ве  у  него  была
сумятица, и он надеялся, что хоть одна живая  душа  подойдет  и  даст  повод
разрядиться. Сегодня сгодился бы любой повод, даже  самый  ничтожный.  Он  с
сожалением вспомнил мальчонку, которого отпустил безнаказанным  вчера  днем.
Сегодня уж он бы размазал его по мостовой.  И  не  был  бы  виноват.  В  его
времена сопляки смотрели, куда шли.
   Он прошел мимо пустыря, на котором раньше красовался  Центр  Изобилия  до
того, как сгорел, потом мимо  Шейте  Сами,  мимо  скобяной  лавки...  и  вот
подошел к Нужным Вещам. Взглянул походя на витрину, посмотрел вперед но Мейн
Стрит, мысленно прикинул, что вполне еще может успеть до того, как польет по
настоящему... и вдруг замер как вкопанный.
   Ноги  пронесли  его  к  этому  времени  мимо  Нужных  Вещей,  и  пришлось
возвращаться. Над витриной горела всего одна  лампочка,  мягко  освещая  три
предмета, ночующие там. Свет пролился и  на  лицо  Хью  и  чудесным  образом
преобразил  его.  Он  стал   похож   на   маленького   уставшего   мальчика,
пересидевшего свое время ложиться в кровать и неожиданно увидевшего то,  что
он хотел бы получить в качестве рождественского подарка, то, что  он  должен
был получить, так как ничто другое на всей цветущей земле не могло бы  этого
заменить. По бокам стояли узкие, высокие, похожие на флейты бокалы  цветного
стекла (те самые, которые так дороги были сердцу Нетти Кобб, но Хью этого не
знал, а если бы даже и знал, то ему было бы тридцать раз наплевать), а между
ними...
   Между ними лежал лисий хвост. И вдруг снова вернулся 1955 год, он  только
что получил свое водительское удостоверение и катил  на  Школьный  Чемпионат
Западного Мэна - Касл Рок против Гринзиарк -  в  отцовском  "форде"  выпуска
1953 года. Стоял не по сезону теплый ноябрьский  денек,  достаточно  теплый,
чтобы опустить старый брезентовый верх  (если  вас  целая  компания  веселых
заводных  подростков,  то  такой  ерунды  вполне  хватит,   чтобы   устроить
сумасшедший дом), а их было в машине шестеро. Питер Дойон захватил  с  собой
флягу виски Лог Кэбин, Перри Комо возился с радио, Хью Прист сидел за  белым
рулем, а привязанный к антенне, развивался длинный  роскошный  лисий  хвост,
именно такой, на который он теперь любовался в окне витрины.
   Он вспомнил, как мечтал, что когда у него будет собственный кабриолет  он
привяжет на радиоантенну такой же хвост.
   Еще он вспомнил, как отказался от предложенной фляги, когда  подошла  его
очередь. Он ведь был за рулем, а когда ведешь машину, пить нельзя, поскольку
ты  в  ответе  за  жизнь  своих  пассажиров.  И  еще  кое-что  он  вспомнил:
уверенность в том, что это самый счастливый час самого счастливого дня в его
жизни.
   Воспоминание удивило его ясностью и живостью ощущения  -  дымный  терпкий
аромат сжигаемых листьев, ноябрьское  солнце  подмигивающее  в  витринах,  и
теперь, глядя на лисий хвост, он внезапно понял, что тот далекий  день  и  в
самом деле оказался самым лучшим днем во всей его жизни, одним из  последних
перед  тем,  как  он  очутился  в  цепких,  вязких  обволакивающих  объятиях
алкогольных паров, превративших его силой злого рока в уродливую пародию  на
Короля Мидаса <Согласно легенде все, к чему прикасался Мидас, превращалось в
золото.> - к чему бы он с тех пор  ни  прикасался,  казалось,  обращалось  в
зловонное дерьмо.  И  вдруг  его  осенило:  я  могу  измениться.  Идея  тоже
оказалась заманчиво ясна. Я могу начать все сначала. Разве такое возможно?
