шестнадцать
предвестников несчастья, как раз в том виде, как их классифицировал в первом
веке до Рождества Христова Юлий Цезарь, включая рассыпанную  соль и пролитое
вино,  -  люди чихали, спотыкались,  стулья  скрипели... В  общем,  все  эти
признаки одновременно  и  несомненно  предсказали грядущие  катаклизмы.  Над
Маори возникло южное полярное  сияние; баски  видели, как по улице одного из
городов пробежала рогатая лошадь. И так далее.
     Врата в Преисподнюю отворились" <Пер. В. Гольдича,  И. Оганесовой. -
Миры Харлана Эллисона том первый. - "Полярис", 1997.>.

     Лучшее в приведенном  - то, что  мы чувствуем  отстраненность Эллисона,
довольного  произведенным эффектом  и адекватностью  описываемого и  средств
описания; Эллисон забавляется. Среди сбежавших  из ада в тот краткий период,
когда  дверь оставалась открытой,  -  Джек Потрошитель,  Калигула,  Шарлотта
Корде, Эдвард Тич ("с торчащей в разные стороны бородой, на которой обгорели
и потеряли цвет ленточки, отвратительно хихикая..."), Берк, и Хейр, и Джордж
Армстронг Кастер.
     Всех  их втянуло назад, за исключением  эллисоновской Маргарет Трашвуд,
похожей на Лиззи Борден. Она  добирается до  неба,  встречает  Дока.., и Бог
отправляет ее назад: рай начинает трещать и осыпаться  по  краям,  когда  ей
становится ясно его лицемерие. Бассейн с водой, куда Док опустил ноги, когда
Маргарет тащит к нему свое почерневшее, обгоревшее тело, наполняется лавой.
     Маргарет  возвращается в ад, поняв,  что  сможет выдержать его муки,  а
бедный Док,  которого она  каким-то  образом  продолжает любить,  не сможет.
"Некоторым людям просто нельзя  играть с любовью", - говорит она Богу, и это
лучшие строки рассказа. Тем временем Гитлер продолжает рисовать розы у входа
в ад (когда  дверь открылась,  он был слишком поглощен своим занятием, чтобы
думать о бегстве). Господь бросил один взгляд, говорит  Эллисон, "и поспешил
назад, чтобы  отыскать Микеланджело и поведать  ему о  великолепном зрелище,
представшем Его глазам в самом неподходящем месте".
     Великолепие,  о  котором  говорит Эллисон, конечно, не  розы Гитлера, а
способность Маргарет любить и верить (пусть только в саму себя) в мире,  где
невиновные  наказываются,  а  виновные  вознаграждаются.  Как  в большинстве
рассказов Эллисона, все  основано на какой-то грандиозной  несправедливости;
противоядием является  способность героя преодолеть несправедливую ситуацию,
а если  он  не сумеет этого сделать, то  по  крайней мере достигнуть  с  нею
временного соглашения.
     Рассказы Эллисона - своего рода басни, а сочинять басни в период, когда
подход  к литературе и без того  кажется излишне упрощенным,  непросто -  но
Эллисон  откровенно  пользуется этим словом в предисловиях к отдельным своим
рассказам. В письме ко мне от 28 декабря 1979 года он говорит о пользе басни
в фантастическом произведении, в котором действие  сознательно  изображается
на фоне современного мира:

