еясные молнии вспыхивали
над головой в темнеющем небе. Билл посмотрел вверх с тревогой,  перестав
смеяться.
   - Знаешь, - сказал он. - Не нравится мне эта  погода.  Словно  что-то
должно случиться. Что-то ужасное.
   Насчет этого он оказался прав. Ужасное  произошло  вскоре,  где-то  в
четверть десятого той же ночью. Тогда Перси убил Мистера Джинглза.
 
Глава 10 
 
   Поначалу казалось, что ночь пройдет спокойно несмотря на  жару:  Джон
Коффи вел себя, как всегда, тихо, Буйный Билл притворялся Тихим  Биллом,
а настроение Делакруа можно было считать хорошим, учитывая, что свидание
с Олд Спарки ему предстояло не раньше чем через сутки.
   Он понимал, что с ним случится, по крайней мере в основном:  на  свой
последний ужин он заказал соус чили и дал мне специальные  указания  для
кухни.
   - Скажи им, пусть положат в этот острый соус что-нибудь такое, что бы
обжигало и прыгало в горле - зеленый чили, а  не  слабый.  Он  меня  так
забирает, что на следующий день я не могу сойти с  унитаза.  Но  на  сей
раз, думаю, с этим проблем не будет, n'est-ce pas <Не  так  ли?  (фр.)>?
Большинство  приговоренных  беспокоились  о  своей  бессмертной  душе  с
какой-то идиотической свирепостью, но Делакруа сразу же  отмел  все  мои
вопросы о том, чего бы он хотел получить в последние часы для  душевного
комфорта.  Если  "этот  парень"  Шустер  подошел  для   Большого   Вождя
Биттербака, рассуждал Дэл, то и для него  сойдет.  Но  больше  всего  он
беспокоился - вы уже догадались о чем, я уверен, - что будет с  Мистером
Джинглзом после его, Делакруа, ухода. Я привык проводить долгие  часы  с
приговоренными в последнюю ночь перед казнью, но  тогда  впервые  провел
это время в рассуж дениях о судьбе мыши.
   Дэл рассматривал сценарий за сценарием, терпеливо продумывая варианты
в своем затуманенном  мозгу.  И  пока  он  рассуждал  так  вслух,  желая
обеспечить мышонку будущее,  словно  отправлял  ребенка  в  колледж,  то
бросал разноцветную катушку  об  стену.  И  каждый  раз  Мистер  Джинглз
бросался за ней, находил и прикатывал назад к ноге Дэла. В конце  концов
это стало действовать мне на нервы: удары катушки  о  каменную  стену  и
цокот мышиных лапок. И хотя трюк  был  интересным,  часа  через  полтора
интерес к нему как-то пропал. А  Мистер  Джинглз  совсем  не  устал.  Он
периодически останавливался, чтобы освежиться глотком воды из  кофейного
блюдечка,  которое  Делакруа  специально  держал  для  этих  целей,  или
подкрепиться кусочком  мятного  леденца,  а  потом  начинал  все  снова.
Несколько раз я уже готов был остановить Делакруа, чтобы он дал  мышонку
отдохнуть, и каждый раз напоминал себе, что у него для игры  с  Мистером
Джинглзом остались лишь ночь и день - и все. Но к концу все равно  стало
трудно себя сдерживать: знаете, как действует на нервы  один  и  тот  же
звук. И я начал уже говорить, но потом что-то заставило меня  посмотреть
через плечо. Джон Коффи стоял у двери  своей  камеры  и  качал  головой:
вправо, влево. Словно он прочитал мои мысли и советовал подумать.
