не
разговаривая,  они  ходили  и  подбирали  какие-то  вещи,  а   потом   снова
выбрасывали их, стараясь понять, что произошло за последние семь или  восемь
часов. Мужчины стояли на Канзас-стрит и курили, глядя на дома,  поверженные,
лежащие в Барренсе.  Другие  мужчины  и  женщины  стояли  у  заградительного
барьера, глядя на черную дыру, которая была окраиной их города еще до  10.00
утра. Шапка в воскресной газете гласила:
   "МЫ ВОССТАНОВИМ ДЕРРИ, КЛЯНУСЬ ВАМ". - ГОВОРИТ МЭР ДЕРРИ" - и,  наверное,
они так и сделают. Но в последующие недели, когда на  заседаниях  Городского
совета решалось,  как  начать  восстановительные  работы,  огромный  кратер,
который оказался на месте бывшей окраины Дерри, стал расширяться,  невидимо,
постепенно, но неуклонно. Через четыре  дня  после  урагана  главное  здание
Управления Бангорской Гидроэлектростанции провалилось в дыру. Три дня спустя
Дом Летящей Собаки, где продавали лучшие в  восточной  части  Мэна  немецкие
сосиски, упал туда же. Канализация в отдельных домах, в квартирах и  деловых
зданиях периодически засорялась. На Олд-Кейпе она так  плохо  работала,  что
люди постепенно начали съезжать. 10 июня были первые скачки в  Бассей-парке.
Первая скачка по расписанию была в 8.00 вечера,  и,  казалось,  это  немного
подняло настроение у всех. Но когда рысаки уже возвращались в свои  конюшни,
несколько  секций  на  открытой  трибуне  провалилось,   и   человек   шесть
пострадало. Одним из них был Фокси  Фоксвос,  который  управлял  кинотеатром
"Аладдин" до 1973 года. Фокси провел в больнице две недели, страдая от  боли
в сломанной ноге. Когда его выписали, он решил переехать к  своей  сестре  в
Самерсвес, штат Нью-Гемпшир.
   Он был неодинок. Дерри стал разваливаться на части.

