его ели даже сырым
с той же соей, варили, жарили. Петрас соорудил  коптильню,  на  дрова  шли
выловленные доски "плавучего острова". Они давали густой ароматный дым.



УТРЕННЯЯ ПРОГУЛКА

   Мистер  Гордон  проснулся  в  четыре  часа  -  сказывалась  многолетняя
привычка вставать чуть свет, гулять с бульдогом  и  в  шесть  садиться  за
работу. Сегодня Кинга не было в каюте, он ночевал в своем "люксе".  Приняв
холодный душ, профессор посмотрел в окно  на  океан,  освещенный  ущербной
луной. Вид водной пустыни и черного  неба  с  опрокинутым  ковшом  Большой
Медведицы настроил его на меланхолический лад. Он стал  думать,  что  этот
пейзаж остался таким же, каким был и сотни, и тысячи лет назад. По крайней
мере, звезды заметно не стронулись с места и там же останутся еще миллионы
лет, и так же будет светить луна, и океан мерцать в ее лучах.  Что  должно
измениться  -  так  это   отношения   между   людьми.   Исчезнут   деньги,
собственность и преступления, порождаемые ими. И он спросил  себя:  "Хотел
бы ты, Стэн, вот сейчас перенестись в то далекое, манящее и непонятное  во
многом будущее, когда будут написаны еще тысячи работ о  Шекспире  и  люди
станут чистыми, как ангелы? - И тут же  помотал  головой.  -  Я  не  люблю
ангелов, конечно, хотелось бы почитать, что  там  еще  сумеют  написать  о
Вильяме Шекспире и будет ли хоть кем-нибудь упомянуто имя Стэнли  Гордона.
А если и напишут пару строк, то в каком-нибудь толстенном словаре, рядом с
с десятком других Гордонов".  Такая  перспектива  нисколько  не  опечалила
профессора.  Он  никогда  не  стремился  к  славе.   Его   всегда   манила
неизвестность,  радость  открытий,  будоражащая  атмосфера  далеких  эпох,
которую он научился воссоздавать, сидя за письменным столом.
   Мистер Гордон шел  по  пустынному  коридору,  наполненному  голубоватым
светом ртутных ламп. Судно казалось вымершим, оно  слегка  вздрагивало,  и
хотя  шла  высокая  мертвая  зыбь,  качки  почти  не  ощущалось.   Впереди
показались два матроса в полотняной униформе - негр и белый.
   - А, док! - сказал негр. - Уже гуляете?
   - Иду навестить своего друга.
   - Кинга? - спросил белый матрос. - Хорошая у вас собака.
   - Да, собака очень хорошая. Вы только заступили на вахту?
   - Нет, уже два часа на вахте, - ответил негр.
   - Хорошая ночь, - сказал белый матрос.
   Профессор пожелал им счастливой вахты и двинулся дальше.
   "Что, если эти два симпатичных парня  сейчас  выключат  противопожарную
систему и замкнут провода? - подумал мистер Гордон и тут  же  отогнал  эту
нелепую мысль: у матросов были славные лица и хорошая, сердечная улыбка. -
Нет, эти славные ребята на такое не способны.  Кроме  того,  поджог  может
быть осуществлен только на стоянке: там меньше риска сгореть самим".
   Гарри Уилхем стоял возле клетки с сенбернаром и, зевая,  наблюдал,  как
тот лакает из миски воду.
   - Вот и вы, док, как всегда, являетесь в одно время, а я уже с час  как
проснулся. Этот пес вначале выл, потом стал чихать и наконец залаял.  Сами
можете понять, какой тут может быть сон. Воет он, должно быть, все еще  от
тоски по Сигме, а лаял - требуя воды. Вот ваш Кинг ведет себя  гордо,  как
король в Тауэре: ничего не попросит, молчит и только смотрит, будто  хочет
сказать: попал ты с  нами,  Гарри,  в  переделку.  Кинг!  Порезвись  возле
хозяина. - Он открыл дверцы клетки. Бульдог  не  спеша  вышел,  потянулся,
зевнул и  пошел  обходить  столбики  и  кучки  песка.  Болонки  затявкали,
демонстрируя злую зависть.
