усталости и палящего  солнца.  По  вечерам  я
падал в постель и, засыпая, слышал его надрывающийся  крик:  "Бей  по  мячу!
Бей! Бей!"
   Я носился по полю как угорелый, покуда не почувствовал, что у меня начали
непроизвольно дергаться ноги (и стало появляться какое-то жжение в  легких).
Ленни  Бэйронг,  один  из  наших  защитников,  получил  солнечный  удар.   В
результате оставшуюся часть недели мы оба отдыхали.
   Так я повидался с Эрни, он заходил к нам два или три  раза  и  обедал  со
мной, моими родителями и Элли, но потом я долго не встречался с ним.  Я  был
слишком занят своими собственными проблемами.
   Следующими нашими противниками были "Медведи Ридж-Рока". Сейчас  Ридж-Рок
- небольшой шахтерский городок, но если ребенок ходит в среднюю школу Риджа,
то он отнюдь не простодушный провинциал.  Он  злобный  и  жестокий,  хотя  и
провинциал. За год до того Либертивилл лишил "Медведей" звания регионального
чемпиона, и один из спортивных комментаторов сказал, что Либертивилл добился
успеха только благодаря живучести своих игроков.
   Однако этот год был годом "Медведей". Они смели нас в  лепешку.  В  конце
первого периода Фрэд Данн вышел из  игры  с  сотрясением  мозга.  Во  втором
периоде Нормана Алеппо увезли с  переломанной  рукой  в  городскую  больницу
Либерти-вилла. А в третьем периоде "Медведи"  один  за  другим  провели  три
гола, выбивая мяч из  рук.  Окончательный  счет  был  40:6.  Оставив  ложную
скромность, скажу: я забил шесть мячей. Но, не оставляя скромности вместе  с
истиной, я должен добавить: мне везло.
   И вот.., еще одна дьявольская неделя  на  тренировочном  поле.  Еще  одну
неделю тренер орал: "Бей по мячу!" Однажды  мы  потели  под  солнцем  больше
четырех часов, и, когда Ленни  высказал  мнение,  что  неплохо  бы  оставить
немного времени на домашнюю работу, Пуффер - клянусь! - готов был  привязать
его к  футбольной  дыне.  Мне  кажется,  что  человеческий  характер  больше
проявляется в поражениях,  чем  в  победах.  Пуффер,  который  за  всю  свою
тренерскую  карьеру  ни  разу  не  имел  счета  0:2,  реагировал  на  них  с
бессмысленной, бестолковой яростью бенгальского тигра, запертого в клетке  и
терзаемого маленькими детьми.
   В следующую пятницу, двадцать второго сентября, мы ушли с поля,  даже  не
доиграв матча. Не помню, чтобы кто-нибудь из игроков возражал против  этого:
нам было все равно. В тот же вечер тренер Пуффер повел  нас  на  двухчасовой
спортивный фильм,  в  котором  были  засняты  наши  встречи  с  "Тиграми"  и
"Медведями". Мы  смотрели  со  стороны  на  наш  позор  и  унижение,  но  не
загорались жаждой мести, а приходили во все большее уныние.
   В ночь перед нашей третьей игрой на своем поле  мне  приснился  необычный
сон. Он не был ночным  кошмаром  вроде  того,  после  которого  я  с  криком
проснулся и перебудил весь дом, но он был.., каким-то неприятным. Мы  играли
с "Драконами Филадельфии", и дул сильный  ветер.  Крики  болельщиков,  гвалт
вокруг  поля,  металлический  голос  Чабби  Маккарти,   объявлявшего   через
громкоговоритель забитые мячи и распоряжения судьи, даже удары игроков  друг
о  друга,  -  все  эти  звуки  отдавались  эхом  и  подхватывались   ровным,
неутихающим ветром.
   Лица на трибунах казались желтыми и раскрашенными, как  китайские  маски.
Девочки из нашей школы пританцовывали и дергались, как заводные куклы.  Небо
было затянуто серыми, быстро плывущими облаками. Тренер Пуффер во все  горло
орал на игроков, но никто не слышал его. "Драконы" убегали от нас.  Мяч  все
время находился у них. Ленни Бэйронг то и дело корчился, как от  боли;  углы
его рта были опущены вниз, как у трагической маски.
   Меня сбили с ног, и я покатился по земле. Очутившись за пределами игровой
площадки, я лежал и старался перевести дыхание. Потом я  поднял  глаза  и  в
проходе между трибунами, за чьими-то головами  увидел  Кристину.  Она  опять
сияла новизной, как  будто  всего  час  назад  съехала  с  демонстрационного
стенда.
