смогли бы  поставить
якорь... Нет, спать нельзя. Я на вахте..."
   - КР-16! Слушайте меня, КР-16! Вам на помощь выходит эсминец,  вылетели
самолеты. Скоро они вас разыщут. Держитесь, ребята! Все вам шлют привет...
   - Опять Крутиков заступил, - сказал старшина.  -  Ну  вот  видишь  -  и
порядок, все уже позади. Совсем развиднелось. Скоро они нас  обнаружат.  -
Асхатов выключил станцию. -  Нечего  зря  энергию  транжирить.  Еще  может
пригодиться. Будем включать раз в  четверть  часа.  Сколько,  Алексей,  на
твоих?
   - Восемь. Оказывается, они не останавливались.
   - Ровно?
   - Две минуты девятого.
   - Ставьте, друзья, на пять девятого. - Старшина гордился точностью хода
своих  часов  с  механической  подводкой,  календарем,  водонепроницаемых,
антиударных, со шкалой поясного времени. - Мои часы, Петрас и Алеха, можно
положить под колпак в институте  имени  Штернберга  в  Москве,  и  по  ним
отзванивать время для всей планеты. Вот какие это часы.  Я  за  них  отдал
полторы сотни матросу  с  "Керчи"  и  еще  в  придачу  шикарную  раковину.
Лейтенант Кораблев давал мне две с половиной, да  не  уговорил.  Часы  эти
швейцарской фирмы, вот тут написано какой, только очень мелко. Гарантия на
двадцать лет. Вот что это  за  механизм!  Экстра!  Супер!  Прима!  Дай-ка,
Петрас, чайник, глотну еще чуток.



КУРС НА ГОНОЛУЛУ

   Томас Кейри повернул ручку двери, нажал на нее и едва  не  свалился  на
пол прихожей каюты. Торопливо закрыл дверь. Сразу  его  обступили  тишина,
покой. Пахло кожей и дорогим табаком.  От  следующего  помещения  прихожую
отделяла темная ткань портьеры. Репортер стоял, упершись спиной в дверь. В
глазах у него плыли желтые круги, ноги подкашивались.
   - Поверните ключ, мистер Кейри, - услышал он знакомый спокойный голос и
увидел профессора Гордона. Тот стоял, откинув портьеру, в  белой  рубашке,
приземистый, широкоплечий, на темном лице выделялась серебристая  бородка,
какую носили шкипера парусников  в  прошлом  веке,  зубы  его  сверкали  в
улыбке.  Казалось,  он  ничуть  не  удивлялся  тому,  что  репортер   тоже
отправился в плавание на "Глории".  -  Наконец-то!  Проходите,  мой  друг.
Прошу вас. Я никак не ожидал, что на судне  могут  быть  такие  большие  и
удобные комнаты. Целая квартира. Вот это,  по  всей  видимости,  гостиная,
влево - спальня, направо - ванная и все прочее. Садитесь, мистер Кейри.  Я
сейчас дам вам что-нибудь выпить. Здесь предусмотрен бар с целой  батареей
бутылок. Смотрите, как все ловко вделано в стенку. Я бы ни за что не нашел
этого тайника, если бы не любезный молодой человек в черном.  -  Профессор
откинул крышку бара. Заискрились бутылки, хрусталь. - Вам виски,  коньяку?
Здесь пропасть всего - водка, кальвадос, плиска, ром, херес.
   - Безразлично. Что угодно. Да, мне надо немного промочить горло.
   - И я за компанию. Мой любимый  напиток  -  херес.  Здесь  же  его  две
бутылки, одна из Калифорнии, другая, если верить этикетке, испанская. - Он
налил в хрустальные рюмки, подал гостю, сидевшему в мягком  кресле.  -  За
продолжение нашего знакомства, мистер  Кейри,  и  за  дальнейшее  развитие
событий. Прекрасный напиток! Первоклассный!  Испанский  херес!  Здесь  все
первоклассное. Не правда ли, мистер Кейри?
