дназначенным постороннему взору. Сомневающиеся глаза женщины  еще  на
мгновение задержались на лице Ральфа, затем она отвернулась и  поспешила
в направлении таблички "НЕВРОЛОГИЯ". Серая  сетка,  брошенная  Луизой  в
дверцы, истончалась,  а  когда  створки  вновь  попробовали  сомкнуться,
субстанция спокойно прошла сквозь  них.  Кабина  лифта  продолжила  свое
медленное восхождение.
   - Ральф... Ральф, кажется я знаю, что произошло с ребенком.
   Луиза потянулась правой рукой  к  его  лицу,  слегка  коснувшись  щек
подушечками указательного и  большого  пальцев.  Сделано  это  было  так
быстро, что никто другой даже не заметил ее жеста.  Но  если  кто-то  из
тройки пассажиров и заметил, то, наверное, подумал, что заботливая  жена
вытирает засохшую каплю крема для бритья.
   Однако Ральф ощутил это движение как заряд высокой частоты  -  внутри
него словно включились  мощные  прожекторы,  освещающие  стадион.  В  их
нестерпимо ярком сиянии  он  увидел  ужасное  видение:  руки,  окутанные
жесткой коричнево-лиловой аурой, тянутся к колыбели и выхватывают из нее
младенца.
   Тот весь дрожит, махая  из  стороны  в  сторону  головкой  на  тонкой
шейке... И бросают... И здесь прожектора в голове Ральфа  гаснут,  и  он
облегченно вздыхает.
   Ему вспоминаются защитники  жизни,  демонстрацию  которых  показывали
вчера в  вечернем  блоке  новостей.  Мужчины  и  женщины,  размахивающие
портретами Сьюзен Дэй с надписью: "РАЗЫСКИВАЕТСЯ ЗА УБИЙСТВО". Мужчины и
женщины в одеяниях Мрачных Убийц, мужчины  и  женщины,  несущие  лозунг:
"ЖИЗНЬ -ПРЕКРАСНЫЙ ВЫБОР".
   - Это сделал отец, правильно? Он швырнул ребенка о стену?
   - Да. Малыш все время плакал.
   - И ей это известно. Она знает, но никому не сказала.
   - Да... Но, Ральф, может, она обдумывает.
   - Возможно, она ждет,  когда  он  повторит  это  снова.  Возможно,  в
следующий раз ему удастся довести начатое до конца.
   Внезапно в голову Ральфу пришла ужасная догадка; она пронеслась в его
мыслях, словно метеорит в летнем полночном небе: возможно, будет  легче,
если отец действительно доведет начатое до конца. "Веревочка" младенца с
грозовой аурой  была  обрубком,  но  здоровым  обрубком.  Ребенок  может
прожить еще целые годы, не понимая,  кто  он,  где  находится  и  почему
вообще существует, наблюдая, как  появляются  и  исчезают  люди,  словно
деревья... Луиза стояла, опустив плечи,  уставившись  в  пол  и  излучая
такую печаль, что у Ральфа защемило сердце. Он потянулся к ней и  поднял
ее голову за подбородок, наблюдая, как в месте  соприкосновения  их  аур
появляется нежная голубая роза. Ральф не удивился, заметив слезы у нее в
глазах.
   - Луиза, ты по-прежнему считаешь все это таким замечательным? - мягко
спросил он, но не получил ответа: ни вслух, ни мысленно.
 
5 
 
   На третьем этаже вышли только они. Здесь царила тишина, плотная,  как
слой пыли под библиотечными полками.  Немного  дальше  по  коридору  две
медсестры тихо переговаривались. Любой стоящий возле лифта мог подумать,
что разговор касается жизни, смерти и героических усилий;
   Ральф и Луиза, однако, взглянули на их соприкасающиеся ауры и поняли,
что темой беседы являлась проблема, куда отправиться повеселиться  после
окончания смены.