   Да, думаю, иногда возможно. Я могу купить этот лисий  хвост  и  привязать
его к антенне своего "бьюика".
   Все, конечно, будут смеяться. Ребята отведут душу, будьте покойны.
   Какие ребята? Генри Бофорт? Этот маленький засранец  Бобби  Дагас?  Ну  и
что? И черт с ними. Купи этот хвост, привяжи  к  антенне  и  вперед...  Куда
вперед?
   А что, если для начала на встречу А.А.  <Анонимные  алкоголики  общество,
(прим. пер.)> в Гринзпарк? На мгновение эта мысль так его  взволновала,  как
может взволновать заключенного ключ, случайно забытый охранником в  замочной
скважине тюремной камеры. Он воочию представил себе,  как  получает  сначала
белую карточку, потом красную, потом синюю, становится все трезвее день  ото
дня, из месяца в месяц. Правда, больше не будет Мудрого Тигра. Это плохо. Но
не будет и страха, с которым он каждый раз вскрывает конверт с зарплатой - а
вдруг там расчет, а это уже совсем плохо.
   В тот момент, глядя на лисий хвост в витрине  Нужных  Вещей,  Хью  увидел
свое будущее. Впервые за долгие годы он заглянул в свое будущее и увидел там
развевающийся, словно знамя полка, прекрасный рыжий хвост с  белым  пушистым
кончиком.
   А потом вернулась  реальность,  и  она,  реальная  жизнь,  пахла  дождем,
промозглой сыростью и грязной одеждой. Не видать ему рыжего лисьего  хвоста,
не будет у него встречи А.А., разноцветных карточек, не видать ему будущего.
Ему, блин, уже пятьдесят один год, а пятьдесят один год, блин, это  чересчур
много для того, чтобы мечтать о будущем. В пятьдесят один ты  просто  бежишь
для того, чтобы ускользнуть от снежной лавины своего прошлого.
   Если бы сейчас было рабочее время, он бы все-таки заглянул сюда. Будь  он
трижды проклят, если бы не заглянул. Он бы вошел, такой большой  ребенок,  и
спросил, сколько стоит лисий хвост в витрине. Но было десять часов вечера, и
все магазины на Мейн стрит замкнуты  так  плотно,  как  пояс  целомудрия  на
снежной королеве, а когда он  проснется  завтра  утром  с  осколком  кривого
зеркала в глазах, он забудет начисто  об  этом  великолепном  хвосте  такого
трепетно-рыжего цвета.
   И все же он не мог отойти от витрины,  водя  по  стеклу  своими  грязными
заскорузлыми пальцами, как ребенок у магазина игрушек. Слабая улыбка тронула
углы его губ. Улыбка была нежная и совсем неуместная на лице Святоши Хью.  И
тогда где-то на Касл Вью несколько раз тормознула машина, пронзив тяжелый от
дождя воздух острыми как выстрел взвизгами, и Хью пришел в себя.
   К черту. О чем я мечтаю?
   Он  отвернулся  от  витрины  и  обратился  лицом  к  дому,  если   только
двухкомнатную берлогу с забитой хламом кладовкой, можно назвать  домом.  Но,
проходя под навесом, он искоса взглянул на дверь... и снова застыл.
   На двери, конечно же, было написано ОТКРЫТО. Словно во сне, Хью  протянул
руку и дотронулся до дверной  ручки.  Она  легко  повернулась.  Над  головой
дзинькнул серебряный колокольчик.  Звук,  казалось,  доносился  с  какого-то
невероятно далекого расстояния.