8

   Они посмотрели, как хлопали задние двери "скорой помощи", а потом пошли к
пассажирскому сиденью. "Скорая помощь" двигалась в сторону  больницы  Дерри.
Ричи с опасностью для жизни и конечностей  остановил  ее  и  настоял,  чтобы
разгневанный шофер разрешил положить Одру, хотя шофер уверял, что места  нет
вообще. Дело кончилось тем, что они положили Одру на полу.
   - Что теперь? - спросил Бен. У него под глазами были огромные  коричневые
круги и серое кольцо грязи вокруг шеи.
   - Я возвращаюсь в гостиницу, - сказал Билл.  -  Собираюсь  поспать  часов
шестнадцать.
   - Я за тобой, - сказал Ричи. Он с надеждой посмотрел на Бев. - У  вас  не
осталось сигарет, милая леди?
   - Нет, - сказала Беверли. - Я думаю, что опять брошу.
   - Очень заманчивая идея.
   Они начали медленно подниматься на холм, четверо - бок о бок.
   - Все пппозади, - сказал Билл. Бен кивнул.
   - Мы сделали это. Ты сделал это, Билл.
   - Мы все это сделали, - сказала Беверли. - Хорошо бы принести Эдди  сюда.
Я хочу этого больше всего на свете.
   Они дошли до угла Аппер-Мейн и Пойнт-стрит. Малыш в красном  дождевике  и
зеленых резиновых сапожках пускал бумажную лодочку в ручье,  которые  сейчас
текли везде. Он взглянул вверх, увидел, что они смотрят на него,  и  вежливо
помахал. Билл вспомнил, что это был мальчик со скейтбордом - тот самый,  чей
друг видел в Канале Челюсти.
   Он улыбнулся и пошел к мальчику.
   - Сейчас все в порядке, - сказал  он.  Мальчик  недоверчиво  изучал  его,
потом улыбнулся. Улыбка была солнечной и излучала надежду.
   - Да, - сказал он. - Думаю, что так.
   - Клянусь твоей задницей. Мальчик засмеялся.
   - Тебе надо бббыть пппоосторожнее со скейтбордом.
   - Нет уж, - сказал мальчик, и на этот раз засмеялся Билл.  Он  сдержался,
чтобы не взъерошить волосы мальчугана - это возможно обидело  бы  его,  -  и
вернулся к остальным.
   - Кто это был? - спросил Ричи.
   - Друг, - сказал Билл. Он засунул руки в карман.
   - Помните, как мы выбирались отсюда тогда? Беверли кивнула.
   - Эдди привел нас назад в Барренс. Только  мы  вылезли  на  другом  конце
Кендускеага. Со стороны Олд-Кейпа.
   - Ты и Соломенная Голова столкнули крышку люка с одной из  этих  насосных
станций, - сказал Ричи Биллу, - потому что вы были самые тяжелые.
   - Да, - сказал Бен. - Это были мы. Солнце село, но было еще светло.
   - Да, - сказал Билл. - И мы все были там.
   - Ничто не длится вечно, - сказал Ричи. Он посмотрел вниз  под  гору,  по
которой они только что взошли, и вздохнул. - Посмотрите сюда, например.
   Он протянул  свою  руку.  Тоненькие  шрамы  на  ладони  исчезли.  Беверли
посмотрела на свою руку, Бен сделал то же самое, Билл - на  свою.  Все  руки
были грязные, но отметины исчезли.
   - Ничего не длится вечно, - повторил Ричи. Он посмотрел на Билла, и  Билл
увидел дорожки слез на грязных щеках Ричи.
   - За исключением, может быть любви, - сказал Бен.
   - И желания, - сказала Беверли.
   - А что вы скажете о друзьях? -  спросил  Билл  и  улыбнулся.  -  Что  ты
думаешь, Трепач?
   - Хорошо, - сказал Ричи, улыбаясь и вытирая  глаза.  -  Я  хочу  сказать:
спасибо вам за это, мальчики; я говорю, я хочу сказать - спасибо за это.
   Билл протянул руку, и они положили  свои  руки  на  его  и  постояли  так
какое-то время, семеро, которые уменьшились до четырех, но все равно  смогли
образовать кружок. Они посмотрели друг на друга.  Бен  сейчас  тоже  плакал,
слезы прямо лились из его глаз, но он улыбался.
   - Я так  люблю  вас,  ребята,  -  сказал  он  и  сжал  руки  Бев  и  Ричи
сильно-сильно, а потом отпустил. - А сейчас надо посмотреть, нет ли  в  этом
местечке чего-нибудь похожего  на  завтрак?  И  нам  надо  позвонить  Майку.
Сказать, что у нас все в порядке.
   - Хорошая идея, сеньор, - сказал Ричи. - Ты  всегда  можешь  сделать  все
хорошо, я думаю. А ты что думаешь, Большой Билл?
   - Я думаю, шел бы ты подальше, - сказал Билл. И они  пошли  к  гостинице,
смеясь, и когда Билл толкнул  стеклянную  дверь,  Беверли  поймала  взглядом
что-то такое, чего она никогда не забудет, но о чем  никому  не  скажет.  На
один момент она увидела их отражения в стекле - только  их  было  шесть,  не
четыре, потому что Эдди стоял позади Ричи, а Стэн  -  позади  Билла,  слегка
улыбаясь.