     "Странное  вино"   развивает  -  как  я  вижу  в  ретроспективе  -  мое
представление  о  том,  что  в современном  обществе  реальность и  фантазия
поменялись  местами.  И  если в  рассказах есть  единая тема, то она  именно
такова. Продолжая  то, что я  делал в двух  предыдущих книгах "Приближаясь к
забвению" (1974) и  "Рассказы птицы смерти" (1975), сборник предлагает некий
наложенный  преконтинуум, используя  который  читатель, даже  ведущий  легко
наблюдаемое существование, сможет понять свою жизнь и судьбу.
     Все это,  пожалуй,  излишне  высокопарно;  говоря  проще,  повседневные
события,  привлекающие   наше  внимание,  настолько  велики,  фантастичны  и
невероятны, что тот, кто  не идет по  краю безумия, не  сможет  справиться с
тем,  что  предстоит  <Это напомнило мне случай  на  Всемирном  конгрессе
фантастов  1979 года.  Репортер  из  "Юнайтед  пресс интернешнл"  задал  мне
извечный вопрос:  "Почему люди читают произведения ужаса?" Мой ответ был, по
существу,  харлановский: если вы сумеете поместить  безумие  под  стеклянный
колпак, вам легче с ним справиться. Люди, читающие об ужасах,  чокнутые;  но
если ты слегка не свихнулся, тебе не совладать с жизнью в последней четверти
двадцатого  века.  Заголовок материала ЮПИ,  разосланного  по  всем  газетам
побережья, был, как мне кажется, вполне предсказуем; я заслужил это тем, что
попытался говорить метафорически с  газетчиком: "КИНГ  ГОВОРИТ, ЧТО ВСЕ  ЕГО
ФЭНЫ ТРОНУТЫЕ". Откройте  рот;  вложите в него ногу! закройте рот. - Примеч.
автора.>.
     Заложники  в  Тегеране,  похищение  Пэтти Херст, фальшивая биография  и
смерть Говарда  Хьюза,  рейд на Энтебе,  убийство Китти  Дженовезе,  бойня в
Джонстауне,  атомная тревога в Лос-Анджелесе несколько лет назад, Уотергейт,
душитель  из  Хиллсайда, "семейство"  Мэнсона,  нефтяной заговор  - все  эти
мелодраматические  события  превосходят возможности создателя подражательной
фантастики и в его изображении  могут быть только  нелепыми.  И тем не менее
все это было. Если бы вы или я попытались написать  роман  о таких  вещах до
того, как они произошли, даже самые низкопробные критики нас высмеяли бы.
     Это не перифраз старинного высказывания, что  правда удивительнее любой
выдумки,  потому что я не  считаю, будто эти  события отражают "правду"  или
"реальность". Двадцать  лет  назад сама  идея международного терроризма была
немыслима.  Сегодня это данность. Она стала  настолько распространенной, что
мы  оказались  безоружными  и  беспомощными  перед наглостью Хомейни.  Одним
коварным ударом  этот  человек превратил  себя  в самую  важную общественную
фигуру  нашего  времени.  Короче,  он манипулирует реальностью исключительно
благодаря своей смелости. Он стал символом бессилия  нашего времени.  В этом
безумце  мы   имеем   пример   человека,  который  понимает   -  пусть  даже
подсознательно, - что реальный мир бесконечно податлив. Хомейни увидел сон и
заставил  весь мир  жить в этом своем сне. То, что для остальных это кошмар,
того, кто видит сон, не касается. Утопия одного человека...
     Но я полагаю, что его пример бесконечно повторяется. То, что сделал он,
я стараюсь сделать в своих рассказах. Изменить повседневное существование...
И,  изменив его, включив в него  фантастические элементы, позволить читателю
слегка иначе  взглянуть на то,  что он считает  само собой  разумеющимся.  Я
надеюсь,  что легкий шок от нового  восприятия, маленькая искорка увиденного
под  необычным  углом сможет убедить читателей,  что еще есть место  и время
изменить свое существование, если хватит храбрости.
     Я  всегда  говорю  одно  и  то  же:  человек   -  самое  лучшее,  самое
изобретательное, потенциально самое богоподобное создание во Вселенной.  И у
каждого  человека  есть  способность   перестроить   видимую  Вселенную   по
собственному замыслу.  Все  мои рассказы  - о  храбрости,  этике,  дружбе  и
мужестве. Иногда им сопутствует любовь, иногда с насилием, иногда  боль, или
печаль, или радость. Но все они несут в себе одно утверждение: чем больше вы
знаете, тем  больше способны  совершить. Или, как выразился  Пастер,  "удача
предпочитает подготовленный ум".
     Я - это антиэнтропия. Моя работа противоположна хаосу. Моя личная жизнь
и моя  профессиональная  деятельность направлены на  то, чтобы  поддерживать
кипение  супа.  Когда вы  не  опасны, вас  называют  оводом;  я  предпочитаю
называться  смутьяном,  мятежником,  головорезом.  Я вижу в  себе комбинацию
Зорро  и Джимми  Крикета. Мои рассказы должны  вызывать  смятение. Время  от
времени  какой-нибудь   клеветник  или  обидчивый  критик   говорит  о  моих
произведениях: "Он пишет только для того, чтобы шокировать".
     Я улыбаюсь и киваю. Совершенно верно".

