згляд  Эрни  задержался
на нем еще немного. - Повезло, - сказал он. - Если бы  они  не  были  такими
кретинами, то бросили бы сахар в бензобак или мелассу в  карбюратор.  Мне  с
ними повезло.
   - С Реппертоном и его веселой командой? - спокойно спросил Дэннис.
   Подозрительное выражение, такое необычное для Эрни,  снова  мелькнуло  на
его лице. Теперь у него был какой-то жуткий, зловещий вид. Эрни хотел что-то
сказать, но вместо этого вздохнул.
   - Да, - произнес он. - С кем же еще?
   - Но ты не сказал об этом.
   - Мой папа сказал.
   - Не папа, а Ли.
   - Вот как? Что же еще она тебе сказала? - резко спросил Эрни.
   - Ничего, а я не настаивал, - произнес Дэннис, протягивая руку - Это твое
дело, Эрни. Мир.
   - Конечно, - Он усмехнулся и провел рукой по лицу. - Никак не могу забыть
всего этого. Черт. Наверное, никогда не смогу забыть, Дэннис. Прийти  вместе
с Ли на стоянку, чувствовать себя на вершине счастья и увидеть...
   - Если ты ее починишь, то не сделают ли они то же самое?
   Лицо Эрни стало ледяным.
   - Они ничего не сделают, - сказал он.
   Его глаза вдруг превратились в две  маленькие  серые  льдинки,  и  Дэннис
внезапно подумал, что он не хотел бы оказаться на месте Бадди Реппертона.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Поставлю ее дома, вот что я имею в виду, - ответил он, и его лицо вновь
расплылось в той же широкой, радостной и неестественной улыбке. - А  ты  что
подумал?
   - Ничего, - произнес Дэннис. Ощущение льда не исчезло.  Теперь  это  было
чувство тонкой ледяной корки, треснувшей под его ногой.  Внизу  была  темная
холодная вода. - Но я не понимаю, Эрни. Ты почему-то дьявольски уверен,  что
Бадди Реппертон не захочет все повторить.
   - Я полагаю, он уже сделал все, что хотел,  -  негромко  сказал  Эрни.  -
Из-за нас его выгнали из школы...
   - Его выгнали из-за него самого!  -  горячо  прервал  его  Дэннис.  -  Он
вытащил нож - о черт, да у него был не нож, а настоящий кинжал!
   - Я просто говорю о том, как мне все видится,  -  сказал  Эрни,  а  потом
рассмеялся и тоже протянул руку. - Мир.
   - Ладно уж.
   - Его выгнали из-за нас - а точнее, из-за меня, - и он со своими дружками
отыгрался на Кристине. Все. Конец.
   - Да, если ему так видится.
   - Полагаю, именно так все и  будет,  -  проговорил  Эрни.  -  Полицейские
допрашивали его, Шатуна Уэлча и Ричи Трелани. Напугали их и почти  заставили
сознаться Сэнди Галтона. Этого недоношенного сосунка.
   Эрни был так не похож на себя - на прежнего  Эрни,  -  что  Дэннис  резко
приподнялся на постели, но, почувствовав острую боль в спине, снова упал  на
подушку.
   - О Боже! Парень, ты думаешь, он успокоится?
   - Меня не волнует, что будет делать он  или  любой  из  тех  говнюков,  -
сказал Эрни и добавил каким-то странно безапелляционным голосом:
   - Это уже не важно.
   Дэннис вздохнул:
   - Эрни, с тобой все в порядке?
   Внезапно на лице Эрни промелькнуло выражение какой-то отчаянной  тоски  -
больше чем тоски.  Может  быть,  какой-то  осознанной  обреченности.  (Позже
Дэннис  подумал,  что  такое  же  лицо  было  бы  у   какого-нибудь   изгоя,
затравленного до такой степени, что он уже устал бороться за  свою  жизнь  и
едва ли понимает, зачем это нужно.)