   Ральф одновременно и видел, и  не  видел  этого;  так  погруженный  в
собственные мысли человек подчиняется сигналам светофора, на самом  деле
даже не замечая их. Мысли его были заняты ощущением deja vu, нахлынувшим
на него в тот момент, когда они с Луизой вышли из лифта в этот мир,  где
даже еле слышное поскрипывание туфель медсестры по линолеуму  напоминало
попискивание системы жизнеобеспечения.
   "Четные номера палат слева, нечетные - справа, -  подумал  Ральф.  -А
317-я, в которой умерла Кэролайн, находится как раз за постом медсестер.
Я помню.  Теперь,  снова  очутившись  здесь,  я  помню  все.  Как  косым
квадратом на ее кровать из окна падал свет в солнечные дни. Как, сидя на
стуле для  посетителей,  можно  было  видеть  столик  медсестры,  в  чьи
обязанности входило делать записи в  журналах,  отвечать  на  телефонные
звонки и заказывать пиццу".
   Без изменений. Все то же самое.  Снова  стояло  начало  марта,  конец
хмурого, неповоротливо томительного  дня,  в  окно  палаты  N317  стучит
морось, а он с самого утра сидит на  стуле  для  посетителей,  держа  на
коленях закрытую книгу Ширера "Взлет и падение Третьего рейха". Сидит  и
не желает подняться, даже чтобы пройти в туалет, потому что Страж Смерти
уже совсем близко, потому что между каждым новым стуком  проходит  целая
жизнь. Его старый друг торопилась на поезд, Ральф  хотел  находиться  на
платформе, чтобы проводить ее. Существовала  лишь  одна  возможность  не
пропустить отход поезда.
   Звук бьющегося о стекло дождя слышался отчетливо, потому что  система
жизнеобеспечения уже была отключена. Ральф  сдался  в  последнюю  неделю
февраля; Кэролайн, никогда в жизни не  терявшей  надежду,  потребовалось
время, чтобы получить его послание. И что там было написано? То,  что  в
изнурительном  сражении  Кэролайн  Робертс  с  раком  победил  рак  этот
бессменный чемпион-тяжеловес.
   Ральф сидел, смотрел и ждал, а дыхание Кэролайн становилось все менее
уловимым - продолжительный вдох,  плоская  неподвижная  грудь,  растущая
уверенность, что это именно последний вдох, что Страж Смерти  примчался,
поезд прибыл на станцию, чтобы забрать единственного пассажира.
   А затем снова бессознательный  выдох,  когда  Кэролайн  выпускала  из
легких запас недружелюбного воздуха, уже не  дыхание  в  обычном  смысле
этого слова, а лишь рефлекторные скачки от одного вдоха к  следующему  -
вот так же, качаясь, пьяница пробирается по  темному  коридору  дешевого
отеля.
   Тук-тук-тук-тук, дождь скребет невидимыми коготками по  стеклу,  пока
хмурый мартовский день вливается в мрачную мартовскую ночь,  а  Кэролайн
завершает последний раунд в своем  поединке.  К  тому  времени  она  уже
полностью перешла на автопилот; мозг, некогда существовавший под  костью
черепа, исчез. Его заменил мутант - глупый черно-серый  уродец,  который
не мог ни думать, ни чувствовать, а только жрать, жрать и жрать, пока не
сожрет сам себя.
   Тук-тук-тук-тук; Ральф замечает, что трубочка  дыхательного  аппарата
перекосилась, ждет, пока  Кэролайн  мучительно  выдохнет,  и  поправляет
трубочку. Ральф помнит, как запачкал тогда палец  слизью  и  вытер  руку
салфеткой, взяв ее из коробки на столике. Он снова сел и ждал следующего
вдоха, желая убедиться, что аппарат не перекосится  снова.  Но  никакого
следующего вдоха не  было,  и  Ральф  понял,  что  стук,  раздававшийся,
казалось, отовсюду начиная с прошлого лета, прекратился.
