то он  только  что
ей продал, хотя уверена была, что вспомнит и очень скоро.  Вместо  слов  она
рассеянно указала на свою сумку.
   - Никаких денег. Считайте это... - он широко улыбнулся, - любезностью при
первом знакомстве.
   - Благодарю вас, -  сказала  Линор  своим  обычным  твердым  тоном.  -  Я
чувствую себя гораздо лучше.
   - Всегда готов к вашим услугам. - Мистер Гонт галантно склонил голову.
 
8 
 
   Норрис Риджвик не пошел на рыбалку. Норрис Риджвик смотрел в окно спальни
Святоши Хью. Хью лежал на спине, в постели, и храпел.  На  нем  были  только
заскорузлые от засохшей мочи боксерские трусы. В огромных  руках  он  сжимал
кусок меха. Норрис не мог быть уверен - уж больно велики лапы Хью, да и окно
слишком грязное - ему казалось, что это был  поеденный  молью  лисий  хвост.
Впрочем, какая разница, что это такое, главное - Хью спит без задних ног.
   Норрис прошел наискосок по лужайке к тому месту, где на подъездной дороге
стоял его автомобиль рядом с  Бьюиком  Хью.  Он  открыл  переднюю  дверь  со
стороны пассажирского сидения и наклонился. Корзина для рыбы стояла на полу.
Спиннинг  "базун"  лежал  на  заднем  сидении  -  Норрис  решил,  что  будет
чувствовать себя увереннее, если возьмет его с собой.
   Он еще ни разу им не воспользовался.  А  причина  была  проста  -  Норрис
боялся пустить спиннинг в ход. Вчера он взял его на озеро  и  был  полностью
готов и оснащен, но так и не решился.
   "А вдруг, - думал он, -  на  крючок  попадется  огромная  рыбина,  смоуки
например?".
   Смоуки - это разновидность форели, коричневая и  гигантская,  мечта  всех
рыбаков Касл Рок. Поговаривали, будто она более двух  футов  длиной,  хитрая
как ласка, сильная как горностай, крепкая как  гвоздь.  Старики  утверждали,
что челюсти ее набиты металлическими крючками, на которые ее хотели поймать,
но так и не поймали.
   А что если  она  выхватит  спиннинг  у  него  из  рук?  Смешно,  конечно,
предполагать, что озерная форель, даже такая великанша,  как  смоуки  (если,
конечно, смоуки вообще существует), сможет утащить спиннинг "базун", но  чем
черт ни шутит, а принимая во внимание, как Норрису вообще в последнее  время
не везет, - тем более. Он даже слышал треск  -  одна  половина  перекушенной
удочки остается в лодке, а другая плывет по воде. Если  спиннинг  сломан,  с
ним уже ничего сделать нельзя, остается только выбросить.
   Так что в конце концов Норрис рыбачил старой  удочкой  "зебко".  На  ужин
рыбка не поймалась в тот день, но зато Норрису приснился ночью мистер Гонт.
   Во сне он предстал перед ним в высоких болотных сапогах и шляпе, к  полям
которой была на крючках подвешена приманка - червяки. Он сидел  в  лодке  на
Касл Лейк, в тридцати футах от берега, а Норрис стоял на западном  берегу  у
входа в старую рыбачью хижину отца, сгоревшую на самом деле много  лет  тому
назад. Он стоял и слушал, что говорит мистер Гонт. Он  напоминал  Норрису  о
его  обещании,  и  Норрис  проснулся  в  убеждении,  что  правильно  сделал,
воспользовавшись вчера старым "зебко" вместо "базуна".  Слишком  уж  "базун"
хорош. Преступно рисковать им.
   Теперь Норрис открыл  крышку  корзины  и,  достав  оттуда  рыбацкий  нож,
направился к "бьюику".
   "Мало кто заслуживает этого больше, чем  пьяная  скотина  Хью",  -  думал
Норрис, но в душе что-то мешало ему в это уверовать до конца. Что-то в  душе
подсказывало, что он совершает страшную, роковую ошибку, которую уже никогда
не сможет исправить. Он полицейский и должен  ловить  и  сажать  за  решетку
людей, поступающих так, как намеревался поступить он сам. Это  вандализм,  а
вандалы - люди нехорошие.
   - Тебе решать, - послышался неожиданно голос мистера Гонта. - Только тебе
решать, Норрис. Спиннинг твой и твое право решать, как с  ним  поступить.  У
тебя есть выбор. Выбор есть всегда. Но...
   Голос в голове у Норриса смолк. Ему не имело смысла продолжать. Норрис  и
так знал, какие последствия ему угрожают, если он передумает.  Вернувшись  к
своей машине, он обнаружит спиннинг переломанным надвое.  Потому  что  любой
выбор чреват последствиями. Потому что в Америке ты  можешь  иметь  все  что
душе угодно, если имеешь чем расплатиться. А если не можешь или не  желаешь,
тебе останется навеки лишь мечтать о недостижимом.
   - И кроме того, он ведь поступил  бы  со  мной  так,  -  уговаривал  себя
Норрис. И не за восхитительный спиннинг "базун". Хью перережет глотку родной
матери за бутылку пива или пачку "Лаки Страйк".
   Таким образом он унимал  чувство  вины.  Когда  что-то  в  душе  пыталось
протестовать,  призывало  подумать,  прежде  чем  действовать,  он   начинал
приводить все доводы сначала.  Наконец  Норрис  склонился  к  машине  Хью  и
принялся прокалывать и резать шины. Так же как у Майры Иванс, у него по мере
работы возрастал энтузиазм. В  качестве  дополнительного  штриха  он  разбил
передние фары и задние габаритные фонари. А в довершение всего подсунул  под
дворник на ветровом стекле со стороны водителя записку:
 
