Бен думал, что сумасшедшая интерлюдия в доме на Нейболт-стрит уже кажется
сном. Он забудется, сотрется из памяти, -  думал  он,  -  как  стираются  из
памяти дурные сны. Ты просыпаешься, тяжело дыша и обливаясь потом,  а  через
пятнадцать минут не можешь вспомнить, что тебе снилось.
   Но этого не случилось. Все, что произошло, с того момента, как он  пролез
через подвальное окно, до момента, когда Билл разбил кухонное  окно  стулом,
чтобы они могли выйти, оставалось ярким и четким в его памяти.  Это  не  был
сон. Рана с запекшейся кровью на груди и животе не была  сном,  и  не  имело
значения, увидит ли ее мать или нет.
   Наконец Беверли встала.
   - Я должна идти домой, - сказала она. - Хочу  переодеться  до  того,  как
мама вернется. Если она увидит меня в мальчишечьей рубашке - убьет.
   - Убьет, сеньорита, -  согласился  Ричи,  -  но  она  будет  убивать  вас
медленно.
   - Би-би, Ричи.
   Билл смотрел на нее серьезно.
   - Я верну твою рубашку, Билл.
   Он кивнул и махнул рукой, чтобы показать, что это неважно.
   - Тебе не влетит, если ты придешь домой без нее?
   - Ннет. Они еддва мменя замечают, ккогда я ррядом. Она  кивнула,  закусив
свою полную нижнюю губу  -  девочка  одиннадцати  лет,  высокая  для  своего
возраста и уже прекрасная.
   - Что будет дальше, Билл?
   - Я ннне зззнаю.
   - Это ведь не кончилось, так? Билл покачал головой. Бен сказал:
   - Теперь Оно захочет нас больше, чем когда-либо.
   - Опять серебряные пули? - спросила она его. Он понял, что с трудом может
вынести ее взгляд. Я люблю тебя, Беверли.., разреши мне только это.  У  тебя
может быть Билл или весь мир, или все, что тебе нужно.. Дай мне только  это,
позволь мне продолжать любить тебя, и я думаю, этого будет достаточно.
   - Я не знаю, - сказал Бен. - Мы могли бы, но... - Он  медлил  с  ответом,
пожав плечами. Он не мог сказать, что  он  чувствовал,  как-то  не  мог  это
выразить - это было, как в фильме с чудищем,  но  это  ведь  не  так.  Мумия
выглядела очень живой.., что подтверждало  ее  реальность.  То  же  самое  в
отношении Оборотня - он мог.., мог свидетельствовать об этом, потому что  он
видел его не в фильме, он чувствовал в руках его жесткие  спутанные  волосы,
видел маленькое, злобно-оранжевое огненное пятно (как помпон!)  в  одном  из
Его зеленых глаз. Эти вещи были.., ну.., они были сонно-реальными.  А  когда
сны становились реальными, они уходили из-под власти спящего и начинали жить
своей, мертвой жизнью, способные  к  самостоятельным  действиям.  Серебряные
шарики действовали, потому что эти семеро ребят были едины в своей вере, что
они будут действовать. Но шарики не убили Его. И в следующий раз Оно  явится
к ним в новом обличье, над которым серебро не властно.
   Власть, власть, - подумал Бен,  глядя  на  Беверли.  Сейчас  все  было  в
порядке; ее глаза встретили опять глаза Билла, и они смотрели друг на друга,
как потерянные.  Это  длилось  только  мгновение,  но  Бену  оно  показалось
вечностью.