   Эрни, скрестив ноги, как Будда, сидел на ее крыше и без всякого выражения
смотрел на меня. Его губы шевелились, но слов нельзя  было  разобрать  из-за
ветра. Мне показалось, что он говорил:
   "Не волнуйся, Дэннис. Мы позаботимся обо всем. Так что не волнуйся. Все в
порядке".
   Позаботимся о чем? Эта мысль не давала мне покоя, пока я лежал на игровом
поле (которое мой сон почему-то превратил в каменистую лунную  поверхность),
стараясь перевести дыхание и превозмогая режущую боль в паху. Позаботимся  о
чем?
   О чем?
   Безмолвие. Только ослепительно сияющие передние  фары  Кристины  и  Эрни,
застывший на холодном ветру.

***

   На следующий день мы снова  сражались  за  старую  добрую  среднюю  школу
Либертивилла. Игра была не так безнадежна, как в моем сне, -  в  ту  субботу
никто не получил травму, и к середине  третьего  периода  у  нас  даже  были
неплохие шансы на победу, но в конце матча полузащитник  Филадельфии  провел
пару счастливых мячей (как все начинается, так  и  кончается),  и  мы  снова
потерпели поражение.
   После игры тренер Пуффер просто сидел на лавке. Он не смотрел ни на  кого
из нас. Впереди еще оставалось одиннадцать игр на нашем поле, но он был  уже
полностью разбитым человеком.

16/ ВХОДИТ ЛИ, ВЫХОДИТ БАДДИ

   Я уверен, что  был  первый  вторник  после  нашей  неудачи  с  "Драконами
Филадельфии", когда дела снова пришли в движение. Должно быть, это случилось
двадцать шестого сентября.
   У нас с Эрни было три совместных  урока,  один  из  которых  относился  к
истории  Америки.  Первые  девять  недель  ее  преподавал  мистер   Томпсон,
заведовавший всем курсом. Тему своих занятий он назвал "Двести  Лет  Шума  и
Гама". Эрни переименовал ее в "Уроки Чуинггама", потому что сразу после  них
начинался ленч, и, предвкушая его, мы все разминались жевательной резинкой.
   После "Чуинггама" в тот день к Эрни подошла одна девочка и спросила, есть
ли у него задание по английскому. У него оно было. Он аккуратно вынул его из
тетради, и, пока он это делал, девочка внимательно смотрела на  него  своими
темно-синими глазами, ни разу не оторвав их от его лица. Ее темно-белокурые,
цвета свежего меда волосы были зачесаны назад и  скреплены  широким  голубым
обручем, который очень шел к ее глазам. Глядя на нее, я почувствовал, как  у
меня что-то радостно  екнуло  в  животе.  Эрни  смотрел  на  нее,  пока  она
переписывала задание.
   Конечно, я не в  первый  раз  видел  Ли  Кэйбот;  три  недели  назад  она
переехала в Либертивилл из Массачусетса и успела со  многими  познакомиться.
Кто-то  мне  говорил,  что  ее  отец  работал  в  фирме  "ЗМ",  производящей
шотландское виски.
   Приметил я ее тоже не  в  первый  раз,  потому  что,  говоря  без  лишних
сложностей. Ли Кэйбот была очень красива. В книгах, я давно обратил внимание
на это, писатели всегда  изображают  своих  героинь  с  какими-нибудь  пусть
небольшими, но недостатками; может быть, они думают, что  настоящая  красота
является стереотипом, или им кажется,  что  тот  или  иной  маленький  порок
делает леди более реалистичной. Дескать, она была бы красавицей, если бы  не
слишком выступающая нижняя губа, или не слишком острый нос,  или,  допустим,
плоскогрудие. Что-нибудь такое всегда есть.
   Но Ли Кэйбот была просто прекрасна без  оговорок.  У  нее  были  чудесная
гладкая кожа естественного цвета, великолепная  фигура,  упругая  и  высокая
грудь, тонкая талия, красивые бедра и отличные ноги. Она была  очаровательна
и женственна - без всяких слишком выступающих нижних губ или слишком  острых
носов.
   Несколько ребят пробовали к ней подступиться, но возвратились ни  с  чем.
Почему-то все решили, что у нее была связь с каким-то парнем в  Массачусетсе
и что она вовремя уехала оттуда. На двух из трех общих с Эрни уроках я видел
и Ли; я только ждал подходящего случая, чтобы сделать свои собственные шаги.
   Теперь, безучастно наблюдая за тем, как Эрни доставал домашнее задание, а
она его аккуратно переписывала, я  подумывал,  не  поздно  ли  мне  пытаться
использовать свой шанс. Затем я усмехнулся про себя. Эрни Каннингейм,  Пицца
с Ушами, и Ли Кэйбот Это было просто смехотворно. Это было...