9

Выход, Сумерки, 10 августа 1958 года

   Солнце аккуратно садится за горизонт, как  немного  приплюснутый  красный
мяч, и бросает лихорадочные лучи света на Барренс. Железный люк на одной  из
насосных  станций  немного  поднимается,  потом  опять   опускается,   снова
поднимается и начинает скользить.
   - Тттолкай ее, Бен, а то у  меня  ппплечо  сссломается.  Крышка  скользит
дальше, поднимается и падает в кустарник, который  растет  вокруг  бетонного
цилиндра. Семеро детей вылезают один за другим  и  оглядываются,  моргая  от
молчаливого изумления. Они похожи на детей, которые никогда прежде не видели
дневного света.
   - Здесь так спокойно, - тихо говорит Беверли. Единственные  звуки  -  это
шум воды и торжественное  пение  насекомых.  Ураган  прошел,  но  Кендускеаг
по-прежнему очень высок. Ближе к городу, недалеко от того  места,  где  река
одевается в бетон и начинает называться Каналом,  она  выходит  из  берегов,
хотя наводнение, несомненно, очень серьезное;  самое  страшное  -  несколько
затопленных подвалов. На этот раз.
   Стэн уходит от них, лицо его смущенное и задумчивое. Билл оглядываемся  и
сначала думает, что Стэн увидел маленький костер на берегу  реки,  костер  -
это его первое впечатление; красные языки пламени  -  слишком  яркие,  чтобы
смотреть на них. Но когда Стэн подбирает это правой рукой, угол освещенности
меняется и Билл видит,  что  это  всего  лишь  бутылка  из-под  "кока-колы",
которую кто-то бросил в реку.
   Он видит, как Стэн поднимает ее, держит  за  горлышко  и  бьет  о  выступ
скалы, на берегу. Бутылка разбивается, и Билл чувствует,  что  все  смотрят,
как Стен достает что-то из остатков бутылки со спокойным  и  сосредоточенным
видом.
   Наконец он  поднимает  узкий  кусок  стекла.  Уходящее  на  запад  солнце
отбрасывает красный луч и отражается  в  нем,  и  Билл  опять  думает:  "Как
огонь".
   Стэн глядит на него, и Билл вдруг понимает, ему  все  совершенно  ясно  и
понятно. Он идет навстречу Стэну и протягивает  ему  руки,  ладонями  вверх.
Стэн  отступает  назад  прямо  в  воду.  Маленькие  жучки  мелькают  над  ее
поверхностью, и Билл видит переливчатую стрекозу в траве у дальнего  берега,
как маленькую летящую радугу. Лягушка заводит свою заунывную песнь, и, когда
Стэн берет его левую  руку  и  разрезает  осколком  стекла  ладонь  и  кровь
начинает капать, Билл думает в каком-то экстазе: "Сколько здесь жизни!"
   - Билл!
   - Конечно. Обе.
   Стэн разрезает другую его руку. Больно, но  не  очень.  Жалобно  начинает
звать кого-то  козодой  -  холодный,  мирный  звук.  Билл  думает:  "Козодой
поднимает луну".
   Он смотрит на свои руки, на обе, кровоточащие, а потом вокруг.  А  вот  и
остальные - Эдди со своим ингалятором, зажатым  в  одной  руке;  Бен  с  его
огромным животом, выпирающим из разорванных остатков рубашки; Ричи, его лицо
странно беззащитно без очков;
   Майк, молчаливый и торжественный, его обычно полные  губы  сжаты  в  одну
тонкую линию. И Беверли - голова  поднята,  глаза  широко  открыты  и  ясны,
волосы все еще красивые, несмотря на грязь.
   Все мы. Все мы здесь.
   И он видит их, по-настоящему  видит  их,  в  последний  раз,  потому  что
каким-то образом он  понимает,  что  они  никогда  не  будут  вместе  опять,
всемером - так, как сейчас. Никто ничего не говорит. Беверли поднимает руки,
через некоторое время - Ричи и Бен поднимают руки тоже. Майк и  Эдди  делают