   Все всегда стремятся к власти. Я люблю Беверли Марш, и она  имеет  власть
надо мной. Она любит Билла Денбро, и поэтому он имеет над ней власть.  Но  я
думаю, и он начинает любить ее. Может быть, это из-за  ее  лица,  каким  оно
было, когда она говорила, что не виновата, что она девочка. Может  быть,  ее
грудь, которую он видел всего лишь одну секунду. Может быть, просто то, как,
она иногда выглядит при хорошем свете, или ее глаза. Не имеет  значения.  Но
если он начинает любить ее, она начинает  иметь  над  ним  власть.  Супермен
имеет власть, но лишь когда творит добрые дела. Бэтмен имеет власть, но даже
он не может летать или видеть сквозь стены. Моя мама имеет власть надо мной.
А ее хозяин на заводе имеет власть над ней.  Все  имеют  какую-то  власть..,
кроме, может быть, маленьких детей.
   Затем он подумал, что даже маленькие дети имеют власть: они могут кричать
до тех пор, пока вы не сделаете что-нибудь, чтобы они замолчали.
   - Бен? - спросила Беверли, снова глядя на него. - Ты что язык проглотил?
   - А? Нет.  Я  думал  о  власти.  Власти...  "шариков".  Билл  внимательно
посмотрел на него.
   - Я думал, откуда приходит власть, - признался Бен.
   - Оооооно... - начал Билл и закрыл рот. Выражение задумчивости  появилось
на его лице.
   - Я действительно должна идти, - сказала Беверли. - Ведь мы увидимся, а?
   - Конечно, приходи сюда завтра. Мы  будем  ломать  вторую  руку  Эдди,  -
сказал Стэн.
   Все засмеялись. Эдди сделал вид, что бросает аспиратор в Стэна.
   - Тоща пока, - сказала Беверли и упорхнула.
   Бен посмотрел на Билла и увидел, что он не смеется. На его лице  все  еще
сохранялось задумчивое выражение, и Бен знал, что его нужно будет  окликнуть
два или три раза, прежде чем он отзовется. Он знал, о чем думал Билл; он сам
будет думать об этом несколько дней. Но все время  -  нет.  Одежда,  которую
матери пришлось латать; игры в салки в Барренсе; а когда первые четыре дня в
августе шел дождь, они шли домой к Ричи и играли  там,  пока  дождь  сначала
накрапывал, а потом лил вовсю. Его мать объявит ему, что  она  считает,  что
Пэт Никсон является самой привлекательной женщиной в Америке,  и  он  ее  до
ужаса удивит, когда предпочтет ей  Мерилин  Монро  (кроме  цвета  волос,  он
считал, Бев похожа на Мерилин Монро). Будет время съесть столько  "Твинкиз",
"Ринг-Дингз" и "Девил Догз", сколько попадет  в  его  руки,  и  будет  время
посидеть на заднем крыльце, читая "Счастливая Звезда и  спутники  Меркурия".
Для всех этих вещей будет время, пока раны  на  его  груди  и  животе  будет
затягиваться  и  начнут  чесаться,  потому  что  жизнь  продолжается,  и   в
одиннадцать лет, хотя он и был очень понятливым, он плохо  представлял  себе
будущее. Он мог жить с тем, что случилось в доме на Нейболт-стрит.  В  конце
концов, мир был полон чудес.
   Но будут странные моменты, когда он снова задумается над этими вопросами:
власть серебра, власть  шариков  -  отчего  происходит  эта  власть?  Откуда
происходит любая власть? Как ты получаешь ее? Как ты ее используешь?
   Ему казалось, что их жизнь  могла  зависеть  от  этих  вопросов.  Однажды
ночью, когда он заснул, а дождь монотонно, убаюкивающе барабанил в окна и по
крыше,  ему  пришло  в  голову,  что  есть  еще   один   вопрос,   возможно,
единственный. Оно имеет некоторую реальную сущность, и Бен почти  что  видел
ее. Увидеть сущность означало увидеть тайну. Это тоже была власть? Возможно,
да. Потому что разве неправда, что власть, подобная власти  Оно,  таилась  в
изменении формы? Был ребенок, который  кричал  посреди  ночи;  была  атомная
бомба; была серебряная пулька; было то, как Беверли смотрела на Билла, и то,
как Билл смотрел на нее.
