ахла и  достал 
домкрат. Напрягая все  силы, не  обращая внимания на  горящую от  боли 
спину, я  поднял заднее  колесо  фургона, ослабил  на нем  гайки.  Они 
увидят его,  когда...  (если)  приедут. И  я  забросил  колесо  внутрь 
фургона,  услышав  звон  бьющегося  стекла  и  надеясь,  что  покрышка 
останется целой. Запаски у меня не было. 
    Подойдя к  капоту,  я  достал свой  старый  бинокль  и  направился 
обратно, в сторону объездной дороги. Миновал ее и поднялся на  вершину 
следующей возвышенности, стараясь двигаться как можно быстрее. Лучшее, 
на что я оказался способен, был старческий бег трусцой. 
    Поднявшись на возвышенность, я направил бинокль на восток. 
    Передо мной открылось  трехмильное поле видимости,  а позади  него 
еще отрезки шоссе на  протяжении пары миль.  Сейчас по нему  двигалось 
шесть  автомобилей,  вытянувшихся  подобно  бусинкам,  нанизанным   на 
длинную нитку.  Первой, меньше  чем  в миле  от меня,  ехала  какая-то 
иностранная марка, "датсун" или "субару". Далее следовал пикап, за ним 
- машина,  похожая  на "мустанг".  Остальные  автомобили  обозначались 
всего лишь отблесками солнечных лучей на хроме и стекле. 
    Когда ко мне  приблизился первый автомобиль,  это был "субару",  я 
встал и вытянул руку с поднятым вверх большим пальцем. Отдавая должное 
своему внешнему виду, я  не рассчитывал, что меня  подвезут, и не  был 
разочарован. Сидящая за рулем  женщина с изысканной прической,  бросив 
на меня взгляд, полный  ужаса, тут же  отвернулась, и машина  исчезла, 
скользнув вниз по склону и направилась в объезд. 
    -  Сначала  умойся,  приятель!  -  крикнул  мне  водитель   пикапа 
полминуты спустя. 
    "Мустанг",  оказалось,  открывал   "эскорт":  за  ним   последовал 
"плимут", за  "плимутом"  - "виннебаго",  полный  детишек,  увлеченных 
дракой подушками. Никаких признаков Додана. 
    Я посмотрел  на  часы.  Двадцать  пять  минут  двенадцатого.  Если 
"кадиллак" появится, то очень скоро. Самое время. 
    Стрелки моих часов медленно передвинулись. Без двадцати двенадцать 
- и все еще никаких признаков Додана. Мимо проехали новенький "форд" и 
катафалк, черный, как дождевая туча. 
    Он не  приедет. Отправился  по магистральному  шоссе. Или  полетел 
самолетом. Нет. Приедет. 
    Не приедет. Ты боялся, что он  учует тебя, и он учуял. Вот  почему 
изменил свой маршрут. 
    Вдалеке  солнечный  луч  блеснул  на  хромовой  облицовке  машины. 
Большой автомобиль. Похож на "кадиллак". 
    Я лежал  на животе,  упершись локтями  в песок  обочины,  прижимая 
бинокль к глазам.  Автомобиль исчез за  возвышенностью шоссе..,  снова 
появился.., скрылся за поворотом.., и выехал опять. 
    Это действительно был "кадиллак", но не серебристо-серый, а  цвета 
темно-зеленой мяты. 
    Далее последовали  тридцать самых  ужасных  секунд в  моей  жизни: 
тридцать секунд, растянувшихся на тридцать лет, Что-то в моем сознании 
ясно и бесповоротно  заявило, что Долан  поменял старый "кадиллак"  на 
новый. Разумеется,  он делал  это и  раньше,  и хотя  еще ни  разу  не 
приобретал зеленого автомобиля, это отнюдь не запрещено законом. 
