некая  глубинная  часть   моего   сознания   назовет   это
предположение   глупой   ложью,   стремлением   подвести   под   случившееся
материалистическую базу Не назвало.., потому  что  согласилось  с  тем,  что
такое возможно. Воздух в трубах может шуметь по-разному Эти звуки  принимают
и за разговор людей, и за собачий лай, и за детский плач. Возможно, конечно,
что сантехник сдренировал воздух, и я слышал  что-то  еще..,  но  мог  и  не
сдренировать. Вновь вопрос встал ребром: что делать, сев за  руль?  Проехать
задним ходом две десятых мили, развернуться и покатить в Дерри,  испугавшись
того звука, что я слышал в  течение  десяти  секунд  (может,  только  пяти),
пребывая в крайне взвинченном состоянии? Или ехать вперед?
   Я  выбрал  второй  вариант.  Не  мог  меня  развернуть  один  лишь  звук,
услышанный в прихожей. Не мог, потому что слишком многое  означал  для  меня
приезд в "Сару-Хохотушку".
   Голоса в голове я слышал с тех пор, как помню себя. Не знаю,  непременный
ли это атрибут писателя или нет. Моим коллегам я такого вопроса не  задавал.
Не видел в этом необходимости, потому что знал, каждый голос - тот же я,  но
в другой ипостаси. Часто, конечно, я слышал голоса других  людей,  а  самым,
знакомым (и близким) был мне голос Джо. Вот тут этот  голос  и  зазвучал,  и
слышались в нем любопытство, легкая ирония и.., одобрение.
   Решил побороться, Майк?
   - Да, - ответил я,  стоя  в  темноте  перед  сверкающей  в  свете  фонаря
хромированной радиаторной решеткой. - Спасибо тебе, крошка.
   Что ж, значит, есть повод выпить, верно?
   Да. Повод был. Я сел в машину, завел двигатель  и  поехал  по  дороге.  А
добравшись до проселка, свернул на него.

***

   Я не услышал детского плача, когда  второй  раз  вошел  в  дом.  Медленно
прошелся по всему первому этажу с фонарем в руке, пока не зажег свет во всех
комнатах. Если в это время кто-то еще плавал на  лодке  у  северного  берега
Темного Следа, он мог бы принять старую "Сару"  за  спилберговскую  летающую
тарелку.
   Я думаю, дома живут своей жизнью в потоке времени, отличном  от  того,  в
котором пребывают их обитатели. Во всяком случае, скорость  у  этого  потока
поменьше. В доме, особенно в старом доме, прошлое ближе. В  моей  жизни  Джо
уже четыре года как умерла, но в "Саре" эти годы сжались до месяцев. Я вошел
в дом, зажег все лампы, поставил  фонарь  на  книжную  полку  и  лишь  тогда
окончательно уразумел, как  же  я  боялся  возвращения  в  "Сару-Хохотушку".
Боялся разбудить свое горе свидетельствами того, сколь безвременно  ушла  от
меня Джо. Книгой, лежащей на столике у дальнего угла дивана, на котором  Джо
любила сидеть в ночной рубашке, читать и есть сливы:  картонной  коробкой  с
овсяными хлопьями, которые она всегда ела на завтрак, на полке  в  кладовой;
ее старым зеленым халатом, который висел на крючке с обратной стороны  двери
в ванную в южном крыле. По терминологии Билла Дина  -  "новом  крыле",  хотя
построили его задолго до того, как мы впервые увидели "Сару".
   Бренда Мизерв хорошо  потрудилась,  по-человечески  хорошо,  постаравшись
убрать с глаз то, что могло напомнить мне о Джо, но все она убрать не могла.
Романы Дороти Сэйер о Питере Уимсли, купленные  Джо,  по-прежнему  стояли  в
книжном шкафу в гостиной. Джо прозвала  мышиную  голову  на  каминной  доске
Бантером и однажды, уж не помню по какой причине (едва ли  кому  из  предков
Бантера это понравилось бы), повесила на волосатую мышкину шею  колокольчик.
Он висел до сих пор, на красной ленте.  Миссис  Мизерв,  должно  быть,  этот
колокольчик поставил в тупик, она наверняка долго размышляла над тем, убрать
его или нет, не зная, что на нашем семейном языке "позвонить  в  колокольчик
Бантера" означало заняться любовью на диване в гостиной (у нас с  Джо  такое
случалось довольно часто). Бренда Мизерв сделала все, что  могла,  но  любая
крепкая семья  -  территория,  недоступная  посторонним,  белое  пятно,  без
которых карте общества не обойтись. А то, о чем не  знают  другие,  остается
твоим.
