я невинности.
   Тра-ля-ля!
   Но в спальне было так же пусто, как в гостиной и кухне. Простыня и одеяло
лежали, по своему обыкновению, на полу. Лестер был  не  из  тех,  кто  утром
может спокойно подняться  с  постели.  Он  с  постели  вскакивал,  срывался,
готовый к бою, к победе в борьбе с предстоящим днем, борьбе до полной  своей
победы, пока этот день не захлебнется в собственном перед ним бессилии.
   Но теперь он спускался вниз, нахмурив брови на своем бесхитростном  лице.
Машина на месте. Сэлли нет как нет. Что это значит? Он не знает, но все  это
ему совсем не нравится.
   Лестер зажег свет на крыльце и прошел к машине. Может быть, она  оставила
записку? Он почти спустился со ступенек и замер. Записка, в самом деле, была
оставлена. Она  была  написана  размашистым  почерком  по  ветровому  стеклу
ярко-розовой краской из пульверизатора, по всей видимости  позаимствованного
из его же гаража:
 
   ОТПРАВЛЯЙСЯ К ЧЕРТЯМ СОБАЧЬИМ, ЛЖИВАЯ СКОТИНА
 
   Лестер стоял на ступеньках, снова  и  снова  перечитывая  послание  своей
невесты. В чем дело? Может быть, Сэлли решила, что он  отправился  на  озеро
Обурн, чтобы повеселиться с легкомысленными девицами? Это была  единственная
мысль, которая казалась в такой ситуации достаточно логичной.
   Он вернулся в дом и позвонил Сэлли.  Выслушал  никак  не  менее  двадцати
гудков, но к телефону так никто и не подошел.
 
10 
 
   Сэлли предполагала, что он позвонит, и попросила разрешения  переночевать
у своей подруги Ирен Лютьенс. Ирен, чуть ни  выпрыгивая  от  любопытства  из
трусиков, сказала: да, конечно, о чем речь! Сэлли была так подавлена чем-то,
что выглядела отвратительно. И вовсе не казалась хорошенькой. Ирен не верила
своим глазам, но все было именно так.
   Сэлли со своей стороны не имела ни малейшего намерения сообщать Ирен  или
кому бы то ни было еще о  том,  что  случилось.  Слишком  это  было  ужасно,
слишком стыдно. Она унесет тайну  с  собой  в  могилу.  Более  получаса  она
категорически отказывалась отвечать на вопросы подруги, а потом вся  история
вылилась из нее вместе с горючими слезами. Ирен обнимала подругу и слушала с
широко раскрытыми глазами.
   - Ничего, Сэлли, - уговаривала Ирен, баюкая  подругу,  поглаживая  ее  по
спине и плечам. - Ничего. Даже если этот сукин сын тебя не любит, то помни -
ты не лишена Господней любви. И я люблю тебя. И преподобный Роуз. И уж ты не
откажешь себе в удовольствии показать этому  негодяю,  у  которого  сплошные
мускулы вместо извилин и сердца, где раки зимуют.
   Сэлли всхлипнула и кивнула, а подружка утешала  ее  как  могла.  Ирен  не
могла дождаться наступления  утра,  чтобы  обзвонить  всех  остальных  своих
подруг. Они просто чокнутся! Ирен сочувствовала Сэлли, жалела ее, но в то же
время радовалась, что так случилось. Уж слишком она хорошенькая  и  чересчур
святая. Разве не приятно увидеть, как все разом рухнуло у нее под ногами?
   А Лестер самый симпатичный парень в приходе. Если они с Сэлли и  в  самом
деле порвали, то почему бы ему не обратить внимание на нее, Ирен? "Он иногда
на меня поглядывает, - думала она, - словно пытается угадать, какое  на  мне
белье... так что вполне возможно...".
   - Я чувствую себя  так  ужасно,  -  рыдала  Сэлли.  -  Как  будто  вся  в
грязиииии?..
