Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
Я.Д.И." (The
Man from U.N.C.L.E.), "Молодые законники", "Внешние ограничения", и к
лучшей, по мнению большинства фэнов, серии "Звездного пути" - "Город на краю
вечности" (The City on the Edge of Forever) <Вероятно, это будет рекордно
длинное примечание, но мне нужно передохнуть, и я расскажу два харлановских
анекдота: один - апокриф, другой - версия того же происшествия, но самого
Харлана.
Апокрифический вариант я впервые услышал в книжном магазине фантастики,
а потом на нескольких разных конгрессах фэнтези и научной фантастики.
Говорят, "Парамаунт пикчерс" провела перед началом съемок картины "Звездный
путь: фильм" (Star Trek The Movie) совещание Фантастов с Большим Именем.
Предполагалось обсудить некое грандиозное приключение, которое позволило бы
кораблю "Энтерпрайз" перелететь с катодной трубки на большой экран..,
проводивший совещание чиновник кинокомпании постоянно подчеркивал слово
"ГРАНДИОЗНОЕ". Один писатель предположил: пусть "Энтерпрайз" втянет в черную
дыру (три месяца спустя "Дисней" высмеял эту идею). Чиновник из "Парамаунт"
решил, что эта идея недостаточно грандиозная. Другой писатель предложил,
чтобы Кирк, Спок и компания обнаружили пульсар, который на самом деле
является живым организмом. И снова идеи не хватило грандиозности;
присутствующим в очередной раз напомнили, что они должны придумать
что-нибудь грандиозное. Говорят, что Эллисон сидел молча, но медленно
закипал - только в случае с Харланом "медленно" означает пять секунд.
Наконец он заговорил. "Энтерпрайз", - сказал он, - проходит через
межзвездное искривление - прапрадедушку всех межзвездных искривлений. За
несколько секунд корабль переносится через бамбиллион световых лет и
оказывается у гигантской серой стены. Стена означает конец всей вселенной.
Скотта пускает в ход ионные бластеры на полном заряде, они пробивают стену,
так что можно заглянуть за край всего сущего. И в отверстии, окутанное
невероятным белым сиянием, видно лицо Самого Господа".
Наступило короткое молчание. Затем чиновник сказал: "Недостаточно
грандиозно. Ребята, разве я не сказал, что нужно придумать что-то
грандиозное?" В ответ Эллисон сделал жест, как будто бьет этого парня, и
ушел. А вот рассказ самого Эллисона о том, как все происходило. "Парамаунт"
уже довольно долго пытался начать работу над фильмом "Звездный путь".
Родденберри требовал, чтобы его имя было указано в числе авторов сценария
Беда в том, что он не умеет писать. Его собственная идея, шесть или семь раз
использовавшаяся в сериале, а потом еще и в фильме, заключалась в том, что
экипаж "Энтерпрайз" находит в глубоком космосе Бога, и Бог оказывается
безумцем, или ребенком, или и тем и другим. Меня дважды приглашали для
обсуждения сюжета. Доили и других писателей. "Парамаунт" никак не мог
принять решение и даже несколько раз пытался отстранить Джина от проекта,
пока тот не воспользовался услугами адвокатов Потом в "Парамаунт" снова
сменилась дворцовая стража, из Эй-би-си явились Диллер и Айснер и привели с
собой толпу приятелей. Одним из этих приятелей был бывший установщик
декораций по имени Марк Трабулус.
Родденберри предложил мне написать сценарий фильма совместно с этим
Трабулусом, последним.., из всех невежественных неудачников, которым
"Парамаунт" поручал делать картину. Я обсудил сюжет с Джином. Он мне сказал,
что требуется грандиозный сюжет и все, что ни предлагается, кажется
недостаточно грандиозным. Я придумал сюжет. Джину он понравился, и Джин
назначил встречу с Трабулусом на 11 декабря 1975 года. Встречу отменили но
наконец мы все же сошлись - 15 декабря. Джин (Родденберри), Трабулус и я
встретились в кабинете Джина на студии "Парамаунт".