   Репортер  окинул  взглядом  просторное  помещение,  отделанное  красным
деревом, вишневый ковер на полу, овальный полированный  стол,  в  котором,
как  в  зеркале,  отражался  голубоватый  потолок,  и  ответил   терпеливо
ожидавшему хозяину:
   - Да, у вас здесь очень хорошо. - Прислушался: он все еще не верил, что
избавился от преследовавших его людей, одетых матросами. Плотная дверь  не
пропускала звуков из коридора. Ритмично  вздрагивал  корпус  судна.  Ветер
трепал занавески на опущенном  окне.  Пахло  терпким  запахом  моря.  Вино
приятно туманило голову, горячими ручейками растекалось в груди.
   Профессор, подмигнув, налил еще, сказав при этом:
   - Выпьем за хорошее настроение. Для полного осознания благ жизни многим
так его не хватает.
   Томас Кейри сказал, рассматривая топазовое вино на свет:
   - Охотно поддерживаю ваш тост, хотя мне будет нелегко обрести  душевное
равновесие после всего случившегося со мной. За последние сутки  два  раза
покушались на мою жизнь, сейчас меня разыскивают по  всему  судну,  с  тем
чтобы ссадить на лоцманский катер. - Репортер выпил всю рюмку и, улыбаясь,
спросил: - Вы и сейчас найдете, что мои злоключения не  выходят  за  рамки
сценария пьесы?
   - О да! Сюжет развивается по-шекспировски стремительно.  События  полны
драматизма. Неужели и здесь, на судне, с вами пытались разделаться? Когда?
Где?
   Томас Кейри рассказал все, что с ним  приключилось  недавно.  Выслушав,
профессор энергично потер руки, прошелся по  вишневому  ковру  от  окна  к
дивану, вернулся к столу и сказал:
   - Все идет прекрасно, мистер  Кейри.  Ваша  настойчивость,  смелость  и
находчивость окончательно покорили меня. Мне еще в машине, когда мы  ехали
в порт, пришла мысль, что вы не должны сойти со сцены в  середине  первого
акта. Ведь вы одно из главных действующих лиц! Как же вы можете находиться
вдали от событий, которые развернутся  здесь,  на  "Глории"?  Нет,  мистер
Кейри, вы должны ехать с нами. Только  с  вашей  помощью  мы  можем  найти
преступника, который, я уверен, находится сейчас в таких же  апартаментах,
и не исключено, что пьет тот же самый херес.
   - Но тогда зачем вы вручили мне ваш "понтиак" и вот эти ключи от  него?
Между прочим, я не заметил, как вы их опустили мне в карман. Возвращаю вам
их  с  признательностью.  Мое  появление   в   "понтиаке"   произвело   бы
ошеломляющее впечатление на дорожную полицию.
   Профессор взял ключи, подбросил их на ладони.
   - Видите ли, мистер Кейри, вначале развитие событий мне  представлялось
несколько иначе. Я  не  исключал  возможности,  что  вы  убедите  капитана
несколько отложить рейс, и тогда бы многое зависело от скорости, с которой
вы смогли бы передвигаться по  дорогам  Америки.  Сейчас  все  изменилось.
Сценой становится "Глория". - Он повторил  название  судна  еще  несколько
раз, опустил ключи в карман брюк, затем спросил: - Прекрасное название для
пьесы - "Глория", не правда ли, мистер Кейри?
   - Звучит неплохо. -  Репортер  посмотрел  на  часы.  -  Двадцать  минут
третьего. По всей видимости, лоцманский катер уже вернулся  в  порт.  Если
меня разыщут, то могут еще ссадить на одно из  встречных  судов  и  взыщут
расходы за остановку лайнера. Нет, такой вариант мне не подходит.
   - Вот именно, мистер Кейри!