   Посреди магазина стоял человек. Он смахивал пыль со стеклянных  витринных
стоек перьевой  метелкой  и  напевал  что-то  себе  под  нос.  Услышав  звон
колокольчика, он повернулся навстречу Хью. И следа удивления не  возникло  у
него на лице при виде человека,  появившегося  в  магазине  в  десять  минут
одиннадцатого вечера в среду. Уж если кто и был  удивлен  так  это  Хью,  но
только глазами хозяина  магазина  -  они  были  такими  темными,  как  глаза
индейца.
   - Ты забыл повернуть свою табличку, приятель, - сказал  Хью.  Вернее,  не
сказал, а услышал, как произносит эти слова.
   - Нет, я не забыл, - вежливым тоном объяснил человек. - Просто плохо сплю
по ночам и поэтому иногда до самой ночи  не  закрываю  магазин.  Кто  знает,
когда заглянет посетитель... как вы, например, и, может быть, ему что-нибудь
приглянется. Входите и посмотрите, если желаете.
   Святоша Хью вошел и закрыл за собой дверь.
 
7 
 
   - Там лисий хвост. - начал Хью. но замолк,  чтобы  откашляться  и  начать
сначала. Слова с огромным трудом пробирались наружу и представляли  из  себя
невнятно-хриплое бормотание. - У вас в витрине лисий хвост.
   - Безусловно, - сказал хозяин магазина. - Красивый, правда? -  Он  держал
метелку прямо перед собой, скрывая нижнюю часть лица, а его черные индейские
глаза смотрели на Хью с нескрываемым интересом. Не  видя  губ.  Хью  все  же
предполагал, что они растягиваются в улыбке. Обычно он чувствовал себя не  в
своей тарелке, если люди, особенно незнакомые, смеялись над ним.
   У него сразу руки начинали чесаться и хотелось лезть в драку. Но  теперь,
как ни странно, это его вовсе не трогало. Может быть оттого, что он все  еще
находился под впечатлением воспоминаний.
   - Да, - сказал он. - Прямо-таки красавец. - У моего отца был кабриолет  и
к его радиоантенне я привязывал такой же. Это было давно, в детстве. В нашем
дешевом городишке наберется целая куча народу, которая не верит в то, что  я
когда-то был ребенком. Но я был им так же, как и все остальные.
   - Безусловно, - глаза  хозяина  были  по-прежнему  прикованы  взглядом  к
глазам Хью и, странное дело, они, казалось, увеличивались в размере. Хью  не
в силах был отвести взор. Слишком  пристальный  интерес  был  обычно  второй
причиной, по которой у него сжимались кулаки. Но в эту ночь на него ничто не
действовало.
   - Мне всегда казалось, что лисий хвост  нервы  успокаивает,  -  продолжал
Хью. - Именно успокаивает, так мы  тогда  говорили,  а  не  то,  что  теперь
стализиби...  стазилиби...  ста-би-ли-зи-ру-ет  -  вот,   тьфу,   черт,   не
выговорить, не то что понять. А вы понимаете?
   Но хозяин Нужных Вещей все так  же  стоял  и  смотрел  своими  индейскими
глазищами поверх перьевой метелки.
   - Ну все равно, это неважно, я хочу его купить. Продадите?
   - Безусловно, -  сказал  Лилэнд  Гонт  в  третий  раз.  Хью  почувствовал
облегчение и внезапное необъяснимое счастье. Он вдруг решил, что  все  будет
очень хорошо - все. Мысль представлялась невероятной - он был должен всем  и
каждому в Касл Рок и еще в трех соседних городках, последние полгода он  был
на грани потери работы, его "бьюик" ездил на одном честном слове - но  мысль
казалась вполне реальной.
   -  Сколько?  -  спросил  Хью.  У  него  в  голове  пронеслось   отчаянное
предположение, что он просто не  сможет  оплатить  такую  шикарную  вещь,  и
возникло состояние, близкое к панике. Что если так  случится?  А  вдруг  еще
хуже - он в течение завтрашнего дня наберет денег, а этот парень уже продаст
хвост.
   - Ну что ж, это зависит...