Я рассказал им сюжет. В нем говорилось о полете к границам известной
вселенной и возвращении во времени в плейстоценовый период, когда впервые
появляется человек. Я предложил параллельное развитие рептилий, которые
могли бы стать господствующим видом на Земле, если бы не победили
млекопитающие. Предложил чуждый разум из далекой галактики, где змеи
действительно стали господствующим видом; и вот разумная змея прилетает на
Землю в будущее "Звездного пути" и видит, что ее соплеменники уничтожены;
она возвращается в далекое прошлое Земли, чтобы исказить временной поток и
дать возможность пресмыкающимся победить млекопитающих. "Энтерпрайз" летит в
прошлое, чтобы восстановить правильный ход времени, находит пришельца-змею,
и тут перед человеческим экипажем встает дилемма: имеет ли он право
уничтожить целый вид, чтобы обеспечить собственное господство в настоящем и
будущем? Короче говоря, в сюжете переплетаются время и пространство, этика и
мораль.
Трабулус все это выслушал и несколько минут сидел молча. Потом сказал:
- Знаете, я тут прочел книгу Ван Деникена. Этот парень доказал, что у
майя был точно такой же календарь, как у нас, так что они непременно
происходят от пришельцев Можно ли поместить в фильм несколько майя?
Я посмотрел на Джина, Джин посмотрел на меня, я посмотрел на Трабулуса
и сказал:
- В то далекое время никаких майя не было. А он ответил:
- Ну кому об этом известно? Я сказал:
- Мне известно. Это глупое предложение. Трабулус очень рассердился,
сказал, что ему нравятся майя и если я хочу работать над картиной, то должен
придумать, как их туда запихнуть. Тогда я сказал:
- Я писатель, а вот кто вы такой, я не знаю! Встал и вышел. Тем и
окончилось мое участие в фильме "Звездный путь". У все мы, прочие смертные,
мы, не умеющие произнести нужные слова в нужное время, можем только
воскликнуть:
- Ты прав, Харлан! - Примеч. автора.>.
В то же самое время он писал три сценария для трех разных телесериалов
и получил за них - беспрецедентный случай - три премии Гильдии писателей
Америки за лучший телесценарий и вел ожесточенную войну, своего рода
творческую герилью, с другими телепродюсерами, которые, как он считал,
унижают его творчество и само телевидение ("превращают в какую-то кухню", по
собственным словам Эллисона). В тех случаях, когда он считал, что в сценарии
слишком мало осталось от него самого, и не хотел, чтобы его имя появлялось в
титрах, он использовал псевдоним Кордвайнер Берд - имя, которое возникает в
"Странном вине" (Strange Wine) и в "Нью-йоркском обозрении птиц" - в
необыкновенно забавном рассказе, который можно назвать "Седьмое посещение
Чикаго Брентано".
Древнеанглийское слово "кордвайнер" означает "сапожник", "обувщик";
таким образом буквальное значение псевдонима, который Эллисон использует в
тех случаях, когда считает, что его сценарии безнадежно искажены, - "тот,
кто делает обувь для птиц". Я полагаю, что это неплохая метафора всякой
работы для телевидения и очень хорошо раскрывает степень полезности этой
работы.
Однако цель этой книги не в том, чтобы преимущественно говорить о
людях, и о литературе ужасов не должна рассказывать о личностях писателей;
такую функцию выполняет журнал "Пипл" (который мой младший сын, с
необыкновенной критической проницательностью, упорно называет "Пимпл"
<Игра слов: "Пипл" (People) - "Люди"; "Пимпл" (Pimple) "Прыщ".>). Но в
случае с Эллисоном личность писателя и его творчество так тесно
переплетаются, что невозможно рассматривать их в отрыве друг от друга.
Я хотел бы поговорить о сборнике рассказов Эллисона "Странное вино"
(1978). Но каждый сборник Эллисона, кажется, основан на предыдущих
сборниках, каждый - это своего рода отчет внешнему миру на тему "Вот где
Харлан сейчас". Поэтому необходимо эту книгу рассматривать в более личном
отношении. Эллисон требует этого от себя, что не имеет особого значения, но
того же требуют его произведения.., а это уже важно.