   Что же было этой властью?

12

   В последующие две недели ничего особенного не случилось.

ДЕРРИ:

ЧЕТВЕРТАЯ ИНТЕРЛЮДИЯ

   "Ты проиграло
   Ты не можешь выигрывать все время.
   Ты проиграло
   Ты не можешь выигрывать все время, что я говорил!
   Я знаю, милая моя,
   Я вижу, как печаль опускается на твоем горизонте".
   Джон Ли Хукер
   "Ты проиграло"
   6 апреля 1985

   Я вам вот что скажу, друзья и ближние: я сегодня пьян.  Пьян  в  задницу.
Ржаное виски. Пошел к Вэлли и начал, потом пошел в шалман на  Мейн-стрит  за
полчаса до закрытия и купил бутылку Ржаной. Я знаю, до чего я  нажрался.  Мы
гуляли - веселились, а проспались - прослезились. Итак, вот  он  сидит  один
пьяный негр в общественной библиотеке  после  закрытия,  с  открытой  книгой
прямо перед собой и с бутылкой "Старого Кентукки"  слева.  "Скажи  правду  и
устыдишь дьявола", - говаривала моя мать, но она забыла сказать, что  иногда
трезвостью этого  парнокопытного  не  устыдишь.  Ирландцы  знают,  что  они,
конечно, белые негры Господа, и  кто  знает,  может  быть,  они  на  порядок
впереди?
   Хочу писать о пьянстве и о дьяволе.  Помните  "Остров  сокровищ"?  Старый
морской волк на "Адмирале Бенбоу". "Мы их еще уделаем, Джеки!"  Держу  пари,
старый мудак даже поверил  в  это.  Нажравшись  рому  или  ржаной,  -  можно
поверить во все, что угодно.
   Пьянство и дьявол. О'кей.
   Иногда  меня  забавляет  думать,  сколько  бы   я   протянул,   если   бы
действительно опубликовал кое-что из этой писанины, которой я  занимаюсь  во
мраке ночи, что-нибудь о Легионе Благопристойности,  пожаре  в  "Блэк-Спот",
похождениях банды Бредли.., или о деле Клода Хэро и "Серебряном Долларе".
   "Серебряный Доллар" - это была пивная, и то, что явилось  самым  странным
массовым убийством за всю историю Америки, случилось именно там  в  сентябре
1905-го. В Дерри все еще есть старожилы, которые утверждают, что помнят  ее,
но единственное свидетельство,  которому  я  действительно  доверяю,  -  это
свидетельство Сарагуда. Когда это случилось, ему было восемнадцать.
   Сарагуд теперь живет в доме престарелых Паульсона. У него  нет  зубов,  и
его франко-новоанглийский акцент долины Святого Иоанна настолько силен, что,
вероятно, только другой старый житель  штата  Мэн  мог  бы  понять,  что  он
говорит,  если  бы  его  разговор  был  передан  фонетически.   Сэнди   Иве,
фольклорист из Мэнского  университета,  которого  я  уже  упоминал  на  этих
страницах, помог мне перевести мои аудиозаписи.
   Клод Хэро был, по словам Сарагуда, "мерзким сыном шлюхи, у  которого  был
взгляд, который сверлил тебя, как кобылий глаз в лунном свете".
   Сарагуд говорил, что он - и все, кто работал с Хэро, - верили, что он был
хитер, как собака, крадущая цыплят.., когда совершал набеги с  топориком  на
"Серебряный Доллар", все более потрясающие с каждым разом. Это было не  все.
До  тех  пор  лесозаготовители  в  Дерри  не  считали,  что   таланты   Хэро
простирались дальше поджогов в лесах.
   Лето 1905 года было долгим и жарким, и в лесах  бушевало  много  пожаров.