   Я ходил по дому, к чему-то прикасался, на что-то смотрел, как  бы  заново
открывая для себя те или иные вещи. И во всем я видел Джо. А когда я  уселся
в старое плетеное кресло перед телевизором, и оно заскрипело  подо  мной,  я
буквально услышал голос Джо: "Какой же противный звук".
   Я закрыл лицо руками и заплакал. Наверное, в тот вечер я в последний  раз
оплакивал Джо, но от этого мне легче не было. Я плакал, пока не  понял,  что
внутри что-то сломается, если я не остановлюсь. Когда слезы иссякли, на меня
внезапно напала икота. А потом навалилась жуткая усталость. Ломило все тело.
Частично потому, что я отшагал больше двух миль, но в  основном  от  жуткого
нервного напряжения, вызванного приездом в  "Сару"..,  и  решением  остаться
здесь. Чтобы бороться. И еще этот странный детский плач, который я  услышал,
когда в первый раз переступил порог...
   Я умылся над раковиной в кухне, смыл со  щек  слезы,  высморкался.  Затем
отнес чемоданы в северное крыло, где находилась спальня для гостей.  У  меня
не было ни малейшего желания спать в южном крыле, в главной спальне, где  мы
всегда спали с Джо.
   Бренда Мизерв это предугадала. На комоде стоял букет полевых цветов.  Под
ним лежала записка:

   С возвращением, мистер Нунэн.

   Если б не крайняя эмоциональная опустошенность,  я  бы,  увидев  записку,
вновь расплакался. Наклонившись к цветам,  я  глубоко  вдохнул.  Хорошо  они
пахли, солнечным светом. Потом я разделся, побросав все на  пол,  и  откинул
покрывало. Чистые простыни, чистые наволочки. И все тот же Нунэн, залезающий
между первыми, чтобы положить голову на последние.
   Я лежал при включенной лампе на прикроватном столике, смотрел на тени  на
потолке, все еще отказываясь поверить, что я в этом доме и в  этой  кровати.
Да, конечно, закутанный в саван призрак не встретил меня.., но во мне крепла
уверенность, что он придет ко мне в моих снах.
   Иногда, во всяком случае для меня, переход  от  бодрствования  ко  сну  и
обратно растянут во времени.  В  ту  ночь  все  произошло  мгновенно.  Я  не
заметил, как заснул, а проснулся уже утром, когда спальню заливал  солнечный
свет. Лампа на столике  все  горела.  Я  не  помнил,  чтобы  мне  что-нибудь
снилось, но вроде бы ночью  я  один  раз  просыпался  и  слышал  доносящийся
издалека тоненький звон колокольчика.

Глава 7

   Маленькая девочка, совсем  кроха,  вышагивала  по  разделительной  полосе
Шестьдесят  восьмого  шоссе,  в  красном  купальнике,   желтых   пластиковых
шлепанцах и бейсболке с эмблемой  бостонских  "Красных  носков",  повернутой
козырьком на  затылок.  Я  как  раз  проехал  мимо  супермаркета  Лейквью  и
авторемонтной мастерской Дикки Брукса, на подъезде  к  которым  стоял  знак,
предписывающий сбросить скорость с пятидесяти пяти до  тридцати  пяти  миль.
Слава Богу, я выполнил указание. Иначе мог бы и задавить девочку.
   То был мой первый день на озере. Поднялся я поздно,  большую  часть  утра
провел в лесу, что подступал к берегу, отмечая, что осталось прежним, а  что
изменилось. Уровень воды вроде бы  понизился  и  лодок  на  озере  оказалось
меньше, чем я ожидал, особенно для самого большого летнего  праздника,  а  в
остальном я словно и не уезжал. Вроде бы я отгонял и  убивал  тех  же  самых
мух.
   Часов в одиннадцать желудок напомнил мне о том, что я забыл позавтракать.
И я решил, что самое время нанести визит в "Деревенское кафе".  В  ресторане
"Уэррингтона" кормили, конечно же, лучше, но там бы на меня все глазели. Так
что  для  моих  целей  -  просто  поесть  -  "Деревенское  кафе"  смотрелось
предпочтительнее. Если, конечно, оно еще  работало.  Да,  характер  у  Бадди
Джеллисона был не сахар, но зато в западном Мэне никто не мог  сравниться  с
ним в умении  жарить  бургеры.  А  мой  желудок  просто  требовал  большого,
сочащегося жиром "вилладжбургера".
   Вот по пути мне  и  встретилась  маленькая  девочка,  шагающая  по  белой
разделительной полосе, словно марионетка, ведомая невидимой ниткой.