   Гарри Уилхем сказал:
   - У собак характер  их  хозяев.  Видите  вон  ту  сучку,  рыженькую,  с
вытаращенными зенками? Звать ее Фанни,  а  хозяйку  -  Пегги  Пульман.  На
редкость противная старуха. Говорят,  у  нее  десять  миллионов!  Куда  ей
столько? Ведь съедает всего пару яиц в день,  булочку,  жидкий  супчик  да
кашку. Меньше своей болонки. А жадна, как крокодил. За все время  отвалила
мне десять центов: "Выпейте, Гарри, в праздник". Я эти десять центов  дома
к порогу прибью, чтобы за него все жадюги запинались. - Матрос  улыбнулся.
- А вообще, док, жизнь - хорошая штука! Вы только  посмотрите,  как  океан
стелется под нами! Судно наше мчится,  как  электричка.  А  впереди  новые
страны, города! В Японии сейчас цветут вишни...  Все  будто  бы  так  идет
отлично, что лучше и не придумать. - Он умолк и прислушался. -  Как  будто
вибрация усилилась. Замечаете?
   - Да, судно вздрагивает. Разве это не допускается?
   - Ход у "Глории" как у той девицы, что пройдет  с  полным  стаканом  на
голове и капли не прольет. А  сейчас  что-то  ее  залихорадило.  Духи,  ну
ребята из машинной команды,  говорили,  что  левая  турбина  барахлит.  Да
ничего, в Японии механики починят. Вы не беспокойтесь, док, она  и  не  от
такой тряски не развалится. Пса пока не берете?
   - Возьму после завтрака. Будь умником, Кинг. До свидания, Гарри.
   После выхода из Гонолулу мистер Гордон ежеутренне посвящал час  осмотру
помещений "Глории". Невольно его увлекли эти экскурсии по  спящему  судну,
он ходил по палубам, не переставая поражаться людскому гению, совершившему
путь от неоструганной долбленки до этого плавучего чуда.  Сотни  поколений
судостроителей создавали и совершенствовали каждую деталь на тысячах судов
во  всех  морских  странах,  и  вот  коллективное  умение,  опыт,   талант
воплотились в "Глории". Доктора восхищал уют  обширных  холлов,  устланные
коврами лестницы, картины на переборках; он любовался грандиозным  изгибом
шлюпбалок, стоящими под ними белыми баркасами и  катерами,  трогал  руками
надраенную медь поручней, бронзовые пластинки на ступеньках  трапов...  На
баке  его  приводили  в  трепет  гигантской  толщины   канаты,   брашпиль,
чудовищные якоря. Задрав голову,  он  смотрел  на  серебристые  мачты,  на
вращающиеся антенны  локаторов.  Капитан  Смит  разрешил  ему  заглядывать
иногда в ходовую рубку, куда он входил как в храм.
   Сегодня мистер Гордон, оставив Гарри Уилхема, сразу поднялся на верхнюю
падубу - встречать восход солнца. "Глория" шла по Токийскому  заливу.  Над
облаками поднимался конус Фудзиямы. Вершина горы пылала рубиновым огнем.
   На палубе находились всего лишь два пассажира, оба лежали  в  шезлонгах
под яркими шотландскими пледами, один явно спал, другой, закрытый до глаз,
подмигнул мистеру Гордону, когда тот проходил мимо.
   - Отличная погода! Не правда ли? - спросил он.
   - Великолепная! - охотно ответил  мистер  Гордон.  -  Все  ранние  утра
хороши, даже в городе, а здесь - другой мир. Что за волшебная гора!
