ется, - подумал Ральф.
   - Самолет снижается. Эд начинает исполнять роль камикадзе".
 
6 
 
   Ральф застыл на месте, не просто  удивленный,  а  завороженный  своим
положением.  Он  превратился  в  мифическое  промежуточное  существо   -
определенно не в бога (ни один бог не может испытывать такую усталость и
страх), но и не в такое земное создание, как человек. Так вот что значит
настоящий полет; вот что значит смотреть на  землю  сверху,  без  всяких
границ. Это...
   - РАЛЬФ!
   Крик Луизы пистолетным выстрелом разорвался в ухе. Ральф вздрогнул, и
как только его взгляд оторвался от гипнотизирующего вида  простирающейся
внизу земли, он смог двигаться. Встав с колен, он прошел в самолет.  Это
действие далось Ральфу легко - так  человек  проделывает  обратный  путь
домой.
   Ветер не обдувал лицо и не откидывал волосы со  лба,  а  когда  левое
плечо прошло сквозь пропеллер "Чироки", вертящиеся лопасти поранили  его
не больше, чем поранили бы дым.
   Он увидел бледное красивое лицо Эда - лицо вечного  странника  -  "он
странником был в этом мире, - он, как скорбный дух, сюда был занесен"  -
герой поэмы <Поэма Дж. Байрона "Лара".>, читая которую  Кэролайн  всегда
плакала, - и прежнее ощущение жалости  и  сочувствия  сменилось  гневом.
Очень трудно по-настоящему гневаться на Эда - в конце  концов,  он  лишь
пешка, передвигаемая по шахматной доске, - и все же здание, в которое он
направлял  свой  самолет,  заполнено   настоящими,   реальными   людьми.
Невинными людьми.
   Ральф подметил детское упрямство и в то же время волю в  одурманенном
лице Эда и, проходя сквозь тонкую стенку кабины пилота, подумал:
   "На определенном уровне, Эд, ты знал, что в тебя вошел дьявол.
   Думаю, ты мог изгнать его... Разве не говорили мистер Л.
   И мистер К., что всегда есть возможность выбора? И если  есть  выбор,
значит, ты сам сделал его". Голова Ральфа возвышалась над  самолетом,  и
он вновь встал на колени.
   Панорама Общественного центра заполнила все лобовое стекло,  и  Ральф
понял, что уже поздно останавливать Эда.
   Достав из кармана оставшуюся сережку, Ральф и ее зажал между пальцами
штырьком наружу, затем взял дверной звонок.  Второй  рукой  он  обхватил
провода, протянутые между коробкой  и  звонком.  Ральф  закрыл  глаза  и
сконцентрировался,  вызывая  перемещение.  В  животе  возникло  ощущение
пустоты, и Ральф успел подумать: "Ух ты! Прямо лифт-экспресс!"
   И вновь он оказался на уровне Шот-таймеров, где не было места ни  для
богов и дьяволов, ни для лысоголовых докторов-коротышек с их магическими
ножницами и скальпелями, ни для каких-либо аур. Он опустился  вниз,  где
хождение сквозь  стены  было  невозможным.  На  уровне  Шот-таймеров  он
становился видимым... И, насколько понял Ральф, Эд делал  именно  это  -
смотрел на него:
   - Ральф?  -  Это  был  голос  человека,  только  что  очнувшегося  от
глубочайшего сна. - Ральф Робертс? А что ты здесь делаешь?
   - О, я находился поблизости и подумал, что могу заскочить в гости,  -
ответил Ральф. - Нанести визит, так  сказать.  -  Произнеся  это,  Ральф
вырвал провода, отходящие от коробки.
 