   Я предложил отдать Мистера Джинглза незамужней тетке  Делакруа,  той,
что прислала ему большой пакет леденцов. Его разноцветную катушку  можно
отправить вместе с мышонком, даже его "домик" - мы проследим, чтобы  Тут
оставил свои претензии на коробку из-под  сигар  "Корона".  Но  Делакруа
после некоторых раздумий (он успел бросить катушку в стену  как  минимум
раз пять, причем Мистер Джинглз прикатывал ее либо носом, либо  лапками)
сказал: "Нет, не пойдет". Тетушка Гермион слишком стара, она не  поймет,
насколько талантлив Мистер Джинглз, кроме того, что если Мистер  Джинглз
ее переживет? Что тогда с ним будет потом7 Нет-нет, тетушка  Гермион  не
подходит.
   Ладно, тогда я спросил, а что если один из нас возьмет его. Мы  могли
бы держать  мышонка  прямо  здесь,  в  блоке  "Г".  Нет,  не  согласился
Делакруа, сердечно поблагодарив за предложение, это  хорошо,  но  Мистер
Джинглз - мышь, которая  заслужила  свободу.  Он,  Эдуар  Делакруа,  это
знает, потому что Мистер Джинглз - догадались? - шепнул ему на ухо.
   - Ну хорошо, - предложил я. - Один из нас, Дэл, возьмет  его  к  себе
домой. Например, Дин, У него маленький  сын,  который  полюбит  мышонка,
уверяю.
   Делакруа просто побледнел от ужаса  при  мысли  о  том,  что  заботам
маленького ребенка поручат  такого  гения  среди  грызунов,  как  Мистер
Джинглз. Ради всего святого, неужели  мальчик  способен  обеспечить  ему
тренировки, не говоря уже о том, чтобы научить чему-нибудь новенькому, А
если ребенку станет неинтересно и он забудет его покормить дня два, а то
и три? Делакруа, который погубил шесть  человеческих  жизней  в  попытке
скрыть следы первоначального преступления,  ежился  от  отвращения,  как
ярый противник вивисекций.
   Ну хорошо, я пообещал тогда, что возьму его к себе (обещайте им  все,
помните? В последние двое суток обещайте им все). Как этот вариант?
   - Нет, господин начальник Эджкум, - извиняющимся тоном отверг и  этот
вариант Дэл. И снова бросил катушку. Она ударилась о стенку, отскочила и
покатилась. Мистер Джинглз тут же догнал ее и носом прикатил к Делакруа,
-Спасибо вам большое, мерси  боку,  но  вы  живете  в  лесу,  а  Мистеру
Джинглзу будет страшно жить dans la foret  <В  лесу  (фр.)>.  Мне  лучше
знать, потому что...
   - По-моему, я угадал, откуда ты знаешь, Дэл.
   Делакруа кивнул, улыбаясь.
   - Но мы все равно  что-нибудь  придумаем.  Обязательно.  -  Он  опять
бросил катушку. Мистер Джинглз кинулся за ней. Я старался не  кривиться.
В конце концов на помощь пришел Брут.  Он  стоял,  у  стола  дежурных  и
наблюдал, как Дин и Харри играют в нарды.  Перси  тоже  был  там,  Бруту
наконец надоело пытаться  заговорить  с  ним,  получая  в  ответ  только
высокомерное ворчание, и он подошел к нам с Делакруа и, сложив на  груди
руки, слушал наш разговор.
   - А как насчет Маусвилля? - вмешался Брут во время  паузы,  возникшей
после того,  как  Дэл  отверг  мой  старый  дом  в  лесу,  где  водились
привидения. Он спросил это обычным тоном, словно  подбрасывая  еще  одно
предложение.
   - Маусвилль? - переспросил Делакруа, глядя на Брута с  недоумением  и
интересом одновременно. - Какой Маусвилль?
   - Это аттракцион для туристов во Флориде, - объяснил он. - По  моему,
в Таллахасси. Я прав, Пол? В Таллахасси?
   - Да, - ответил я без малейших раздумий, подумав: "Дай  Бог  здоровья
Брутусу  Ховеллу".  -  Таллахасси,  прямо  по  дороге,   сразу   же   за
университетом для собак. - Губы Брута при этом дернулись, и  я  подумал,
что он  сейчас  все  испортит  смехом,  но  он  сдержался  и  кивнул.  Я
представил, что он мне потом выдаст насчет собачьего университета.