   На скорости тридцать пять миль в час я увидел девочку загодя, но летом по
шоссе машины сновали одна за другой, и редко кто подчинялся  ограничительным
дорожным знакам. Все знали, что в округе Касл  всего  двенадцать  патрульных
машин, и в Тэ-Эр они приезжали только по вызову.
   Я съехал на обочину, поставил "шевроле" на  ручник  и  вылез  из  машины,
прежде чем начала оседать  пыль.  День  выдался  сумрачным,  воздух  застыл,
облака прижимались к земле. Ребенок, крохотная блондинка с курносым  носиком
и поцарапанными коленками, стояла на белой  полосе  и  безо  всякого  страха
наблюдала за моим приближением.
   - Пьивет, - поздоровалась она со мной. - Я иду на пляж. Момми не захотела
отвезти меня, и я безумно йазозлилась. - Она топнула ножкой, показывая,  что
отлично знает, о чем говорит. Я решил, что ей три или четыре года.
   Очень разговорчивая, очаровательная, но все равно не старше четырех лет.
   - Конечно, куда еще можно идти Четвертого июля, как не на пляж, -  кивнул
я, - но...
   - Четвейтое июля плюс фейейвейк, - напомнила она.
   - Но если ты и дальше будешь шагать по дороге, то, скорее всего, попадешь
в больницу Касл-Рока.
   Я не собирался стоять с ней на проезжей части и вести светскую  беседу  в
пятидесяти  ярдах  от  крутого  поворота,  который  многие   лихачи   любили
проскакивать на скорости шестьдесят  миль  в  час.  Я,  кстати,  уже  слышал
приближающийся рев мотора. И по звуку чувствовалось, что водитель  тормозить
не намерен.
   Я подхватил девочку на руки  и  отнес  на  обочину,  где  на  нейтральной
скорости тихонько мурлыкал мой "шевроле". Девочке явно  нравилось  сидеть  у
меня на руках, она нисколечко не испугалась,  и  все  равно  я  ощутил  себя
Честером-Растлителем, как только ее попка устроилась на моей руке. Я отдавал
себе отчет, что всем клиентам автомастерской Брукса, оформляющим заказы  или
дожидающимся, пока  им  выкатят  автомобиль,  достаточно  выглянуть  в  окно
конторы, чтобы увидеть меня.  Такова  уж  особенность  наших  дней:  мужчине
средних лет нельзя прикоснуться к чужому ребенку без  опасения,  что  другие
увидят в этом прикосновении что-то похотливое. Да и  ты  сам  подсознательно
задаешься этим вопросом.  Но  с  проезжей  части  я  девочку  унес.  Не  мог
поступить иначе. Пусть этим и навлек на себя  праведный  гнев  всех  матерей
западного Мэна.
   - Ты отвезешь  меня  на  пляж?  -  спросила  маленькая  девочка.  Сверкая
глазками, улыбаясь. Я предположил, что она успеет забеременеть к  двенадцати
годам, особенно если и дальше будет подобным образом носить бейсболку.  -  У
тебя есть плавки?
   - Честно говоря, плавки остались дома. Извини, что так  вышло.  Милая,  а
где твоя мама?
   Словно отвечая на мой вопрос, из-за поворота выскочил автомобиль, который
возвещал о своем приближении ревом мотора. Джип "скаут" с заляпанными грязью
боками. Мотор ревел, как разъяренный зверь. Из  бокового  окна  высовывалась
женская головка. Мама малышки так перепугалась, что не могла сидеть. И  если
бы в этот  самый  момент  по  встречной  полосе  ехала  другая  машина,  моя
приятельница в красном купальнике скорее всего осталась бы сиротой.
   "Скаут" резко затормозил,  голова  исчезла,  раздался  скрежет,  водитель
переключал скорости, пытаясь как можно быстрее разогнать свою колымагу. Я не
сомневался, что полетела трансмиссия, но нет, джип понесся дальше.
   - Это Мэтти, - пояснила девочка. - Я йазозлилась на нее. И убезяла, чтобы
пьовести Четвейтое на пляже. Если она злится на меня, я уйду  к  моей  седой
нанни.
   Я понятия не имел, о чем она говорит, но подумал, что эта кроха наверняка
своего добьется и проведет Четвертое июля на пляже. Пока же я отчаянно махал
свободной рукой, пытаясь привлечь внимание водителя джипа.