   Затем я перестал усмехаться про себя. В третий  -  оставшийся  у  меня  в
памяти раз - я заметил, что Эрни  с  ошеломляющей  быстротой  избавлялся  от
забот, которые ему раньше доставляла его кожа. Нарывы  исчезли.  Кое-где  от
них остались маленькие точечные шрамы, но сейчас у этого  парня  было  почти
чистое, сильное лицо - одно из тех, для  которых  шрамы  не  имеют  большого
значения.
   Ли и Эрни исподтишка изучали друг друга, а я исподтишка изучал  Эрни,  не
понимая, когда именно и каким образом произошло  это  чудо.  Из  окон  падал
яркий солнечный свет, отчетливо выделявший черты его  лица.  Он  выглядел..,
старше. Как если  бы  вывел  многочисленные  нарывы  и  язвочки,  не  только
регулярно умываясь и втирая специальные кремы, но  и  каким-то  удивительным
способом переведя стрелки часов на три года вперед. Он  изменил  прическу  -
она стала короче - и сбрил пух над верхней губой, который у него начал расти
месяцев восемь назад.
   Я мысленно вернулся к тому пасмурному дню, когда мы пошли смотреть  фильм
с Чаком Норрисом. Тогда мне впервые показалось, что у Эрни стало  улучшаться
состояние кожи. Как раз в то время он купил автомобиль. Может быть, в том-то
и было дело. Подростки всего мира, ликуйте! Ваши проблемы с  прыщами  решены
навсегда. Покупайте старый автомобиль, и он...
   Я снова усмехнулся про себя.
   Купить старый автомобиль, и что? Сменить  голову,  образ  мыслей  и  весь
обмен веществ? Освободить внутреннее "я"? Мне почти послышался  голос  Стаки
Джеймса, нашего учителя математики:
   "Если мы до конца будем следовать этому пути, леди и джентльмены, то куда
он нас приведет?"
   Действительно, куда?
   - Спасибо, Эрни, - сказала Ли своим мягким чистым  голосом.  Она  вложила
домашнее задание в тетрадь.
   - Не за что, - ответил он.
   Их глаза встретились и замерли ненадолго.
   - Увидимся на шестой перемене, - сказала она и пошла к дверям.
   - Что у тебя с ней на шестой перемене? - спросил я, когда она скрылась из
виду.
   - Задание по математике, - проговорил  он  каким-то  сонным  голосом,  не
похожим на тот, к которому я привык. Он оглядел меня с ног до головы, и  его
брови сдвинулись к переносице. - Дэннис, ты над чем смеешься?
   - Зад-а-не.., что?
   Он сделал вид, что хочет ударить меня.
   - Осторожнее болтай языком, Гилдер, - сказал он.
   - А если нет?
   - Тогда твоя хреновая футбольная команда  уже  никогда  не  выберется  из
дерьма.
   Случилось так, что как раз в этот момент мимо нас  проходил  наш  учитель
грамматики, мистер Ходдер. Нахмурившись, он бросил взгляд на Эрни.
   - Следи за своим языком в школе, - произнес он и,  переложив  портфель  в
другую руку, пошел дальше.
   Эрни покраснел как рак; он всегда краснел, когда разговаривал с учителями
(и поэтому его часто наказывали совершенно незаслуженно, только потому,  что
он выглядел виноватым). Думаю, здесь играло роль  то,  как  Регина  и  Майкл
воспитали его: у меня все в порядке, у тебя все в порядке,  я  личность,  ты
личность, мы уважаем друг друга, и если  кто-то  что-то  сделал,  то  ты  не
можешь оставаться в стороне и на все отвечаешь аллергической реакцией  вины.
Полагаю, так в Америке растят либералов.
   - Следи за своим языком, Каннингейм, - сказал я.  -  Учителям  стыдно  за
тебя.
   Тогда он тоже рассмеялся. Я расхохотался  еще  громче.  Вокруг  нас  было
много народу, некоторые ребята жевали бутерброды и наблюдали за нами.
   - У тебя есть ленч? - спросил я.
   - Да, внизу.
   - Прихвати его с собой. Поедим на трибунах.
   - Ладно, там и встретимся.
   Он направился к выходу, а я за своими четырьмя  сандвичами,  принесенными
для старта. С тех пор как тренер Пуффер начал наш футбольный марафон, у меня
не проходило чувство голода.