Самый большой из них, который, по его признанию, он учинил,  просто  поднеся
зажженную свечу к вороху щепок и хвороста, случился в Большом Индейском лесу
в Хэвене. Он унес двадцать тысяч акров самой твердой  древесины,  и  дым  от
него  чувствовался  в  тридцати  пяти  милях,  когда   конка   тащилась   по
Ап-Майл-Хилл в Дерри.
   Весной  того  года  ходили  разговоры   об   объединении   в   профсоюзы.
Организацией их занимались четыре лесоруба  (не  то  чтобы  было  много  что
организовывать - рабочие штата Мэн тогда были  противниками  союзов,  они  и
сейчас в большинстве своем таковы),  и  одним  из  четырех  был  Клод  Хэро,
который в своей  профсоюзной  деятельности  видел  шанс  повыпендриваться  и
проводить еще больше времени в попойках на Бейкер и Эксчейндж-стрит. Хэро  и
его  компания  называли  себя  "организаторами",  а  лесопромышленные   тузы
называли их "главарями". Воззвание, прибитое в столовых в лагерях лесорубов,
сообщало, что любой,  кого  заподозрят  в  разговорах  о  профсоюзах,  будет
немедленно уволен с работы.
   В мае того же года в ущелье Трефэм случилась краткосрочная забастовка,  и
хотя она была прервана  тотчас  же  и  рабочими,  не  желающими  вступать  в
профсоюз,  и   городскими   властями,   Хэро   и   его   дружки-организаторы
рассматривали ее как великую победу своего дела. Соответственно они пришли в
Дерри, чтобы нажраться и "поорганизовывать".., или повыпендриваться, можно и
так и эдак, в зависимости от того, чью сторону вы выбираете. Как  бы  то  ни
было, должен был действовать сухой закон. Они вламывались почти во все бары,
закончив  в  сонном  "Серебряном  Долларе",  обняв  друг  друга  за   плечи,
напившиеся  вусмерть,  чередуя  профсоюзные   песнопения   с   до   смешного
напыщенными мелодиями наподобие "Глаза матери смотрят с небес", хотя  я  сам
думаю, что любая мать, смотрящая  оттуда  и  видящая  своего  сына  в  таком
состоянии, могла бы быть прощена за то, что отвернулась.
   Согласно Эгберту Сарагуду,  единственной  причиной,  которую  можно  было
усмотреть в участии Хэро  в  движении,  был  Дэйви  Хартвелл.  Хартвелл  был
главным "организатором", или "главарем", и Хэро был влюблен в  него.  Он  не
был единственным; многие причастные к движению любили  Хартвелла  глубоко  и
страстно, той гордой любовью, которую мужчины приберегают для тех из  своего
пола, которые имеют магнетизм,  достигающий,  по-видимому,  святости.  Дэйви
Хартвелл был  человеком,  который  ходил  так,  как  будто  ему  принадлежит
полмира, а на остальном висел замок.
   Хэро вводил Хартвелла в дела организации так, как обучал бы его, если  бы
решил сделаться судостроителем в Бревере или в  Бате,  или  строить  Седьмые
эстакады в Вермонте, или пытаться внедрить экспресс-пони на Западе. Хэро был
хитрый и подлый, и в каком-нибудь романе у него совсем не  было  бы  никаких
положительных качеств. Но иногда, когда человек проводит жизнь,  не  доверяя
другим и не вызывая доверия у них, одинокий (или потерянный), то есть сам по
себе, он может найти друга или возлюбленного и жить для этого  человека  так
же, как собака живет для своего хозяина. Вот что,  по-видимому,  было  между
Хэро и Хартвеллом.
   Так или иначе, четверо провели  ту  ночь  в  гостинице  "Брентвуд  Армз",
которую лесорубы тогда называли "Плавучая собака" (почему - покрыто мраком и
уже ушло навсегда, как и сама гостиница). Четверо вошли, ни один  не  вышел.