Фантастика Эллисона всегда была и остается нервным клубком
противоречий. Сам он не считает себя романистом, но тем не менее написал по
крайней мере два романа, и один из них - "В стиле рок" (Rockabilly) (позже
переименованный в "Паучий поцелуй" (Spider Kiss)) - входит в первую тройку
романов о людоедском мире музыки рок-н-ролла. Он не считает себя фантастом,
однако почти все его произведения - фантастика. Например, в "Странном вине"
мы встречаем писателя, за которого пишут гремлины, так как сам герой
исписался; встречаем хорошего еврейского мальчика, которого преследует
умершая мать ("Мама, почему ты не уходишь из моего ранца?" - в отчаянии
спрашивает Лэнс, хороший еврейский мальчик. "Я видела, как ты вчера вечером
играл сам с собой", - печально отвечает тень матери).
В предисловии к самому страшному рассказу сборника "Кроатоан"
(Croaloan) Эллисон утверждает, что он сторонник свободного выбора по
отношению к абортам, точно так же как в своих произведениях и эссе на
протяжении двадцати лет называет себя либералом и сторонником свободы мысли
<Анекдот об Эллисоне номер 2. Мы с женой были на лекции, которую Харлан
читал осенью 1974 года в университете Колорадо. Он только что закончил
своего страшного "Хорвата", а за два дня до этого подвергся вазектомии. "У
меня все еще идет кровь, - сказал Харлан аудитории, - и моя жена может это
подтвердить". Жена подтвердила, и какая-то шокированная престарелая пара
направилась к выходу из аудитории. Харлан с кафедры добродушно помахал им.
"Спокойной ночи, друзья, - сказал он. - Простите, что это не то, чего вы
хотели". - Примеч. автора>, но "Кроатоан", как и почти все рассказы
Эллисона, проникнут такой же строгой моралью, как слова ветхозаветных
пророков. В этих превосходных рассказах ужаса мы видим то же, что в "Байках
из склепа" и "Склепе " ужаса": в кульминации грехи героя, как правило,
обращаются против него самого.., только у Эллисона это усилено в десятой
степени. Но одновременно с тем произведения Эллисона пронизаны острой
иронией, и поэтому наше ощущение того, что правосудие свершилось и
равновесие восстановлено, слегка ослаблено. В рассказах Эллисона нет
победителей или побежденных. Иногда там есть выжившие. Иногда выживших нет.
В качестве отправной точки в "Кроатоане" используется миф о крокодилах,
живущих под улицами Нью-Йорка, - смотри также книгу Томаса Пинчтона "В."
(V.) и забавно-ужасный роман Дэвида Дж. Майкла "Тур смерти" (Death Tour),
это необыкновенно распространенный городской кошмар. Но на самом деле
рассказ Эллисона посвящен абортам. Возможно, он и не противник абортов (хотя
в предисловии к рассказу Харлан нигде не утверждает, что он их сторонник),
но рассказ куда острее и тревожнее, чем те помятые образцы желтого
журнализма, которые сторонники движения "все имеют право на жизнь" таскают в
своих бумажниках и сумках, чтобы помахать у вас перед носом, - рассказы,
будто бы написанные от лица ребенка, еще находящегося в чреве. "Не могу
дождаться, когда увижу солнце и цветы, - произносит зародыш. - Не могу
дождаться, когда увижу улыбающееся лицо мамы..." Кончается рассказ,
разумеется, словами:
"Вчера вечером мама меня убила".
"Кроатоан" начинается с того, что герой спускает удаленный в результате
аборта зародыш в канализацию. Женщины, которые делали операцию подруге
героя, Кэрол, собрали свои инструменты и ушли. Кэрол, обезумев, требует,
чтобы герой нашел зародыш. Стремясь успокоить ее, он выходит на улицу с
ломом, поднимает люк.., и спускается в иной мир.
Миф об аллигаторах, конечно, результат безумной моды середины
пятидесятых на
"подарим-ребенку-маленького-кро-кодильчика-ну-разве-он-не-прелестный?".
