лядишь осунувшимся.
   - Я немного устал, - сказал Майк, - Восемь-десять миль туда и обратно, не
забывай. Тебе нужна помощь с трактором, папа?
   - Нет, я раскручусь с ним за эту неделю. Иди в дом и помойся.
   Майк отошел, но затем отец снова позвал его. Майк оглянулся.
   - Больше туда не ходи, - сказал он, - по крайней мере, пока  все  это  не
прояснится, и они не схватят человека, который делает это...  Ты  никого  не
видел там, нет? Никто не гнался за тобой, не пугал?
   - Я вообще не видел людей, - сказал Майк.
   Вилл кивнул и зажег сигарету.
   - Наверно, я зря посылал тебя туда. Старые места, вроде этого, могут быть
опасны.
   Они встретились глазами.
   - О'кей, отец, - сказал Майк. - Так или иначе,  я  не  хочу  больше  туда
ходить. Было немного страшно.
   Вилл кивнул снова.
   - Чем меньше слов, тем  лучше,  мне  кажется.  Пойди  и  приведи  себя  в
порядок. И скажи матери, чтобы поставила варить еще Три, четыре сосиски.
   Майк ушел.

4

   "Ничего особенного, - думал Майк Хэнлон,  глядя  на  желобки,  ведущие  к
бетонному краю Канала. - Ничего страшного,  это,  может  быть,  просто  сон,
и..."
   На краю Канала были пятна засохшей крови.
   Майк посмотрел на них, потом заглянул вниз, в Канал. Черная гладкая  вода
текла мимо. Дорожки грязной желтой пены цеплялись  за  края  Канала,  иногда
прорываясь к течению ленивыми кривыми петлями.  На  мгновение  -  только  на
какое-то  мгновение  -  два  сгустка  этой  пены  соединялись  и,  казалось,
образовали лицо, лицо ребенка, а глаза его вскинулись в реальном  воплощении
ужаса и агонии.
   Майк сдержал дыхание, как будто уколовшись.
   Пена рассеялась, потеряла очертания, и  в  этот  момент  справа  раздался
громкий всплеск. Майк быстро повернул голову, подавшись немного назад,  и  в
течение минуты ему казалось будто он видит что-то  в  тенях  туннеля,  через
который вода Канала, протекавшая под землей, снова выходит наружу.
   Потом оно ушло.
   Вдруг, почувствовав холод и вздрогнув, Майк порылся в кармане  в  поисках
ножа, который он нашел в траве. Нашел  и  бросил  его  в  Канал.  Послышался
всплеск, рябь, потом круговерть, потом  как  бы  наконечник  стрелы..,  и  -
ничего.
   Ничего, кроме страха, который внезапно охватил его, и жуткая уверенность,
что  поблизости  что-то  есть,  что-то  наблюдает  за  ним,  проверяя   свои
возможности, ожидая подходящего момента.
   Он  повернулся,  намереваясь  идти  к  велосипеду  -   бежать   было   бы
унизительно, означало бы, что он поддался страху, - но  тут  снова  раздался
всплеск. На этот раз  -  намного  громче.  Позабыв  о  чувстве  собственного
достоинства, Майк помчался во всю прыть, на воротах набил себе ягодицы, снял
с упора велосипед и заработал педалями на огромной скорости. Запах моря  был
даже слишком насыщенный. Он был повсюду. И вода,  казалось,  слишком  громко
капает с мокрых веток деревьев.
   Что-то надвигалось. Он слышал волочащиеся, крадущиеся шаги в траве.
   Он стоял на  педалях,  выжимая  из  них  все  возможное,  и  выскочил  на
Мейн-стрит не оглядываясь. Он несся домой с удивлением думая, что, к  черту,
нашло на него, что потянуло его.., на это место.
   А затем попытался думать о  поденной  работе,  ни  о  чем  больше,  кроме
поденной работы. В конце концов, это ему удалось.
