об она меня  тут не застала.
Потому что меня больше пугало то, что она может сделать со мной, чем то, что
она, возможно, уже сделала с ними.
     Она вошла, и та малышка, которая была  бледная как полотно и наполовину
без  сознания, когда  Аделия  уводила ее,  выглядела так,  как будто  кто-то
вдохнул  в нее самый  лучший в  мире эликсир жизни.  Сна у нее не было  ни в
одном глазу, щеки порозовели, а глаза искрились, Аделия слегка шлепнула  ее,
и та побежала к своему месту. Потом Аделия сделала  хлопок руками и сказала:
"Все! Хорошие детки быстро посмотрели сюда! Теперь Соне намного лучше, и она
хочет, чтобы мы закончили ту сказку, правда, Соня?"
     "Да, мэм",  -- весело поет она,  как райская птичка  в саду. И  все они
разом поднимают головки. И никто бы никогда не  поверил, что за две  секунды
до этого комната быда похожа на помещение, полное мертвых младенцев.
     Когда  такое же произошло в третий или четвертый раз, я дождался, когда
она выйдет из комнаты и тогда последовал за ней.  Я знал, что она специально
делает  все,  чтобы запугать  их, и у меня  возникла мысль, что  на это есть
какая-то причина. Я  сам всего этого боялся до  смерти, но я хотел понять, в
чем же дело.
     На  этот  раз  она повела  в ванную комнату  Вилли  Клеммарта.  Он стал
устраивать истерики, когда Аделия рассказывала им свой вариант сказки  "Ганс
и Грета". Я действительно легко и бесшумно открыл дверь и вижу: Аделия стоит
перед Вилли на коленях там,  где был умывальник. Он уже перестал плакать, но
за ними мне ничего не было видно. Она была спиной ко мне,  а Вилли был такой
маленький,  что она полностью загораживала  его, хотя и стояла на коленях. Я
видел  только, что его руки лежали  на ее плечах, поверх джемпера, в который
она была одета,  и виден был  рукав его красного свитера, и больше ничего. И
тогда  я  услышал что-то  наподобие -- какой-то  повторяющийся звук сосания,
вроде того, что  бывает,  когда вы втягиваете  через  соломинку оставшийся в
стакане коктейль.  У меня возникла мысль,  что она как бы  совершает над ним
насилие, что она и делала на самом деле, но не таким способом, как я подумал
сначала.
     Я  прошел еще чуть-чуть вперед, потом  проскользнул  вправо, поднимаясь
высоко на цыпочках, чтобы не стучать каблуками. Можно было предположить, что
она  все равно  услышит меня...  у нее  уши были как  радиолокаторы, и я все
время  ждал, что она может  оглянуться и пригвоздить  меня  своими  красными
глазами. Но я уже не  мог  остановиться, Я  должен был  все увидеть.  И  вот
мало-помалу, передвигаясь под углом справа, я начинал кое-что видеть.
     Из-за  ее  плеча стало показываться  лицо Вилли, очень  постепенно, как
луна,  выходя из затмения.  У нее  самой мне  хорошо видно  было  только  ее
светлые волосы -- копну волос,  в кудрях и завитушках -- но  потом мне стало
видно и ее лицо. И вот тут я увидел, что она делает. У меня даже подкосились
ноги. Они никак не могли увидеть меня, я бы выдал себя, только  если б начал
барабанить по трубам, что были  над головой. У них были  закрыты  глаза,  но
причина не в этом. Они полностью погрузились в то, что делали в тот момент и
погрузились вместе, потому что были единым целым.
     В  лице  Аделии  не  было ничего  человеческого.  Оно  расплылось,  как
сливочная конфета от тепла, и приняло  колоколообразную форму, отчего ее нос
расплющился, а глаза  превратились  в длинные  щелки, как у китайцев,  и это
придавало ей вид какого-то насекомого, то ли мухи, то ли пчелы. На месте рта
опять ничего не было. Он превратился во что-то такое  же, что я видел, когда
она  убила  мистера  Лэвина,  той  ночью,  когда  мы  лежали  в  гамаке.  Он
превратился в  узкую часть конуса.  И я видел  на этом месте чудные  красные
полоски, и сначала подумал,  что  это  кровь,  или  может  быть, кровеносные
сосуды, но потом  понял, что это губная помада. Губ совсем не осталось и эта
красная краска указывала на то место, где прежде были губы.
     И этой своей присоской она  пила из глаз Вилли.  Сэм посмотрел на Дейва
как оглушенный громом. Какой-то момент он думал, не сошел ли  этот человек с
ума. Одно дело -- привидения; но это было что-то другое. Но что это такое, у
него  не  было  ни  малейшего представления.  И  тем  не  менее,  лицо Дейва
светилось искренностью и честностью, и Сэм  подумал: "Если он и лжет, он сам
этого не осознает."
     --  Дейв,  ты хочешь  сказать,  что  Аделия Лортц  пила  его  слезы? --
нерешительно спросила Нэйоми.
     --  Да... и нет. То, что она пила, были  его особые слезы. Все  ее лицо
вытянулось к нему, оно  билось, как сердце, а черты лица расплющились. Такое
лицо можно было бы нарисовать на хозяйственной сумке и сделать из него маску
для переодевания в канун дня всех святых.
     Из уголкрв глаз Вилли вытекала липкая и  розовая, как окрашенная кровью
слизь, или почти растворившиеся кусочки плоти. И она высасывала это, издавая
этот неопределенный  звук. Его страх -- вот что "на пила. Она как-то внушила
ему этот страх, и придала  ему  такой  размер, что  он  должен был вырваться
наружу через эти слезы или убить его.