7 
 
   - Нет! - крикнул Эд. - О нет! Ты же все  испортишь!  "А  как  же",  -
подумал Ральф и потянулся в штурвалу.
   Теперь Общественный центр находился всего в двенадцати  сотнях  футов
от них, возможно, даже ближе. Ральф до сих пор не знал, что находится  в
коробке,  пристроенной  на  сиденье  второго  пилота,  -  скорее  всего,
пластиковая взрывчатка, используемая террористами в фильмах  с  участием
Чака  Норриса  и  Стивена  Сигала.  Предполагалось,  что  она  абсолютно
стабильна - в  отличие  от  нитроглицерина  в  "Плате  за  страх"  Клузо
<Анри-Жорж    Клузо     французский     сценарист     и     кинорежисер,
специализировавшийся на постановке триллеров ("Убийца живет в доме N21",
"Ворон" и др.). В фильме "Плата  за  страх"  главную  роль  исполнял  Ив
Монтан.>, - но вряд  ли  сейчас  подходящее  время  для  веры  в  Сказки
Киномира. Даже твердая взрывчатка могла взорваться без детонатора,  если
ее сбросить с высоты двух миль.
   Ральф до упора повернул штурвал налево. Общественный центр  под  ними
стал разворачиваться, словно оказавшись сверху огромного колеса.
   - Нет, нет, ублюдок! - завопил Эд, и что-то,  напоминающее  маленький
молоток, врезалось Ральфу в бок, парализуя его болью и лишая возможности
дышать. При втором ударе рука Ральфа соскользнула со штурвала.
   Эд ухватился за него и яростно  крутнул  назад.  Общественный  центр,
сместившийся к  краю  лобового  стекла,  вновь  начал  поворачиваться  к
мертвой точке.
   Ральф вцепился в штурвал. Эд ребром ладони  оттолкнул  голову  Ральфа
назад.
   - Ну зачем ты вмешался? - прорычал он. - Почему ты сунулся не туда? -
Лицо Эда исказилось в зверином оскале. Появление Ральфа в кабине  пилота
должно было бы явиться для Эда шоком и  вывести  его  из  строя;  однако
этого не произошло.
   "Конечно, нет, ведь он  сумасшедший",  -  подумал  Ральф  и  внезапно
мысленно закричал:
   - Клото! Лахесис! Помогите мне! Ради Бога, помогите мне!
   Ничего. Вряд ли его крик вырвался хоть куда-нибудь. Он ведь опустился
на уровень Шот-таймеров, а это означало, что он остался наедине с собой.
   Теперь от Общественного центра их отделяли  всего  восемьсотдевятьсот
футов.  Ральф  видел  каждый  кирпич,  каждое  окно,  каждого  человека,
стоящего снаружи, - он даже мог различить, кто из  них  держит  плакаты.
Люди смотрели вверх, как бы пытаясь понять, что  намерен  выкинуть  этот
безумный самолет.
   Ральф пока не  замечал  страха  на  их  лицах,  но  через  три-четыре
секунды... Он вновь бросился к Эду, не обращая внимания на ноющую боль в
боку, выбрасывал вперед правую руку, сжатую  в  кулак,  большим  пальцем
просовывая острый штырек сережки-пуссета как можно дальше.
   С Кровавым Царем старый трюк сработал, но тогда  Ральф  находился  на
более высоком уровне, к тому же воспользовался  эффектом  неожиданности.
На этот раз он тоже потянулся к глазу, но в самый последний  момент  Эду
удалось увернуться. Штырек серьги  вонзился  в  щеку  Эда,  но  тот,  не
выпуская штурвала, просто отмахнулся, словно от надоедливого москита.
   Ральф вновь вцепился в штурвал. Эд оттолкнул его,  заехав  кулаком  в
челюсть. В ушах у Ральфа зазвенело громким, чистым, серебристым  звуком.
Мир превратился в серую, зернистую газетную фотографию.
   - РАЛЬФ! ТОРОПИСЬ!
   Кричала Луиза, и теперь она была в ужасе. Ральф знал - почему;  время
истекло. У него осталось секунд  десять-двадцать  в  лучшем  случае.  Он