   И когда на следующий день он  увидел  в  газете  заголовок  "ЕЩЕ  РАЗ  ОБ
ИСЧЕЗНУВШЕМ МАЛЬЧИКЕ, НОВЫЕ СТРАХИ", то подумал о  карманном  ноже,  который
бросил в Канал, - о карманном ноже с инициалами Е.С, на боку.  И  подумал  о
крови, которую видел на траве.
   И еще - о тех желобках на земле, которые тянулись к краю Канала.

Глава 7

ЗАПРУДА В БАРРЕНСЕ

1

   Если смотреть на Бостон со скоростной автомагистрали  в  четверть  пятого
утра, то он кажется городом мертвецов, размышляющих над  какой-то  трагедией
прошлого - то ли чумой, то ли проклятием. Запах соли,  тяжелый,  насыщенный,
исходит от океана. Из-за утреннего тумана в городе почти незаметно движения.
   Двигаясь на север вдоль Морроу Драйв, сидя за рулем черного  "Кадиллака",
Эдди Каспбрак словно бы ощущает возраст этого города. Возможно нигде  больше
в Америке нельзя так ощутить возраст города. Бостон - шпротина в сравнении с
Лондоном, дитя в сравнении  в  Римом,  но  по  американским  стандартам,  по
крайней мере, он стар. Он занял свое место на этих низких холмах триста  лет
назад, когда еще и  думать  не  думали  о  налогах  на  чай  и  на  почтовые
отправления, когда Поль Ривер и Патрик Генри еще не родились.
   Возраст города, его тишина, туманный запах моря -  все  это  делает  Эдди
нервным. А когда Эдди нервничает, он берется за аспиратор. Он всовывает  его
в рот и выдавливает в горло облачко оживляющей струи.
   На улицах, которые он проезжает, мало людей, всего один - два прохожих на
пешеходных дорожках, - это создает ложное впечатление будто он как-то  вошел
в сказку Лавкрафта об обреченных городах, древних злых началах и монстрах  с
непроизносимыми именами. На автобусной остановке с надписью "Городской центр
Кенмор Сквза" он видит официанток, медсестер, городских служащих, с  лицами,
распухшими от сна.
   "Хорошо, - думает Эдди, проезжая  под  надписью,  которая  гласит  "Тобин
Бридж". - Ладно, прорывайся к автобусам. Под землей не надо. Я бы  на  твоем
месте туда бы не поехал. Только не вниз. Не в туннель".
   Это плохие мысли; если  он  не  избавится  от  них,  ему  опять  придется
пользоваться аспиратором. Он рад более напряженному движению на Тобин Бридж.
Он проезжает завод по изготовлению памятников. На кирпичном  торце  красками
написано несколько тревожное  предостережение:  "СБАВЬ  СКОРОСТЬ!  МЫ  МОЖЕМ
ПОДОЖДАТЬ!"
   Вот зеленая с рефлексией надпись: "НА 95 - МЭН, НЬЮ-ГЕМПШИР, ВСЕ СЕВЕРНЫЕ
ТОЧКИ НОВОЙ АНГЛИИ".
   Он смотрит на нее, и вдруг пробирающая  до  костей  дрожь  сотрясает  его
тело. Его руки мгновенно привариваются к рулю "Кадиллака". Ему  хотелось  бы
надеяться, что это начало какой-то болезни, вирус  или,  возможно,  одна  из
"фантомных лихорадок" его матери, но  он  знает,  что  это  не  так.  Город,
спокойно удерживаемый на грани ночи и дня, - уже  позади  него,  а  то,  что
обещает эта надпись, - впереди. Он болен, да, в этом нет никакого  сомнения,
но это не вирус и не фантомная лихорадка. Он  отравлен  своими  собственными
воспоминаниями.
   "Я боюсь, - думает Эдди. - Вот что всегда было главным. Просто боязнь. Но
в конце концов, я думаю, мы как-то преодолели это. Но как?"
   Он не может вспомнить. Интересно, могут ли другие?