Одного из них, Энди Делессепса,  больше  никогда  не  видели.  Хотя  история
говорит, что он будто бы провел остаток  своей  жизни  в  приятном  покое  в
Портсмуте, но я как-то  сомневаюсь  в  этом.  Двое  других  главарей,  Амсел
Бикфорд  и  Дэйви  Хартвелл,  были  найдены  плавающими   головой   вниз   в
Кендускеаге. У Бикфорда не было  головы  -  кто-то  снес  ее  ударом  топора
лесоруба. У Хартвелла не было обеих ног, и те, кто нашел его,  клялись,  что
никогда не видели на человеческом лице такого выражения ужаса и боли. Кто-то
растянул его рот, надув щеки, и когда те,  кто  обнаружил  его,  перевернули
тело и разжали губы, в грязь выпало семь пальцев его ног. Одни  думали,  что
он,  может  быть,  потерял  три  других  за  годы  работы  в  лесах;  другие
придерживались мнения, что он, может быть, проглотил их перед смертью.
   К рубашке каждого была приколота бумажка со словом "Союз".
   Клода Хэро так  никогда  и  не  предали  суду  за  то,  что  случилось  в
"Серебряном Долларе" в ночь на 9 сентября 1905 года, поэтому нет возможности
узнать точно, как он избежал судьбы  других  той  майской  ночью.  Мы  можем
сделать предположение: долгое время он был  сам  по  себе,  выучился  быстро
прыгать, возможно, воспитал в себе собачью сноровку чуять реальную опасность
и выбираться из нее. Но почему он не взял с собой Хартвелла? А может, он был
взят  в  лес  остальными  "агитаторами"?  Может  быть,  они   припасли   его
напоследок, и он смог убежать, даже когда крики Хартвелла (заглушенные,  так
как ему в рот засунули пальцы ног) эхом раздавались во тьме и  пугали  птиц,
разгоняя их  с  их  насестов?  Нет  возможности  узнать  наверняка,  но  это
последнее предположение мне кажется наиболее вероятным.
   Клод Хэро стал человеком-призраком. Он приходил в лагерь в Долине Святого
Иоанна, становился в очередь с другими лесорубами  за  едой,  получал  миску
похлебки, съедал ее и уходил до того, как кто-то соображал, что он  один  из
той компашки. Через несколько недель после этого  он  показался  в  пивнушке
"Винтерпорт", говоря о профсоюзе и клянясь, что отомстит тем, кто  убил  его
друзей; Хамильтон Трэкер, Уильям Мюллер и Ричард Бови - вот  имена,  которые
он упоминал чаще всего.  Все  они  жили  в  Дерри,  и  их  остроконечные,  с
мансардами дома стоят на Западном Бродвее по сей день. Через годы они  и  их
потомки подожгут "Блэк-Спот".
   То, что были люди, которым не понравилось, что Клод  Хэро  выпутался,  не
может быть подвергнуто сомнению, особенно после того, как начались пожары  в
июне того года. Но хотя  Хэро  часто  видели,  он  был  быстр  и  чувствовал
опасность, как зверь. Насколько  я  сумел  выяснить,  никакого  официального
обвинения против него не было выдвинуто и полиция так и не наложила на  него
руку. Может, боялись того, что Хэро мог  сказать,  если  бы  предстал  перед
судом за поджог.
   Какие бы ни были причины, леса вокруг Дерри и Хэвена горели все то жаркое
лето. Исчезали дети, было больше  драк  и  убийств,  чем  обычно,  и  облако
страха, так же как и облако дыма, распространялось над городом.
   Наконец первого сентября пришли дожди, и лило целую неделю.  Центр  Дерри
затопило, что было необычно, но большие дома на Западном Бродвее были  выше,
и в некоторых из этих больших  домов,  должно  быть,  вздохнули  облегченно.