   - Конечно, - ответил он. - В полном порядке. Если только не считать,  что
не ты один можешь повредить спину. Помнишь, я надорвался в Филли-Плэйнс?
   Дэннис кивнул.
   - Тогда смотри. - Он поднялся и выправил рубашку из брюк.  В  его  глазах
что-то заплясало. Что-то трепещущее и  извивающееся  в  темной  глубине.  Он
поднял рубашку. Двенадцатидюймовый пояс под ней не был таким, как  у  Лебэя;
он был и чище, и аккуратнее. "Однако бандаж есть бандаж", - подумал  Дэннис.
Ему стало не по себе.
   - Второй раз я повредил ее, когда перевозил Кристину к Дарнеллу, - сказал
Эрни. - Я уже не помню, как это случилось, настолько был  расстроен.  Должно
быть, когда  грузил  ее  на  платформу.  Сначала  я  ничего  не  заметил,  а
вечером... Дэннис, что с тобой?
   Сделав над собой то, что ему показалось  фантастическим  усилием,  Дэннис
постарался придать своему лицу выражение более или  менее  заинтересованного
любопытства.., и все-таки в глазах Эрни что-то заплясало с новой силой.
   - Он у тебя сползет, - тихо проговорил Дэннис.
   - Конечно, сползет, - согласился Эрни, снова заправляя рубашку в брюки. -
Он предназначен  только  для  того,  чтобы  я  не  забывал,  что  мне  можно
поднимать, а что - нельзя.
   Он улыбнулся Дэннису.
   - Если бы сейчас был призыв, то я бы получил  освобождение  от  армии,  -
сказал он.
   И  еще  раз  Дэннис  удержал  себя  от  движения,  которое   могло   быть
интерпретировано как удивление, - вместо него  он  засунул  обе  ладони  под
верхний матрац постели. При виде пояса для спины,  так  похожего  на  бандаж
Лебэя, он почувствовал, что его руки покрылись гусиной кожей.
   Глаза Эрни превратились в черную  воду,  бурлящую  под  серым  мартовским
льдом. В черную воду, в глубине которой продолжался веселый  танец,  похожий
на извивание и кружение утонувшего человека.
   - Слушай, - оживился Эрни. - Мне  пора.  Надеюсь,  ты  не  думал,  что  я
останусь здесь на всю ночь?
   - Такой уж ты есть, всегда  в  делах,  -  проговорил  Дэннис.  -  А  если
серьезно, то спасибо, друг. Без тебя у меня был бы довольно мрачный день.
   Он уже хотел попрощаться с Эрни, когда ему в голову пришла одна  странная
идея. Он постучал пальцем по гипсу на ноге.
   - Эрни, распишись, а?
   - Но ведь я уже расписывался, разве нет?
   - Да, но там уже все стерлось. Распишешься снова?
   Эрни пожал плечами.
   - Если у тебя есть авторучка. Дэннис дал ему шариковую ручку, лежавшую  в
ящике ночного столика. Усмехнувшись, Эрни склонился  над  гипсовым  слепком,
который держался на подвесе в ногах постели,  нашел  свободное  место  между
десятками имен  и  лозунгов,  а  потом  написал:  "Дэннису  Гилдеру,  самому
большому благодетелю в мире от Эрни Каннингейма".
   Он похлопал по гипсу, когда закончил работу, и отдал авторучку Дэннису:
   - Так сойдет?
   - Да, - сказал Дэннис. - Спасибо, Эрни.
   - Счастливого Дня Благодарения.
   - Тебе того же самого.
   - Ладно.
   Он ушел. Немного подождав, Дэннис вызвал сиделку  и  употребил  все  свое
обаяние, чтобы упросить ее  опустить  ногу,  на  гипсе  которой  только  что
расписался Эрни. На гипсе правой ноги Эрни  расписался  в  тот  день,  когда
Дэннис очнулся в больнице, - и старая роспись  не  стерлась  -  Дэннис  тоже
солгал, - просто гипс немного съехал  в  сторону,  отчего  его  должны  были
поменять через несколько дней.