   - Это вы правильно - насчет волшебства, - ответил человек в шезлонге  и
выпростал из-под пледа рыжую бороду. - Я видел  много  вулканов  и  других
горных вершин. Видел Везувий, Килиманджаро. Прекрасны вулканы  на  русской
Камчатке, в Южной Америке, на Курильских островах, да и на  Гавайях  тоже,
но ни одна гора не может сравниться по красоте и благородству с Фудзиямой.
Смотрите, эта громада плывет над  облаками,  будто  кто-то  держит  ее  на
могучей ладони.
   - Хорошо вы это сказали - на ладони, - одобрил мистер Гордон.
   - В такие утра  невольно  родятся  поэтические  строки.  -  Рыжебородый
посмотрел на спящего. - Фрэнк!
   Тот открыл глаза, болезненно поморщился и  с  неудовольствием  повернул
голову.
   - Слушаю вас, сэр.
   - Запомни, Фрэнк, следующий набросок:  в  ясном  утреннем  воздухе  все
предметы кажутся легкими и  невесомыми.  Они  как  только  что  родившиеся
мысли, и  лучезарная  Фудзи  плывет  над  океаном,  и  кажется,  что  мать
Вселенной Аматэрасу держит ее на своей ладони. Неплохо, Фрэнк?
   - Как всегда, сэр.
   Рыжебородый обратился к мистеру Гордону:
   - Это его высшая похвала. Фрэнк у меня выполняет  обязанности  записной
книжки, у него абсолютная память и филологическое образование,  он  помнит
все, что прочитал и что услышал. Если бы вы знали, как  он  облегчает  мне
работу! Для того чтобы слагать  стихи,  голова  должна  быть  чистой,  как
сегодняшнее утро. Фрэнк, запомни и этот пейзаж!
   - Есть, сэр. И если разрешите, то можно добавить?
   - Валяйте, Фрэнк.
   - И пуста, как барабан.
   - Грубовато, Фрэнк. Вы теряете чувство меры. Хотя и  тут  что-то  есть.
Прибереги для сатирической баллады.
   - Есть, сэр, - зевнул Фрэнк.
   Неожиданно для мистера Гордона рыжебородый поэт впился  глазами  в  его
туфли и спросил, подмигнув:
   - Сорок четыре, восьмая полнота?
   - Да, - ответил, несколько смутившись, мистер Гордон.
   - Фирма "Нигрем и сыновья", не так ли?
   - Не помню, как-то не обратил внимания.
   - Напрасно. "Нигрем и сыновья" выпускают лучшую обувь на  земном  шаре.
Можете мне поверить, потому что я и есть "Нигрем и сыновья"! Хотя  сыновей
можете отбросить, нет никаких сыновей. Они для солидности. Просто  Нигрем.
Нобби Нигрем, обувной король, к вашим услугам!
   Профессор назвал себя.
   - Как же, слыхал! Пиво - "Гордон и Причард". Не так ли?
   - К сожалению, вы ошиблись. Пиво я очень люблю, но не изготовляю.
   - Довольно остро, Фрэнк!.. Хотя не стоит. Мистер... мистер...
   - Гордон.
   - Мистер Гордон, вам никогда не приходилось плавать на  судне,  объятом
пламенем? Или с изрядной брешью в днище?
   - К счастью, не приходилось...
   - Я же постоянно или горю, или тону. Вы ощущаете, как вибрирует палуба?
   - Не больше, чем всегда, - попытался успокоить обувщика мистер Гордон.
   - Не скажите. Прошлый раз, когда я плыл на "Фермопилах", то... - Мистер
Нигрем умолк, прислушался и юркнул под  плед,  произнеся  из-под  него:  -
Тс-с-с!
   Из лифта вышли два человека в синей униформе. Обувного короля подняли и
под руки увели в лифт.
   Фрэнк вскочил на ноги  и  оказался  длинным  тощим  блондином  с  серой
клочковатой бородкой. Собрав пледы, он сказал:
   - Если вы тот самый Стэнли Гордон, то я знаком с вашими работами. -  Он
стал перечислять: - "Предшественники Шекспира", "Английское  Возрождение",
"Белые пятна в жизни Шекспира".