вновь подался вперед, но на сей раз не к Эду,  а  к  фотографии  Элен  и
Натали Дипно, прикрывающей альтиметр.  Ральф  схватил  ее,  поднял...  А
затем смял. Он не знал, на какую именно реакцию  надеется,  но  то,  что
последовало за его действиями, превысило все ожидания.
   - ОТДАЙ ИХ НАЗАД! - завопил Эд. Позабыв о штурвале,  он  бросился  за
фотографией.  И  тут  Ральф  вновь  увидел  человека,   образ   которого
запечатлелся в его памяти в тот день, когда Эд избил Элен,  -  человека,
очевидно, несчастного и запуганного силами, овладевшими им. Слезы  текли
по щекам Эда.
   Ральф смущенно подумал: "Неужели он плакал все это время?"
   - ВЕРНИ ИХ МНЕ! - взвыл Эд, но Ральф больше не был уверен,  что  крик
обращен именно к нему; Ральфу показалось, что его бывший сосед взывает к
существу, вошедшему в его жизнь, убедившемуся, что ему такое подходит, а
потом просто забравшему эту жизнь. Луизина серьга  посверкивала  в  щеке
Эда, напоминая украшение, используемое варварами во  время  погребальных
ритуалов. - ВЕРНИ ИХ МНЕ! ОНИ МОИ!
   Ральф держал смятую фотографию  вне  досягаемости  Эда.  Эд  рванулся
вперед, ремень безопасности врезался ему в живот, и Ральф что есть  силы
ударил  Эда  по   горлу,   чувствуя   одновременно   неописуемую   смесь
удовлетворения и отвращения, когда удар пришелся по острому, выпирающему
кадыку. Эд откинулся к стенке кабины, от боли и растерянности его  глаза
вылезали из орбит, руки вцепились в горло. Изнутри  вырвался  сдавленный
хрип. Ральф ринулся к штурвалу, увидев, что Общественный центр с бешеной
скоростью набрасывается на самолет. Он снова повернул штурвал до  отказа
налево, а под ним - прямо под ним - Общественный центр стал смещаться  в
угол  лобового  стекла   самолета,   который   вскоре   прекратит   свое
существование...  Но  двигался  он  с  агонизирующей  неповоротливостью.
Внезапно Ральф ощутил  в  кабине  какой-то  запах  -  слабый,  приятный,
знакомый аромат. Не успев подумать, что бы это  могло  быть,  он  увидел
нечто, полностью выбившее его из колеи. Увиденное оказалось тележкой для
мороженого, иногда разъезжавшей по Гаррис-авеню.
   "Боже мой, - подумал Ральф, скорее ощущая растерянность, чем страх. -
Кажется, мне придется умереть  в  глубоком  холоде  среди  мороженого  и
сливок".
   Запах усиливался, а когда  его  плеч  коснулись  чьи-то  руки,  Ральф
понял, что это Луиза Чесс.
   -  Поднимайся  вверх!  -  крикнула  она.  -   Ральф,   глупый,   тебе
необходимо... Не раздумывая, он сделал это. Внутри него что-то щелкнуло,
и Ральф услышал продолжение ее фразы тем странным, проникающим  образом,
более напоминающим мысли, чем речь:
   - ... Подняться! Оттолкнись ногами!
   "Слишком  поздно",  -  подумал  он,  но  тем  не  менее   подчинился,
отталкиваясь ногами от приборной доски. Луиза поднималась  рядом  с  ним
сквозь  столб  существования,  в  то  время  как  "Чироки"  стремительно
преодолевал последнюю сотню футов,  отделявшую  его  от  земли.  Взлетая
вверх, Ральф внезапно почувствовал, как энергия Луизы обернулась  вокруг
него  и  дернула  назад  наподобие  каната.  Ральфа  пронзило  секундное
тошнотворное ощущение полета в двух направлениях.
   Ральф бросил  последний  взгляд  на  Эда,  прислонившегося  к  стенке
кабины, но по-настоящему он его не  видел  вовсе.  Грозовая  желто-серая
аура исчезла. Эд также исчез, похороненный в черном,  как  ночь  в  аду,
саване.
   А затем они с Луизой падали и летели одновременно.
 