то же самое. Стэн разрезает им руки одному  за  другим,  а  солнце  начинает
полоть за горизонт, охлаждая красный свой жар до сумеречного бледно-розового
цвета. Козодой снова начинает кричать.  Билл  видит  первые  слабые  завитки
тумана на воде и чувствует, что  становится  частью  всего  этого  -  острый
экстаз, о котором он никогда не будет говорить, как Беверли позже никогда не
скажет об отражении, которое она видела, об этих двух  мертвых  мужчинах,  с
которыми она дружила, когда была ребенком.
   Ветерок шевелит деревья и кусты, заставляя их вздыхать, а он думает: "Это
прелестное местечко, и я никогда не забуду его. Как здесь красиво,  и  какие
они красивые; каждый из них прекрасен".
   Козодой снова кричит, мелодично и плавно, и на миг Билл чувствует, что  и
он может петь, а потом растаять во мраке - как будто улетая, храбро  паря  в
воздухе.
   Он смотрит на Беверли,  а  она  улыбается  ему.  Она  закрывает  глаза  и
разводит руки. Билл берет ее левую руку, Бен - правую. Билл чувствует  тепло
ее крови, смешивающейся с его  собственной.  Другие  присоединяются,  и  они
стоят кружком, их руки соединены в этом совершенно сокровенном единении.
   Стэн смотрит на Билла настойчиво и даже со страхом.
   - Ппппоклянемся, чччто мммы ввернемся,  -  говорит  Билл.  -  Поклянитесь
ммне, ччто если Оно не ммертво, мы вввсе вернемся домой.
   - Клянусь, - говорит Бен.
   - Клянусь, - Ричи.
   - Да, клянусь, - Бев.
   - Клянусь, - бормочет Майк Хэнлон.
   - Да, клянусь, - Эдди, его голос тонок и тих.
   - Я тоже клянусь, - шепчет Стэн, но его голос  срывается,  и  он  смотрит
вниз, когда говорит эти слова.
   - Я кккклянусь.
   Так это было, вот и все. Но они постояли там еще,  обретая  силу  в  этом
кружке, в  защищенном  со  всех  сторон  теле,  которое  они  создали.  Свет
окрашивает их лица в бледные слабеющие цвета;  солнце  уже  зашло,  и  закат
умирает. Они стоят вместе в кружке, когда  темнота  опускается  на  Барренс,
наполняя все тропинки, по которым они гуляли в это лето,  полянки,  где  они
играли в салки и в войну, потайные местечки,  где  они  сидели  и  обсуждали
важные детские вопросы или курили  сигареты  Беверли,  или  где  они  просто
молчали, наблюдая за отражением облаков в воде. Глаза дня закрывались.
   Наконец Бен опустил руки. Он что-то сказал, кивнул головой и  ушел.  Ричи
идет за ним, потом Беверли и Майк идут вместе. Все молчат.  Они  карабкаются
на набережную Канзас-стрит и просто расходятся. И когда Билл вспоминает  все
это двадцать семь лет  спустя,  он  понимает,  что  они  больше  никогда  не
собирались  все  вместе.  Вчетвером  -  довольно  часто,  иногда   впятером,
вшестером однажды или дважды. Но никогда все семеро.
   Он уходит последним. Он долго стоит, облокотившись на чахлый забор, глядя
вниз на Барренс, пока впереди не загорается первая звезда на летнем небе. Он
стоит под голубым и над черным и смотрит, как Барренс наполняется темнотой.
   Мне никогда не захочется играть там, внизу, - неожиданно  понимает  он  и
удивляется, что мысль  эта  не  ужасает  его  и  не  печалит,  а,  наоборот,
освобождает.
   Он стоит там еще немного, потом отворачивается от Барренса и направляется
домой, проходя по темным улицам, держа  руки  в  карманах,  глядя  время  от
времени на дома Дерри, тепло освещенные ночным светом.
   Через квартал или два он начинает идти быстрее, думая об ужине..,  а  еще
через пару кварталов он начинает насвистывать.