   Спускаясь вниз, я размышлял о Ли Кэйбот и о том,  как  было  бы  неплохо,
если бы она стала подругой Эрни. Средняя школа - это довольно консервативное
заведение, и ни одна из наших девчонок не обращала внимания на Эрни,  потому
что раньше с его лицом нельзя было показаться ни в одной приличной компании.
Теперь он изменился, но его все видели по памяти. Все, кроме Ли Кэйбот.  Она
недавно приехала в Либертивилл и не знала, как он выглядел в первые три года
обучения в нашей средней школе.
   Я вышел на улицу с большим пакетом ленча  в  одной  руке  и  пошел  через
стоянку машин к длинному зданию магазина. Оно было почти таким  же  длинным,
как гараж Дарнелла, но гораздо уже. Там находились отдел мебели, автосалон и
выставка-продажа картин. Место для курения размещалось с задней стороны,  но
в погожие дни, особенно во время перерыва на ленч, многочисленные покупатели
с мотоциклетными шлемами собирались у обеих сторон здания, дымя сигаретами и
разговаривая с подружками. Или щупая их.
   В тот день с правой стороны магазина никого не было, и  это  должно  было
сказать мне кое о чем, но не сказало. Я был погружен в мысли об Эрни и Ли  и
о консерватизме американских средних школ.
   Футбольное поле было в пятидесяти или шестидесяти ярдах за магазином.
   Недалеко от места для  курения  стояли  двадцать  или  тридцать  человек,
образовавших довольно тесный крут.  Подобная  геометрическая  фигура  обычно
означает драку внутри, одну из тех, что Эрни любил называть "тяни-толкай"  -
потасовку двоих ребят, которые еще не настолько сошли с ума, чтобы  пытаться
изувечить  друг  друга,  а  просто  толкающихся  руками  и  плечами,   чтобы
поддержать собственный авторитет.
   Я  взглянул  в  ту  сторону,  но   не   испытал   никакого   интереса   к
происходившему. Мне  не  хотелось  смотреть  на  драку;  я  желал  побыстрее
приступить к ленчу и услышать о том, что Ли  и  Эрни  собирались  делать  на
шестой перемене. Если у них намечалось что-то в будущем, то это могло выбить
из его головы излишнюю  тягу  к  Кристине.  Ли  Кэйбот  не  была  похожа  на
любительницу ржавой рухляди.
   Затем какая-то девчонка истошно завопила, и кто-то крикнул:
   - Эй, нет! Оставь это, парень! Крик прозвучал очень нехорошо. Я свернул к
ним, чтобы посмотреть на случившееся.
   Я пробрался сквозь толпу и  в  центре  круга  увидел  Эрни,  замершего  с
немного вытянутыми вперед руками. Он выглядел  бледным,  испуганным,  но  не
паникующим. Слева от него лежал  измятый  пакет  с  ленчем.  На  пакете  был
отпечатан след ботинка. Напротив Эрни,  в  джинсах  и  белой  майке,  плотно
облегавшей каждый мускул на груди, стоял Бадди Реппертон. В  правой  руке  у
него был нож с выбрасывающимся лезвием, и Бадди водил им перед своим  лицом,
точно совершая какое-то магическое действие.
   Он был высок и широкоплеч. У него были длинные черные волосы. Он носил их
зачесанными назад и собранными в конский хвост, перехваченный узким ремешком
из сыромятной кожи. У него было тяжелое,  тупое  и  злобное  лицо.  Он  чуть
заметно улыбался. У него был не просто тупой  и  злобный  вид;  он  выглядел
сумасшедшим.
   - Я говорил, что достану тебя, парень, - мягко сказал он Эрни.
   Он наклонил нож и тыкнул им в воздух перед собой. Эрни немного  отпрянул.
У ножа была рукоятка из слоновой кости с небольшой хромированной кнопкой для
выброса лезвия. Длина лезвия достигала едва ли не восьми дюймов  -  это  был
даже не нож, а настоящий кинжал.
   -  Эй,  Бадди,  поставь  ему  свою  роспись!  -  радостно  загоготал  Дон
Ванденберг, и я почувствовал, как у меня пересохло во рту.
   Я бросил взгляд на какого-то незнакомого мне  новичка,  стоявшего  рядом.
Казалось, он был загипнотизирован происходившим.
   - Эй, - сказал я, а когда он не отозвался, толкнул его локтем. - Эй!
   Он отскочил и с ужасом посмотрел на меня.
   - Сходи за мистером Кейси. Он остается  на  ленч  в  мебельном  магазине.
Быстро приведи его сюда. Реппертон посмотрел на меня, а потом на Эрни.
   - Ну, давай, Каннингейм, - проговорил он. - Или ты не будешь драться?