   На правой ноге Эрни оставил  не  послание,  а  только  роспись.  Приложив
немало усилий, Дэннис с помощью сиделки сумел расположить обе свои ноги так,
чтобы можно было сличить обе подписи.  Хриплым  голосом,  который  показался
чужим ему самому, спросил у сиделки:
   - Как по-вашему, они написаны одной рукой?
   - Нет, - ответила сиделка. - Я слышала, что подделывают подписи на чеках,
но не на гипсовых слепках. Это шутка?
   - Конечно, - произнес Дэннис, чувствуя, как ледяной холод подступал к его
горлу. - Это шутка. - Он еще раз посмотрел на две подписи Эрни Каннингейма.
   Они были совершенно не похожи одна на другую.

30/ ШАТУН УЭЛЧ

   В  последний  вечер  ноября,  через  неделю  после  Дня  Благодарения,  в
Питсбурге выступал Джексон Браун. Концерт закончился в одиннадцать сорок,  а
в начале второго часа  ночи  со  стоянки  возле  концертного  зала  отъехала
машина, водитель которой согласился взять с собой Шатуна Уэлча.  Возвращаясь
в Либертивилл, тот  с  удовольствием  думал  о  тридцати  долларах  мелочью,
оказавшихся у него в карманах после удачно проведенного вечера.
   Уэлч высадился на 376-м участке  Кеннеди-драйв  и  решил  прогуляться  до
заправочной станции Ванденберга. У Бадди Реппертона был автомобиль, и  Шатун
надеялся на то, что Бадди подвезет его к самому дому,  который  находился  в
Кингсфилд-Пайк. И у Бадди могла быть бутылка.
   Подгоняемый собственной тенью, возникавшей под  его  ногами  всякий  раз,
когда он проходил мимо фонарных столбов, Уэлч без остановки  прошагал  почти
четверть мили, а потом увидел машину, стоявшую  у  обочины  дороги.  Струйки
дыма вырывались из  сдвоенных  выхлопных  труб  и  медленно  растворялись  в
темноте, относимые в сторону слабым ветром. Сверкающая хромированная решетка
с двумя оранжевыми передними огнями была похожа на рот ухмыляющегося идиота.
Шатун  узнал  машину.  Это  был  двухтонный  "плимут".   Освещенный   ночной
иллюминацией,  тянувшейся  вдоль  шоссе,  двухтонник  казался  сделанным  из
слоновой кости и залитым кровью. Это была Кристина.
   Уэлч  остановился,  почувствовав  какое-то  тупое  изумление,  -  он   не
испугался, по крайней мере в тот момент. Перед ним не могла  быть  Кристина,
это  было  невозможно  -  они  пробили  дюжину  дыр  в   радиаторе   машины,
принадлежавшей  Прыщавой  Роже,  вылили  в   карбюратор   почти   полбутылки
"Техасского  драйвера",  и  Шатун  сам  помогал  Бадди,  когда  тот  высыпал
пятифунтовую пачку сахара в горловину бензобака. И это было  только  начало.
Бадди проявил немало яростной изобретательности,  разрушая  машину  Прыщавой
Рожи; в тот день Шатуну было и весело,  и  немного  не  по  себе.  Как-никак
машина была выведена из строя месяцев на шесть, если  не  навсегда.  Поэтому
перед ним не могла быть Кристина. Перед ним была какая-нибудь другая "фурия"
58-го года.
   Если бы это не была Кристина. Он знал, что это была она.
   Уэлч  стоял  на  безлюдном  тротуаре  и  вдыхал  облачка   пара,   быстро
развеивавшиеся в морозном воздухе.
   В машине тихо урчал двигатель. Невозможно  было  сказать,  кто  сидел  за
рулем - если вообще  кто-нибудь  там  находился;  она  стояла  как  раз  под
фонарным столбом, и внутри все было скрыто густой черной тенью.