ДЕРРИ:

ПОСЛЕДНЯЯ ИНТЕРЛЮДИЯ

   Океан в это время - это сплошная флотилия кораблей; и вряд ли нам удастся
не столкнуться с каким-нибудь из них, переплывая его. Мы  просто  пересекаем
его, - сказал мистер Микобер, поигрывая своими очками, - просто  пересекаем.
Движение - это иллюзия.
   Чарльз Диккенс
   "Давид Копперфильд"

4 июня 1985 года

   Билл пришел минут двадцать назад и принес мне эту книгу - Кэрол нашла  ее
на одном из столов в библиотеке и отдала ему, когда он  попросил.  Я  думал,
что ее мог бы взять шеф полиции Рэдмахер, но, очевидно, он не  хотел  с  ней
ничего делать.
   Заикание Билла опять исчезает, но бедняга постарел за эти четыре дня года
на четыре. Он сказал мне, что Одра выпишется из больницы Дерри (где я и  сам
сейчас лежу) завтра, и только нужно  будет  пройти  частное  обследование  в
Институте Мозга в  Бангоре.  Физически  она  чувствует  себя  превосходно  -
небольшие царапины и синяки уже проходят. Но психически...
   - Ты поднимаешь ей руку, а она остается в таком же  положении,  -  сказал
Билл. Он сидел у окна, вертя в руках стакан с содовой. - Она так и будет там
болтаться, пока кто-нибудь не положит ее на место. Она реагирует,  но  очень
заторможенно. Они сделали снимок  мозга,  он  показывает  сильное  поражение
альфа-волны. Она в кккататоническом шоке, Майк.
   Я сказал:
   - У меня есть идея.  Может  быть,  и  не  очень  хорошая.  Если  тебе  не
понравится, просто скажи.
   - Какая?
   - Мне здесь торчать еще целую неделю, - сказал я. -  Вместо  того,  чтобы
посылать Одру в Бангор, почему бы тебе не поехать ко мне вместе с ней, Билл?
Побудь с ней недельку. Разговаривай, даже если она не отвечает. Она.., она в
сознании?
   - Нет, - сказал Билл угрюмо.
   - А ты сможешь - я имею в виду - ты будешь...
   - Попробую ли я сделать что-нибудь? - Он  улыбнулся,  и  это  была  такая
страдальческая улыбка, что мне пришлось  отвести  глаза.  Так  улыбался  мой
отец, когда рассказывал мне о Батче Бауэрсе и цыплятах. - Да. Я  думаю,  что
мы так и сделаем.
   - Не буду уговаривать тебя не обращать на это внимания,  ты  не  сделаешь
этого, это очевидно, - сказал я, - но, пожалуйста, помни, ты сам высказался,
что многое из того, что произошло, было безусловно предопределено. Это может
включать и Одру.
   - Я ннничего не скажу о том, куда я ездил.
   Иногда лучше вообще ничего не отвечать, что я и сделал.
   - Хорошо, - сказал он. - Если ты действительно предлагаешь мне...
   - Да, именно предлагаю. Ключи возьмешь в больничной  камере  хранения.  У
меня там в морозилке парочка бифштексов "Дельмонико". Может быть, и это было
предопределено.
   - Она ест только мягкую и жидкую пищу.
   - Ну ладно, - сказал я,  продолжая  улыбаться,  -  может  быть,  появится
причина отпраздновать что-нибудь. Там есть  очень  хорошая  бутылка  вина  в
шкафу в кладовке. "Мондави". Местное, но очень хорошее.
   Он подошел и пожал мне руку.
   - Спасибо, Майк.
   - В любое время, Большой Билл. Он отпустил мою руку.
   - Ричи улетел в Калифорнию сегодня утром? Я кивнул.
   - Ты думаешь поддерживать с ним связь?
   - Ммможет быть. Некоторое время в любом случае. Но... - он  посмотрел  на
меня ровно. - Это снова произойдет, я думаю.
   - Забывание?
   -  Да.  Фактически,  я  думаю,  что  это  уже  началось.  Так,  небольшие
фрагменты. Детали. Но, думаю, это будет усиливаться.
   - Может быть, это и к лучшему.
   - Может быть, - он выглянул из окна,  все  еще  вертя  в  руке  стакан  с