   На этот раз Дэл не бросил катушку, хотя Мистер Джинглз стоял  на  его
шлепанце, подняв передние лапки, явно ожидая следующего  случая  догнать
катушку. Французик переводил взгляд с Брута на меня и обратно.
   - А что они делают в Маусвилле? - спросил он.
   - Как ты считаешь, они возьмут Мистера Джинглза? - обратился  ко  мне
Брут, словно не слыша Дэла и в то же время провоцируя его. - Думаешь, он
им подойдет, Пол?
   Я попытался изобразить задумчивость:
   - Ты знаешь, - начал я, - чем больше я об этом думаю, тем больше  мне
нравится эта мысль. - Уголком глаза я увидел, что Перси прошел  половину
Зеленой Мили (далеко обходя камеру  Уортона).  Он  стоял,  прислонившись
плечом к двери пустой камеры и слушал с полупрезрительной улыбкой.
   - Что такое Маусвилль? - спросил Дэл уже с огромным интересом.
   - Аттракцион для туристов, я уже говорил тебе, - ответил Брут. -  Там
столько, я не знаю, штук сто, наверное, мышей. Да, Пол?
   - Сейчас уже,  наверное,  сто  пятьдесят,  -  поддакнул  я.  -  Успех
бешеный. Слышал, они собираются открыть еще един в Калифорнии и  назвать
его  "Маусвилль  Вест",  так   что   дело   это   процветает.   Говорят,
дрессированные мыши становятся популярными  в  высшем  свете,  хотя  мне
этого не понять.
   Дэл сидел с разноцветной катушкой в руках и глядел на нас, позабыв на
время о своей собственной участи.
   - Туда берут только самых умных мышей, -  предупредил  Брут.  -  Тех,
которые умеют выполнять трюки. И не берут белых, потому что  белые  мыши
продаются в магазинах.
   - Эти мыши из зоомагазинов, - воскликнул Делакруа с  жаром,  -  я  их
терпеть не могу!
   - А еще у них есть, - не унимался Брут, и глаза его  стали  далекими,
словно он представлял себе это, - у них есть такая палатка, куда  входят
люди...
   - Да, да как в цирке! А нужно платить за вход?
   - Ты шутишь? Конечно, надо. Десять центов для взрослых, два цента для
детей. А там внутри целый городок, сооруженный из коробок из-под печенья
и рулонов туалетной бумаги, и сделаны окошечки из слюды,  чтобы  видеть,
что там происходит.
   - Да! Да! - Делакруа был в восторге. Потом повернулся ко мне: - А что
такое слюда?
   - Это вроде стекла в газовой плите, через нее видно, что там  внутри,
ответил я.
   - Конечно, конечно! Именно это! - Он помахал рукой Бруту,  чтобы  тот
продолжал рассказывать, а маленькие глазки-бусинки Мистера Джинглза чуть
не выскочили из орбит, когда он пытался не упустить из вида катушку. Это
выглядело очень смешно. Перси  подошел  поближе,  словно  хотел  увидеть
получше, и я обратил внимание, как  Джон  Коффи  хмурится,  но  был  так
погружен в фантазию Брута, что не придал  этому  значения.  Разговор,  в
котором приговоренный слышал то, что хотел, поднялся к новым высотам,  и
я был восхищен, честное слово.
   - Да, - продолжал фантазировать Брут, - это  городок  для  мышей,  но
детям больше всего  нравится  цирк  "Все  звезды  Маусвилля",  где  мыши
качаются на трапециях, катают маленькие бочонки и складывают монетки...
   - Да, это то, что надо для Мистера Джинглза! - сказал Делакруа. Глаза
его сияли, а щеки порозовели. Мне показалось, что Брутус  Ховелл  просто
святой. - Ты будешь выступать в цирке, Мистер  Джинглз!  Будешь  жить  в
мышином городе во Флориде! Со слюдяными окошками! Ура!