Глава тридцатая 
 
1 
 
   За мгновение до взрыва Сьюзен Дэй, стоя в горячих лучах софитов перед
Общественным  центром,  проживая  последние  секунды  своей   сказочной,
противоречивой жизни, говорила:
   - Я приехала в Дерри не для  того,  чтобы  исцелять,  оскорблять  или
подстрекать - данная ситуация вышла за рамки политических соображений.
   Насилие не может быть правым. Я здесь, чтобы попросить вас  отбросить
предвзятость и риторику, чтобы помочь вам  изыскать  возможность  помочь
друг другу. Отвернитесь от привлекательности... Высокие окна вдоль южной
стены  Общественного  центра   внезапно   озарились   сверкающим   белым
свечением, а затем взорвались.
 
2 
 
   "Чироки" не затронул тележку для мороженого,  но  она  все  равно  не
уцелела. Самолет, совершив  в  воздухе  последний  кульбит,  врезался  в
автостоянку в двадцати пяти футах от забора, на  котором  ранее  тем  же
днем  Луиза  поддергивала  сползающую  нижнюю  юбку.  Крылья  с  треском
отвалились, кабина  пилота  совершила  увлекательное  путешествие  через
пассажирский отсек.
   Фюзеляж взлетел в воздух с яростью бутылки шампанского, помешенной  в
микроволновую  печь.  Посыпалось  стекло.  Хвост  навис  над   туловищем
"Чироки" наподобие жала  умирающего  скорпиона,  наталкиваясь  на  крышу
"додж"-фургона с надписью:
   "ЗАЩИТИМ ПРАВО ЖЕНЩИН НА ВЫБОР!"
   Раздался яростный взрыв, сопровождаемый скрежетом металла.
   - Боже...  -  начал  было  один  из  полицейских,  стоявших  на  краю
автостоянки,  а  затем  "С-4",  спрятанный  внутри  коробки,   взорвался
огромным серым глобусом флегмы, ударившись об остатки панели управления,
откуда во все стороны торчали оборванные провода. Пластиковая взрывчатка
оглушительно взорвалась, освещая беговую дорожку Бэсси-парка,  превращая
автостоянку в ураган белого света и шрапнели. Джона Лейдекера, стоявшего
под ней. Общественного  центра  и  беседовавшего  с  полицейским  штата,
взрывной волной отбросило в двери и  пронесло  по  всему  вестибюлю.  Он
ударился о стену  и  рухнул  без  сознания  на  осколки  стекла.  Но  по
сравнению с человеком, с  которым  он  беседовал,  ему  просто  повезло;
полицейского штата отшвырнуло на колонну, расположенную между дверьми, и
разорвало пополам.
   Ряды  автомобилей  защитили  Общественный  центр  от  более   тяжелых
разрушений, но это благословение будет понято  намного  позднее.  Внутри
более двух тысяч человек сначала замерли, не  понимая,  что  им  следует
предпринять, и еще более не осознавая, что же они только что увидели: на
их глазах самая знаменитая феминистка Америки была  обезглавлена  рваным
осколком стекла. Ее голова пролетела над шестью рядами, словно  странный
белый мяч в светлом парике.
   Пока не погас свет, никто не поддался панике.
 
3 
 
   Семьдесят один человек погиб в панической давке, когда все ринулись к
выходу,  а  на  следующий  день  "Дерри  ньюс"   пестрела   заголовками,
называющими случившееся  величайшей  трагедией.  Ральф  Робертс  мог  бы
сказать, что, учитывая все обстоятельства, они еще счастливо отделались.
Очень счастливо.
 