   - В то же время я не могу оставить в беде Джейн, и вас, мистер  Гордон,
и всех пассажиров судна. Я бы не  простил  себе  вашей  гибели  никогда...
Плесните еще, мистер Гордон.
   - С удовольствием, но,  с  вашего  разрешения,  я  попрошу,  чтобы  нам
принесли что-нибудь поесть...
   Желудок Томаса Кейри болезненно сжался. Он вспомнил, что последний  раз
ел вчера вечером перед выездом на место автомобильной катастрофы.
   - Да, не мешало бы, - сказал он, глотая голодную слюну.  -  Только  мне
надо скрыться в спальне от посторонних глаз.
   Стюард принес большой поднос с закусками и фруктами.
   - Зачем так много? - спросил профессор.
   - Время обеда,  -  ответил  стюард,  ловко  расстилая  на  столе  белую
скатерть. - Всегда в день отъезда большинство пассажиров предпочитают есть
в каютах, но затем столуются в  ресторане.  Там  располагающая  атмосфера,
отличный оркестр,  шикарная  публика...  Что  прикажете  на  первое?  Вот,
пожалуйста, ознакомьтесь. - Он  протянул  профессору  объемистую  книгу  в
целлофанированной  обложке,  на  которой  была  изображена   "Глория"   на
ослепительно  синен  воде,  сампан  с  темнокожим  кормчим,  туристами   в
белоснежных костюмах, которые с выражением предельного  счастья  на  лицах
следили за плавником акулы.
   - О! Да тут целый роман! - воскликнул профессор,  взвешивая  на  ладони
меню.
   -  Действительно,  здесь  большой  выбор,  только  сегодня   ограничено
количество блюд. Например, супов не более четырех,  а  также  и  остальные
блюда в меньшем ассортименте. С  завтрашнего  дня  у  нас  заработают  три
кухни:  французская,  китайская  и   англосаксонская,   но   будут   блюда
итальянские, русские, даже финские, и вообще,  можно  заказывать  все  что
угодно... Сегодня пока самый скромный обед...
   ...Томас Кейри ел  молча,  зато  профессор  Гордон  почти  не  умолкал.
Казалось, он забыл, что привело в его  каюту  молодого  человека.  Оглядев
стол с закусками и пододвинув к себе салат из  крабов,  он  стал  красочно
описывать, как ели в XVI веке в Англии:
   - Во времена Шекспира в Англии не знали еще изысканных блюд, таких, как
у нас с вами. Подобные  деликатесы  можно  было  встретить  где-нибудь  на
Востоке - в Персии, Египте и особенно в  Китае,  где  поварское  искусство
процветало за много веков до нашей эры и сохранилось  в  самом  утонченном
виде и по сей день. Англичане ели просто,  но  зато  обильно.  Представьте
себе гигантский кусок ростбифа, дымящегося на деревянном блюде, или  оленя
на вертеле в камине, или кабана. Все это запивалось добрым пивом, элем или
виноградным вином. Разрешите, я вам налью белого мозельского, оно пойдет к
вашей рыбе и моим крабам... Да, отличное вино.  Здесь  все,  как  я  вижу,
отличное. Но я предпочел бы всему этому темное пиво и кабаний окорок с еще
не остывшими угольями на  подрумяненной  кожице  или  гуся  с  яблоками  и
капустой, хотя все это, как видно, мы сможем заказать на завтра. А  сейчас
не съесть ли нам вот это сооружение из овощей, грибов и какой-то дичи?
   Томас послушно кивнул. Он уже не стал прятаться, когда стюард принес на
подносе новую порцию еды.
   Минут пять они молча поглощали салат.