   - От чего это зависит?
   - От того, сколько вы намерены за него заплатить.
   Словно во сне Хью вытащил из заднего кармана потрепанный бумажник.
   - Убери его, Хью.
   Разве я называл свое имя?
   Хью не помнил, чтобы представлялся, но бумажник послушно вернул на место.
   - Выверни свои карманы, прямо сюда, на эту стойку.
   И снова Хью  сделал,  как  ему  велели.  Выложил  перочинный  нож,  рулон
папиросной бумаги, зажигалку  и  огромную  сумму  приблизительно  в  полтора
доллара мелочью, обсыпанной табачными крошками.
   Монетки звякнули упав на стекло.
   Человек наклонился и пристально изучил образовавшуюся кучку.
   - Я, думаю, этого достаточно, - сказал он наконец, и  прошелся  по  кучке
метелкой. Когда он ее убрал, нож, папиросная бумага и зажигалка остались  на
месте, а мелочь исчезла.
   Хью смотрел на  все  это  без  всякого  удивления.  Он  оставался  стоять
безмолвно и неподвижно, словно детская игрушка, у которой иссякли батарейки,
а хозяин магазина направился к  витрине  и,  вернувшись  с  лисьим  хвостом,
положил его настойку рядом с кучкой жалкого имущества Хью.
   Он медленно протянул руку и погладил хвост. Он был холодный  на  ощупь  и
густой, от него сыпались искры статического электричества. Гладить его  было
все равно, что гладить ночное звездное осеннее небо.
   - Красивый? - спросил Гонт.
   - Очень. - Голос Хью как  будто  доносился  издалека.  Он  хотел  забрать
хвост.
   - Не трогай, - резко приказал  Гонт,  и  рука  Хью  мгновенно  упала.  Он
смотрел на Гонта с такой глубокой обидой, что она скорее походила на горе.
   - Мы еще не до конца рассчитались.
   - Да, - согласился Хью и снова потянулся за бумажником. Я  под  гипнозом,
думал он, будь я проклят, если этот тип не  загипнотизировал  меня,  но  все
равно это очень приятно... как ни странно.
   Рука его тянулась к карману медленно, как это бывает под водой.
   - Оставь в покое свой бумажник, кретин,  -  нетерпеливо  произнес  мистер
Гонт и отложил метелку в сторону. И снова рука Хью бессильно повисла.
   - Почему люди считают, что ответы на все вопросы таятся в бумажниках?
   - голос Гонта звучал раздраженно.
   - Не знаю, - ответил Хью. На самом деле он  никогда  не  задумывался  над
этим. - Но это и вправду глупо.
   - Хуже, - рявкнул Гонт. Голос его слегка дрожал как у  человека,  который
устал  или  сердится.  Он  и  в  самом  деле  устал:  день  был  длинный   и
утомительный. Многое сделано, но работа еще только в  самом  начале.  -  Это
хуже, чем глупо, это преступно! Знаешь, Хью, мир  полон  нищих,  которые  не
подозревают, что все вокруг них идет на  продажу...  если  только  ты  готов
заплатить сполна. Они следуют привычному порядку и  тешат  себя  собственной
гордостью и непродажностью. А такая гордость - самообман, Хью, самообман, не
стоящий выеденного яйца.
   - Яйца... - эхом отозвался Хью.
   - За то, что  людям  действительно  необходимо,  деньгами  расплачиваться
нельзя. Самый толстый бумажник в этом городе  не  стоит  капли  пота  из-под
мышки рабочего человека. Бумажник! Какая чушь! А души? Души, Хью? Если бы  у
меня был всего лишь гривенник, веря каждому на слово, кто готов продать душу
за то-то и то-то, я бы уже давно купил Импайр Стэйт Билдинг.  -  Он  подался
вперед, и губы его искривились в хищной усмешке, обнажив желтые кривые зубы.