   Он помнит, как ждал томительные  минуты  -  одну,  затем  три,  затем
шесть, - не в состоянии  поверить,  что  все  хорошие  годы  и  отличные
времена (не упоминая о нескольких плохих) закончились вот так - просто и
тихо.
   Радиоприемник Кэролайн, настроенный на развлекательную станцию,  тихо
играл в углу, и Ральф слушал, как Саймон и Гарфанкел исполняли  "Ярмарку
"
   Скарборо". Они допели песню до конца, их сменил Уэйн Ньютон.  И  тоже
допел до конца. Последовал прогноз  погоды,  но  прежде  чем  диск-жокей
успел рассказать, какой погоды следует ожидать в  первый  день  вдовства
Ральфа - похолодания или перемены направления  ветра,  Ральф  наконец-то
все осознал.
   Часы перестали отсчитывать время,  поезд  прибыл,  спичечный  коробок
опустел.
   Все метафоры отпали, осталась лишь замолчавшая навеки женщина.  Ральф
заплакал. Весь в слезах, он,  пошатываясь,  прошел  в  угол  и  выключил
радио.
   Ему вспомнились летние дни, когда  они  посещали  курсы  по  изучению
отпечатков пальцев, и ночи, когда они  оставляли  отпечатки  пальцев  на
своих  обнаженных  телах.  От  этого  воспоминания  Ральф  заплакал  еще
сильнее. Он подошел к  окну,  прислонился  лбом  к  холодному  стеклу  и
плакал, плакал. В эту первую ужасную минуту осознания  он  хотел  только
одного: умереть самому. Медсестра, услышав его плач, вошла  в  палату  и
попыталась нащупать  пульс  Кэролайн.  Ральф  посоветовал  ей  перестать
разыгрывать комедию. Тогда она подошла к Ральфу, и ему  показалось,  что
сейчас она попробует нащупать  его  пульс.  Но  вместо  этого  медсестра
обняла его. Она...
   - Ральф? Ральф, ты в порядке?
   Он оглянулся на Луизу, хотел было сказать, что с ним все  хорошо,  но
затем вспомнил, что, пока они находятся в таком состоянии, вряд  ли  ему
удастся что-то скрыть.
   - Мне очень грустно. Слишком много воспоминаний. Не совсем приятных.
   - Понимаю... Но посмотри вниз, Ральф! На пол!
   Ральф  перевел  взгляд,  и  зрачки  его  расширились.  Пол  покрывали
перекрывающие друг друга разноцветные  следы,  некоторые  еще  сохранили
свежесть, другие же выцвели и были едва  заметны.  Два  следа  выступали
особенно отчетливо, сверкая, словно бриллианты среди дешевых подделок.
   Они были насыщенного  золотисто-зеленого  цвета,  в  котором  изредка
мелькали красноватые искорки.
   - Они принадлежат тем, кого мы ищем, Ральф?
   - Да... Врачи уже здесь.
   Ральф взял Луизу за руку - ладонь была ледяной - и медленно повел  ее
по коридору.
 
Глава семнадцатая 
 
1 
 
   Не успели они сделать и несколько шагов, когда произошло нечто  очень
странное и пугающее. На мгновение мир вокруг них вспыхнул белым.
   Двери  палат,  выстроившиеся  вдоль  коридора,  еле  видимые   сквозь
сверкающую белую дымку, выросли  до  размеров  ворот  пакгауза.  Сам  же
коридор удлинился и стал выше. Ральф почувствовал, как у него  заныло  в
животе,  совсем  как  в  те  годы,  когда  он  еще  мальчишкой   посещал
аттракционы "Пыльный дьявол" в  Олд-ОрчардБич.  Он  услышал,  как  Луиза
застонала и, поддавшись панике, вцепилась в его руку.
   Белый прорыв длился лишь секунду, а когда краски роем влетели в  мир,
они  стали  ярче,  ощутимее,  чем  за  мгновение  до  этого.   Вернулась
нормальная перспектива, но предметы выглядели  как-то  толще,  объемнее.