    Другая половина моего рассудка настойчиво твердила, что по шоссе и 
дорогам, соединяющим Лас-Вегас  и Лос-Анджелес, ездят  десятки -  нет, 
сотни  -  "кадиллаков"   и  вероятность  того,   что  этот,   зеленый, 
принадлежит Долану, не больше одной сотой. 
    Глаза застилало потом, мешая смотреть, и я опустил бинокль. Он все 
равно ничем  не сможет  мне  помочь. К  тому  времени, когда  я  увижу 
пассажиров, будет слишком поздно. 
    Уже сейчас слишком поздно! Беги  вниз и опрокинь знак объезда!  Ты 
упустишь его! 
    Давай-ка я  скажу тебе,  кто "окажется  в твоей  ловушке, если  ты 
уберешь знак объезда: двое старых богатых людей, едущих в Лос-Анджелес 
повидаться с детьми и съездить с внуками в Диснейленд. Да нет же!  Это 
он! Не упусти свой  единственный шанс! Совершенно верно.  Единственный 
шанс. Так что используй его и  не поймай в ловушку невинных людей.  Но 
это Долан! Нет, не он. 
    - Прекратите,  - застонал  я, хватаясь  за голову.  -  Прекратите, 
прекратите. Уже слышался  шум мотора. Долан.  Старики. Дама за  рулем. 
Тигр. Долан. Ста... 
    - Элизабет, помоги мне! - простонал я. 
    Милый, у него никогда, на протяжении всей жизни, не было  зеленого 
"кадиллака", прозвучал словно по заказу ее голос. И никогда не  будет. 
Это не он. 
    Головная боль  прошла. Я  заставил себя  встать, вытянуть  руку  с 
поднятым вверх большим пальцем. 
    В "кадиллаке" не  было стариков, не  было там и  Додана. В  машину 
втиснулось с дюжину хористок из Лас-Вегаса и преклонных лет плейбой  в 
самой большой  ковбойской  шляпе  и Сеемых  темных  очках,  которые  я 
когда-либо видел. Одна из хористок окинула меня равнодушным  взглядом, 
и "кадиллак", хрустнув шинами по гравию, свернул на объездную дорогу. 
    Медленно, чувствуя  себя до  предела  измученным, я  снова  поднял 
бинокль. И увидел его. 
    Невозможно было ошибиться в  "кадиллаке", показавшемся на  дальнем 
конце прямого  трехмильного отрезка,  - он  был серебристо-серым,  как 
небо над  головой,  но выделялся  с  поразительной четкостью  на  фоне 
темно-коричневых холмов на востоке. 
    Это  был  он  -  Долан.  В  одно  мгновение  исчезли  сомнения   и 
нерешительность. Теперь  они  казались  далекими и  глупыми.  Это  был 
Долан, и мне не нужно  было видеть серебристо-серый "кадиллак",  чтобы 
понять это. 
    Я не  знал,  доходит  ли  до  него  мой  запах,  но  его  запах  я 
чувствовал. 
 
    *** 
 
    Теперь, когда  я  знал,  что  он  приближается,  мне  стало  легче 
передвигать усталые ноги. 
    Я вернулся  к огромному  знаку "Объезд"  и опрокинул  его в  кювет 
надписью вниз, накрыл брезентом песочного цвета и засыпал  пригоршнями 
песка круг, на который  он опирался. Общее  впечатление не было  столь 
идеальным, как поддельная полоса шоссе, но мне казалось, сойдет и так. 
 
    Теперь я подбежал  к следующей возвышенности,  на которой  оставил 
фургон, представлявший  сейчас  собой  еще одну  декорацию  -  машина, 
временно брошенная владельцем, который ушел то ли за новой  покрышкой, 
то ли отремонтировать старую. 
    Я забрался в  кабину фургона  и улегся на  сиденье, чувствуя,  как 
колотится сердце. 
    И  снова  потянулось   время.  Я  лежал,   прислушиваясь  к   шуму 
приближающегося автомобиля, а его все не было, и не было, и не было. 