   Он с силой бросил катушку. Она ударилась  низко  в  стену,  отскочила
очень далеко и вылетела сквозь решетку двери  на  Милю.  Мистер  Джинглз
бросился за ней, и тут Перси понял, что у него появился шанс.
   - Стой, дурак! - закричал Брут, но Перси не прореагировал. Как только
Мистер Джинглз догнал катушку - слишком увлеченный ею,  чтобы  заметить,
что его старый враг неподалеку, - Перси наступил на него подошвой своего
тяжелого черного  башмака.  Послышался  хруст  ломающегося  позвоночника
Мистера Джинглза, изо рта  у  него  хлынула  кровь.  Его  темные  глазки
выкатились из орбит, и в них  я  прочел  совсем  человеческое  выражение
удивления и муки. Делакруа закричал от ужаса  и  горя.  Он  бросился  на
дверь камеры, просунул руки сквозь решетку, как  можно  дальше,  и  стал
снова и снова звать мышонка по имени.
   Перси обратился к нему, улыбаясь. И ко всем нам троим.
   - Вот так, - сказал он. - Я знал, что рано или  поздно  разделаюсь  с
ним. Вопрос времени. - Он отвернулся и  не  торопясь  пошел  по  Зеленой
Миле, оставив Мистера Джинглза лежать на линолеуме  в  небольшой  лужице
крови.
 
ЧАСТЬ 4 
УЖАСНАЯ СМЕРТЬ ЭДУАРА ДЕЛАКРУА 
 
Глава 1 
 
   Кроме всей этой писанины, с самого  начала  своей  жизни  в  Джорджии
Пайнз я вел маленький дневник  -  так,  ничего  особенного,  пара-тройка
строк в день, в основном о погоде, - и вчера вечером я его просматривал.
Хотелось понять, сколько  времени  прошло  с  тех  пор,  как  мои  внуки
Кристофер и Даниэль так или иначе заставили меня  переехать  в  Джорджию
Пайнз. "Это для твоей пользы, дедушка", - утверждали они.  Конечно,  так
всегда  говорят,  когда  наконец  понимают,  что  можно  избавиться   от
проблемы, которая ходит и разговаривает. Это произошло чуть больше  двух
лет назад. Странно, что я не знаю, сколько это - два года, -  много  или
мало. Мое чувство времени как будто  тает,  словно  детский  снеговик  в
январскую оттепель. Словно времени, в котором всегда жил  -  стандартное
восточное время, дневное время скидки, время в человеко-днях, больше  не
существует. А есть только время Джорджии Пайнз, то есть  Время  Пожилого
Человека, Время Пожилой Дамы и Время Мокрой  Постели.  Все  остальное...
Ушло.
   Опасное,  проклятое  место.  Сначала  этого  не  понимаешь,   сначала
кажется, что здесь скучно, только и всего, а опасность - как  в  детском
садике во время тихого часа, во здесь все-таки опасно.  Я  видел  многих
людей, которые впали в старческий маразм уже после моего прихода сюда, и
иногда они не просто впадали, они иногда влетали в маразм  со  скоростью
торпеды. Сюда они прибывали в сравнительной норме:  затуманенные  глаза,
палочка в руках, может, чуточку более слабый мочевой пузырь,  но  вполне
здравый рассудок - а потом в ними  что-то  случалось.  Через  месяц  они
только сидели в телевизионной, уставившись на  очередную  мыльную  оперу
безразличными глазами, отвесив  нижнюю  челюсть  и  забыв  о  стакане  с
апельсиновым соком в трясущейся неверной руке. А еще через месяц им  уже
нужно было напоминать имена детей, когда те приходили  их  навестить.  А
еще месяц спустя уже не помнили даже своих собственных  имен.  Что-то  с
ними случается: да, с ними случается Время Джорджии Пайнз.  Время  здесь
напоминает слабую кислоту, которая сначала стирает  память,  а  потом  и
само желание жить.