Ауры все еще были здесь, но  казались  более  истонченными,  бледными  -
пастельные оттенки вместо кричащего буйства  красок.  Ральф  понял,  что
замечает каждую пору, каждую трещинку на стене слева... А затем осознал,
что может видеть трубы, провода и искусственное  освещение  за  стенами,
если захочет; ему оставалось лишь смотреть.
   "О Боже, - подумал он. - Неужели это происходит на самом деле?
   Может ли это происходить в действительности?
   Отовсюду доносились  звуки:  приглушенные  звонки,  журчание  воды  в
бачках унитазов, сдержанный смех. Звуки, которые люди  обычно  принимают
как данность, но только не сейчас и не здесь. Подобно видимой реальности
предметов,  звуки,   казалось,   обладали   чрезвычайно   чувствительной
структурой, наподобие чередования тончайших слоев шелка и стали.
   Не все звуки были обычными: множество экзотических голосов выделялось
из общей какофонии. Ральф слышал, как  где-то  в  глубинах  отопительной
системы жужжит муха. Наждачное шуршание чулок, поправляемых медсестрой в
туалете  для   медперсонала.   Биение   сердец.   Ток   крови.   Мягкое,
волнообразное   течение   дыхания.   Каждый   звук    выделялся    своим
совершенством;   сочетаясь   с   другими,   звуки   представляли   собой
великолепный в своей сложности акустический балет - невидимое "Лебединое
озеро" бурчащих желудков, гудящих электрических проводов, бушующих фенов
для укладки волос,  шепчущих  колес  больничных  каталок.  Ральф  слышал
бормотание телевизора в конце коридора.
   Звук доносился из палаты N340, в которой миссис  Томас  Рен,  лечащая
почки, смотрела "Хулигана и Красавицу" с Керком Дугласом и Ланой  Тернер
в главных ролях. "Если ты  будешь  со  мной,  детка,  мы  поставим  этот
городишко на уши", - говорил Керк, и по ауре,  окружающей  слова,  Ральф
знал, что мистер Dуглас маялся зубами, когда снималась эта сцена.  Но  и
это не все; Ральф знал, что может пойти  (выше?  глубже?  вширь?),  если
захочет. Ральф определенно не хотел. Это был лес Арденн, а человеку  так
легко заблудиться в его чаще.
   Или его сожрут тигры.
   - Боже! Это же другой уровень, Луиза! Совершенно иной уровень!
   - Знаю.
   - Ну и каково тебе?
   - Кажется, нормально, Ральф... А тебе?
   - Пока ничего... Но если основание рухнет еще раз...  Ладно,  пойдем.
Но прежде, чем они смогли тронуться с места, из палаты N313  вышли  Билл
Мак-Говерн и какой-то незнакомец. Они увлеченно беседовали.
   Луиза обратила к Ральфу испуганное лицо:
   - О нет! Ради Бога, нет! Ты видишь, Ральф? Видишь?
   Ральф еще  сильнее  сжал  ее  руку.  Он  видел.  Приятеля  МакГоверна
окружала аура сливового цвета. Она не казалась достаточно  здоровой,  но
вряд  ли  мужчина  был  серьезно  болен,  лишь   множество   хронических
заболеваний  типа  ревматизма,  почечной   недостаточности   и   прочее.
"Веревочка" того же испещренного линиями  лилового  оттенка  поднималась
вверх из его макушки, неуверенно развеваясь из стороны в сторону.
   Аура же Мак-Говерна была абсолютно черной. Обрубок того, что  некогда
было "веревочкой", вяло выглядывал из нее. "Веревочка" ребенка,  в  ауре
которого сверкали молнии, была короткой, но здоровой; они же смотрели на
разлагающиеся останки  неудачно  проведенной  ампутации.  Перед  Ральфом
промелькнуло видение, яркое  и  отчетливое,  почти  галлюцинация:  глаза
Билла выпучиваются, а затем вываливаются из глазниц под  напором  потока
черных жуков. Чтобы не закричать, Ральфу пришлось зажмуриться. Когда  он
снова открыл глаза, Луизы рядом с ним не было.