    Они свернули.  Долан  в  последний момент  почуял  ловушку..,  или 
что-то показалось подозрительным ему или кому-то из его людей.., и они 
свернули. 
    Я лежал на сиденье,  спина моя горела  от нестерпимой боли,  глаза 
крепко зажмурены, словно  это позволяло  мне лучше  слышать. Это  звук 
мотора? 
    Нет -  всего лишь  ветер,  задувавший теперь  с такой  силой,  что 
горсти песка летели в борт фургона. Нет, не приедут. Свернули в объезд 
или поехали обратно. Всего лишь ветер. Свернули в объезд или... 
    Нет, это не просто ветер, это был шум мотора. Его звук нарастал, и 
через несколько  секунд автомобиль  - один-единственный  автомобиль  - 
промчался мимо меня. 
    Я сел и  схватился руками за  руль - мне  нужно было держаться  за 
что-то - и  глядел вперед через  ветровое стекло выпученными  глазами, 
прикусив язык. 
    Серебристо-серый "кадиллак" плавно скользил по склону, приближаясь 
к ровной поверхности шоссе со скоростью пятьдесят миль в час или  чуть 
быстрее. У  "кадиллака"  даже  не вспыхнули  тормозные  огни.  Они  не 
почуяли ловушки. У  них не  возникло ни малейшего  сомнения до  самого 
конца. 
    Произошло следующее: внезапно "кадиллак" поехал не по  поверхности 
шоссе,  а  углубляясь  в  него.  Иллюзия  асфальтового  покрытия  была 
настолько убедительна,  что  у меня  закружилась  голова, хотя  я  сам 
создал эту иллюзию. Сначала  "кадиллак" Додана погрузился до  середины 
колес, затем до уровня дверей. Мне пришла в голову причудливая  мысль: 
если "Дженерал моторе"  захочет выпускать  роскошные подводные  лодки, 
при погружении они будут выглядеть именно так. 
    До меня доносился хруст ломающихся деревянных реек, поддерживающих 
брезент. И я услышал треск рвущегося брезента. 
    Все это длилось меньше трех секунд,  но эти три секунды я  запомню 
на всю жизнь. 
    У меня создалось впечатление, что от "кадиллака" над  поверхностью 
шоссе остались только крыша и пара дюймов поляризованных стекол. Затем 
послышался громкий тупой  удар -  звук бьющегося  стекла и  сминаемого 
металла. В воздух поднялось облако пыли, которое порывом ветра  унесло 
вдаль. 
    Мне хотелось скорее  пойти к  этому месту, но  сначала нужно  было 
привести в  порядок знаки,  указывающие на  объезд. Мне  не  хотелось, 
чтобы нас прерывали. 
    Я вышел из фургона, достал снятое колесо, поставил его на  прежнее 
место и вручную затянул все шесть  гаек. Я затяну их туже потом;  пока 
мне нужно  было всего  лишь  подъехать к  тому месту,  где  начинается 
объезд. 
    Трясущимися руками я выдернул домкрат  и рысцой подбежал к  задним 
дверям фургона. Остановился и  прислушался, наклонив голову. Я  слышал 
вой ветра. 
    А из длинной продолговатой ямы на дороге доносились крики..,  или, 
может быть, стоны. 
    Я быстро вывел фургон на дорогу. Снова вылез, открыл задние дверцы 
и  достал  яркие  дорожные  конусы.  И  постоянно  прислушивался,   не 
приближается ли какая еще машина, но  ветер был слишком силен. К  тому 
моменту, когда я услышу приближающийся автомобиль, он будет уже рядом. 
 
    Я соскользнул в кювет,  проехал вниз на  заднице и остановился  на 
самом дне. Здесь я сдернул кусок брезента с большого знака "Объезд", с 
трудом выволок его  на дорогу и  установил на место.  Потом подошел  к 
фургону  и  захлопнул  дверцы.   Устанавливать  на  место  стрелку   и 
подключать ее к аккумулятору у меня не было ни малейшего желания. 