   С этим приходится бороться. Именно это  я  и  сказал  Элен  Коннелли,
своему особому другу. Мне стало лучше с тех пор, как я  начал  писать  о
том, что происходило в 1932-м, в тот год, когда на Зеленую  Милю  прибыл
Джон Коффи. Некоторые вещи  я  помню  очень  смутно,  но  чувствую,  как
обостряются память и сознание, словно  нож  заостряет  карандаш,  а  это
многого стоит. У меня еще есть тело, изношенное и смешное,  и  хотя  это
нелегко, я стараюсь тренировать его,  как  могу.  Сначала  было  трудно,
старые чудаки вроде меня без особого энтузиазма относятся к  упражнениям
ради самих упражнений, но сейчас гораздо легче, потому что теперь у моих
прогулок есть цель.
   Я выхожу рано, еще до завтрака, когда только рассветет, почти  каждый
день - на свою первую прогулку. В то утро шел дождь, и мои суставы  ныли
на погоду, но я взял накидку с крюка около кухонной двери  и  все  равно
вышел. Когда у человека есть ежедневная работа,  он  обязан  ее  делать,
даже если при этом больно. Это имеет и положительную сторону. Главная  -
сохранение  чувства  Реального  Времени,  в  противоположность   времени
Джорджии Пайнз. И мне нравится  дождь,  независимо  от  того,  болят  ли
суставы, особенно по утрам, когда день еще молодой, полный  возможностей
даже для такого потрепанного старика, как я.
   Я прошел через кухню, остановившись, чтобы попросить пару поджаренных
кусочков хлеба у одной из поварих с сонными глазами, а  потом  вышел.  Я
пересек поле для крокета, потом заросшее сорняками  небольшое  поле  для
гольфа. За ним начинался небольшой лес, где  между  двух  заброшенных  и
тихо разрушающихся сараев проходила узенькая тропинка. Я медленно шел по
этой тропинке, прислушиваясь к слабому  шороху  дождя  в  соснах  и  жуя
потихоньку кусочек  жареного  хлеба  оставшимися  зубами.  Ноги  у  меня
болели, но эта боль была не сильной, а вполне  переносимой.  Так  что  в
общем мне было хорошо! Я вдыхал влажный серый воздух во всю силу легких,
вкушая его, как пищу. Добредя до второго из этих старых сараев, я  зашел
в него ненадолго и там сделал свое дело.
   Когда через двадцать минут я  возвращался  по  тропинке  обратно,  то
почувствовал, как червячок голода начинает шевелиться у меня в животе, и
подумал,  что  съел  бы,   пожалуй,   что-нибудь   посущественней,   чем
поджаренный хлеб. Тарелку овсянки, а может, даже глазунью с сосиской.  Я
люблю сосиски, всегда любил их, но сейчас,  если  съедаю  больше  одной,
страдаю расстройством желудка. Хотя одну вполне можно.  А  потом,  когда
желудок наполнится, а влажный воздух все еще будет освежать  мой  ум  (я
так надеялся!), я пойду в солярий и напишу о казни  Эдуара  Делакруа.  Я
постараюсь писать как можно быстрее, чтобы не потерять смелость.
   Переходя через поле для крокета, я думал о Мистере Джинглзе,  о  том,
как Перси Уэтмор наступил на него и сломал ему  хребет  и  как  Делакруа
кричал, когда понял, что его враг сделал, - и я не заметил Брэда Долана,
стоящего под козырьком, пока он не схватил меня за руку.
