины, выстроившиеся вдоль обочины на дальнем конце  прямого 
отрезка, дополняли кучи грунта, вываленные мной в кювет, когда я копал 
траншею. Куски  асфальта  были  почти скрыты  грунтом,  хотя  порой  и 
высовывались. Усиливавшийся ветер  сдувал с  них грунт,  однако и  они 
казались остатками прежних работ. Компрессор, который я привез в своем 
(фургоне, ничем не отличался от дорожных машин. 
    Если  смотреть  отсюда,  иллюзия  была  полной  -  шоссе  казалось 
совершенно нетронутым. 
    Транспортный поток был особенно  напряженным в пятницу, в  субботу 
он чуть  спал -  гул  автомобилей, сворачивающих  в объезд,  почти  не 
стихал.  Однако  этим  утром  шума  моторов  совсем  не  было  слышно. 
Большинство автомобилистов уже приехали туда, где собирались проводить 
Четвертое июля, или воспользовались другим шоссе в сорока милях к югу. 
Меня это вполне устраивало. 
    Я поставил фургон в стороне, за вершиной холма, и повалялся в  нем 
на животе до без четверти одиннадцать. Затем, когда большой  молоковоз 
медленно и неуклюже въехал на объездную дорогу, я подал фургон  задом, 
открыл  двери   и  побросал   внутрь  все   ярко  окрашенные   конусы, 
перегораживающие шоссе. 
    Справиться с мигающей стрелкой оказалось гораздо труднее.  Сначала 
я не мог догадаться, как отсоединить ее от запертого стального ящика с 
аккумуляторами  внутри,   не   подвергаясь  опасности   погибнуть   от 
электрошока. Затем я увидел вилку, подсоединенную к розетке. Она  была 
спрятана под кольцом из жесткой резины - страховка, судя по всему,  от 
шутников, которые  могут решить,  что будет  весьма забавно  выдернуть 
вилку и отключить стрелку, указывающую направление объезда. 
    Я достал из своего инструментального  ящика молоток и стамеску,  и 
четырех резких  ударов  оказалось достаточно,  чтобы  сбить  резиновое 
кольцо.  Плоскогубцами  я  сорвал  его  и  выдернул  кабель.   Стрелка 
перестала мигать и потухла. Я столкнул ящик с аккумуляторами в кювет и 
засыпал его песком. Было как-то странно стоять и слушать жужжание  под 
слоем грунта. Но  это напомнило мне  о Долане, и  я рассмеялся.  Долан 
вряд ли станет жужжать. 
    Он может кричать и просить о пощаде, но жужжать он не будет. 
    Стрелка была прикреплена к стойке четырьмя болтами. Я ослабил  их, 
стараясь работать как  можно быстрее, все  время прислушиваясь к  шуму 
мотора. Прошло  достаточно  времени,  и  можно  было  ждать  еще  один 
автомобиль - но пока не "кадиллак" Додана, это уж точно. 
 
    *** 
 
    И тут снова заговорил мой внутренний пессимист. 
    Что, если  он решит  все-таки лететь?  Но он  не любит  летать  на 
самолете. Ну  а  если  он  поедет, но  другой  дорогой?  Например,  по 
магистральному шоссе?  Сегодня все...  Он  всегда ездит  по  семьдесят 
первому. Да, но вдруг... 
    - Заткнись, - прошептал  я. - Заткнись,  черт тебя побери,  закрой 
свой говенный рот! 
    Успокойся, милый,  успокойся! Все  будет в  порядке, -  услышал  я 
голос Элизабет. 
    Я отнес  стрелку  в фургон.  Она  ударилась о  борт,  и  несколько 
лампочек разбилось. Остальные лопнули, когда я бросил на нее  стальную 
стойку. 
    Покончив с  этим,  я  снова  въехал на  подъем  и  остановился  на 
вершине, чтобы оглядеться вокруг. Я убрал стрелку и аварийные  конусы; 
остался  только  большой  оранжевый  знак,  предупреждающий:   "Дорога 
закрыта. Пользуйтесь объездным путем". 
    Я услышал  шум  приближающегося автомобиля.  И  тут мне  пришла  в 
голову мысль,  что если  Долан приедет  слишком рано,  все мои  усилия 
пойдут прахом -  бандит, сидящий  за рулем, просто  свернет в  объезд, 
оставив меня сходить с ума в пустыне. Но приближался "шевроле". 
    Мое сердце  успокоилось,  и  я  глубоко,  с  дрожью  вздохнул.  Но 
нервничать сейчас - непозволительная роскошь. 
    Я вернулся  на то  место, где  останавливался, чтобы  оценить  мой 
камуфляж. Протянув руку, я покопался  в куче всякого бар