содовой, почти наверняка думая о своей жене, такой большеглазой, молчаливой,
красивой и восковой. Кататония. Похоже на  звук  захлопывающейся  двери.  Он
вздохнул:
   - Может быть, так и есть.
   - Что с Беном и Беверли?
   Он посмотрел на меня и улыбнулся:
   - Бен пригласил ее с собой в Небраску,  и  она  согласилась,  по  крайней
мере, на время. А ты знаешь о ее плане насчет Чикаго?
   Я кивнул. Беверли рассказала Бену, а Бен рассказал мне вчера. Насколько я
понимаю  (абсурдность  положения),  последнее  описание  Беверли  ее   мужа,
замечательного, фантастического Тома,  было  гораздо  более  правдивым,  чем
первое.  Замечательный,  фантастический  Том  держал  Бев  в  эмоциональных,
душевных, а иногда и физических тисках последние четыре года, а то и больше.
Замечательный, фантастический Том приехал сюда, выбив информацию о Бев из ее
единственной близкой подруги.
   - Она сказала, что собирается поехать к подруге в Чикаго через  неделю  и
подать заявление о пропаже Тома.
   - Очень сомнительно, - сказал я. - Никто никогда не будет искать его там.
   Эдди тоже, - подумал я, но ничего не сказал.
   - Нет, думаю, нет, - сказал Билл. - Когда она приедет, бьюсь  об  заклад,
Бен тоже с ней приедет.  А  ты  знаешь  кое-что  еще?  Что-то  по-настоящему
странное?
   - Что?
   - Я думаю, что она действительно помнит, что случилось с Томом.
   Я уставился на него.
   - Она забыла или забывает, - сказал Билл. - А я не  могу  вспомнить,  как
выглядела дверь в то место,  где  было  Оно.  Я  стараюсь  думать  об  этом,
вспоминать, и случается странная  вещь:  я  начинаю  представлять  кккозлов,
гуляющих по мосту, из этого рассказа "Три козленка Билли". Ничего себе?
   - След приведет в конце концов в Дерри, след Тома Рогана, - сказал  я.  -
Он оставил после себя кучу бумаг. Арендовал машину, авиабилеты.
   - Не уверен, - сказал Билл, зажигая сигарету. - Я думаю, что  он  оплатил
билеты наличными и назвал вымышленное имя. Может быть, купил  здесь  дешевый
автомобиль или украл какой-нибудь.
   - Почему?
   - Давай посмотрим, - сказал Билл. - Неужели он проделал такой путь только
ради того, чтобы отшлепать ее?
   Наши взгляды встретились, и мы немного помолчали, глядя  друг  на  друга,
потом он встал.
   - Слушай, Майк...
   - Все будет хорошо, сплюнь три раза, - сказал я. - Я в этом разбираюсь.
   Он рассмеялся. Смеялся он долго, а когда всхлипнул в  последнем  приступе
смеха, он сказал:
   - Спасибо, что выручил с квартирой, Майк.
   - Я не могу поклясться, что это приведет к какому-нибудь результату.  Там
нет каких-либо лечебных свойств, насколько я могу судить.
   - Хорошо... Увидимся. - И тут  он  сделал  странную  вещь,  странную,  но
довольно приятную: он поцеловал меня в  щеку.  -  Благослови  тебя  Господи,
Майк. Я буду поблизости.
   - Все еще будет в порядке, Билл, - сказал я. - Не оставляй  надежду.  Все
может быть в порядке.
   Он улыбнулся и кивнул головой, но думаю, что одно и то же  слово  было  у
нас на уме: Кататония.

5 июня 1985 года

   Сегодня приходили попрощаться Бен и Беверли. Они не летят. Бен  арендовал
автомобиль  -  огромный  "кадиллак"  у  Герца,  и  они  собираются  ехать  в
автомобиле, не спеша. В их  глазах  было  что-то  такое,  что  позволяло  им
медлить сейчас, и, ставлю  свою  пенсию,  они  будут  делать  это  до  самой
Небраски.
   Беверли  обняла  меня,  пожелала  мне  поправляться  побыстрее,  а  потом
заплакала.
   Бен тоже обнял и