4 
 
   На  балконе  северной  стороны  сидела  Соня  Дэнвилл  -  женщина  со
сходящими с лица синяками последнего в  ее  жизни  избиения  со  стороны
мужчины  и  обнимала  за  плечи   сына   Патрика.   Книжка-раскраска   с
изображением Рональда и майора Мак-Чиза лежала у  него  на  коленях,  но
малыш успел раскрасить лишь золотистые арки.  Не  то  чтобы  он  потерял
интерес, просто ему в голову пришла собственная  картинка,  и,  как  это
часто происходило с  ним  в  подобных  случаях,  она  пришла  словно  по
принуждению. Большую часть  дня  малыш  размышлял  над  происшествием  в
Хай-Ридж - дым, жара, испуганные женщины  и  два  ангела,  спустившиеся,
чтобы спасти их, - но его чудесная идея перекрыла все эти  мысли,  и  он
принялся увлеченно рисовать. Вскоре Патрику  показалось,  что  он  почти
живет в мире, созданном его воображением и нарисованном фломастерами.
   Он был удивительно хорошим художником, несмотря на столь юный возраст
("Мой маленький гений", - иногда называла его Соня), и его  рисунок  был
намного лучше, чем картинка для раскрашивания на обратной  стороне.  То,
что удалось выполнить до того, как отключилось электричество,  могло  бы
стать  гордостью  одаренного  студента-первокурсника   школы   искусств.
Посередине листа поднималась в небо темная,  сложенная  из  закопченного
камня башня <Автор имеет в виду свой роман "Темная башня".>. Ее окружало
поле роз, настолько красных, что, казалось, они вот-вот оживут. С  одной
стороны  стоял  мужчина  в  выцветших  голубых  джинсах.  Плоскую  грудь
перекрещивала портупея; с каждого бока свисало по  кобуре.  А  на  самом
верху башни мужчина в красном взирал на Стрелка со смешанным  выражением
ненависти и страха. Его руки, упирающиеся в парапет, также были красны.
   Соню заворожило присутствие Сьюзен Дэй, но она все  же  взглянула  на
рисунок сына. Последние  два  года  она  понимала,  что  ее  сын  натура
одаренная, как называют это детские психологи, иногда она говорила себе,
что уже привыкла к его изысканным рисункам и пластилиновым  скульптурам,
которые Патрик  называл  семьей  Клэй.  Возможно,  так  оно  и  есть  до
определенной степени, однако от вида именно этого  рисунка  ее  охватила
дрожь, которую невозможно было  списать  лишь  на  эмоциональный  стресс
такого ужасного дня.
   - Кто это? - как можно спокойнее спросила Соня, указывая на  фигурку,
ревниво выглядывающую с верхней площадки темной башни.
   - Красный Король, - ответил Патрик.
   - А-а, значит, Красный Король. А  человек  с  пистолетами,  вон  там?
Когда мальчик открыл рот, чтобы ответить, Роберта Харпер  подняла  левую
руку (с траурной повязкой) и указала на сидящую позади нее женщину.
   - Друзья мои, мисс Сьюзен  Дэй!  -  крикнула  она,  и  ответ  Патрика
Дэнвилла на второй вопрос матери потонул в буре аплодисментов:
   - Его зовут Роланд, мама. Иногда он мне снится.
   Он и Красный Король.
 