    Далее  я  переехал   на  противоположную  сторону   возвышенности, 
остановился вне  пределов видимости  объезда  и как  следует  закрепил 
гайки  на   колесе.   Отдельные  крики   теперь   прекратились,   зато 
неумолкающие вопли стали гораздо громче. 
    Я не спешил, затягивая гайки.  Меня ничуть не беспокоило, что  они 
могут выбраться из "кадиллака" и напасть на меня или просто убежать  в 
пустыню, потому  что выбраться  из автомобиля  они не  могли.  Ловушка 
сработала идеально. "Кадиллак" стоял сейчас на колесах в дальней части 
траншеи, причем  дверцы с  каждой стороны  упирались в  стены  вырытой 
могилы. Трое мужчин, не  сходящихся внутри, не  могли открыть их  даже 
для того, чтобы высунуть ногу. Не могли они опустить и стекла в окнах, 
потому    что    стекла    опускались    с    помощью    электрических 
стеклоподъемников,  а  аккумуляторная  батарея  превратилась  в   кучу 
металла и пластика,  смоченную кислотой, где-то  рядом с  расплющенным 
двигателем. 
    Водитель  и  телохранитель,  сидящий  с  ним  рядом,  на  переднем 
сиденье, тоже, по-видимому, оказались  раздавлены силой удара, но  это 
меня не касалось. Я знал, что кто-то  все еще жив в машине, равно  как 
мне было  известно,  что  Долан  всегда  ездил  на  заднем  сиденье  и 
аккуратно  пристегивал  ремень,  как  и  полагается   добропорядочному 
гражданину. 
    Надежно затянув  гайки  на колесе,  я  направил фургон  к  широкой 
мелкой части траншеи и вышел из кабины. 
    Деревянные планки большей частью  сломались, остальные торчали  из 
асфальта. Брезентовая "дорога" комом лежала  на дне траншеи -  смятая, 
разорванная и спутанная, похожая на сброшенную змеиную кожу. 
    Я подошел к глубокому концу траншеи и увидел "кадиллак" Додана. 
    Капот его был полностью смят. Он превратился в гармошку и вдавился 
в салон. Беспорядочная куча  металла, резины, шлангов  - все это  было 
покрыто песком и глиной, осыпавшимися сверху в момент удара.  Слышался 
шипящий звук, стекала и капала  какая-то жидкость. В воздухе  ощущался 
ледяной алкогольный запах антифриза. 
    Меня беспокоило ветровое стекло. Нельзя было исключить вероятность 
того, что  оно разобьется  и Долан  получит возможность  выбраться  из 
машины. Впрочем,  шанс  был невелик.  Я  уже говорил,  что  автомобили 
Делана строились в  соответствии с требованиями  диктаторов и  военных 
деспотов, поэтому ветровое стекло не  должно было разбиться, и оно  не 
разбилось. 
    Заднее стекло "кадиллака" было еще прочнее, поскольку его  площадь 
меньше. Долан не мог  разбить его -  по крайней мере  не за то  время, 
которое я намеревался ему  дать, -и он не  решится стрелять в  стекло. 
Стрельба  в  пуленепробиваемое   стекло  является  вариантом   русской 
рулетки. Пуля оставляет на стекле всего лишь маленькую белую  царапину 
и отлетает рикошетом внутрь машины. 
    Я не сомневался, что он сумел бы выбраться из "кадиллака", окажись 
в его  распоряжении достаточно  времени,  но я  находился рядом  и  не 
собирался предоставить ему эту возможность. 
    Я поддал  кучу  грунта  ногой, и  на  крышу  автомобиля  посыпался 
песчаный дождь. Реакция была немедленной. 
    - Нам нужна помощь, пожалуйста.  Мы застряли. Голос Додана. Он  не 
пострадал, и голос звучал  как-то до жути  спокойно. Но я  чувствовал, 
что под внешним спокойствием скрывается  страх и только силой воли  он 
держит себя под контролем. Мне едва не стало жаль его: сидит на заднем 
сиденье сдвинувшегося вперед  салона, один  из его  людей пострадал  и 
стонет, а другой либо мертв, либо без сознания. 