   Потом принялись за суп. Мистер  Гордон  взял  ложку,  потянул  носом  и
сказал:
   - В доме отца Шекспира любили суп из бычьих хвостов.  Три  года  назад,
когда я во второй раз посетил родину Вильяма  -  Стратфорд-на-Эйвоне,  мне
посчастливилось обнаружить любопытнейший документ - счет мясника,  некоего
Самуэля Таккера, адресованный Джону Шекспиру - отцу Вильяма,  на  сумму  в
один шиллинг восемь пенсов. Это была сенсация среди шекспироведов, да и не
только среди них, вся мировая печать муссировала мою находку, в том  числе
и ваша газета. Не так ли?
   Томас Кейри наклонился к тарелке с золотистым бульоном, что могло сойти
за знак утверждения, и взял ложку, силясь припомнить информацию о  находке
профессора. И почему-то вспомнил, как они с Джейн обедали последний раз  в
придорожном ресторане, где им подали похожий бульон...
   Профессор же продолжал:
   - Вы, как  филолог,  знаете,  насколько  скудны  и  спорны  сведения  о
Шекспире.  И  тут  еще   один   документ,   подтверждающий   существование
гениального человека. По существу, остались только  его  пьесы,  авторство
которых до сих пор оспаривается. Не сохранилось ни одного  его  черновика.
Все, чем мы располагаем, это три страницы текста, вписанные рукой Шекспира
в пьесу о Томасе Море, которая так никогда и не была играна на  сцене,  да
еще  подписи  под  завещанием  Вильяма.  Они-то   и   помогли   установить
подлинность трех драгоценных страниц... Вам нравится бульон?..
   - Очень... - Томас Кейри проводил взглядом стюарда, уносящего посуду. -
Зато вот этот человек мне что-то не нравится.
   - Ну что вы! Обычный слуга - эпизодическое лицо в нашей  пьесе.  Хорошо
вышколен. Свою роль ведет прекрасно.
   - Да, но вы заметили его саркастическую улыбку?
   - У него болят зубы. Он даже не спросил, в  какой  каюте  вы  едете,  и
принес нам обед на двоих. У  вас,  мой  друг,  просто  сейчас  обостренная
реакция после всех событий. Вам кажется, что стюард тоже мафиози из  банды
Минотти?.. Я не ошибся?
   - Да... он смахивает на итальянца, и это его  подчеркнутое  безразличие
ко мне... Готов заключить пари, что он уже сообщил  кому  следует,  что  я
нахожусь у вас!
   - Вполне возможно. Но это нельзя ставить ему в вину. Он  на  службе.  К
тому же вы нарушили священное право собственности. Едете зайцем  в  каюте,
проезд в которой стоит восемь тысяч долларов.
   - Верно, черт возьми!
   - Так что стюард здесь ни при чем.
   - Неужели так дорого?
   -  Есть  каюты  и  по  двадцать  тысяч,  но  мне  капитан   посоветовал
остановиться на этой. К тому же я  не  настолько  богат,  чтобы  швыряться
деньгами.
   Томас Кейри отодвинул тарелку.
   - Мне надо немедленно встретиться с капитаном.
   - Ну зачем такая спешка? У нас еще впереди  три  блюда,  десерт,  кофе;
теперь час или два не играют никакой роли. Действие растянется, по меньшей
мере, на несколько недель.
   - Но я не хочу, чтобы меня изловили как зайца.
   - До этого, надеюсь, не дойдет. К тому же у вас иммунитет представителя
всесильной прессы и  чрезвычайной  важности  информация.  Ешьте  спокойно.
Волнение  мешает  пищеварению.  Выпейте  еще  вот   этого   португальского
портвейна  и  постарайтесь  себе  внушить,  что  события  развиваются,  не
отступая от текста пьесы и режиссерского замысла.
   - Ах, профессор! Оставим эту игру в  любительский  спектакль.  Если  мы
отдадимся на волю судеб, то, чего доброго, пойдем на дно со всем  театром,
артистами, оркестром и публикой!
   - Не исключено. - Мистер Гордон отпил из  рюмки,  и  лицо  его  приняло
блаженное выражение. - Божественный напиток, советую причаститься.