   Уэлч забеспокоился.
   Он  облизал  пересохшие  губы  и  огляделся.  Слева  от   него   тянулось
Кеннеди-драйв, напоминавшее гладь  реки  в  предутренние  часы.  Справа  был
магазин фотопринадлежностей, над ним горела неоновая вывеска: КОДАК.
   Он снова посмотрел на машину. Та просто стояла, мотор работал на холостом
ходу.
   Он открыл рот и не смог издать ни  звука.  Затем  попробовал  еще  раз  и
прохрипел:
   - Эй, Каннингейм.
   В  машине  как  будто  напряглось  что-то.  Заклубились  выхлопные  газы.
Двигатель вхолостую расходовал высокооктановое топливо.
   - Это ты, Каннингейм?
   Он  сделал  один  шаг.  Подошва  ботинка  шаркнула  по  цементу.   Сердце
колотилось почти в самом горле. Он снова  оглянулся  на  шоссе;  должен  был
появиться какой-нибудь автомобиль, Кеннеди-драйв не  могло  быть  совершенно
пустым даже в половине второго ночи, так? Однако на дороге не было ни  одной
машины.
   Шатун прочистил горло.
   - Ты сошел с ума, нет?
   Передние фары  Кристины  внезапно  зажглись,  пронзив  его  резким  белым
светом. Взвизгнув резиновыми покрышками, "фурия" рванулась  в  его  сторону.
Она ринулась с места с такой силой,  что  перед  прижался  к  земле,  как  у
собаки, готовящейся к прыжку - как у собаки  или  у  волка.  Левое  переднее
колесо взлетело на тротуар, подрезало угол, задние занесло навстречу  Уэлчу,
и вместе с  раздавшимся  металлическим  скрежетом  из-под  днища  посыпались
искры.
   Уэлч вскрикнул и отшатнулся. Краем заднего бампера  Кристина  задела  его
левую икру и вырвала кусок мяса. Теплая влага хлынула вниз по ноге и потекла
в ботинок. Почувствовав тепло крови. Шатун почему-то понял, как холодна была
ночь.
   Он побежал к подъезду фотомагазина. Сзади снова послышался рев  двигателя
и тот же скрежет металла, раздираемого цементной поверхностью  дороги.  Уэлч
обернулся. Кристина мчалась по водосточному  желобу.  Когда  она  пронеслась
мимо, он увидел. Увидел.
   За рулем никого не было.
   Его  охватила  паника.  Уэлч  бросился  прочь.  Он   опять   выбежал   на
Кеннеди-драйв, торопясь пересечь его. На той стороне была аллея между мойкой
и автомагазином. Слишком узкая для автомобиля.
   Он бежал вперед, не чувствуя ни боли, ни ног под собой.  В  его  карманах
звенела никелевая мелочь.
   Услышав  рев  машины,  приближающейся  откуда-то  сзади,  он  метнулся  в
сторону, упал, поднялся и вновь побежал вперед. Он бежал,  настигаемый  этим
воем, как собственной тенью, падавшей на дорогу,  когда  -  всего  несколько
минут назад - проходил мимо фонарных столбов.
   В самый последний момент Уэлч  попытался  увильнуть  влево,  но  Кристина
вильнула вместе с ним, как будто прочитала его отчаянную  мысль.  Не  сбавив
скорости, "плимут"  сшиб  его  передним  краем  капота,  размозжил  спину  и
отбросил на тридцать футов в сторону, к кирпичному парапету автомагазина.
   Удар был настолько сильным, что он отлетел от парапета обратно на дорогу,
оставив на кирпичах размазанные кляксы крови. Утром их фотографии  появилось
на первой странице "Либертивилл джорнэл стэндард".
   Взвизгнув покрышками, Кристина развернулась  и  снова  понеслась  вперед.
Уэлч силился подняться, но тело его не слушалось.
   Яркий белый свет ослепил его.
   - Нет, - прошептал он окровавленным ртом. - Не...