   ПОКА ТОЛЬКО ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ
   ТЫ ДОЛЖЕН ЗНАТЬ, ХЬЮБЕРТ, КАК  Я  ПОСТУПЛЮ,  ЕСЛИ  НЕ  ПРЕКРАТИШЬ  ЛОМАТЬ
МУЗЫКАЛЬНЫЙ АВТОМАТ В МОЕМ БАРЕ. ЧТОБ НОГИ ТВОЕЙ ТАМ БОЛЬШЕ НЕ БЫЛО!
 
   Закончив работу, Норрис подошел к дому и заглянул в окно.  Хью  продолжал
спать, так и не расставаясь со старым куском меха.
   "Господи, кому в целом мире может понадобиться этот кусок дерьма?
   Прижимает его к груди, - думал Норрис, - как ребенок  любимого  плюшевого
медвежонка".
   Он вернулся к своей машине. Сел за  руль,  перевел  рычаг  в  нейтральное
положение и бесшумно покатился вниз по подъездной дороге.  Двигатель  он  не
заводил до тех пор, пока не очутился на шоссе.  А  потом  сразу  сорвался  с
места и умчался. У  Норриса  болела  голова.  Кишки  подводило  в  приступах
тошноты. Но он продолжал уговаривать себя, что не произошло ничего страшного
и что чувствует он себя превосходно, ну просто лучше некуда, черт  вас  всех
побери.
   Ничего не помогало, пока он не потянулся левой рукой к заднему сидению  и
не дотронулся до стройной тонкой  ручки  спиннинга.  И  тогда  Норрис  сразу
успокоился.
   Так он и держался за свою драгоценность всю дорогу до дома.
 