   Слева от него гудит грузовик. У Эдди все еще включены фары, и  теперь  он
моментально гасит свет,  когда  грузовик  благополучно  выходит  вперед.  Он
делает это, не задумываясь. Это  стало  автоматической  функцией,  составной
частью вождения для сохранения жизни. Невидимый водитель грузовика  в  ответ
дважды мигает своими фарами, благодаря Эдди за его любезность. "Если бы  все
могло быть так просто и так ясно", - думает он.
   Он  следует  за  надписями  "1-95".  Движение  в   северном   направлении
небольшое, тогда как несмотря на ранний час в южном  направлении  машин  все
прибывает. Эдди несется на своей большой  машине,  предугадывая  большинство
указующих надписей и заранее вливаясь в нужный ряд. Прошли годы с  тех  пор,
как он ошибся в догадке и пронесся мимо смерти, мимо того  исхода,  которого
хотел. Он выбирает ряды автоматически, так же как выключил дальний свет  для
водителя грузовика; так же  автоматически  он  нашел  однажды  дорогу  через
лабиринт тропинок в Барренс, в Дерри. То, что он прежде никогда в  жизни  не
выезжал из центра Бостона, одного из  самых  сложных  для  вождения  городов
Америки, кажется, не имеет значения.
   Он вдруг вспоминает о том лете еще что-то, что-то, о чем Билл сказал  ему
однажды: "У ттеббя кккомпас в гголове, Эээдди".
   Как он тогда обрадовался! Это радует  его  и  теперь,  когда  "Дорадо-84"
снова вырывается на шоссе. Он выдает скорость, внушающую доверие полицейским
- Пятьдесят миль в час, и по радио находит  какую-то  спокойную  музыку.  Он
тогда умер бы за Билла, если бы потребовалось. Попроси его Билл об этом,  он
бы просто ответил. "Конечно, большой Билл.., ты уже наметил время?"
   Вспомнив об этом, Эдди смеется, хотя и беззвучно,  но  по-настоящему.  Он
редко смеется в эти дни, да и до смешного ли  в  его  черном  паломничестве?
Ричи бывало любил спрашивать: "У тебя сегодня было что-нибудь смешное, Эдд?"
Но, если Бог столь низок и подл, что  проклинает  верующих  за  то,  что  им
хочется более всего в жизни, то Он, быть может, достаточно ловкий  и  ушлый,
чтобы предложить что-нибудь смешное в дороге?
   "За последнее время у тебя было что-нибудь смешное, Эдд?" - повторяет  он
громко и снова смеется. Боже, он ненавидел, когда Ричи называл его Эдд.., но
ему и нравилось это. Так же, как Бен Хэнском, должно быть, любит, когда Ричи
называет его Хэйстэк. В этом имени было что-то.., таинственное. Таинственная
личность. Способ стать теми, у  кого  ничего  не  было,  чтобы  мириться  со
страхами, надеждами, с постоянными требованиями своих родителей. Ричи не мог
делать  свои  любимые  голоса  для  всякого  дерьма,  но,  может  быть,   он
действительно  понимал,  как  важно  таким  оглоедам,  как  они,   и   тогда
чувствовать себя другими людьми.
   Эдди смотрит на перемену направления, аккуратно обозначенную на приборном
щитке "Дорадо", перемена направления - еще один из  автоматических  приемов.
Когда приближаются автоматы, регистрирующие дорожные сборы, вам  не  хочется
вытаскивать свое серебро, не хочется обнаружить,  что  вы  попали  в  ряд  с
автоматическим платным проездом не в нужном направлении.
   Среди монет - два или три серебряных доллара Сузан В. Дороти. Он считает,
что это монеты, которые вы, возможно, только находите в карманах  шоферов  и
водителей такси из зоны Нью-Йорка в эти дни, так же как единственное  место,
где вы можете увидеть много двухдолларовых счетов,  это  окошко  выплаты  на
ипподроме. Он всегда держит  несколько  в  руке,  потому  что  робот-сборщик
налога вкладывает их в корзину на Джорджа  Вашингтона,  на  Триборо  Вриджес
забирают их.