 
2 
 
   Мак-Говерн  и  его  приятель  направлялись  к   сестринскому   столу,
возможно, разыскивая фонтанчик с  питьевой  водой.  Луиза  бросилась  за
ними, она почти бежала, покачивая  бедрами.  Аура  ее  сияла  розоватыми
вспышками, напоминающими метеоритный дождь. Ральф бросился за ней. Он не
знал, что произойдет, если она привлечет внимание Мак-Говерна, да  и  не
хотел выяснять. Однако, скорее всего, ему все же предстоит это узнать.
   - Луиза! Луиза, не делай этого!
   Луиза проигнорировала его обращение:
   - Билл, остановись! Выслушай меня! С тобой происходит нечто ужасное!
   Мак-Говерн не обратил никакого внимания на тираду женщины; он говорил
о рукописи Боба Полхерста.
   - Самая  лучшая  книга  о  Гражданской  войне,  прочитанная  мною,  -
рассказывал он мужчине со сливовой  аурой,  -  но  когда  я  посоветовал
опубликовать ее, Боб ответил, что об этом не может быть и речи.
   Представляешь? Премия Пулитцера была бы обеспечена, но...
   - Луиза! Вернись! Не приближайся к нему!
   Луиза оказалась рядом с Мак-Говерном раньше, чем Ральф успел  догнать
ее. Она протянула руку,  намереваясь  схватить  Билла  за  плечо.  Ральф
видел, как ее пальцы погрузились в  окружающий  Билла  мрак...  А  затем
скользнули прямо внутрь него.
   Аура Луизы  моментально  изменилась:  из  серо-голубой  с  розоватыми
прострелами  она  стала  пылающе-красной.  Изорванные   клочья   черного
пронзили ее, как тучи  мелких  роящихся  насекомых.  Луиза  закричала  и
отдернула руку.
   На ее лице промелькнули ужас и отвращение. Она поднесла руку к глазам
и снова закричала, хотя Ральф ничего не  увидел  на  ней.  Узкие  черные
ленты кружились вокруг внешних границ ее  ауры.  Ральфу  они  напоминали
планетарные  орбиты,  отмеченные  на  карте  Солнечной  системы.   Луиза
метнулась в сторону, но Ральф  схватил  ее  за  руку,  и  женщина  слепо
налетела на него.
   А тем временем Мак-Говерн и  его  приятель  спокойно  приближались  к
питьевому  фонтанчику,  даже  не  догадываясь  о  присутствии  кричащей,
борющейся женщины в десяти шагах позади них.
   - Когда я спросил Боба, почему  он  не  хочет  публиковать  книгу,  -
продолжал Мак-Говерн, - тот сказал, что я лучше других  должен  понимать
причину. Я сказал ему... Луиза заглушила его, заорав во все горло:
   - !!! -- !!! -- !!!
   - Перестань, Луиза! Немедленно прекрати! Что бы с тобой ни случилось,
это уже позади! Все кончилось, и с тобой все хорошо!
   Но Луиза продолжала сопротивляться, разрывая его  голову  безмолвными
криками, пытаясь поведать Ральфу, как ужасно  это  было,  какой  гниющий
Билл и что  внутри  него  находятся  какие-то  существа,  съедающие  его
заживо, и это ужасно, но даже  не  самое  худшее.  Эти  существа  живые,
сказала она, и они осознавали ее присутствие.
   - Луиза, я рядом! Я с  тобой,  и  все  хо...  Один  из  ее  кулачков,
взметнувшись вверх, заехал ему в челюсть,  и  Ральф  увидел  звезды.  Он
понял, что они миновали ту стадию реальности, когда возможен  физический
контакт с другими людьми и предметами, - разве он  не  видел,  как  рука
Луизы прошла сквозь Мак-Говерна, словно тень  десницы  призрака?  -  но,
очевидно,  друг  для  друга   они   оставались   достаточно   реальными;
доказательством мог служить кровоподтек на щеке.