Пусть сумасшедший "канук" всю зиму прячется в лесах, если это  то,  чего  он
хочет, - вот что они могли бы сказать. На это лето его работа сделана, и  мы
поймаем его до того, как высохнут леса в июне на следующий год.
   Потом пришло 9 сентября. Я не могу объяснить, что случилось;
   Сарагуд не может это объяснить; насколько я знаю, никто не может. Я  могу
только пересказать события, которые произошли.
   Сонный "Серебряный Доллар" был забит лесорубами,  пьющими  пиво.  Снаружи
спускались туманные сумерки. Кендускеаг поднялся высоко и отливал  серебром,
заполняя свое русло от берега к берегу, и, согласно Эгберту  Сарагуду,  "дул
дьявольский ветер - он залезал через дырки в штанах и слепил  глаза".  Улицы
превратились в болота. В задней комнате за одним  из  столов  шла  карточная
игра. Это были люди Уильяма Мюллера. Мюллер был совладельцем железнодорожной
ветки  "Д.С,  и  У.М.",  а  также  могущественным   лесохозяином,   которому
принадлежали миллионы акров леса; а люди, которые играли в покер в "Долларе"
этой   ночью,   были   частично    дровосеки,    частично    железнодорожные
спекулянты-биржевики, но все были в напряге. Двое из них, Тинкер  Маккатчесн
и Флойд Калдервуд, посидели в тюрьме. С ними был Латроп Раунс (его прозвище,
такое же неясное, как и "Плывущая собака",  было  Эль-Катук),  Дэвид  Стагли
Греньер и Эдди Кинг - бородатый человек, чьи очки были такие же толстые, как
и его пузо. Кажется очень вероятным, что они были  из  тех,  кто  в  течение
последних двух с половиной месяцев следил за Клодом Хэро. Кажется  вероятным
также, что они участвовали  в  той  маленькой  резне,  которая  покончила  с
Хартвеллом и Бикфордом.
   Бар, как рассказал Сарагуд, был переполнен, десятки  мужчин  перли  туда,
пили пиво и закусывали, поливая покрытый опилками грязный пол.
   Дверь открылась, и вошел Клод Хэро. В руках у него был обоюдоострый топор
дровосека. Он шагнул к стойке и локтями раздвинул себе место. Эгберт Сарагуд
стоял слева от него; он заметил, что от Хэро пахло, как от  лесного  хорька.
Бармен принес Хэро большой бокал пива, два яйца вкрутую в  миске  и  солонку
соли. Хэро сунул ему двухдолларовую ассигнацию  и  положил  сдачу  -  доллар
восемьдесят пять центов в карман куртки. Он  посолил  яйца  и  съел  их.  Он
посолил пиво, выпил его и отрыгнул.
   - Снаружи места больше, чем внутри, - сказал Сарагуд, как будто  половина
жителей в северном Мэне не была все это лето в шорохе от Хэро.
   - Ты знаешь, что это правда, - ответил Хэро со своим всегдашним акцентом.
   Он заказал себе еще одно пиво, выпил и снова отрыгнул.  Разговор  в  баре
продолжался. Некоторые окликали Клода, и Клод кивал и махал им рукой, но  не
улыбался. Сарагуд сказал, что он выглядел как  человек,  который  наполовину
спит. За столом сзади продолжалась игра в покер. Эль-Катук сдавал. Никто  не
побеспокоился о том, чтобы сказать игрокам, что Клод Хэро  в  баре..,  хотя,
так как их стол был всего  лишь  в  двадцати  футах  и  так  как  имя  Клода
произносилось людьми, знавшими его, не один  раз,  трудно  понять,  как  они
могли продолжать играть, не осознавая  смертельной  опасности.  Но  вот  что
произошло.
   После того, как Хэро закончил вторую кружку пива, он попросил извинения у
Сарагуда, поднял свой топор и повернулся к столу, где люди Мюллера играли  в
покер. Затем он начал резню.