   Еще одна из тех мыслей вдруг приходит ему в голову:  серебряные  доллары.
Не фальшивые медные сэндвичи, а настоящие серебряные доллары, с отпечатанной
на них леди Свободой,  одетой  в  пышные  одежды.  Серебряные  доллары  Бена
Хэнскомл Да, но разве Билл, или Бен, или  Беверли  не  использовали  однажды
один из этих серебряных кругляшей для спасения своих жизней? Он не вполне  в
этом уверен, он в действительности не вполне уверен, или он просто не  хочет
вспоминать?
   "Там было темно, - думает он внезапно, - Я это  хорошо  помню.  Там  было
темно".
   Теперь Бостон позади него, и туман начинает  рассеиваться.  Впереди  МЭН,
НЬЮ-ГЕМПШИР, ВСЕ СЕВЕРНЫЕ ГОРОДА НОВОЙ АНГЛИИ. Дерри впереди, и в Дерри есть
что-то, что умерло двадцать семь лет назад и вместе с тем словно бы  и  нет.
Что-то многоликое, как у Лона Чейни. Но как это реально выглядит? Видели  ли
они его по-настоящему, без многочисленных масок?
   Ах, он многое может вспомнить, но этого недостаточно.
   Он помнит, что он любил Билла Денбро; он помнит это  очень  хорошо.  Билл
никогда не смеялся над его астмой. Билл никогда не называл  его  маменькиным
сынком. Он любил Билла, как старшего брата.., или  отца.  Билл  умел  делать
интересные вещи. Знал, в какие места пойти. Что  увидеть.  Билл  никогда  не
противился. Бежать вместе с Биллом, значило побеждать дьявола и смеяться при
этом. "Мы очень редко выбивались из сил, а  редко  выбиваться  из  сил  было
здорово, очень здорово", - сказал бы Эдди всему свету. Мы бежали  с  Биллами
смеялись каждый день.
   "Да, парень, каждый день", - произносит он голосом Ричи Тозиера, и  снова
смеется.
   Построить запруду в  Барренсе  было  идеей  Билла,  и  именно  запруда  в
общем-то свела их вместе. Бен Хэнском показал, как надо строить запруду, - и
они построили ее так хорошо, что у них были неприятности с мистером  Неллом,
участковым полицейским. - но это не было идеей Билла. И хотя все они,  кроме
Ричи, видели очень странные вещи - пугающие вещи - в Дерри  с  начала  года,
именно Билл нашел мужество первым сказать об этом вслух.
   Та запруда.
   Та чертова запруда.
   Он вспомнил Виктора Крисса. "Та-та,  мальчики.  Это  запруда  на  соплях,
поверьте мне. Ни к черту не годилась", Через день Бен Хэнском говорил  им  с
широкой улыбкой:
   - Мы могли бы
   - Мы могли бы затопить
   - Мы могли бы затопить...

2

   ...весь Барренс, если бы захотели.
   Билл и Эдди сперва с сомнением посмотрели на Бена, а затем  на  материал,
который Бен принес с собой: несколько досок (спертых с заднего двора мистера
Маккиббона, но это ничего,  мистер  Маккиббон  наверняка  стянул  их  еще  у
кого-то), кувалду, лопату.
   - Мы пытались вчера сделать запруду, - сказал Эдди, глядя на Билла, -  но
она не очень хорошо работала. Течение размывало наши палки.
   - Эта будет работать, - сказал Бен. Он также смотрел на Билла, ожидая  от
него окончательного решения.
   - Ну давайте ппппопробуем, - сказал Билл. -  Я  зззвонил  Ррричи  Тозиеру
сегодня утром. Он ссказал, что пподойдет ппозднее.
   Может, он и Ссстэнли захотят помочь.