   - Эй! - кричал я. - Эй! Она у меня! "Скаут" промчался  мимо,  женщина  за
рулем все сильнее вжимала в пол педаль газа. Из выхлопной трубы валили клубы
сизого дыма. Вновь заскрежетала старая трансмиссия джипа. Я словно попал  на
очередной  выпуск  телевикторины  "Давай  поспорим":  "Мэтти,  тебе  удалось
включить вторую передачу... Ты хочешь на этом остановиться  и  получишь  вот
эту красивую посудомоечную машину или попытаешься включить третью?"
   Я не смог придумать ничего другого, как вновь выйти  на  проезжую  часть,
повернуться лицом к уезжающему от меня джипу (выхлоп у него вонял ужасно)  и
поднять девочку высоко над головой, в надежде, что Мэтти увидит ее в зеркале
заднего обзора.  Теперь  я  уже  полагал  себя  не  Честером-Растлителем,  а
жестоким аукционистом из мультфильма Диснея, предлагающим  самого  красивого
из всего помета маленького поросенка тому, кто назовет самую  высокую  цену.
Моя попытка удалась. Зажглись тормозные огни "скаута", яростно завизжали  по
асфальту шины схваченных тормозными  накладками  колес.  Если  б  эту  сцену
лицезрели местные сплетники, им бы было о  чем  посплетничать.  Особенно  им
понравился бы тот эпизод, когда мамаша, крича во все горло,  потребовала  от
меня опустить ее ребенка на землю.  Когда  возвращаешься  в  летний  коттедж
после долгого отсутствия, всегда приятно отметить  свой  приезд  хорошеньким
скандалом.
   Тормозные огни сменились огнями заднего хода. Джип надвигался на  нас  со
скоростью двадцати миль  в  час.  Теперь  в  скрежете  трансмиссии  слышался
откровенный страх: она явно просила пощады. Задний борт "скаута" мотался  из
стороны  в   сторону,   словно   хвост   веселящегося   щенка.   Я,   словно
загипнотизированный, наблюдал за его приближением. Вот  он  на  моей  полосе
движения, вот на противоположной, снова на моей, теперь зацепил обочину.
   - Мэтти едет быстйо, - буднично так изрекла  моя  новая  подружка.  Одной
рукой она обнимала меня за шею. Клянусь  Богом,  мы  уже  стали  закадычными
друзьями.
   Слова ребенка помогли мне очнуться. Мэтти едет быстро, слишком быстро.  И
скорее всего снесет задний бампер моего "шевроле". А поскольку  я  стоял  на
пути джипа, меня и девочку размазало бы между автомобилями.
   И я начал пятиться, не отрывая взгляда он джипа и крича: "Сбавь скорость,
Мэтти! Сбавь скорость!".
   Девчушка тут же присоединилась ко мне.
   - Сбавь скойость! - прокричала она,  тут  же  начала  смеяться.  -  Сбавь
скойость, стайюшка Мэтти, сбавь скойость!
   Вновь жалобно завизжали тормоза. Джип дернулся назад, но  колодки  крепко
держали колеса. Задний бампер "скаута"  замер,  не  дотянувшись  до  заднего
бампера моего "шевроле" самую малость. Зазор можно было перекрыть сигаретой.
Жутко воняло гарью. Девочка театрально замахала ручонками, начала кашлять.
   Дверца со стороны сиденья водителя распахнулась, Мэтти  Дивоур  выскочила
из кабины, как цирковой акробат выскакивает из пушечного  ствола,  если  вы,
конечно, можете представить себе  циркового  акробата  в  старых  шортах  из
пестрой ткани и топике. Поначалу я подумал, что это старшая сестра  девочки,
которую оставили присматривать за малышкой, и Мэтти и  Момми  -  два  разных
человека. Я, конечно, знал, что маленькие  дети  часто  зовут  родителей  по
именам, но это блондинистое  создание  с  побледневшим  лицом  выглядело  на
двенадцать, максимум, на четырнадцать лет. Я даже решил, что ее экзотическая
манера  управления  "скаутом"  обусловлена  не   боязнью   за   ребенка,   а
элементарным недостатком водительской практики.
   Признаю, я сделал еще одно допущение. Грязный вседорожник с  приводом  на
четыре колеса, старые шорты, топик, от которого за  милю  несло  "Кеймартом"
<сеть универмагов, продающих товары по  сниженным  ценам>,  длинные  светлые
волосы, перехваченные красными эластичными закрутками,  отсутствие  должного
присмотра за ребенком, что в первую очередь и привело к тому, что трехлетняя
девчушка оказалась на  дороге..,  все  это  подводило  меня  к  однозначному
выводу: трейлерные бродяги <малоимущие, проживающие в домиках на  колесах.>.