    Меня   на   мгновение    охватило   какое-то   странное    чувство 
сопереживания. Нажимает на кнопки  дверей - ничего. Пытается  опустить 
стекла - тщетно. 
    Затем я остановил себя - ведь  он попал сюда по собственной  вине, 
не так ли? Да. Он купил билет и заплатил за него сполна. 
    - Кто там? 
    - Это я, но я не намерен оказывать вам помощь, которой вы ждете. 
    Я снова  поддал ногой  кучу земли,  и на  крышу  серебристо-серого 
"кадиллака" опять посыпался дождь песка и гравия. 
    - Мои ноги! Джим, мои ноги! 
    Голос Делана внезапно стал осторожным. Человек, что стоял снаружи, 
возле  траншеи,  знал  его  имя.  Это  создало  исключительно  опасную 
ситуацию. - Джимми, я вижу кости, они торчат из моих ног! -  Заткнись, 
- холодно  бросил Долан.  Голоса,  доносящиеся из-под  земли,  звучали 
как-то жутко. Пожалуй, я мог бы спуститься на крышу "кадиллака", сойти 
на багажник и попытаться заглянуть внутрь через заднее окно. Нет, вряд 
ли мне удастся рассмотреть что-то, даже  если я прижму лицо к  стеклу. 
Как я уже говорил, стекла были поляризованными. 
    К тому же  мне не хотелось  видеть его. Я  знал, как он  выглядит. 
Зачем мне на  него смотреть? Выяснить,  одет ли он  в сшитые на  заказ 
джинсы и носит ли свой "Ролекс"? 
    - Кто ты, приятель? - спросил он. 
    - Я - никто, - ответил  я. - Никто с вескими основаниями  закопать 
тебя в могилу, где ты сейчас и находишься. 
    И тут  со  странной,  сверхъестественной  проницательностью  Долан 
спросил: 
    - Тебя зовут Робинсон? 
    Мне показалось, что кто-то со страшной силой ударил меня в  живот. 
Он догадался неимоверно быстро, выловив из тысяч полузабытых фактов  и 
лиц именно те,  что требовались.  Разве я  не считал  его хищником  со 
всеми инстинктами животного? Но я не  знал даже половины того, на  что 
он способен,  и это  к лучшему,  потому что  в противном  случае я  не 
решился бы совершить то, что сделал. 
    - Мое имя не имеет значения. Но ты ведь догадываешься, что  сейчас 
произойдет с тобой, верно? 
    Внутри "кадиллака" снова послышались ужасные булькающие вопли. 
    - Вытащи меня отсюда,  Джимми! Вытащи! Ради  Бога! У меня  сломаны 
ноги! 
    - Заткнись, - повторил Долан и произнес, обращаясь теперь ко  мне: 
- Я не слышу тебя, он так громко кричит. 
    Я встал на четвереньки и наклонился над крышей автомобиля. 
    - Я сказал, ты догадываешься, что сейчас... 
    Внезапно в  моем воображении  промелькнул образ  волка, одетого  в 
костюм бабушки и говорящего Красной  Шапочке: "Это чтобы лучше  видеть 
тебя, милая.., подойди немного поближе..."  Я откинулся назад как  раз 
вовремя.  Револьвер  выстрелил  четыре  раза.  Звуки  выстрелов   были 
громкими даже снаружи, где я находился. А внутри машины они  наверняка 
звучали  оглушительно.  Четыре   черных  глаза   открылись  на   крыше 
"кадиллака" Додана, и я почувствовал, как что-то пронеслось в дюйме от 
моего лба. 
    - Ну что, я прикончил тебя, ублюдок? - спросил Долан. 
    - Нет. 