9 
 
   Звякнул серебряный колокольчик. В Нужные Вещи вошел Заика Додд.
   - Привет, Слоупи, - сказал мистер Гонт.
   - П-п-п-рив-в-ет, мистер Г-г-...
   - При мне ты заикаться не будешь. -  Мистер  Гонт  поднял  вверх  руку  с
указательным и средним пальцами, расставленными в виде вилки, и  провел  ими
перед лицом Заики сверху вниз.
   Мальчик внезапно почувствовал, как в голове у него что-то  щелкнуло,  как
будто разомкнулось. Он даже рот раскрыл от удивления.
   - Что это вы такое со мной сделали? - прошептал  он.  Слова  вылетали  из
горла легко и свободно, как двигаются четки на шнурке.
   - Трюк, который наверняка пожелала бы освоить  мисс  Рэтклифф,  -  мистер
Гонт улыбнулся и сделал очередную пометку в списке против имени Слоупи.
   Затем взглянул на старинные часы, тикающие на стене в углу. Без  четверти
час. - Расскажи, как тебе удалось так рано уйти из школы.  Никто  ничего  не
заподозрил?
   - Нет. - Слоупи изо всех сил скашивал глаза так, чтобы посмотреть на свой
рот. Очень уж ему хотелось знать, каким это образом слова вылетают  из  него
непривычно-стройной чередой. - Я сказал миссис Девиз, что живот  разболелся,
и она послала меня к школьной медсестре. Ей я сказал, что чувствую себя  уже
лучше, но все-таки не совсем хорошо. Она спросила, дойду ли я сам до дома. Я
сказал дойду, и она меня отпустила. - Слоупи помолчал, а потом добавил. -  Я
пришел потому, что заснул на уроке и мне приснилось, будто вы меня зовете.
   - Так оно и было. - Мистер Гонт двумя пальцами подпер свой подбородок.
   - Скажи, твоей маме понравился оловянный чайник, который ты подарил?
   Краска бросилась в лицо Слоупи, и щеки стали кирпично-красного цвета.
   Он что-то забормотал, но тут же отказался от этой  идеи  и  уставился  на
носки своих башмаков. Мягким, доверительным тоном Гонт сказал:
   - Ты решил оставить его себе, правда?
   Слоупи кивнул, не спуская глаз со своих ног. Он  был  очень  смущен,  ему
было стыдно. Но, главное, обидно: вот ведь, мистер Гонт так здорово  вылечил
его заикание, а он все равно слова не может вымолвить.
   - Ну,  а  теперь  объясни,  зачем  двенадцатилетнему  мальчику  оловянный
чайник?
   Забавный хохолок на голове Слоупи, только что  качнувшийся  сверху  вниз,
когда он опускал голову, теперь вместе с его головой замотался из стороны  в
сторону. Он не знал, зачем двенадцатилетнему мальчику понадобился  оловянный
чайник. Он знал одно: ему очень не хотелось с ним расставаться.  Чайник  ему
нравился... ну просто очень.
   - ...Дотрагиваться, - пробормотал он наконец.
   - Что? Прости, не расслышал.
   - Мне нравится до него дотрагиваться.
   - Слоупи, Слоупи! - Мистер Гонт вздохнул и вышел  из-за  прилавка.  -  Не
нужно ничего объяснять. Мне все известно о том удивительном чувстве, которое
люди называют "радостью обладания". Именно его я поставил  во  главу  своего
бизнеса.
   Слоупи Додд отпрянул.
   - Пожалуйста, не трогайте меня. - В глазах его вспыхнул  страх.  -  Прошу
вас.
   - Послушай, Слоупи, я намереваюсь до тебя  дотрагиваться  не  более,  чем
уговаривать отдать чайник маме. Он  твой,  можешь  с  ним  делать  все,  что
пожелаешь. Более того, я одобрят и даже восхищаюсь твоим поступком.
   - Вы... правда?
   - Конечно. Конечно, правда. Алчные люди - счастливые люди. Я верю  в  это
всем своим сердцем. Но, Слоупи...
   Заика оторвал наконец взгляд от своих башмаков и подозрительно  посмотрел
на мистера Гонта сквозь занесу рыжих кудрей.
   - Но пришло время тебе расплатиться за чайник сполна.
   - О! - Слоупи вздохнул с облегчением. - И это все? А я-то думал... Но  он