     Итак,  мы  убеждаемся,  что  стремление  Эллисона  увидеть  мир  сквозь
фантастическое  стекло  не слишком  отличается  от попытки  Курта  Воннегута
взглянуть  на  мир  сквозь  стекло  сатирической фантастики  -  нечто  вроде
экзистенциальной скуки ("Хи-хо.., так  вот оно  что... И как это вам?"); или
от желания Хеллера "увидеть" мир как бесконечную трагикомедию, разыгрываемую
в  сумасшедшем  доме; или  от попытки  Пинчтона  "увидеть" жизнь  как  самую
длинную  абсурдистскую пьесу  в процессе созидания (эпиграф  в начале второй
части  "Гравитационной радуги"  (Gravity's Rainbow) взят  из  "Волшебника из
страны  Оз" - "Не думаю,  что мы в  Канзасе, Тотошка..." - и я  полагаю, что
Эллисон согласился бы с такой характеристикой послевоенной жизни в Америке).
Существенное сходство этих писателей заключается в том,  что все  они  пишут
басни.  Несмотря на различие стилей и точек зрения, все это - произведения с
моралью.
     В конце  50-х  годов Ричард  Матесон  написал  приводящий в ужас  и  на
редкость  убедительный рассказ о  современном суккубе <сексуальный вампир
женского  пола.>.  По  производимому  впечатлению   это  один  из  лучших
прочитанных мной рассказов. Есть история о суккубе и в "Странном вине", но в
"Одиноких женщинах как вместилище времени"  (Lonely Women Are the Vessels of
Time) суккуб больше чем сексуальный вампир; это агент сил морали, она должна
восстановить равновесие, лишив уверенности  в себе подлого  мужика,  который
любит подстерегать одиноких  женщин в барах, потому что они - легкая добыча.
Она меняет свое  одиночество  на силу  Митча, и  когда  сексуальный  контакт
завершается, говорит ему:  "Вставай, одевайся и  проваливай отсюда". Рассказ
нельзя  даже назвать социологическим,  хотя на нем  лежит патина социологии:
это рассказ с моралью, простой и чистой.
     В  "Эмиссаре из  Гаммельна" ребенок-трубач  возвращается  на  семисотую
годовщину  похищения детей из  этого  средневекового города  и трубит  конец
всему  человечеству. Здесь  главная  мысль  Эллисона  о  том,  что  прогресс
развивается  аморально, кажется несколько  резковатой  и  скучной... Ребенок
просто и прямо  объясняет  причину своего  возвращения: "Мы хотим, чтобы  вы
прекратили делать то, что делаете, чтобы вы  не пакостили этот мир, иначе мы
у вас его  заберем" <Символ  "зеленых",  борцов за  сохранение окружающей
среды.>. Но слова, которые Эллисон для усиления эффекта вкладывает в уста
своего  рассказчика-газетчика,  по-моему,   слишком  отдают   Лесной  Совой:
"Прекратите  заливать  зелень   лугов   пластиком,   прекратите   сражаться,
прекратите  убивать дружбу, имейте  же мужество, не врите, прекратите мучить
друг друга..." Это мысли самого Эллисона, и правильные мысли, но я не люблю,
когда меня заранее оповещают о программе.
     Полагаю, что оплошности вроде такого рассказа с рекламным объявлением в
самом  центре - это  тот риск,  на  который  идут  все авторы  "рассказов  с
моралью".  И  возможно, новеллист  больше  рискует свалиться  в  яму, нежели
романист  (хотя  когда  в  эту яму падает роман,  результат  бывает  ужасен;
сходите  как-нибудь  в свою местную библиотеку,  получите свободный доступ к
полкам и полистайте  романы  репортера Тома  Уикера 50-х  и 60-х годов -  вы
поседеете). В  большинстве случаев Эллисон эту яму обходит, перепрыгивает..,
или  прыгает  прямо  в  нее специально,  избегая серьезных  травм  благодаря
таланту, милости Божьей или тому и другому сразу.
     Некоторые рассказы  из  "Странного  вина" не  так  хорошо вписываются в
категорию басен с  моралью, и, возможно,  проза  у Эллисона получается лучше
всего, когда забавляется с языком -  не  проигрывает всю песню, а производит
отдельные  мелодичные  строки, полные чувства.  Таков рассказ  "От А до  Я в
шоколадном  алфавите"   (только  это  вообще   не  рассказ;  это   несколько
фрагментов, повествовательных и иных, чрезвычайно оригинальных). Рассказ был
написан  на  подоконнике  витрины   книжного  магазина  "Смена  хоббита"   в
Лос-Анджелесе,  при  обстоятельствах  настолько  странных, что они непонятны
даже  из  предисловия  самого  Эллисона.  Отдельные  отрывки  вызывают самые
разнообразные чувства; как хорошие короткие стихотворения, они демонстрируют
вдохновенную языковую игру,  и я полагаю, что  этим примером можно закончить
книгу не хуже, чем любым другим.
     Язык для большинства писателей - это игра, да и мысли -  тоже. Рассказы
-  забавная игра, эквивалент детских игр  с машинкой, которая  издает  такие
забавные звуки, когда  тащишь  ее за собой  по полу. Поэтому для завершения:
"От А до Я  в  шоколадном алфавите" - это эллисоновская  версия хлопка одной
рукой.., такой звук  могут воспроизвести лишь лучшие авторы фэнтези-ужаса. А
рядом  отрывок из Кларка Эштона  Смита,  современника Лавкрафта, который был
гораздо в большей степени истинным поэтом, чем мог надеяться стать Лавкрафт;
хотя Лавкрафт отчаянно хотел стать поэтом,  лучшее, что мы можем  сказать  о
его  поэзии  - он был неплохим версификатором и никто не  примет  его унылые
строфы  за  стихи  Рода Маккюена  <Современный американский  поэт,  автор
текстов  песен.>.  Джордж  Ф.  Хаас, биограф  Смита,  считает  его лучшим
произведением "Эбен и  хрусталь"  (Ebony  and Crystal), и читатели в целом с
этим  согласны, хотя  мало кому из любителей  современной поэзии  понравится
привычное  обращение Смита с  его  нестандартным  материалом.  Думаю,  Смиту
понравилось бы то, что сделал Эллисон в  "От  А до Я в шоколадном алфавите".
Вот  отрывок  из  записной  книжки  Смита,  опубликованной  два  года  назад
издательством "Аркхэм Хаус" в "Черной книге Кларка Эштона Смита"  (The Black
Book of dark Ashton Smith); он предшествует двум отрывкам из Эллисона:

        "Лик из бесконечности"

     Человек,  который  по необъяснимой  причине  боится  неба  и  старается
избегать  открытых  мест.  Умирая  в  комнате  с  занавешенными  окнами,  он
неожиданно оказывается на обширной открытой  равнине под.., небесным сводом.
И на этом небе медленно появляется ужасное бесконечное лицо, от которого  он
не может скрыться, потому что все его чувства, по-видимому,  слились в одном
- в  зрении. Для  него смерть - это вечность, когда он смотрит на это лицо и
понимает наконец, почему всегда боялся неба.
     А теперь зловещая веселость Харлана Эллисона.

        "Л - ЛЮДИ ЛИФТОВ"

     Они никогда не разговаривают и  не могут встретиться с вами взглядом. В
Соединенных  Штатах  есть  пятьсот  зданий,  в которых  лифт опускается ниже
подвала. Достигнув уровня  подвала, вы должны  еще  два раза нажать  кнопку.
Дверь лифта закроется, и вы услышите, как включаются особые реле. Лифт снова
начнет спуск. В пещеры. Случайным посетителям этих пятисот пещер не повезло.
Они  нажали  не  ту кнопку,  слишком  часто  нажимали  на  нее.  Их схватили
обитатели пещер  и..,  что-то сделали  с ними.  Теперь  они ездят  в лифтах.
Никогда не разговаривают и не могут встретиться  с вами взглядом. Смотрят на
меняющиеся  цифры на табло, едут вверх и  вниз даже  после наступления ночи.
Одежда у них чистая.  Специальная химчистка проделывает эту работу.  Однажды
вы увидите одну такую, и глаза  ее  будут полны крика. Лондон -  город,  где
много узких безопасных лестниц.

        "Г-ГАМАДРИАДА"

     Оксфордский  словарь  английского   языка   дает  три   значения  слова
"гамадриада".  Первое:  древесная нимфа, живущая и умирающая в своем дереве.
Второе: ядовитая индийская  змея с капюшоном. Третье значение невероятно. Ни
в  одном из  них не упоминается  мифическое происхождение слова. Гамадриадой
называлось  дерево, на  котором  жил  Змей. Ева  была отравлена.  Дерево, из
которого сделали крест, было гамадриадой. Иисус  не  воскрес,  он никогда не
умирал. Ковчег был  построен из древесины гамадриады. На вершине горы Арарат
вы не найдете ни следа от этого корабля. Он затонул. Любой  ценой старайтесь
избегать зубочисток в китайских ресторанах.
     А теперь.., скажите мне. Вы это слышали? Звук хлопка одной рукой?