   - На прогулку ходил, Поли? - спросил  он.  Я  отшатнулся  от  него  и
отдернул руку. Отчасти это объяснялось тем, что  я  не  ожидал  этого  -
любой вздрогнул бы от неожиданности, - но отчасти еще и  другим.  Я  как
раз думал о Перси Уэтморе, помните, именно его  мне  напоминал  Брэд.  И
тем,  что  Брэд  всегда  ходил  с  книжкой  в  кармане  (у   Перси   был
приключенческий журнал для мужчин, а у Брэда книжка идиотских анекдотов,
которые смешны только для тупых  и  злых),  и  тем,  что  он  все  время
изображал себя Королем Дерьма из Горы Помета, но больше всего  тем,  что
он был труслив и любил делать  больно.  Я  увидел,  что  он  только  что
приступил к работе, даже не переоделся в обычный  белый  халат.  На  нем
были джинсы и модная ковбойская рубашка. В одной руке он держал  остатки
рулета, взятого на  кухне.  Он  стоял  и  ел  под  козырьком,  чтобы  не
промокнуть. И чтобы наблюдать за мной, теперь я в  этом  не  сомневаюсь.
Еще я уверен в том, что мне нужно опасаться мистера Брэда Долана. Он  не
очень меня любит. Не знаю почему, но я так и  не  узнал,  за  что  Перси
Уэтмор так не любил  Делакруа.  "Не  любил"  еще  мягко  сказано.  Перси
ненавидел Дэла с самой первой минуты, когда маленький  французик  прибыл
на Зеленую Милю.
   - Что это за накидка на тебе, Поли? -  спросил  Брэд,  встряхивая  ее
воротник. - Это не твоя.
   - Я взял ее в коридоре возле кухни. - Я терпеть не  мог,  когда  Брэд
называл меня Поли, и, по-моему, он это знал, но  будь  я  проклят,  если
доставлю ему удовольствие и покажу это. - Там их  целый  ряд,  Я  ее  не
испортил, правда же? В конце концов, они сделаны для дождя.
   - Но они сделаны не для тебя, Поли, - сказал  он  и  еще  раз  дернул
воротник. - Вот в чем дело. Эти дождевики  для  сотрудников,  а  не  для
проживающих.
   - Я все равно не понимаю, кто при этом пострадал.
   Он ехидно улыбнулся.
   - Речь не идет о том, кто пострадал. Речь о правилах.  Что  за  жизнь
была бы без правил? Поли, Поли, Поли. - Он покачал  головой,  словно  от
одного моего вида ему не хотелось жить. -  Ты,  наверное,  думаешь,  что
такому старперу, как ты, уже не надо думать о правилах.  Но  в  этом  ты
очень ошибаешься, Поли.
   Улыбается мне. Не любит меня. Может, даже ненавидит. Но почему? Я  не
знаю. Иногда на вопрос "почему" нет ответа. И это страшно.
   - Ну хорошо, извините, что я  нарушил  правила,  -  сказал  я.  Слова
прозвучали жалобно и слегка испуганно, и я ненавидел себя за это,  но  я
стар, а старые люди легко пугаются. Очень легко.
   Брэд кивнул.
   - Извинения принимаются. А теперь повесь  накидку  на  место.  Нечего
тебе гулять под дождем. Особенно в  лесу.  А  вдруг  ты  поскользнешься,
упадешь и сломаешь себе бедро?  Кто  тогда  потащит  твои  старые  кости
наверх?
   - Я не знаю. - Мне уже хотелось  уйти  от  него.  Чем  больше  я  его
слушал, тем больше он напоминал мне Перси.  Вилли  Уортон,  сумасшедший,
появившийся на Зеленой Миле  осенью  тридцать  второго,  как-то  схватил
Перси и так  напугал,  что  тот  намочил  в  штаны,  "Только  попробуйте
кому-нибудь рассказать, - сказал потом Перси нам всем. - Вы все  тут  же
окажетесь в очередях за хлебом". И теперь, через  столько  лет  я  почти
слышал, как Брэд Долан произносит  те  же  слова  тем  же  самым  тоном.
Словно, описывая эти старые времена, я  отомкнул  какую-то  необъяснимую
дверь, соединяющую прошлое и настоящее: Перси Уэтмора с Брэдом  Доланом,
Дженис Эджкум с Элен  Коннелли,  тюрьму  "Холодная  Гора"  с  домом