не пожелал или не отважился продолжить. Он не знал, что именно хочет от него
мистер Гонт.
   - Так вот, ты не забыл, кого обещал разыграть?
   - Не забыл. Тренера Пратта.
   - Верно. Твое задание состоит  из  двух  частей.  Тебе  придется  кое-что
кое-куда положить, а  второе  -  кое-что  мистеру  Пратту  сказать.  И  если
сделаешь все как надо - чайник навсегда останется твоим.
   - А разговаривать я тоже теперь  буду  нормально?  -  Слоупи  с  надеждой
посмотрел на Гонта. - Тоже навсегда?
   Мистер Гонт с сожалением вздохнул.
   - Боюсь,  ты  снова  станешь  заикаться,  как  только  выйдешь  из  моего
магазина. Кажется, у меня и в самом  деле  есть  где-то  тут  устройство  от
заикания, но...
   - Пожалуйста! Прошу вас, мистер Гонт! Я сделаю все, что вы захотите.
   Что угодно скажу, положу... Только вылечите меня! Я терпеть не  могу  это
заикание.
   - Я тебя понимаю, но тут есть одна загвоздка, Слоупи. Видишь  ли,  я  уже
почти исчерпал тот список розыгрышей, который наметил к исполнению.  Знаешь,
как бывает заполнена у дамы карточка на танцы на балу. Так что ты не сможешь
со мной расплатиться.
   Заика Додд долго молчал, прежде чем сказать то, что вертелось у  него  на
языке.
   - А вы никогда... мистер Гонт... никогда  не  отдаете  что-нибудь  просто
так... не дарите, я хочу сказать?
   Он говорил очень тихо и снова смотрел вниз.
   На лице мистер Гонта возникло выражение истинного горя.
   - О, Слоупи! Сколько раз я думал об этом и с какой тоской и желанием!
   В моем сердце огромные глубокие залежи благотворительности и милосердия.
   Но...
   - Но?
   - Это уже не будет называться бизнесом. - Губы мистера  Гонта  изображали
сочувственную улыбку, но глаза горели таким волчьим огнем, что Слоупи сделал
на всякий случай шаг назад. - Ты меня понимаешь, правда?
   - Э-э-э... да. Конечно!
   - Кроме того, следующие  несколько  часов,  Слоупи,  должны  быть  самыми
решительными для меня. Запустив механизм, я не в силах его остановить...  до
поры до времени. Я должен сохранять верность своему жизненному правилу.
   Если ты вдруг перестанешь заикаться, это может вызвать излишние  вопросы,
что очень нежелательно. Шериф и так уже задал  множество  допросов,  которые
никак не должны быть его ума дело. - Мистер Гонт нахмурился, но  тут  же  на
его лице снова вспыхнула уродливая и обаятельная, хищная и доброжелательная,
в общем неизвестной природы улыбка. - Но я позабочусь  о  нем,  Слоупи.  Это
наверняка.
   - Вы говорите о шерифе Пэнгборне?
   - Да. Именно о шерифе Пэнгборне. - Гонт снова  провел  по  воздуху  перед
лицом Слоупи двумя пальцами. - Но  ведь  мы  с  тобой  о  нем  не  говорили,
правда?
   - О ком? - удивился Заика Додд.
   - Вот именно.
   Сегодня на Лилэнде  Гонте  был  надет  темно-серый  замшевый  пиджак,  из
кармана этого пиджака он достал  черный  кожаный  бумажник  и  протянул  его
Слоупи. Тот взял вещь аккуратно, стараясь не прикоснуться пальцами к пальцам
Гонта.
   - Ты ведь знаешь машину тренера Пратта?
   - "Мустанг"? Конечно.
   - Положи туда вот это. Под переднее сидение рядом с водителем, так, чтобы
торчал лишь уголок. Отправляйся к колледжу прямо сейчас,  нужно,  чтобы  эта
вещь оказалась на месте до того, как прозвенит последний звонок. Ты понял?
   - Да.
   - Затем тебе придется дождаться, пока он выйдет, и тогда...  Мистер  Гонт
продолжал говорить совсем тихо, а Слоупи слушал, не сводя с него полусонного
взгляда, приоткрыв рот и время от времени кивая в знак согласия.
   Несколько минут спустя  Заика  Додд  вышел  из  магазина  Нужные  Вещи  с
бумажником Джона Лапонта за пазухой.
 