   Вошел стюард с новой переменой блюд.  Когда  он,  разложив  на  горячие
тарелки жареную форель, удалился, мистер Гордон сказал:
   - Я не считаю, что мы с  вами  играем  в  любительском  спектакле.  Все
вполне профессионально. Да ешьте же. Форель  словно  только  что  поймана.
Действительно, ее везут живую, я читал об этом в рекламном проспекте. Надо
вам сказать, что к поездке  я  отнесся  с  должной  серьезностью.  Ну  как
форель?
   - Рыба как рыба... - буркнул Томас Кейри.
   - Ну, молодой человек, да вы, я вижу, не из тех,  кого  можно  чем-либо
удивить. А раз  так,  то  все  будет  прекрасно.  -  Профессор,  улыбаясь,
дожевал, утерся  салфеткой,  затем  сказал:  -  Я  превращаюсь  в  этакого
резонера. Никогда не замечал у себя  подобного  таланта.  Вот  что  значит
вести затворническую жизнь. Негде  было  проявить  себя,  раскрыться,  как
говорил один мой студент, изрядный шалопай, но головастый парень.
   "Сколько потеряно времени, - с тоской подумал  Томас  Кейри.  -  И  все
из-за  него.  -  Он  почти  с  ненавистью  посмотрел  на   профессора   и,
встретившись с ним взглядом, покраснел от смущения: столько участия было у
того в глазах. - Нет, он славный старик, этот негр. Что бы я сейчас делал,
не попадись он мне? В лучшем случае матросы изловили бы меня и  спровадили
на лоцманском катере. Тогда бог знает что могло  произойти  с  Джейн".  Он
допил портвейн в полной уверенности, что вот теперь-то, когда он на судне,
ничего не случится ни с лайнером, ни с Джейн.
   Репортер улыбнулся профессору:
   - Ну конечно, все выйдет наилучшим образом.
   Мистер Гордон обрадованно закивал головой:
   - Вот так-то веселее, дорогой мистер Кейри.
   - Просто Том.
   - Прекрасно, Том. Вы не курите?
   - Нет. У нас в роду никто не курил.
   - Ну а я привык курить за работой. Хотя мои предки - рабы с Миссисипи -
тоже не курили. Табак для них был табу.
   Томас Кейри поднялся.
   - Постойте! - остановил его профессор. - Я позвоню капитану, договорюсь
о вашей с ним встрече.
   ...Капитан лайнера Дэвид Смит - высокий,  грузный,  лет  шестидесяти  -
слушал репортера, полуприкрыв тяжелые, набрякшие веки, его  огромные  руки
устало лежали на подлокотниках кресла. В такой же  позе  в  другом  кресле
сидел профессор и  с  нескрываемым  любопытством  рассматривал  просторный
салон капитана,  стилизованный  с  бутафорской  роскошью  под  гостиную  в
Версальском дворце: темно-бордовые штофные обои, копии Веронезе, Тициана и
Эль Греко, рояль, по форме похожий на клавесин, ковер по мотивам  Ватто  -
жеманная красавица на качелях и кавалер на коленях, заглядывающий  под  ее
пышные юбки. Здесь все было ненастоящее, и все же создавалось  впечатление
старины, богатства, тонкого вкуса. Профессор ловил себя на  том,  что  его
покоряет вся эта  дешевка  и  что  он  не  удивился  бы,  если  бы  сейчас
распахнулась дверь красного дерева и вошли бы мадам Помпадур  с  Людовиком
Четырнадцатым.
   "Пожалуй, я выпил лишнее", - подумал  Гордон  и  потянулся  за  рюмкой,
стоявшей на полированной столешнице под красную яшму.
   Между тем репортер, заканчивая рассказ о своих злоключениях, говорил:
   - Вот почему, сэр, я очутился на вашем судне без билета и багажа.