И у меня были основания для такого заключения.  Все-таки  я  ирландец,  черт
побери! И мои предки были теми самыми  трейлерными  бродягами,  когда  место
трейлеров занимали запряженные лошадьми фургоны.
   - Фу, как плохо пахнет! - девочка все махала пухлой ручонкой. -  "Скаути"
ужасно ийзвонялся!
   И тут ее вырвали из моих рук. Теперь, когда Мэтти оказалась совсем рядом,
у меня возникли серьезные сомнения в том, что она -  старшая  сестра  крохи.
Конечно, зрелого возраста она могла достичь только в следующем столетии,  но
я видел, что ей не двенадцать  и  даже  не  четырнадцать.  Скорее  двадцать,
может, на год меньше. А когда она выхватывала  у  меня  ребенка,  я  заметил
обручальное кольцо на ее левой руке. Не укрылись от моего внимания и  темные
мешки под глазами. Да, выглядела  она  очень  молодо,  но,  думаю,  я  узнал
усталость и материнские ужас и тревогу.
   Я думал, она отшлепает свое сокровище, потому что  именно  так  реагируют
трейлерные бедняки, если их дети выкидывают какой-нибудь фортель.  Думаю,  я
попытался бы ее остановить, отвлечь, дать ей излить свою злость на  меня.  И
не потому, что хотел как-то помочь ребенку. Нет,  просто  мне  не  хотелось,
чтобы на него кричали, его шлепали и трясли в моем присутствии. Все-таки я в
городе первый день. Так охота ли мне тратить время, наблюдая,  как  какая-то
шлюха наказывает своего ребенка за собственную ошибку?
   Но вместо того чтобы как следует тряхнуть девчушку и заорать:  "Куда  это
ты направилась, маленькая дрянь?", Мэтти крепко прижала ребенка к  груди  (а
девочка, не выказывая ни малейшего страха, тут же обхватила ее ручонками  за
шею), а потом начала покрывать ее лицо поцелуями.
   - Почему ты это сделала? - воскликнула Мэтти. - Что на тебя нашло? Я чуть
не умерла, когда увидела, что тебя нигде нет.
   И Мэтти разрыдалась. Девочка в купальном костюме вытаращилась  на  нее  с
выражением крайнего изумления на лице. А потом заплакала. Я стоял и смотрел,
как они плачут и обнимаются, и мне стало стыдно за мои поспешные выводы.
   Проезжающий мимо автомобиль сбавил ход. Пожилая пара, которая,  наверное,
отправилась в магазин за праздничной коробкой сладостей, уставилась на  нас.
Я нетерпеливо замахал руками, показывая, что мы прекрасно обойдемся  без  их
любопытных взглядов. Водитель нажал на педаль газа,  но  я  не  увидел,  как
надеялся, номерных знаков другого штата. Парочка жила здесь, а  потому  всей
этой истории суждено было стать достоянием  общественности.  Мэтти,  молодая
жена, и ее маленькая дочка (несомненно, зачатая на заднем сиденье легковушки
или в кузове пикапа  за  несколько  месяцев  до  церемонии  бракосочетания),
плачущие навзрыд на обочине дороги. В  компании  незнакомца.  Ну  не  совсем
незнакомца. Майка Нунэна, заезжего писателя.
   - Я хотела пойти  на  пляж  и  по-по-пла-вать!  -  всхлипывала  маленькая
девочка.
   - Я же сказала, что отвезу тебя во  второй  половине  дня.  -  Мэтти  еще
плакала, но уже пыталась взять  себя  в  руки.  -  Больше  этого  не  делай,
малышка, пожалуйста, не делай. Момми очень напугалась.
   - Не буду. Пьавда, не буду. - Девочка обнимала Мэтти за шею, прижимаясь к
ней всем тельцем. Бейсболка свалилась на землю. Я поднял ее,  чувствуя  себя
посторонним. Начал совать сине-красную  бейсболку  в  руку  Мэтти,  пока  ее
пальцы не сомкнулись, на козырьке.
   Я даже подумал, что все обернулось как нельзя лучше,  и,  возможно,  имел
право так рассуждать. История  получалась  забавной,  правда,  из  тех,  что
кажутся забавными, когда все позади. А в процессе такие истории скорее тянут
на ужастик. Допустим,  из-за  поворота  выскочил  бы  грузовик?  Да  еще  на
предельной скорости?
   И тут из-за поворота действительно выехал автомобиль. Старый пикап, но  с
мощным мотором. Еще двое местных вылупились на нас.
   - Мэм? - обратился я к молодой маме. - Мэтти? Я,  пожалуй,  поеду.  Очень
рад, что все так хорошо закончилось.
   Едва эти слова сорвались с моих губ, как меня ч