   Ральф обнял женщину и прижал к себе, беря ее кулачки в плен.
   Ее крики - !!! -- !!! -- !!! продолжали звенеть в его  голове.  Ральф
положил ладони на лопатки Луизы и нажал. Он почувствовал,  как  из  него
вырвалась сила - то же случилось  и  утром,  -  ощущение,  однако,  было
абсолютно иным. Голубой свет просочился  сквозь  бурлящую  черно-красную
ауру Луизы, успокаивая ее.
   Сопротивление женщины ослабло,  а  затем  и  вовсе  прекратилось.  Он
почувствовал, как она вздохнула. Вокруг и  над  ней  поднималось  только
голубое свечение.
   Черные ленты исчезали из ее ауры одна за другой, снизу  вверх,  затем
начал  рассеиваться  и  тревожный,  наносной  оттенок  красного.   Луиза
прижалась головой к его плечу.
   - Извини, Ральф, - я снова стала взрывоопасной.
   - Скорее всего, так, но это ерунда, теперь с тобой все хорошо. А  это
самое главное.
   - Если бы ты знал, как это ужасно... Вот так прикоснуться к нему.
   - Ты держалась молодцом, Луиза.
   Она взглянула в ту сторону коридора,  где  приятель  Мак-Говерна  пил
воду из фонтанчика, а сам Билл, прислонившись к стене, разглагольствовал
о том, как Единственный и Неповторимый Боб  Полхерст  всегда  разгадывал
кроссворды в "Санди Нью-Йорк тайме", вписывая ответы чернилами.
   - Обычно он говорил, что  это  не  гордыня,  а  оптимизм,  -  поведал
МакГоверн, а в это  время  вокруг  него  сгущался  саван,  втягиваясь  и
выступая изо рта, скользя между пальцами жестикулирующей руки.
   - Мы ведь ничем не можем помочь ему, Ральф? Мы  абсолютно  ничего  не
можем сделать?
   Ральф крепче обнял Луизу. Он видел, что ее аура вернулась в прежнее -
нормальное - состояние.
   Мак-Говерн и его приятель теперь шли по коридору,  направляясь  в  их
сторону. Повинуясь импульсу, Ральф отодвинулся от Луизы  и  замер  прямо
перед Мистером Слива, слушающим  болтовню  Мак-Говерна  насчет  трагедий
старения и кивающим в нужных местах.
   - Ральф, не делай этого!
   - Все нормально, не волнуйся.
   Но тут же  он  потерял  уверенность,  что  все  было  нормально.  Еще
секунда, и он отступил бы назад, но в этот момент мистер Слива, невидяще
глядя прямо ему в лицо, прошел сквозь него.  Ощущение,  охватившее  тело
Ральфа, было подобно  покалыванию,  которое  чувствует  человек,  шевеля
затекшей от длительного и неудобного сидения ногой. На долю секунды  его
аура и с Мистера Сливы смешались,  и  Ральфу  стало  известно  все,  что
только можно было узнать об этом человеке, включая и сны, снившиеся  ему
в утробе матери. Мистер Слива замер на месте.
   - Что случилось? - поинтересовался Мак-Говерн.
   - Ничего, но... Ты слышал грохот? Похоже на выстрел  выхлопной  трубы
автомобиля.
   - Нет, слух у меня  теперь  уже  не  тот,  что  прежде.  -  МакГоверн
хихикнул. - Если что-то действительно взорвалось, надеюсь только, что не
в лабораториях ядерной физики.
   -  Теперь  я  тоже  ничего  не  слышу.  Скорее  всего,   просто   мое
воображение.
   - Они свернули к палате Боба Полхерста.
   Ральф подумал: "Миссис Перрин сказала, что это похоже на  пистолетный
выстрел