   - Конечно, еще бы, - ворковала Ирен,  продолжая  поглаживать  подругу.  У
тебя уже нет этого письма и фотографии, да?
   - Я сожгла их! -  глухо  крикнула  Сэлли,  уткнувшись  в  грудь  Ирен,  и
содрогнулась от новой волны безутешного горя.
   - Конечно, сожгла, - бормотала Ирен.  -  Именно  так  ты  и  должна  была
поступить.
   "А все же могла бы и подождать, пока я хоть одним глазком  взгляну,  дура
набитая", - думала она при этом.
   Сэлли провела ночь в  доме  Ирен,  в  комнате  для  гостей,  но  глаз  не
сомкнула. Слезы высохли и, глядя в темноту сухими и  горячими  глазами,  она
представляла  себе  картины  одна  страшнее  другой,   картины   собственной
жестокой,  но  приносящей  несказанное  удовлетворение  мести,   лелеяла   и
взращивала мечты о реванше, знакомые и понятные тем, кто  пережил  полную  и
глубокую уверенность в себе и был в результате обманут любимым.
 
Глава 15 
 
1 
 
   Первый  покупатель  мистера  Гонта  из  тех,  что   "по   предварительной
договоренности", появился ровно в восемь часов утра  во  вторник.  Это  была
Люсиль Данэм, официантка из закусочной У Нэн. Черный глубокий блеск жемчужин
в витрине Нужных Вещей отозвался в душе неожиданной для нее самой болью. Она
понимала, что не сможет купить такую дорогую вещь,  не  сможет  никогда,  до
конца своей жизни. Уж во всяком случае, не на ту зарплату, которую  выдавала
ей скряга Нэн Робертс. И тем  не  менее,  когда  мистер  Гонт  предложил  ей
переговорить на этот предмет  наедине,  чтобы  за  спиной  не  торчало,  как
говорится, полгорода, она клюнула на предложение, как клюет голодная рыба на
соблазнительную приманку.
   Из Нужных Вещей она вышла в двадцать минут девятого с выражением  полного
счастья на лице. Черный жемчуг она купила за неправдоподобно мизерную цену в
тридцать  восемь  долларов  и  пятьдесят  центов.  И  к  тому  же  пообещала
разыграть, совершенно безобидно конечно, надутого баптистского  проповедника
Вильяма  Роуза.  "Разве  это  работа,  -  думала  Люсиль,   -   это   просто
удовольствие". Мерзкий ходячий сборник библейских цитат ни разу в  жизни  не
дал ей на чай ни цента. Послушная прихожанка  методистской  церкви,  никогда
даже не помышлявшая о том, чтобы покрутить  хвостом  в  залихватских  ритмах
буги  на  танцульках  по  субботним  вечерам,  была  твердо   уверена,   что
вознаграждение ждет на небесах; знает ли преподобный Роуз, частенько  думала
она, что Господь учит давать, а не брать?
   Ну что ж, она теперь его слегка проучит... не принеся при  этом  никакого
серьезного ущерба, как заверил мистер Гонт.
   Вышеупомянутый джентльмен смотрел ей вслед из окна и мило улыбался.
   Ему предстоял трудный день, невероятно утомительный  -  встречи  чуть  ни
каждые полчаса и множество необходимых телефонных разговоров. Для  грядущего
празднества почти все было готово, осталось всего несколько деталей и  можно
запускать фейерверк. Как всегда в такой период,  где  бы  то  ни  было  -  в
Ливане, в Анкаре, в западных провинциях Канады и здесь, в Хиксвилле, США ему
не хватало двадцати четырех  часов  в  сутки.  И  все  же  цель  оправдывает
средства, любишь кататься - люби и саночки возить, что посеешь, то и пожнешь
и...