Глава 16 
 
1 
 
   Нетти лежала в простом сером гробу,  за  который  заплатила  Полли.  Алан
предложил свое участие  в  расходах,  но  она  отказалась  с  той  спокойной
твердостью, которая была ему хорошо знакома.  Гроб  стоял  на  металлическом
помосте неподалеку от могилы родственников Нетти. Вокруг  этих  могил  земля
была покрыта искусственным травянистым газоном, сверкавшим яркой  зеленью  в
лучах солнца. От этой ненатуральной травы  у  Алана  всегда  мороз  по  коже
пробегал. Что-то в ней казалось ему отвратительным и даже непристойным.  Она
нравилась ему меньше, чем похоронный ритуал накладывания грима на покойников
и одевания их в самые лучшие одежды, как будто им предстояло отправиться  на
деловую встречу в Бостоне, а не на вечный покой  под  землю,  в  компанию  к
корням и червям.
   По просьбе Полли отпевал Нетти преподобный Том  Киллингворт,  проповедник
методистской церкви, знавший Нетти еще по службам в Джунипер Хилл,  куда  он
приезжал два раза в  неделю.  Надгробное  слово  было  кратким,  но  теплым,
обращенным к Нетти Кобб человеком, знавшим ее, женщину, которая медленно,  с
трудом, но  отважно  и  настойчиво  пыталась  выбраться  из  мрака  безумия,
женщину, принявшую когда-то смелое решение встретиться вновь лицом к лицу  с
миром, причинившим ей глубокие страдания.
   - Когда я был ребенком, - говорил Том Киллингворт, -  в  швейной  комнате
моей мамы висел на стене плакат с такими словами: "И да  вознесешься  ты  на
небеса за полчаса до того, как дьяволу станет известно о твоей смерти".
   Нетти прожила трудную и во  многом  печальную  жизнь,  но  я  верю,  что,
несмотря ни на что, она никогда не торговала своей  душой.  Смерть  ее  была
ужасна и безвременна, но я надеюсь всем сердцем, что Нетти уже на небесах  и
что дьявол до сих пор остается в неведении.
   Преподобный Киллингворт поднял руки в традиционном благословляющем жесте.
   - Помолимся!
   С другого конца холма, где хоронили Вильму Ержик, доносился то  тише,  то
громче хор голосов, вторящий молитве  отца  Джона  Брайама.  Там  же,  вдоль
дороги до самых ворот кладбища выстроился ряд машин. Люди приехали  сюда  не
ради покойной Вильмы, а для того, чтобы поддержать ее  оставшегося  в  живых
мужа, Питера Ержика. Здесь же смерть Нетти оплакивали  лишь  пятеро:  Полли,
Алан, Розали Дрейк, старый Ленни  Партридж  (ходивший  на  все  похороны  из
принципиальных соображений, если  только  хоронили  не  католика)  и  Норрис
Риджвик. Норрис был бледен и рассеян.
   - Да благословит вас Бог и да сохранится память  о  Нетти  Кобб  в  ваших
сердцах навечно, - сказал Киллингворт, и стоявшая рядом с Аланом Полли снова
заплакала. Он обнял ее за плечи, и она благодарно  прильнула  к  его  плечу,
отыскав руку и крепко сжав ее.
   - Да обратит Господь Всемилостивый к вам свой взор; да не  лишит  он  вас
своего милосердия; да прольет он свет на ваши души и да снизойдет на них мир
и покой. Аминь.
   День был еще жарче, чем на праздник Колумба, и когда Алан поднял  голову,
ему пришлось зажмуриться, так блестел металлический помост с гробом в  лучах
солнца. Он отер свободной рукой пот со  лба.  Полли  пошарила  в  сумочке  в
поисках салфетки и утерла ею слезы.
   - Как ты себя чувствуешь, дорогая? - спросил Алан.
   - Хорошо, но не могу не плакать  о  ней.  Бедная  Нетти.  Бедная,  бедная
Нетти. Почему это случилось? Как? - Она снова всхлипнула.
   Алан, задававший себе те же самые вопросы, обнял Полли еще крепче.  Из-за
ее плеча он увидел Норриса, смотревшего в  ту  сторону,  где  стояли  машины
скорбящих о Нетти, и на лице его застыло выражение человека, либо не  вполне
проснувшегося, либо бредущего в неизвестном направлении. Алан нахмурился.  К
Норрису подошла Резали Дрейк, что-то сказала ему и он пожал ей руку.
   "Норрис тоже знал Нетти, - подумал  Алан,  -  и  просто  очень  расстроен
теперь. Ты все последнее время гоняешься за тенями,  так  что  скорее  всего
надо спросить, что с тобой самим происходит".
   Но в этот момент подошел  Киллингворт,  и  Полли,  справившись  с  собой,
поблагодарила его. Киллингворт протянул к ней  руки,  и  Алан  с  удивлением
отметил, как Полли без страха отдала в распоряжение проповедника свою руку.
   Он не помнил, чтобы Полли  так  спокойно  и  не  задумываясь  протягивала
кому-нибудь руки.
   Ей не  просто  лучше,  ей  гораздо  лучше.  Что  же  случилось?  Как  это
произошло? В чем дело?
   На другом конце холма гнусавый и слегка  возбужденный  голос  отца  Джона
Брайама произнес:
   - Пусть земля будет ей пухом, и да благословит вас Бог.
   - И вас, - хором откликнулись слушатели. Алан взглянул на  простой  серый
гроб посреди нелепого и  неестественного  ковра  ярко-зеленой  искусственной
травы и подумал: "Пусть земля будет пухом тебе,  Нетти.  Отныне  и  во  веки
веков".
 