5 
 
   Теперь оба они сидели в темноте, в ушах звенело,  а  в  голове  Сони,
словно крылья мельницы, вертелись две мысли:
   "Неужели этот.
   День никогда не кончится? Я ведь знала, что не следует приводить  его
сюда. Неужели этот день никогда не кончится? Я ведь знала..."
   - Мама, ты мнешь мою картинку! - сказал  Патрик,  задыхаясь,  и  Соня
поняла, что, должно быть, сильно прижала к себе  сынишку.  Она  ослабила
объятия. До них доносился визг, выкрики, бормотание из темной ямы внизу,
где сидели достаточно богатые люди, чтобы заплатить пятнадцать долларов.
   "пожертвований". Сквозь этот шум  прорвался  визг  боли,  заставивший
Соню подпрыгнуть на месте.
   Взрывная волна, последкжавшая вслед за взрывом, больно давила на  уши
ж сотрясала здание. Продолжавшиеся взрывы  -  на  автостоянке  в  воздух
взлетали машины - показались незначительными, но Соня  чувствовала,  как
ежится и вздрагивает Патрик.
   - Успокойся, Пэт, - сказала она. - Случилось что-то  плохое,  но  мне
кажется, это произошло снаружи. - Благодаря  тому,  что  взгляд  ее  был
прикован к яркому сиянию в окнах, Соня не видела, как голова  ее  кумира
слетела с плеч, но она знала, что каким-то образом молния все же ударила
в это место (не следовало приводить его сюда, не следовало приводить его
сюда) и что некоторые люди внизу охвачены  паникой.  Если  запаникует  и
она, то ей и юному Рембрандту придется туго.
   "Но я этого не сделаю. Не для того я выбралась утром  из  смертельной
ловушки,  чтобы  паниковать  сейчас.  Будь  я  проклята,  если  поддамся
панике". Соня, потянувшись, взяла  Патрика  за  руку.  Ладонь  его  была
ледяной.
   - Как ты думаешь, мама, ангелы появятся снова, чтобы  спасти  нас?  -
слегка дрожащим голосом поинтересовался малыш.
   - Нет, - ответила она. - Думаю, на сей  раз  нам  лучше  сделать  все
самим. И это в наших силах. Ведь с нами все в порядке.
   - Конечно, - согласился  мальчик,  но  затем  прижался  к  матери.  В
какойто  ужасный  момент  ей  показалось,  что  Патрик  сейчас  потеряет
сознание, но малыш выпрямился. - На полу лежат все мои книжки, -  сказал
он. - Мне не хочется оставлять их здесь, особенно ту, в которой  мальчик
Бартоломью никак не может снять с себя шляпу. Мы уходим, мам?
   - Да. Как только люди прекратят бегать и метаться. Когда я скажу,  мы
встанем и пойдем - пойдем - к дверям. Я не понесу тебя, но пойду  сзади,
придерживая за плечи. Ты понял, Пэт?
   - Да, мама. - И никаких  вопросов.  Никаких  рыданий.  Только  книги,
врученные ей на сохранение. А рисунок он держал сам. Женщина  прижала  к
себе сына и поцеловала в щеку.
   Они просидели на своих местах  минут  пять,  пока  Соня  медленно  не
сосчитала до трехсот. Она чувствовала, что большинство  их  соседей  уже
разошлись, когда она добиралась к концу первой сотни, но заставила  себя
ждать. Теперь Соня кое-что различала в темноте, чтобы поверить - да,  на
улице что-то яростно полыхает, но ближе к дальнему концу здания.
   Какая удача! Она слышала завывание сирен  приближающихся  полицейских
машин, "скорой помощи" и пожарных".
   Соня поднялась на ноги:
   - Пойдем. Держись прямо впереди меня.
   Патрик  Дэнвилл  сделал  шаг  по  проходу,  придерживаемый  за  плечи
материнскими ладонями. Он вел ее вверх по ступеням к  смутному  мерцанию
желтого света, лишь однажды остановившись, когда впереди  них  мелькнула
тень бегущего человека. Рука матери сжала плечо малыша,  и  она  дернула
сына в сторону.
   - Будь прокляты сторонники жизни!  -  выкрикнул  бегущий  мужчина.  -
Проклятье! Я убил бы их, всех!
   Затем он скрылся из вида, и Пэт вновь стал подниматься по лестнице.
   Теперь  в  мальчике  чувствовалось  спокойствие,  отсутствие  страха,
наполнившее сердце Сони  любовью  и  странной  темнотой.  Он  был  таким
отличным, ее сын, таким особенным... Но мир не  любит  и