   ...и к  тому  же  его  старые  глаза  не  подводили:  вторая  сегодняшняя
посетительница, Иветт Гендрон, торопилась на встречу с  ним,  направляясь  в
сторону зеленого навеса.
   - Трудный, трудный, трудный день, - бормотал мистер Гонт, раздвигая  губы
в приветливой улыбке.
 
2 
 
   Алан Пэнгборн появился в  конторе  в  половине  девятого,  к  телефонному
аппарату уже была приклеена записка. Генри Пейтон из  полиции  штата  звонил
без пятнадцати восемь и просил перезвонить. Прижав трубку плечом к уху, Алан
нажал кнопку автоматической связи с Оксфордским полицейским управлением.  Из
верхнего ящика стола он достал четыре доллара монетами.
   - Привет, Алан, - сказал Генри. - Боюсь, должен тебе сообщить  неприятные
известия по поводу твоего двойного убийства.
   - Оказывается, это убийство уже мое, -  проворчал  Алан  и  сжал  руку  с
монетами в кулак.  А  когда  разжал,  на  ладони  осталось  три  монеты.  Он
откинулся на спинку кресла и  положил  ноги  на  стол.  -  Значит,  новости,
действительно, не из приятных.
   - Ты, кажется, не удивлен.
   - Нисколько. - Он снова сжал кулак и стал  проталкивать  большим  пальцем
монету, оказавшуюся снизу. Работа требовала внимания и аккуратности, но Алан
был к этому готов. Доллар  выскользнул  из  кулака  и  провалился  в  рукав,
стукнувшись о тот, что  оказался  первым,  и  издав  тихое  звяканье,  звук,
который  на  настоящем  представлении  иллюзионист   заглушит   бы   потоком
громогласного красноречия. Алан разжал кулак и удостоверился в том,  что  на
ладони остались всего две монетки.
   - А может быть, ты соизволишь мне объяснить, почему нет?  поинтересовался
с явной настойчивостью в голосе Генри.
   - Пожалуй. Я последние два дня неотступно об этом думал. - Это было явное
преуменьшение. С того самого воскресного часа, когда Алан узнал в  одной  из
женщин, лежавших у светофора на тротуаре, Нетти Кобб, он просто не  в  силах
был думать ни о чем другом. Ему даже во сне только эта история  и  виделась,
порождая все  большую  уверенность,  что  истинные  причины  трагедии  лежат
гораздо глубже, чем кажется, и покрыты мраком. Поэтому звонок  Генри  вызвал
не раздражение, а напротив, облегчение, поскольку теперь не придется звонить
самому.
   Он сжал кулак, поработал пальцами и послышалось еще одно "дзинь".
   Теперь в руке осталась всего одна монета. "Дзинь!"
   Вот уже ни одной не осталось.
   - Что тебя тревожит? - спросил Генри.
   - Все. - Алан сказал как отрезал.  -  Начиная  с  того,  что  это  вообще
произошло. А больше всего то, как это преступление разворачивалось... или не
разворачивалось. Пытаюсь представить Нетти Кобб: вот она находит свою собаку
мертвой и садится писать записки. И знаешь что? Представить это я просто  не
в состоянии. И каждый раз, когда пытаюсь и не могу, понимаю,  что  обо  всем
случившемся на самом деле не знаю почти ничего.
   - Угу. Тогда, может быть, новости, которые я  считал  плохими,  покажутся
тебе вполне сносными. В этом деле еще кое-кто замешан. Мы не знаем, кто убил
собаку Нетти Кобб, но можем с уверенностью сказать, что не Вильма Ержик.
   Ноги Алана со стола как ветром сдуло.  Монетки  выпали  из  рукава  и  со
звоном покатились по столу. Одна из них докатилась  до  самого  края  и  уже
приготовилась упасть,  но  ладонь  Алана  молниеносным  движением  метнулась
вперед и подхватила ее.
   - Думаю, тебе пора прекратить толочь воду  в  ступе,  Генри.  Говори  как
есть.