   - Стэнли кто? - спросил Бен.
   - Урис, - ответил Эдди. Он все еще посматривал на Билла, который  казался
сегодня каким-то другим - был спокойнее, с меньшим энтузиазмом  относился  к
запруде. Билл выглядел сегодня бледным. Далеким.
   - Стэнли Урис? Я наверно не знаю его. Он учится в начальной?
   - Он нашего возраста, но только что закончил четвертый  класс,  -  сказал
Эдди. - Он пошел в школу на год позже, потому что  много  болел,  когда  был
маленьким. Ты думаешь, наверное, о том, что он смылся вчера,  но  ты  должен
быть просто доволен, что ты не Стэн. Над Стэном  всегда  кто-нибудь  жестоко
издевается.
   - Он еввврей, - сказал Билл. - Мниногие ппарни не любят его, ппотому  что
он ееееврей.
   - Да? - спросил Бен, впечатленный. - Еврей? - он помолчал, а затем сказал
осторожно:
   - Это то же самое, что быть турком или, более похоже, египтянином.
   - Мне кажется, это больше похоже на тттурка, - сказал Бил.
   Он взял одну из принесенных им досок, и осмотрел ее. Она была футов шесть
в длину, фута три в ширину. - Мой отттец говорит, что у  большинства  евреев
большие носы и много денег, но Стттт...
   - Но у Стэна правильный нос, и он всегда на мели, - сказал Эдди.
   - Да, - сказал Билл, в первый раз за этот  день  на  лице  его  разлилась
улыбка.
   Бен широко улыбнулся.
   Эдди широко улыбнулся.
   Билл отбросил доску в сторону, встал и отряхнул  зад  своих  джинсов.  Он
подошел к ручью, за ним пошли оба мальчика. Он засунул руки в задние карманы
и глубоко вздохнул. Эдди был уверен,  что  Билл  собирается  сказать  что-то
серьезное. Он перевел взгляд с Эдди на Бена, а затем опять на  Эдди,  теперь
без улыбки. Эдди вдруг испугался. Но, все, что Билл сказал тогда, было:
   - У тебя есть аспиратор, Ээдди?
   Эдди похлопал себя по карману.
   - Я нагружен до отвала.
   - Скажи, как он работает с шоколадным молоком? - спросил Бей.
   Эдди засмеялся.
   - Работает отлично! Они с Беном лопались от смеха, пока Билл  смотрел  на
них, улыбающийся, но озадаченный.
   Эдди объяснил, и Билл кивнул, опять широко улыбнувшись.
   - Эээдина ммать боится, что он исспортит его и она  не  ссможет  получить
вввозмещения.
   Эдди фыркнул и сделал вид, будто толкает Билла в ручей.
   - Следи за ним, морда вонючая, - сказал он голосом  Генри  Бауэрса.  -  Я
откручу тебе голову, чтобы ты мог смотреть, когда будешь вытираться.
   Бен давился от смеха. Билл посмотрел на него, все еще улыбаясь, с  руками
в карманах джинсов,  улыбаясь,  да,  но  теперь  немного  отдаленно,  как-то
смутно. Он посмотрел на Эдди, а затем повернул голову к Бену.
   - Детская ггглупость, - сказал он.
   - Да, - согласился Эдди, почувствовав, что им предстоит  хорошо  провести
время. Он думал, что Билл расколется, когда захочет; вопрос был в том, хочет
ли Эдди слышать такое - "Ребенок умственно отсталый".
   - Отсталый, - сказал Бен, все еще хихикая.
   - Ты собираешься ппоказать нам, как состроить запруду или ты ссобираешься
ппросидеть в ссвоем нужнике весь день?
   Бен снова встал на ноги. Он посмотрел на  речку,  спокойно  текущую  мимо
них. Кендускеаг была не очень широкой здесь, в Барренсе, но  все-таки  вчера
она нанесла им поражение. Ни Эдди, ни Билл не смогли толком сделать опору на
ручье. Бен улыбался улыбкой человека,  который  обдумывает  что-то  новое..,
что-то несколько забавное. Эдди думал:  "Он  знает  как  -  я  действительно
думаю, что он знает".