- Скажи мне, Хью, что бы я, клянусь всем живым, ползающим под землей,  делал
с твоей душой?
   - Ничего, наверное, - голос его по-прежнему доносился издалека, как будто
из глубины огромной темной пещеры.
   - Мне, думается, твоя душа, Хью, теперь не в самой лучшей форме.
   Мистер Гонт внезапно успокоился и выпрямился.
   - Хватит лжи и полуправды, Хью,  тебе  знакома  женщина  по  имени  Нетти
Кобб?
   - Дурочка Нетти? Все в городе знают дурочку Нетти. Она убила своего мужа.
   - Так говорят. А теперь послушай меня, Хью, и слушай внимательно. И тогда
ты сможешь забрать свой лисий хвост и отправиться домой.
   Святоша Хью слушал очень внимательно. На улице уже шел  сильный  дождь  и
свистел ветер.
 
8 
 
   - Брайан! - резко окликнула мисс Рэтклифф. - Брайан Раск! Ну, я  от  тебя
этого не ожидала. Подойди-ка сюда! Быстро!
   Он сидел в заднем ряду класса, где проводились уроки логопеда,  и  сделал
что-то не так, нечто ужасное, судя по тону мисс Рэтклифф, но он не  понимал,
что именно до тех пор, пока не встал. И только тогда он  понял,  что  раздет
донага. Жар, как волна стыда захлестнула его, но и  возбудила  одновременно.
Взглянув вниз и заметив, как пенис постепенно напрягается,  он  почувствовал
смешанное чувство тревоги и гордости. - Ты слышал, что  я  сказала?  Подойти
сюда!
   Он медленно прошел на середину комнаты, а остальные - Сэлли Мейерс, Донни
Френкель, Нонни Мартин, и бедняжка придурочный Слоупи Додд  -  хихикали  над
ним.
   Мисс Рэтклифф стояла у своего стола, руки  в  боки,  глаза  мечут  искры,
потрясающий ореол угольно-черных волос над головой.
   - Ты - плохой мальчик, Брайан, очень плохой.
   Он стыдливо потупил голову, зато головка его пениса приподнялась, так что
стала казаться, будто это единственная часть  его  тела,  которая  стыда  не
испытывает, потому что она не  плохая  вовсе,  а  совсем  наоборот  -  очень
хорошая. В том, чтобы быть плохим, вероятно, тоже есть своя прелесть.
   Она вложила в его руку кусок мела. Он почувствовал короткий электрический
разряд, когда их пальцы встретились.
   - А теперь, - сурово произнесла мисс Рэтклифф. - Ты напишешь предложение:
Я РАСПЛАЧУСЬ СПОЛНА ЗА КАРТОЧКУ СЭНДИ КУФЭКСА, пятьсот раз на доске.
   - Да, мисс Рэтклифф.
   Он начал писать, поднявшись на цыпочки, чтобы дотянуться до верхней части
доски, и чувствовал дуновение теплого воздуха на своих ягодицах. Он  написал
еще только Я РАСПЛАЧУСЬ СПОЛНА, когда рука мисс Рэтклифф обхватила его пенис
нежными пальцами и начала тихонько теребить. Это было так приятно,  что  ему
показалось он вот-вот свалится без чувств прямо под доску.
   - Продолжай писать, - суровым тоном приказала мисс Рэтклифф, - а  я  буду
продолжать делать вот это.
   - М-мисс Рэ-Рэ-Рэт-тклифф, а как же мои уроки  речи?  -  обиделся  Слоупи
Додд.
   - Заткнись, не то я тебя выгоню на автомобильную стоянку, - сказала  мисс
Рэтклифф. - Ты у меня поверещишь, сопляк.
   Разговаривая с заикой, она продолжала теребить штуковину Брайана. Он  уже
стонал. Это было дурно, он хорошо все понимал, но зато так приятно. Это было
прямо то, что доктор прописал, ни больше ни меньше, как раз тык в тык.