2 
 
   В то время как двойные похороны на  Отечественном  кладбище  подходили  к
концу, Эдди Уорбертон подъехал к дому Полли. Он вышел из машины - совсем  не
такой новенькой и замечательной по  всем  статьям,  какую  привел  в  полную
негодность этот вонючий недоносок в Саноко, а из той, которую можно  назвать
разве что колымагой, - и оглянулся по сторонам. Все было  тихо,  как  бывает
только в жаркий августовский полдень.
   Эдди торопливо зашагал ко входу в дом, теребя в руках конверт, похожий на
те, в которых присылают официальные повестки. Мистер Гонт позвонил ему минут
десять назад и напомнил, что пора  расплатиться  за  медальон.  И  вот  Эдди
здесь... Мистер Гонт из тех людей, которые  если  уж  сказали  гоп!  -  надо
прыгать.
   Эдди поднялся на три ступеньки крыльца. Над дверью позванивали на  легком
ветерке колокольчики, звук вполне мирный и отнюдь не тревожный, но  даже  он
заставил Эдди вздрогнуть. Он снова оглянулся, никого не увидел  и  посмотрел
на  конверт.  Письмо  было  адресовано  миссис  Патриции  Чалмерс  смазливой
задаваке. Эдди понятия не имел, что полное имя Полли - Патриция, и ему  было
на это наплевать в самой высокой степени. Его дело выполнить просьбу мистера
Гонта и уматывать.
   Он бросил конверт в щель и тот упал на почту, уже лежавшую на  полу:  два
каталога и программа телевидения. Обычный конверт с указанием адреса Полли и
ее имени между почтовой маркой в правом верхнем углу и  обратным  адресом  в
левом:
   Отдел социального обеспечения детей и подростков Сан-Франциско  666  Гэри
Стрит Сан-Франциско, Калифорния 94112
 
3 
 
   - Что случилось? - спросил Алан, когда они с Полли шли  по  кладбищен