   - Угу. Начнем с  собаки.  Труп  отдали  Джону  Пейлину  на  ветстанцию  в
Портленде. Он в животных разбирается, так же как Генри  Райан  в  людях.  Он
сказал, что штопор пропорол сердце, смерть была почти мгновенная, и  поэтому
он может назвать точное время, когда она произошла.
   - Уже неплохо для разнообразия, - сказал Алан  и  вспомнил  романы  Агаты
Кристи, которые без конца  читала  Энни.  Там  всегда  неожиданно  находился
какой-нибудь деревенский эскулап, устанавливающий время смерти с  точностью,
например, от половины пятого  до  пятнадцати  минут  шестого.  Проработав  в
полиции почти двадцать лет, Алан знал,  что  самое  большее,  на  что  можно
рассчитывать, это: "На прошлой неделе. Наверное".
   - Точно. Так вот, этот доктор Пейлин утверждает, что собака рассталась  с
жизнью между десятью и двенадцатью часами дня. А Питер Ержик настаивает, что
когда он пришел из мастерской в спальню, чтобы переодеться, - в самом начале
одиннадцатого - его жена была в душе.
   - То, что время поджимает, нам с  самого  начала  известно.  -  Алан  был
несколько разочарован. - Но этот  доктор  Пейлин  должен  делать  скидку  на
допустимую ошибку, если только он не  сам  Господь  Бог.  Вильме  достаточно
всего пятнадцать минут, чтобы вполне уложиться во все рамки.
   - Неужели? И в какие рамки она, по-твоему, укладывается?
   Алан обдумал вопрос и со вздохом признался:
   - Честно сказать, старина, ни в какие. И никогда не  укладывалась.  -  Он
помолчал и  заставил  себя  добавить.  -  И  все-таки  мы  выглядим  полными
идиотами, не закрывая дело  только  на  основании  показаний  какого-то  там
собачьего доктора и такой мелочи, как пятнадцать минут.
   - Ну хорошо. Тогда давай поговорим о записке на штопоре. Помнишь ее?
   - "Никому не позволено забрасывать грязью мои простыни. Я  предупреждала,
что тебе это так не пройдет". Кажется так.
   - Вот-вот. Графолог в Августе все еще мается над этой запиской, но  Питер
Ержик дал мне образец почерка своей жены, я  сделал  копии  с  записки  и  с
образца и теперь смотрю на них. Могу тебя заверить - ничего общего.
   - Да ты что!
   - А вот то! Я думал, такого, как ты, черта с два удивишь.
   - Я чувствовал - что-то не так, но полностью задурил себе голову  камнями
с записками. Время, конечно, поджимало и слишком уж мало его было у  Вильмы,
но все же, в целом, я относительно ее участия не сомневался. Это  целиком  в
ее духе. А ты уверен, что она не подделала почерк? - Он сам не верил в  свое
предположение, это как раз совсем не в духе Вильмы - анонимки царапать -  но
если подозрение возникло, его надо ликвидировать.
   - Я? Я уверен, что нет. Но я  не  специалист,  и  мои  заверения  суд  во
внимание не примет. Поэтому записка у графолога.
   - А когда он даст ответ?
   - Кто знает? Но поверь мне, Алан, эти два почерка как небо и земля.
   Ничего общего.
   - Ладно. Если это писала не Вильма, то кто-то хотел,  чтобы  подумали  на
нее. Но кто? И зачем? Зачем, ради всего святого?
   - Понятия не имею, приятель, - это твой город. Но у меня еще кое-что  для
тебя есть.
   - Валяй. - Алан спрятал доллары обратно  в  ящик  и  изобразил  на  стене
руками высокого тощего гражданина в цилиндре. Когда гражданин шел по той  же
стене обратной дорогой, цилиндр уже превратился в котелок.