   - О'кей, - сказал он, - вы, ребята, снимите свои ботинки, чтобы  ноженьки
свои не замочить.
   Эдди  снова  услышал  голос  матери   -   суровый   командирский,   голос
регулировщика: "Не смей делать это, Эдди! Не смей! Мокрые ноги - это один из
тысяч путей к простуде, а простуда  ведет  к  пневмонии,  поэтому  не  делай
этого!"
   Билл и Бен сидели на берегу, стягивая спортивные  тапочки  и  носки.  Бен
суетливо закатывал джинсы. Билл посмотрел на Эдди. Его глаза  были  ясные  и
теплые - сочувствующие. Эдди вдруг внезапно понял, что  Большой  Билл  точно
угадал его мысли и ему стало стыдно.
   - Ты иииидешь?
   - Да, конечно, - сказал Эдди. Он  сел  на  берег  и  разулся,  пока  мать
занималась нравоучениями в его голове.., но голос ее все более  отдалялся  и
становился эхом, как облегченно отметил про  себя  Эдди,  как  будто  кто-то
зацепил большим рыболовным крючком ее блузку и теперь оттаскивал ее от  него
по очень длинному коридору.

3

   Это был один из тех замечательных летних дней, который в мире, где все  в
порядке, все как надо, вы никогда не забудете. Легкий бриз отогнал противных
москитов и черных мушек. Небо было яркое,  хрустяще-голубое.  Температура  -
немного более семидесяти по  Фаренгейту.  Птицы  пели  и  занимались  своими
птичьими  делами  в  кустах  и  на  деревьях.   Эдди   пришлось   один   раз
воспользоваться аспиратором, но потом его грудная клетка задышала свободно и
горло, казалось, магически расширилось. Все остальное время  он  не  вынимал
аспиратора из нижнего кармана.
   Бен  Хэнском,  накануне  казавшийся  таким  робким  и  неуверенным,  стал
признанным генералом, с головой  уйдя  в  строительство  запруды.  Время  от
времени он выбирался на берег и, упершись в бока грязными  руками  и  что-то
бормоча про себя, глядел, как продвигается работа. Иногда он проводил  рукой
по волосам, и часам к одиннадцати они у него уже торчали  смешными  нелепыми
лохмами.
   Сначала Эдди чувствовал  какую-то  неопределенность,  затем  им  овладела
радость, и наконец пришло совершенно новое  чувство  -  в  нем  было  что-то
таинственное, оно и пугало и одновременно возбуждало, опьяняло. Это  чувство
было настолько не свойственно обычному состоянию его бытия, что он  не  смог
назвать его до той ночи, когда,  лежа  в  постели  и  глядя  в  потолок,  он
проигрывал заново весь день. Сила. Вот какое это  было  чувство.  Сила.  Она
должна была работать. Боже мой, и она должна была работать лучше, чем  он  и
Билл, а может, даже сам Бен - могли мечтать об этом.
   Он видел, что Билл тоже увлекается - он входил в работу не сразу,  что-то
обдумывал, а затем постепенно отдался ей полностью.
   Раз или два он похлопал Бена по мясистому плечу  и  сказал  ему,  что  он
невероятный, непревзойденный. Бен каждый раз краснел от удовольствия.
   Бен велел Эдди и Биллу поставить одну из досок  в  ручей  и  держать  ее,
чтобы вбить наковальней в ложе потока.
   - Так, все в порядке, но вы продолжайте держать ее, иначе ее смоет водой,
- сказал он Эдди, поэтому Эдди стоял в центре потока, держа  доску,  а  вода
текла поверху, и руки у него были колеблющимися морскими звездами.
   Бен и Билл поставили вторую  доску  в  двух  футах  от  первой,  ниже  по
те