    Вопли перешли в стоны. Раненый сидел на переднем сиденье. Я  видел 
его руки, бледные,  как у утопленника,  слабыми движениями  царапающие 
ветровое стекло,  и  скорчившееся  рядом  неподвижное  тело  водителя. 
Джимми должен спасти его, он  истекает кровью, ему больно, боль  такая 
ужасная, он не может выдержать ее, пусть всемилостивый Господь простит 
ему все грехи, но даже это... 
    Послышались еще два громких  выстрела, и стоны прекратились.  Руки 
отвалились от ветрового стекла. 
    - Ну вот, - произнес Долан голосом, который был почти  задумчивым. 
- Больше у него ничего не болит, и мы можем спокойно разговаривать. 
    Я промолчал. Внезапно у меня закружилась голова, и я  почувствовал 
себя в каком-то другом мире. Он только что убил человека. Убил. Ко мне 
вернулось ощущение, что я недооценил его. Несмотря на все предпринятые 
мной меры предосторожности, мне повезло, что я остался жив. 
    - Я хочу сделать тебе предложение, - сказал Долан. 
    Я молчал... 
    - Эй, приятель? 
    ... 
    И продолжал молчать. 
    - Эй, ты! - Его голос начал дрожать. - Если ты все еще там, говори 
со мной! Неужели это так трудно? 
    - Я здесь, - ответил  я. - Мне только  что пришла в голову  мысль, 
что ты выстрелил шесть  раз. Я думал, что  ты сбережешь одну пулю  для 
себя -  скоро она  понадобится тебе.  Впрочем, в  магазине может  быть 
восемь патронов или у тебя  есть запасная обойма. Теперь замолчал  он. 
Затем послышалось: - Что  ты хочешь со мной  сделать? - Думаю, ты  уже 
догадался, - сказал я. - Я потратил тридцать шесть часов на то,  чтобы 
вырыть самую длинную в  мире могилу, и  теперь я собираюсь  похоронить 
тебя в этом проклятом "кадиллаке". 
    Он  все  еще  держал   под  контролем  страх,  казалось,   вот-вот 
зазвучащий в его голосе. Мне хотелось, чтобы контроль был снят. 
    - Так ты хочешь выслушать сначала мое предложение? 
    - Выслушаю.  Через  несколько  секунд. Сейчас  мне  нужно  кое-что 
принести. Я вернулся к фургону и захватил лопату. 
 
    *** 
 
    Когда я подошел  к траншее, он  повторял: "Робинсон? Робинсон?"  - 
словно человек, говорящий в молчащий телефон. 
    - Я здесь, - сказал  я. - Давай говори.  Я выслушаю тебя. А  когда 
кончишь, у меня может возникнуть встречное предложение. 
    Когда он  заговорил,  голос  его стал  более  оживленным.  Если  я 
упомянул о встречном предложении, значит,  речь идет о компромиссе.  А 
если я заговорил о компромиссе, то он, считай, уже наполовину выбрался 
из могилы. 
    - Я предлагаю тебе миллион долларов  за то, чтобы ты вытащил  меня 
отсюда. Но не менее важно... 
    Я швырнул на крышу багажника полную лопату песка с гравием.  Камни 
застучали по заднему окну. Песок посыпался в щель на крышке багажника. 
 
    - Что ты делаешь? - В его голосе звучала тревога. 
    - Лень - мать всех пороков, - заметил я. - Вот и решил  заниматься 
делом, пока слушаю. 
    Я захватил  еще лопату  песка и  высыпал его  на багажник.  Теперь 
Долан говорил быстрее, и голос звучал более настойчиво: 
    - Миллион долларов и моя личная гарантия, что никто тебя и пальцем 
не тронет... Ни я, ни мои люди - никто. 
    Руки  у  меня  перестали  болеть.  Просто  поразительно,  хотя   я 
непрерывно работал  лопатой. Прошло  не больше  пяти минут,  и  задняя 
часть "кадиллака" была засыпана в