   - Кто бы там ни прикончил собачонку Нетти  Кобб,  он  умудрился  оставить
кровавые отпечатки пальцев на входной двери. Ну как?
   - Черт побери!
   - Черт может побрать, а может и нет. Отпечатки смазаны.  Шутник,  видимо,
возился с дверной ручкой, пытаясь ее повернуть.
   - Никакой надежды?
   - Удалось собрать фрагменты отпечатков, но  шансов  мало,  что  их  можно
будет предъявить суду. Я отослал их в лабораторию филиала ФБР в Вирджинии.
   Они теперь вроде бы научились из дерьма  конфетку  делать.  Медлительные,
правда, как улитки, ответ шлют не раньше чем  через  неделю,  а  то  и  дней
десять, но пока суд да дело, я сравнил полученные  фрагменты  с  отпечатками
Ержичихи, которые прислали запасливые медики-криминалисты вчера вечером.
   - Не сходятся?
   - Так же как и почерки. Но, Алан, я сравниваю части с целым, и если стану
совать свои сравнения под нос судьям, они проделают мне в заднице  еще  одну
дырку. Но спроси меня и я отвечу - нет,  это  не  ее  отпечатки.  Во-первых,
размеры. У Вильмы Ержик руки были маленькие.  А  те  фрагменты,  которыми  я
располагаю, принадлежат пальцам большой руки. Даже со скидкой на нечеткость,
расплывчатость, размазанность - все что угодно - ручищи огромные,  как  пить
дать.
   - Мужские?
   - Уверен. Но опять-таки это не для показаний в суде.
   - Да в гробу я видал этот суд. - На стене появился высокий маяк  и  сразу
превратился в пирамиду. Вершина пирамиды раскрылась,  как  бутон  цветка,  и
оттуда вылетела утка. Алан пытался  представить  себе  лицо  человека  -  не
Вильмы Ержик, а мужчины - который вторгся в дом к Нетти  после  ее  ухода  в
воскресенье утром. Человека, который убил штопором собаку Нетти и  попытался
все свалить на Вильму. Он искал лицо, но натыкался на неясные тени.
   - Послушай, Генри, но кому могло понадобится  натворить  такое,  если  не
Вильме?
   - Не знаю. Но, кажется, у нас может появиться свидетель швыряния камней в
дом Вильмы.
   - Что?! Кто?!
   - Я сказал "кажется", не забывай.
   - Ничего я не забываю. Не томи. Кто это?
   - Ребенок. Женщина, проживающая по соседству с Ержиками, услышала  шум  и
вышла из дому, чтобы узнать в чем дело. Она подумала,  что  эта  сука  -  ее
слова, не мои - взбесилась окончательно и решила  выкинуть  своего  мужа  из
окна. Она же заметила паренька, с испуганным выражением лица  улепетывавшего
от дома Ержиков на велосипеде. Она его спросила, что произошло. Он  ответил,
что, вероятно, миссис и мистер Ержик  ссорятся.  Она  тоже  так  считала  и,
поскольку шум прекратился, сразу об этом забыла.
   - Наверное, Джиллиан Мислабурски, - сказал Алан. - Дом по другую  сторону
от Ержиков пустует, выставлен на продажу.
   - Да-а-а, у меня вот тут записано... Джилиан Мисла.. ватски.
   - А ребенок?
   - Она его узнала, но не могла вспомнить имени. Говорит, он  живет  рядом,
не далее чем через квартал. Мы его отыщем.
   - Сколько ему лет?
   - Она сказала, между одиннадцатью и четырнадцатью.
   - Генри! Будь другом и позволь мне разыскать его.
   - Могу, - сразу сказал Генри, и Алан успокоился. - Я вообще  не  понимаю,
почему мы должны проводить  следствие,  когда  убийство  произошло  в  твоих
владениях. Позволяют  же  Портлендской  и  Бангорской  полиции  ловить  свою
собственную рыбку, так почему не Касл Рок? Господи,  я  даже  не  знал,  как
прочитать имя этой женщины, пока ты не произнес его вслух.