   - Да, у меня есть такие книги. Простите, вы тоже историк литературы?
   - Нет, этим вопросом я серьезно никогда не занимался. Моя специальность
- математическая  лингвистика,  логика,  ну  и,  само  собой,  языки.  Вас
удивляет, вероятно, что я стал живой записной книжкой?
   -  В  какой-то  степени  -  да.  Но,  видимо,  трудные  обстоятельства,
конъюнктура сейчас не особенно благоприятна?
   - И да и нет. Видите ли, я преподавал в нескольких университетах,  пока
не отказался от специальных заказов Пентагона. Здесь мне хорошо платят.  Я
почти свободен. Нигрем неплохой парень,  только,  как  сказал  здесь  один
матрос, у него мозги с левой резьбой.
   - Не Гарри ли Уилхем?
   - Он. Директор собачьего отеля. Гарри наблюдает  за  нашим  сенбернаром
Тотом.
   Оба засмеялись.
   Мистер Гордон спросил:
   - У вашего патрона, видно, серьезная болезнь? Не следствие ли пережитой
катастрофы?
   - Шизофрения. Пожар и брешь в днище он выдумал. Вообще-то он  не  лишен
воображения.
   - И что, он в самом деле обувной король?
   - Ну, здесь все правда. Врачи рекомендовали ему переменить  обстановку,
вот мы и плывем. Рад был познакомиться. Я не назвал себя, извините.  Фрэнк
Причард. - Он церемонно поклонился и протянул руку.
   Тем временем из  океана  поднялось  солнце.  Фудзияму  окутали  палевые
облака.  Впереди,  за  судами,  стоявшими  возле  причалов,  за  сумятицей
подъемных кранов, блестящими крышами пакгаузов, под  темной  шапкой  смога
проглядывал большой незнакомый город.
   - Иокогама! - сказал Фрэнк Причард.


   В ресторане за завтраком, когда подали кофе, мистер Гордон сообщил:
   - Сегодня во время утренней прогулки у меня были интересные встречи.  Я
не  говорю  об  известном  вам  Гарри  Уилхеме  -  попечителе   Кинга,   я
познакомился на верхней палубе с неким Нобби Нигремом,  поэтом  и  обувным
королем, и его личным секретарем Фрэнком Причардом.
   - Неужто те самые злодеи? - спросила мисс Брук.
   - О нет, Лиз. Второстепенные, проходные персонажи.  Но  в  разговоре  с
ними я почему-то подумал, что опасность может прийти не оттуда, где мы  ее
предполагаем.  Представьте  себе,  что  вблизи  рифов   отказало   рулевое
управление  или  по  чьей-то  вине  что-то  произошло   с   навигационными
приборами. Вы скажете, такое может случиться с любым судном. Вполне. Но  в
данном случае может действовать направляющая рука.
   - Стэн! Как все это надоело! - вздохнула мисс Брук. - Расскажите  лучше
что-нибудь о японцах. И  почему  вы  не  разбудили  нас,  чтобы  мы  могли
полюбоваться Фудзиямой? Вы эгоист, Стэн!
   - Но я поднялся в четыре часа.
   - В четыре, пожалуй, не стоило вставать даже ради такой  очаровательной
горы.
   Джейн сказала:
   - За четыре дня, что мы плывем от Гонолулу, я уже стала забывать о всех
пережитых и предстоящих ужасах. Я бы и совсем забыла,  не  будь  всегда  у
Тома такого озабоченного лица. Муж совсем не умеет скрывать своих мыслей.
   Томас Кейри дотронулся до руки жены:
   - Все будет хорошо, милая Джейн. Стэн методически идет к цели. Он  спас
всех нас в Гонолулу и, я думаю, раскроет и других преступников,  если  они
еще остались на судне, а может быть, опасность  вообще  миновала.  Мы  так
привыкли к состоянию постоянной тревоги, что не можем от  нее  избавиться.