        "10"

     Я начал эту главу  - сто двадцать четыре страницы рукописи и два месяца
назад, - сказав, что невозможно рассмотреть  литературу ужасов  за последние
тридцать лет, не  написав  на  эту  тему целой книги,  и сейчас  это  так же
справедливо, как два месяца и сто двадцать четыре страницы назад. Все, что я
смог  сделать,  это  упомянуть  несколько полюбившихся мне  книг и начертить
небольшие стрелки в  том направлении, на которое, как мне кажется, указывают
эти  книги.  Я  ничего  не  сказал о  книге  "Я  -  легенда",  но  если  вас
заинтересовало то,  что я  говорил о  Матесоне,  и  вы  прочтете "Невероятно
уменьшающегося человека",  то  доберетесь и до  нее, и  там тоже  обнаружите
безошибочный  торговый  знак  Матесона:  его  интерес  к   одному  человеку,
находящемуся  под  таким  напряжением,  что  можно  раскрыть  его  характер,
подчеркнуть  мужество  в несчастьях,  суметь  показать ужас на  фоне  самого
нормального,  повседневного. Я ничего не сказал о произведениях Роалда Даля,
или Джона Кольера, или Хорхе Луиса Борхеса, но если ваши запасы оригинальной
фантастики  Харлана  Эллисона  истощились,  вы найдете  и  всех  остальных и
увидите в них  тот же интерес к человеку.., самому плохому и низкому, самому
храброму и  правдивому. Роман Энн  Риверс Сиддонс об одержимости домом может
привести вас к моему роману  на ту же тему -  к  "Сиянию" или к великолепным
"Сожженным жертвоприношениям" (Burnt Offerings) Роберта Мараско.
     Но несколько коротких стрелок - это, вероятно, все, на что  я способен.
Проникнуть в мир литературы ужасов - все равно что существу, маленькому, как
хоббит, пробраться  горными  проходами (где единственные  растущие  деревья,
несомненно,   гамадриады)  в  нечто  вроде   земли  Мордор.  Это   дымящаяся
вулканическая земля Повелителя  Тьмы,  и если мало кто из критиков  видел ее
своими  глазами,  то  картографов   этой  земли  еще  меньше.  Земля  эта  -
преимущественно белое пятно на карте.., так и должно быть; составление более
подробной карты  я  предоставляю тем  студентам и  преподавателям английской
литературы, которые считают, что каждая гусыня, несущая золотые яйца, должна
быть вскрыта и  все ее вполне обычные внутренности снабжены этикетками; всем
инженерам  метафор  и  воображения, которые  неуютно чувствуют себя в буйной
литературной дикости, пока не пробьют через нее шоссе в виде примечаний, - и
слушайте  меня,  люди: всякий  преподаватель английской литературы, делавший
примечания, должен быть выпотрошен и четвертован,  затем разрублен на мелкие
кусочки,  эти  кусочки  должны быть высушены  на  солнце, а потом проданы  в
книжном магазине колледжа в качестве закладок. Длинные стрелы я предоставляю
тем  фармацевтам   от   творчества,  которые  не   успокоятся,  пока  каждое
произведение,  созданное для  того, чтобы очаровывать нас,  как когда-то нас
очаровывали истории Гензеля  и Гретель, Красной Шапочки или Крюка,  не будет
аккуратно высушено и разложено по желатиновым капсулам, чтобы его легче было
проглотить.  Это   их  работа   -   работа  патологоанатомов,  инженеров   и
фармацевтов, и я оставляю ее им и  искренне надеюсь, что когда они  войдут в
землю Повелителя Тьмы,  их подстережет  и  сожрет Шелоб или  еще  раньше  их
загипнотизируют  лица из  Болота  Мертвецов  и сведут  с  ума,  вечно  читая
забитыми грязью  голосами  Клинта Брукса, или сам Повелитель Тьмы возьмет их
навсегда  в  свою  Башню  или  сбросит  в  Щели Судьбы, где  их  ждут  живые
обсидиановые крокодилы, которые будут глодать  их кости  и навсегда заставят
умолкнуть их квакающие, бубнящие голоса.
     А  если  они  все  же  избегнут  этой  участи,  надеюсь,  им  попадется
отравленный дуб.
     Что ж, пожалуй, моя работа закончена. Дедушка  как-то  сказал мне,  что
лучшая карта  - та, что  указывает путь на север  и места, где  в  пути есть
вода. Именно  такую карту я хотел здесь начертить.  Я не владею литературной
критикой  и риторикой,  но  могу  поболтать о книгах.., месяца  два  подряд.
Где-то в середине "Ресторана Алисы" Арло Гатри говорит:  "Я могу играть  всю
ночь. Я не гордый.., и  я  не устал..." Я