   А потом она обернулась, и это уже была не мисс Рэтклифф, а Вильма  Ержик,
со своим огромным круглым рыхлым  лицом  и  маленькими  глубоко  посаженными
карими глазками, как две изюминки, вдавленные в тесто.
   - Он заберет ее у тебя, если не расплатишься, - сказала Вильма. -  И  это
еще не все, сопляк. Он...
 
9 
 
   Брайан Раск проснулся так резко,  что  подскочил  в  кровати  и  едва  не
полетел на пол. Тело было покрыто холодной испариной, сердце колотилось  как
отбойный молоток, а пенис торчал словно твердый багровый  сучок  в  пижамных
штанах...
   Он сел и обхватил себя руками, стараясь  унять  дрожь.  Возникло  желание
открыть рот и издать призывный клич, разбудив маму. как он  всегда  делал  в
раннем детстве, когда его по ночам будили кошмары. Но потом он вспомнил, что
уже далеко не маленький, что ему уже целых одиннадцать лет... и потом  такой
сон маме, пожалуй, не стоит пересказывать.
   Он снова лег и уставился в потолок широко распахнутыми глазами.
   Стрелки на циферблате будильника, стоявшего на  тумбочке  подле  кровати,
показывали четыре минуты первого. Мощные порывы завывающего ветра бросали  в
оконное стекло его спальни струи дождя, настоящего ливня.  Светопреставление
какое-то!
   Моя карточка, карточка Сэнди Куфэкса исчезла! Она никуда не  девалась,  и
он это знал, но понимал при этом, что не сможет заснуть, пока  не  проверит,
не убедится, что она по-прежнему лежит на своем месте, в скоросшивателе, где
он хранил свою постоянно пополнявшуюся коллекцию игроков команды "Везунчики"
за 1956 год. Он проверял, все ли  на  месте  вчера  утром,  перед  тем,  как
отправиться в школу, проверял, когда из школы вернулся и  еще  раз  вечером,
после ужина, когда гонял мяч на заднем дворе со  Стэнли  Досоном.  Он  тогда
сказал Стэнли, что ему срочно понадобилось в туалет. И в  последний  раз  он
взглянул на свое сокровище перед тем, как лечь в постель и погасить свет. Он
в глубине души понимал, что это какое-то наваждение, мания, но ничего не мог
с собой поделать.
   Брайан  выскользнул  из-под  одеяла,  заметив  мимоходом,  как  кожа   от
соприкосновения   с   прохладным   воздухом   сразу   покрылась   "гусиными"
пупырышками, а пенис съежился. Он подошел к комоду, оставив позади  себя  на
простыне, покрывавшей матрас, влажные очертания собственного  разгоряченного
тела. Большой альбом лежал  на  комоде  в  луже  бледного  света,  разлитого
уличным фонарем.
   Он придвинул альбом поближе, раскрыл  и  стал  лихорадочно  перелистывать
страницы из прозрачного пластика с кармашками, куда вставлялись карточки.
   Промелькнули лица Мела Парнелла, Уайти Форда и Уоррена Спэна - сокровища,
которые он когда-то берег как зеницу ока, а теперь даже не задержался ни  на
секунду. Дойдя почти до самого конца альбома, где оставшиеся  страницы  были
не заполнены, он чуть не задохнулся от ужаса, так и не обнаружив карточки  с
Сэнди Ку-фэксом, но потом сообразил, что в спешке перевернул сразу несколько
страниц. Тогда он вернулся обратно и... да, вот он - узкое улыбающееся лицо,
внимательный взгляд из-под козырька бейсболки.
   "Моему доброму другу Брайану с наилучшими пожеланиями, Сэнди Куфэкс".
   Он провел пальцем по драгоценной надписи, скатывающейся  сверху  вниз  по
карточке, словно санки  с  горки.  Губы  его  беззвучно  шевелились.  Сердце
умерило свой б