Все будет хорошо, Джейн. А вот и неунывающий лейтенант, полный  энергии  и
оптимизма!
   Между столов шел лейтенант Лоджо, кланяясь и прикладывая два  пальца  к
козырьку фуражки. Лицо его выражало крайнюю степень озабоченности,  кончик
носа блестел от капелек пота. Подойдя к столику, он  поприветствовал  всех
и, наклонившись, тихо сказал:
   - Леди и джентльмены, прошу сохранять спокойствие. Только что  получена
телеграмма, извещающая, что некий отец Патрик Лопес, он же  Клем,  выпущен
полицией Гонолулу из-за  отсутствия  улик  и  уже  находится  в  Токио.  В
телеграмме говорится, что против нас, то  есть  против  вас,  мои  друзья,
возбуждается дело по обвинению в  клевете,  нанесении  морального  ущерба,
фальсификации преступления: якобы мы, то есть вы,  подсунули  ему  оружие,
напоили снотворным, и так далее.
   Все четверо озадаченно переглянулись, не сказав друг другу ни слова.
   Лейтенант Лоджо продолжал:
   - Советую связаться со своими адвокатами. Что касается меня,  то  я  со
своей стороны тоже приму меры.
   - Но ведь полиции известно,  что  собой  представляет  отец  Патрик,  -
сказала мисс Брук. - Как же полицейские стали на его сторону?
   - Извините, Лиз, но вы плохо знаете законы. - Лейтенант Лоджо  галантно
поклонился. - Мы слишком поспешно покинули Гонолулу. Наши, то  есть  ваши,
показания сочли недостаточными, чтобы держать этого гангстера в тюрьме,  и
его выпустили. А  находясь  на  свободе,  Клем  пользуется  всеми  правами
гражданина Соединенных Штатов и может апеллировать к суду, прося  оградить
его  от  посягательств  на   его...   как   бы   это   точнее   сказать...
неприкосновенность личности. А личность у нас, как вам известно,  священна
и неприкосновенна...
   Незаметно подошел Малютка Банни, он улыбался, раскачиваясь на каблуках,
при последних словах лейтенанта Лоджо шлепнул его по плечу:
   - Ну что ты несешь, Никколо?  Какая  неприкосновенность?  Доброе  утро,
Лиз, Джейн, профессор, Том! Знаем мы эту  неприкосновенность.  Я  говорил,
что Клем и Мадонна выкрутятся,  так  оно  и  случилось.  Дело  пока  будет
находиться во взвешенном состоянии:  нет  ни  истцов,  ни  ответчиков,  ни
свидетелей. Канитель начнется лишь после прибытия в Сан-Франциско, если вы
не станете ждать, пока под вас подсунут пластиковую бомбу.
   Мисс Брук сказала, глядя с надеждой на Малютку Банни:
   - Кончилось наше беззаботное житье.
   Тот расплылся в улыбке:
   - Ничего, Лиз. Теперь Клем почти не опасен.
   - Неужто он опять поедет с нами? - всплеснула руками  Джейн.  -  Мистер
Лоджо, Том, Стэн, нельзя этого допустить!
   - Успокойся, Джейн,  -  сказал  Томас  Кейри.  -  Я  немедленно  иду  к
капитану, и он, я уверен, не примет такого пассажира  вновь.  Не  так  ли,
лейтенант?
   Третий помощник капитана состроил страдальческую мину:
   - Я сожалею. Мне также казалось. Я только сейчас был у капитана,  и  он
приказал принять Патрика Лопеса, как отставшего пассажира, даже извиниться
перед ним от лица администрации...
   - Какой ужас! - воскликнула мисс Брук.
   - И это еще не все, мисс. Ведено предоставить ему лучшую каюту, а также
проявить к нему... -  Он  запнулся,  услышав  серебристый  голосок  Бетти,
лившийся из репродукторов. Та еще раз напоминала  пассажирам  о  программе
пребывания в Японии.  Когда  Бетти,  поблагодарив  за  внимание,  умолкла,
лейтенант Лоджо закончил фразу: - ...Проявить к нему предельное внимание.