Ребенок, получив крокодила, держит его дома несколько недель, а потом
маленький аллигатор вдруг перестает быть маленьким. Он кусается, может быть,
до крови и в результате оказывается в канализации. И нетрудно представить,
что аллигаторы скапливаются там, на темной оборотной стороне нашего города,
там они питаются, растут и готовы пожрать первого же неосторожного
ремонтника, бредущего по туннелю в болотных сапогах. Как указывает в "Type
смерти" Дэвид Майкл, в большинстве коллекторов слишком холодно, чтобы там
могли выжить даже взрослые аллигаторы, не говоря уже о малышах, которых
смывают в унитаз. Но такой скучный факт не в силах убить мощный образ.., и
мне известно, что сейчас снимается фильм, основанный на этом мифе.
Эллисон всегда питал склонность к социологии, и мы почти чувствуем, как
он хватается за символические возможности такой идеи; когда герой спускается
в этот искупительный мир достаточно глубоко, он сталкивается с тайной
загадочных, лавкрафтовских пропорций:
"Там, где начинается их страна, кто-то - не дети, потому что они не
смогли бы этого сделать, - давным-давно поставил дорожный указатель.
Сгнившее бревно, к которому прикреплена вырезанная из вишневого дерева книга
и рука. Книга открыта, а рука лежит на ней, один из пальцев касается слова,
выбитого на открытой странице. Это слово КРОАТОАН" <Пер. В. Гольдича, И.
Оганесовой. Здесь и ниже цит. по изданию: Миры Харлана Эллисона, том второй.
- "Полярис", 1977.>.
Дальше тайна раскрывается. Подобно аллигаторам, зародыши не погибают.
Не так-то легко избавиться от греха. Привыкшие жить в водах плаценты,
по-своему такие же примитивные и рептилиеподобные, как сами аллигаторы,
зародыши пережили путешествие по канализации и теперь обитают во тьме -
символическое существование в грязи и дерьме, которые бросает на них
общество верхнего мира. Они - воплощение библейских строк:
"Грех никогда не умирает" и "Грех твой отыщет тебя".
"Здесь, внизу, в стране, расположенной под городом, много детей. Они
живут свободно, и у них странные обычаи. Я начинаю понимать законы их
существования только сейчас: что они едят, как им удается выжить и каким
образом это удавалось в течение сотен лет - все это я узнаю постепенно, день
за днем, и одно чудо сменяет другое.
Я здесь единственный взрослый,
Они ждали меня.
Они называют меня отцом".
На простейшем уровне "Кроатоан" - это рассказ о Справедливом Возмездии.
Герой - подлец, от него залетели немало женщин; Кэрол не первая; до нее
из-за этого безответственного Дон Жуана делали аборт его подруги Дениз и
Джоанна. Справедливое Возмездие заключается в том, что герой обнаруживает:
ответственность, от которой он так долго уклонялся, ждет его, столь же
неотвратимая, как разлагающийся труп, который преследует своего убийцу в
"Призраке страха".
Но проза Эллисона захватывает нас, он в совершенстве владеет образом
потерянных аллигаторов и творит чудо, воскрешая этот неожиданный подземный
мир. Прежде всего мы испытываем гнев - как и в большинстве рассказов
Эллисона, мы чувствуем личную вовлеченность, и у нас создается впечатление,
что Эллисон не рассказывает нам что-то, а неожиданно бьет из укрытия.
Чувство такое, будто идешь в тонкой обуви по битому стеклу или бежишь по
минному полю в компании сумасшедшего. Вдобавок мы чувствуем, что Эллисон
читает нам проповедь - не тусклую и банальную, но произносимую громовым
голосом, который заставляет нас вспомнить "Грешников в руках разгневанного
Бога" Джонтана Эдвардса <религиозный деятель XVIII века, по сути,
возрождавший кальвинизм>. Лучшие рассказы Эллисона содержат не только
сюжет, но и мораль, а самое удивительное и приятное в этих рассказах то, что
морализирование сходит ему с рук; мы обнаруживаем, что он редко продает свое
право первородства за ясность сюжета. Обычно так не бывает, но в своей
ярости Эллисон умудряется увлечь за собой всех - и не шагом, а бегом.