   - В Касл Рок много поляков,  -  рассеяно  объяснил  Алан.  Он  вырвал  из
штрафной  книжки  розовый  талон  и  написал  на  обратной  стороне:   Джилл
Мислабурски и Мальчик, 11-14 лет.
   - Если мои ребята разыщут его, он увидит трех здоровенных мужиков  и  так
перепугается, что у него все из головы повылетает, - сказал Генри. - А  тебя
он наверняка знает, ты ведь ходишь время от времени по школам, так?
   - Да, по поводу уроков по правилам дорожного движения и в День  Закона  и
Безопасности, - ответил Алан,  пытаясь  припомнить  семьи  с  детьми  в  том
районе, где проживают Ержики  и  Мислабурски.  Если  Джилл  Мислабурски  его
узнала, но не могла вспомнить имени, значит мальчишка живет за углом, скорее
всего на Понд Стрит. Он быстро написал на листке три фамилии: Де Луа,  Раск,
Беллингэм. Скорее всего, есть еще семьи с мальчиками приблизительно  нужного
возраста, но сразу он смог вспомнить только эти три.
   Ну что ж, и этого хватит для начала. Если задавать  вопросы  быстро,  без
передышки, мальчишка наверняка сразу расколется.
   - Джилл помнит, в какое время она слышала шум и видела мальчика?  спросил
он.
   - Она не уверена, но предполагает, что в начале двенадцатого.
   - Значит, то была не драка между Ержиками, они в это время  находились  в
церкви на службе. - Верно.
   - Значит, шум был оттого, что швыряли камни.
   - Снова в точку.
   - Но ведь тот, кто их швырял, - отъявленный негодяй, Генри.
   - Ты невероятно умен и находчив. Еще одна отгадка - и выиграешь тостер.
   - Интересно, видел ли мальчишка того, кто это делал.
   - В ином случае я бы сказал "слишком  хорошо,  чтобы  быть  правдой",  но
Мислабурски говорит, что мальчишка был напуган, так что чем черт ни шутит.
   Если он и в самом деле его видел, ставлю пиво с воблой в придачу  на  то,
что это была не Нетти Кобб. Сдается мне, что  кто-то  натравил  их  друг  на
дружку и скорее всего просто так, ради смеха.
   Но  Алан,  знавший  город  гораздо  лучше  Генри,   счел   этот   вариант
невероятным.
   - А что, если мальчишка сам все это натворил? И поэтому был так  напуган.
Может быть, перед нами примитивный случай вандализма?
   - В мире, где есть место Майклу Джексону и такому кретину, как Эксл Роуз,
все возможно, мне кажется, - сказал Генри. - Но я бы скорее поверил в случай
предполагаемого    вандализма,    если     бы     мальчишке     было     лет
шестнадцатьсемнадцать.
   - Да-а, - задумчиво протянул Алан.
   - И потом, к чему все эти предположения,  если  ты  можешь  поговорить  с
самим малышом? Ты ведь найдешь его, правда?
   - Уверен почти наверняка. Но хочу подождать, пока  уроки  закончатся.  Ты
ведь сам сказал, не стоит его пугать.
   - Согласен. Двум покойным дамам деться некуда, как только под землю.
   Газетчики, правда, покою не дают, но я их отгоняю как мух.
   Алан выглянул в  окно  как  раз  вовремя,  чтобы  заметить  телевизионный
микроавтобус, медленно проезжавший мимо и направлявшийся, по всей видимости,
к центральному входу в городской суд, за углом.
   - Да, - сказал он. - Здесь их тоже хватает.
   - Ты сможешь перезвонить мне около пяти?
   - Даже около четырех. Спасибо, Генри.
   - Не за что, - сказал Генри Пейтон и повесил трубку.
   Первым порывом Алана б