   Автомобиль промчался над ним. Повсюду разлетелась мелочь.  Вторично  Уэлч
был раздавлен, когда Кристина еще раз проехала по дороге и притормозила. Она
стояла, ее двигатель то взвывал на холостом ходу, то почти затихал. Она  как
будто обдумывала что-то.
   Затем она опять двинулась вперед, смяла, превратила в бесформенное месиво
то, что от него осталось, и вернулась назад.
   Снова взвизгнули покрышки.
   И назад.
   И вперед.
   Ее фары сияли. Из выхлопных труб вырывался горячий сизый дым.
   Вернувшись в последний раз, машина описала полукруг и помчалась  вниз  по
Кеннеди-драйв, ревя двигателем и сиреной. В соседних домах то там, то  здесь
зажигались окна.
   Одна из передних фар Кристины была разбита.  Другая  мигала  и  почти  не
светила; на ней остались густые пятна крови. Решетка была изогнута внутрь, а
на капоте удар по спине Уэлча отразился глубокой  вмятиной.  Выхлопные  газы
вырывались с тяжелым, надрывным звуком; один из двух глушителей Кристины был
поврежден.
   Внутри на приборной  панели  милеометр  продолжал  крутиться  в  обратную
сторону, как будто Кристина возвращалась назад во времени, покидая не только
сцену наезда, но и сам факт случившегося.
   Первой вещью был глушитель.
   Внезапно прерывистый, надрывный звук выровнялся и стал мягче.
   Кровь, веером разбрызганная по капоту, потекла вперед, против  встречного
ветра - как если бы прокручивали назад кинофильм.
   Одна фара перестала мигать и засветилась ярче, а через полмили заработала
другая. На ней появилось потрескавшееся стекло. Трещины почти сразу исчезли.
   Затем с легкими металлическими щелчками выправились вмятины на  капоте  и
решетке между передними фарами. После этого на машине  не  осталось  никаких
следов происшедшего. Когда она  свернула  на  Хемптон-стрит  и  подъехала  к
дверям гаража с надписью "СИГНАЛИТЬ ДЛЯ ВЪЕЗДА", на ее крыльях не было  даже
пыли.
   Кристина выглядела как новая.
   Она остановилась перед широкой дверью молчаливого, безлюдного  здания.  В
машине была маленькая пластиковая коробочка, прикрепленная к солнцезащитному
козырьку над сиденьем водителя. Добрый дядя Уилл Дарнелл дал ее Эрни,  когда
тот начал помогать ему в торговле сигаретами и выпивкой, -  возможно,  такой
версией сам Дарнелл объяснял существование золотого ключика в своей каморке.
   Зажужжал электромотор, и дверь гаража послушно поднялась. Ручка  дальнего
света на руле управления  Кристины  внезапно  сдвинулась,  и  передние  фары
погасли. Она въехала внутрь и, шурша шинами по бетонному полу, направилась к
стоянке номер двадцать. За ней опустилась железная  дверь  гаража  -  таймер
электромотора был поставлен на тридцать секунд.
   Ключ зажигания  Кристины  повернулся  влево.  Двигатель  заглох.  Кожаный
квадратик с инициалами "Р.Д.Л.", висевший на кольце для ключей, покачался из
стороны в сторону и замер.
   В тишине гаража чуть слышно пощелкивал остывающий двигатель.

31/ НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ

   На следующий день Эрни Каннингейм не пошел в школу. Он сказал, что  плохо
себя чувствует, однако  к  вечеру  его  здоровье  позволило  ему  одеться  и
собраться  ехать  в  гараж  Дарнелла.  Регина  почти  не  протестовала:  она
сомневалась в том,  что  сможет  удержать  сына,  и  не  хотела  лишний  раз
подвергать риску свой пошатнувшийся авторитет. Она решилась только заметить,
что если Эрни еще пару недель  провозится  с  машиной,  то  либо  попадет  в
больницу,  либо  его  будут  принимать  за  наркомана:  такой  у  него   был
изможденный вид.