В рассказе "Розы, нарисованные Гитлером" (Hitler Painted Roses) героиня
Маргарет Трашвуд страдает, и по сравнению с ее муками страдания Иова - все
равно что растянутая лодыжка спортсмена. В своей фантазии Эллисон
предполагает - почти как Стейнли Элкин в "Живом конце" (The Living End), что
реальность жизни после смерти зависит от того, что думают о нас живые.
Больше того, он предполагает наличие вселенной, в которой Бог (множественный
Бог, которого называют Они) - это позер, которого не интересует ни истина,
ни ложь.
Любовник Маргарет, ветеринар по имени Док Томас, убивает в 1935 году
все семейство Рэмсдейлов, когда обнаруживает, что лицемерный Рэмсдейл ("Я не
потерплю шлюху в своем доме", - восклицает Рэмсдейл, застав Маргарет в
постели с Доком) время от времени сам пользовался Маргарет; Маргарет,
очевидно, становится "шлюхой", когда сам Рэмсдейл перестает быть ее
любовником.
Бешеный гнев Дока переживет только Маргарет, и когда горожане
обнаруживают ее, то сразу признают виновной и обнаженной топят в колодце.
Маргарет отправляется в ад за преступление, которое, как все полагают, она
совершила, а Док Томас, мирно умерев 26 лет спустя, возносится на небеса.
Представление Эллисона о небе тоже напоминает "Живой конец" Стейнли Элкина.
"Рай, - говорит нам Элкин, - похож на небольшой парк с аттракционами".
Эллисон представляет его местом, где скромная красота уравновешивает - но
едва-едва - скромную скуку. Есть и другие сходства; в обоих случаях хорошие
- нет, святые - люди отправляются в ад из-за церковной ошибки, и при таком
отчаянном взгляде на современные условия даже боги становятся
экзистенциалистами. Единственный ужас, от которого мы избавлены, - это
зрелище Всемогущего в туфлях "адидас", с теннисной ракеткой на плече и
золотой клюшкой для гольфа. Но, несомненно, в, будущем нас ждет и это.
Прежде чем закончить сравнение, позвольте отметить, что если роман
Элкина получил множество рецензий, в основном положительных, то рассказ
Эллисона, первоначально опубликованный в "Пентхаусе" (литературно
подкованные читатели редко регулярно покупают этот журнал), почти
неизвестен. В сущности, почти неизвестен весь сборник "Странное вино".
Критики в большинстве своем фантастику игнорируют, потому что не знают, что
с ней сделать, если не рассматривать исключительно как аллегорию. "Я не
работаю с фэнтези, - сказал мне однажды критик "Нью-Йорк тайме ревью". -
Меня не интересуют галлюцинации сумасшедших". Всегда полезен контакт с таким
открытым умом. Расширяется собственный кругозор.
По счастливой случайности Маргарет Трашвуд убегает из ада, и в своем
героически пышном описании предзнаменований, которые предшествуют этой
отрыжке ада, Эллисон забавно пародирует первый акт шекспировского "Юлия
Цезаря". Юмор и ужас - инь и ян литературы; Эллисон это знает. Мы смеемся..,
но за смехом кроется тревога.
"Когда обжигающее солнце прошло небесный экватор, направляясь с севера
на юг, возникло множество знамений: в Дорсете, недалеко от маленького
городка Бландфорд, родился теленок с двумя головами; недалеко от Марианских
островов поднялись на поверхность затонувшие корабли; повсюду глаза детей
превратились в мудрые глаза стариков; над индийским штатом Махараштра облака
приняли форму воюющих армий; ядовитый мох мгновенно вырос на южной стороне
кельтских мегалитов и тут же погиб - всего на несколько минут; в Греции
лепестки левкоев стали истекать кровью, а земля вокруг хрупких стеблей
начала издавать запах гниения. Иными словами, явились все