   Капитан раскрыл глаза, и Томаса Кейри поразила их ясная голубизна.
   - Что ж, -  сказал  капитан,  -  весьма  любопытно.  История,  если  ее
опубликовать, на день-два привлечет внимание американцев. Но боюсь, что ее
не напечатают, по крайней мере сейчас. Я весьма  признателен  вам,  мистер
Кейри.  Хотя  должен  заметить,  что  мне  трудно  поверить,  будто  отец,
отправляя в путешествие дочь, замышляет потопить  судно,  на  котором  она
едет. Это же чудовищно, Стэн! - повернулся он к Гордону.
   - Ах, Дэв, - ответил профессор, - как вы мало знакомы  с  неприглядными
сторонами жизни! Вы романтик, Дэв. Всю жизнь скитаетесь по океанам,  среди
мужественных людей, боретесь со стихией, и мир кажется вам сотворенным как
надо. Не так ли?
   - Да, я все больше и больше убеждаюсь, что люди не так уж плохи.
   - В общей массе. Согласен с вами, Дав. В людях  не  иссякло  стремление
творить добро. Пример перед вами, -  он  кивнул  на  Томаса  Кейри,  -  но
сколько еще зла! Разве не убивает еще  брат  брата,  дети  -  родителей  и
родители - детей своих? Вы говорите, и я согласен с  вами,  что  обвинение
мистера Чевера чудовищно, но что мы знаем об отношениях отца и  дочери,  о
характере этого человека?
   - Я был вместе с мистером Чевером сегодня. Он нежно прощался с дочерью,
поцеловал ее, осмотрел каюту.  Просил  меня  заботиться  о  девочке.  Надо
сказать - она очаровательное существо...
   Томас Кейри залился румянцем, вспомнив  свою  встречу  с  Джейн,  когда
мафиози волокли его по коридору судна.
   "Что она подумала? Джейн не могла понять, почему я не  остановился,  не
подошел к ней. После грязных наветов я должен был обязательно это сделать.
Проклятые бандиты!"
   Минуту-другую, пока он переживал свою мимолетную встречу с Джейн, он не
слышал, о чем говорили  капитан  и  профессор,  когда  же  он  вернулся  к
действительности, то увидел профессора стоящим у открытого  окна,  капитан
же сидел в своем кресле, благодушно улыбаясь. Профессор говорил:
   - Как прекрасны берега Калифорнии с борта вашего судна, Дэв. Расстояние
сглаживает грубые контуры, так и в жизни...
   Томасу Кейри показалось, что они обо всем договорились, пока он  грезил
наяву, что  капитан  сейчас  отдаст  приказ  возвращаться  в  порт.  Чтобы
ускорить этот момент, он спросил:
   - Надеюсь, капитан, вы прикажете повернуть судно в Сан-Франциско?
   Капитан  улыбнулся,  как  улыбаются  детям,  когда  у   тех   возникают
невыполнимые желания.
   - Нет, мистер Кейри, это не в моих силах.
   Репортер вскочил.
   - Но это же, это...
   - Договаривайте - преступление и так далее?
   - Я не собираюсь вас ни в чем обвинять, но поймите!..
   - Все понимаю. Редкий рейс обходится  без  того,  чтобы  я  не  получал
подметных писем или  ко  мне  не  приходили  бы  люди,  предупреждающие  о
готовящейся диверсии и требующие денег за раскрытие преступления. И должен
сказать, не всегда сигналы были явным шантажом. И все-таки  мы  уходили  в
рейс и - благодарение богу - возвращались.
   - Но теперь опасность налицо!
   - В океане всегда опасно, молодой человек.
   - Как вы можете рассуждать так спокойно?  На  судне  более  двух  тысяч
человек!
   - Если быть точным, их  ровно  две  тысячи  восемьсот.  Тысяча  человек
команды и тысяча восемьсот пассажиров.  Двести  сорок  пассажиров  первог