   Эрни уже взялся за ручку передней двери, когда она спросила:
   - Ты знал парня, который попал под машину на Кеннеди-драйв?
   Эрни без выражения посмотрел на нее.
   - А что?
   - В газете написано, что он ходил в среднюю школу Либертивилла.
   - Ах, тот, которого сбила машина.., вот о ком ты говоришь.
   - Да.
   - Когда-то я ходил с ним в один класс, - сказал Эрни. - Нет, мам, я почти
не знал его.
   - Это хорошо, - она удовлетворенно кивнула. - В статье говорится,  что  у
него были найдены следы наркотиков.
   Эрни широко улыбнулся:
   - Нет, мам.
   - И если  у  тебя  начнет  болеть  спина  -  я  хочу  сказать,  если  она
по-настоящему начнет болеть, - то ты покажешься еще раз врачам? Ты ничего не
будешь покупать у.., торговцев наркотиками, да?
   - Не буду; мам, - пообещал он и вышел из дома.

***

   На  занесенной  снегом  дорожке  он  увидел  отца  и  хотел  пройти,   не
останавливаясь, но тот окликнул его. Эрни нехотя подошел.  Он  опаздывал  на
автобус.
   Как и Регина, его отец выглядел не лучшим образом. Ему пришлось приложить
немало сил, чтобы возглавить кафедру истории в университете. Новую должность
он получил в августе, а в октябре врачи  нашли  у  него  флебит  -  подобное
воспаление век чуть не стало роковым для Никсона,  оно  иногда  случается  у
пожилых  людей.  Однако  Майкл  Каннин-гейм  полагал,  что  неприятности   с
Кристиной тоже могли способствовать его болезни.
   - Привет, пап. Слушай, я тороплюсь на... Майкл отбросил садовые грабли на
еще зеленую опавшую листву, которую только  что  сгреб  в  большую  кучу,  и
взглянул на сына. Его лицо было таким осунувшимся, что  Эрни  даже  отпрянул
немного.
   - Арнольд, - проговорил он. - Где ты был прошлой ночью?
   - Что? - Эрни ошалел от неожиданности. - Здесь,  а  в  чем  дело?  Ты  же
знаешь, я был здесь.
   - Всю ночь?
   - Конечно. Лег спать в десять часов и не вставал до утра.  Я  был  просто
вымотан. А что?
   - То, что мне сегодня звонили из полиции, - сказал Майкл. - И  спрашивали
о том парне, который ночью попал под машину на Кеннеди-драйв.
   - Шатун Уэлч, - проговорил Эрни. Он спокойным взглядом посмотрел на отца.
Тот, в свою  очередь,  поразился  изможденному  виду  сына  -  Майклу  вдруг
показалось, что такие темные круги под глазами, какие были  у  Эрни,  больше
подходили  бы  к  пустым  глазницам  высушенного  черепа,   чем   к   живому
человеческому лицу.
   - Да, его фамилия была Уэлч.
   - Они должны были позвонить. Мама не знает,  что  он  был  одним  из  тех
парней, которые разломали Кристину?
   - Если знает, то не от меня.
   - Я тоже не сказал. По-моему,  ей  лучше  ничего  не  знать,  -  негромко
произнес Эрни.
   - Может; ей станет все известно откуда-нибудь  еще,  -  сказал  Майкл.  -
Скорее всего так и будет. Она очень умная женщина -  и,  во  всяком  случае,
умнее, чем ты думаешь. Но если ей что-нибудь станет известно, то не от меня.
   Эрни ухмыльнулся:
   - Мама спрашивала, не сижу ли я на игле. Может быть, ты тоже думаешь, что
у меня появились наркотики? - Он сделал  такое  движение,  как  будто  хотел
засучить рукав. - Могу показать руки.
   - Мне не нужно проверять твои руки. - Майкл  нахмурился.  -  Насколько  я
понимаю, у тебя поя