   Малютка Банни, покрутив кулачищем, сказал:
   - Проявим, Никколо. Еще как проявим.
   - Банни! - нахмурил  брови  лейтенант  Лоджо.  -  Не  вздумай  наделать
глупостей. А с вами, мистер Кейри, я бы хотел встретиться, как только  вас
освободят дамы. Желаю приятного путешествия по Стране Восходящего  Солнца.
- Он быстро смешался с толпой пассажиров, покидающих ресторан.
   - Что вы на это скажете? - спросил Томас  Кейри,  несколько  отстав  от
жены, мисс Брук и Малютки Банни. - Неслыханно, чтобы  гангстера  выпускали
на свободу, зная, что он наверняка совершит преступление. Это слишком даже
для такой свободной страны, как наша Америка!
   Мистер Гордон с улыбкой посмотрел на своего молодого друга:
   - Вам, как работнику прессы, не  пристало  удивляться.  В  шестнадцатом
веке за деяние меньшего масштаба Патрика Лопеса давно бы уже вздернули  на
рее, если  бы  только  он  не  занялся  морским  разбоем.  Лишь  пиратство
считалось тогда одной из самых почетных  профессий,  приносившей  славу  и
золото королеве Елизавете. Удачливые  пираты  не  были  обойдены  монаршей
милостью. Вспомните хотя бы Фрэнсиса Дрейка. Извините, Том, я, как всегда,
ухожу от современности или ищу в ней  аналогии  с  далеким  прошлым.  Если
хотите знать мое мнение относительно возвращения Патрика,  то  я  рад  его
появлению. Такой персонаж не может, не должен сходить со сцены так рано.
   - Стэн! В уме ли  вы?  Мы  так  радовались,  что  избавились  от  этого
лжеотца!
   - Никогда еще, Том, я не ощущал в своем сознании такую ясность мысли.
   - Извините, Стэн. Я слушаю вас. - Томас Кейри с  опаской  посмотрел  на
мистера Гордона.
   - Я исхожу из того, Том, что теперь, зная, на что  способен  Лопес,  мы
станем держаться осторожнее. Лейтенант Лоджо должен  организовать  за  ним
наблюдение. Если у Патрика есть сообщники, то он обязательно станет с ними
встречаться и выдаст их нам. И еще у меня  мелькнула  мысль,  которая  вам
действительно может показаться сумасшедшей. Я  считаю  возможным  привлечь
Лопеса на нашу сторону, заставить работать на нас...
   - О, Стэн! - только и мог вымолвить Томас Кейри. Но через десяток шагов
не выдержал, спросил: - Каким образом?
   -  Патрик-Клем  сейчас  чувствует  себя  неуверенно  и   будет   совсем
деморализован, когда узнает об исчезновении Антиноми.
   - Вы думаете, он будет морально подготовлен к переходу на нашу сторону?
   - Вполне, Том. К тому же с нами Малютка Банни, который внушит ему,  что
лучше всего поладить миром. Но это еще не все, Том. Если он  не  знает  об
опасности, грозящей  судну,  то  сообщение  об  этом  должно  окончательно
потрясти его. Он сообразит, что и его хотят убрать вместе со  всеми  нами.
Ему ничего не останется, как стать нашим единомышленником. Кроме того,  вы
не можете не согласиться, что лжеотец Патрик - симпатичный  персонаж,  его
жаль лишаться до конца второго акта.
   - Не знаю, Стэн, что и сказать вам на все это.  Благоразумнее  было  бы
убрать Патрика с судна, то есть не пускать его снова на "Глорию".  Но  раз
мы бессильны сделать это, надо искать способ обезопасить в первую  очередь
наших женщин от возможного нового покушения Лопеса.
   Они подходили к каюте, когда посреди коридора увидели лейтенанта Лоджо,
явно поджидавшего и