   - Брось нож, говнюк, и я буду, - ответил Эрни. Его голос  был  совершенно
спокоен.
   "Говнюк" - где я уже слышал это слово?  Может  быть,  от  Джорджа  Лебэя?
Конечно. Это было слово его брата.
   Слово Ролланда Д. Лебэя явно не понравилось Реппертону. Он  побагровел  и
шагнул к Эрни. Эрни отступил  назад.  Что-то  должно  было  случиться  очень
быстро...
   -  Быстро  приведи  мистера  Кейси,  -  повторил  я  загипнотизированному
новичку, и тот пошел к магазину. Мне подумалось, что мистер  Кейси  появится
здесь не раньше санитаров.., если я сам не попробую  приостановить  развитие
событий.
   - Брось нож, Реппертон, - сказал я. Он снова взглянул в мою сторону.
   - Кого я вижу! - улыбнувшись, произнес он. - К нам пришел  друг  Прыщавой
Рожи! Ты хочешь, чтобы я бросил эту штуку?
   - У тебя в руке нож, а у него нет, - сказал я. - Таких, как ты, в  книгах
для первоклассников называют собачьим дерьмом.
   Он еще больше побагровел. Теперь его внимание было рассеяно. Он посмотрел
на Эрни и снова перевел взгляд на меня.  Эрни  благодарно  улыбнулся  мне  и
немного приблизился к  Бадди.  Его  движение  не  вызвало  во  мне  никакого
удовольствия.
   - Брось! - крикнул кто-то Реппертону. Крик подхватили другие голоса.
   Реппертону  это  тоже  не  понравилось.  Он  любил  находиться  в  центре
внимания, но в данном случае оно было не того сорта.  Его  глаза  заметались
между мной, Эрни и остальными. Прядь волос упала ему на лоб, и он откинул ее
назад.
   Когда он еще  раз  взглянул  на  меня,  я  притворился,  будто  собираюсь
кинуться к нему. Нож повернулся в мою сторону, и Эрни сделал  быстрый  выпад
вперед - такой быстрый, какого я не ожидал от него. Его ладонь  мелькнула  в
воздухе. Удар пришелся по запястью Реппертона, и тот выронил нож, упавший  с
металлическим звоном и костяным стуком. Реппертон нагнулся. Когда  его  рука
коснулась асфальта, Эрни резко наступил на  нее  каблуком.  И  надавил  всем
телом. Реппертон взвыл.
   Дон Ванденберг подскочил к Эрни и,  оттащив,  бросил  на  землю.  Еще  не
понимая, что собираюсь делать, я вступил в круг и со всей силой, на  которую
был способен, ударил ногой в зад Ванденберга  -  не  оттолкнул  подошвой,  а
двинул мыском снизу вверх; я ударил его так, как если бы бил по  футбольному
мячу.
   Высокий и худой Ванденберг - ему тогда было лет девятнадцать или двадцать
- завопил от боли и стал пританцовывать на месте, держась за ягодицы. Он уже
не помнил о том, что шел на выручку Бадди; он выбыл из игры. Что до меня, то
я удивляюсь, как вообще не парализовал его. Мой  удар  заслуживал  одобрения
даже у тренера Пуффера, который всегда ставил меня правым крайним.
   Вслед за тем чей-то локоть сдавил мне горло, а  другая  рука  просунулась
между  ног.  Я  слишком  поздно  осознал  происходящее  и  не  успел  ничего
предпринять. От дикой боли в сдавленной мошонке у меня потемнело в глазах, а
руки и ноги отказались слушаться настолько, что, когда локоть  отпустил  мое
горло, я просто рухнул в лужу возле курительной площадки.
   - Ну, как тебе это понравилось,  дружок?  -  спросил  у  меня  квадратный
парень с плохими зубами. Он носил маленькие и довольно изящные очки в тонкой
оправе, которые выглядели абсурдно на его широком, глыбистом лице.  Это  был
Шатун Уэлч, другой приятель Бадди Реппертона.
   Внезапно круг наблюдателей стал таять, и я услышал громкий мужской голос:
   - Прекратите! Прекратите немедленно! Дети, дайте  пройти!  Дайте  пройти,
черт возьми!
   Появился мистер Кейси. Наконец-то мистер Кейси.
   Бадди Реппертон поднял нож с асфальта. Одним движением  он  убрал  лезвие
внутрь и сунул свое оружие в задний карман джинсов. Окровавленная кисть  его
правой руки выглядела так, точно собиралась распухнуть.  Я  очень  надеялся,
что скоро она станет похожей на лапу Дональда Дака в диснеевских фильмах.
   Шатун Уэлч оглянулся на звук  голоса  мисте