     -- Ты хочешь  сказать, что  Аделия  была своего рода  вампиром, так? --
спросил Сэм.
     Дейв  почувствовал некоторое облегчение. --  Да. Вот именно. С тех пор,
когда я думаю об этом --  когда у меня хватает смелости  думать об этом -- я
убеждаюсь,  что именно так оно  и  было.  Все эти истории о том, что вампиры
вонзаются людям в горло своими зубами и пьют их кровь -- все неправда. Здесь
нужна  большая  точность.  Они  пьют, но не  из  горла.  Действительно,  они
толстеют и становятся здоровее за счет  своих  жертв;  но пьют они не кровь.
Возможно, то, что  они  пьют --  краснее, больше похоже  на кровь, когда эти
жертвы -- взрослые. Наверное, так было с мистером Лэвиным. Думаю, что да. Но
это не кровь. "Это -- страх".
     "Не знаю,  сколько я там простоял и наблюдал за  ней, но должно быть не
слишком  долго -- она  никогда не уходила  больше, чем на пять  минут. Через
некоторое  время  жидкость,  которая   появлялась  в  уголках   глаз  Вилли,
становилась все  бледнее,  и  ее было  все меньше и меньше. Мне стало  видно
это... это ее..."
     --  Хоботок,  --  спокойно  сказала  Нэйоми. --  Должно  быть, это  был
хоботок.
     -- Да? Пожалуй. Я видел, как эта штука все  больше вытягивалась вперед,
не  желая ничего упустить, желая забрать все до последней капли,  и я понял,
что она почти сделала свое дело. И когда она достигнет  конца, они проснутся
и увидят меня. И тогда, я считал, она убьет меня.
     Я начал медленно,  шаг за шагом продвигаться назад.  Я уже и не  думал,
что  у меня  получится  это, но,  наконец, я  уперся  задом  в дверь  ванной
комнаты. Я чуть не закричал, когда это произошло, потому что мне показалось,
будто  она каким-то образом подобралась ко  мне сзади. Я  был уверен в этом,
хотя я видел ее прямо перед собой, все еще на коленях.
     Я зажал себе рот рукой, чтобы не закричать, и  выскочил за дверь. Там и
простоял, пока она медленно закрывалась на своем  пневматическом устройстве.
Для  меня  это  была целая вечность. Когда же она закрылась, я  направился к
главному выходу.  Я  был как  сумасшедший; мне  нужно  было  только одно  --
выбраться  оттуда и  никогда больше  не  появляться там.  Я  хотел  навсегда
сбежать оттуда.
     Я добрался до того фойе, где она повесила тот плакат, что ты видел, Сэм
--  тот, с надписью "Соблюдайте тишину!"  -- и  тогда я  взял себя в руки. Я
думал, что  если она поведет Вилли обратно в  Детскую комнату и  увидит, что
меня там нет, она поймет,  что я  все видел. Тогда она помчится за мной и уж
обязательно догонит. Я был  уверен, что она сделает это без особых усилий. Я
без конца вспоминал  тот день на кукурузном  поле и  как она  кругами бегала
вокруг меня и ничуть не вспотела.
     Поэтому я  повернул назад и вместо этого  пошел на свое место в Детской
комнате.  Ничего  в жизни  не было для  меня  труднее,  но  мне  удалось это
сделать.  Не  успел  мой  зад  коснуться  стула,  как  я  услышал,  что  они
возвращаются. И, конечно, Вилли был весь из себя счастливый, улыбающийся и в
прекрасном настроении, и  она тоже.  У нее  был такой вид, будто она  готова
сдвинуть горы.  Она  хлопнула  в  ладоши  и громко сказала:  "А  ну-ка,  все
Послушные детки, поднимите головы! "<И они все подняли головы  и  посмотрели
на  нее-"Вилли чувствует себя намного лучше, и он  хочет, чтобы я рассказала
сказку до конца. Правда, Вилли?"
     -- Да, мадам, -- сказал Вилли. Она поцеловала его, и он побежал на свое
место. Она продолжила рассказывать сказку. А я сидел и слушал. Ну,  а  когда
"Час сказки" закончился, я принялся пить. И  с того времени и до конца я пил
не прекращая.

6

     --  И как  же  это  все-таки  закончилось?  --  спросил  Сэм.  --  Тебе
что-нибудь известно об этом?
     -- Не  так много, как  знал  бы,  если бы  все время  не  напивался  до
чертиков, но больше, чем мне хотелось бы знать. Тот последний период, я даже
не уверен как долго он длился. Думаю, месяца четыре, но может быть шесть или
даже  восемь. К тому времени я почти не отличал времена  года.  Когда  такой
пьяница, как я, начинает скатываться вниз, Сэм, единственная погода, которая
его интересует, это погода внутри бутылки. Хотя я знаю две вещи и только они
имеют какое-то значение. Кто-то  действительно начал  понимать  ее, и  это 
первое. И  ей пора  было залечь на дно, уснуть. Переменить --обличье. Это --
второе.
     Я помню  одну  ночь в ее доме -- она  никогда  не  приходила ко мне  --
несколько  раз она сказала  мне: "Мне  хочется спать, Дейв.  Мне теперь  все
время  хочется  спать.  Скоро пора  будет как следует отдохнуть.  Когда  это
наступит, я  хочу,  чтобы ты спал  рядом  со мной.  Знаешь,  я привязалась к
тебе."
     Конечно же я  был  пьян,  но от того, что она  сказала, по спине прошел
холодок. Мне показалось, я понял,  о чем она говорит, но когда я спросил ее,
она только засмеялась.
     "Нет, совсем не то", --  сказала  она и  бросила  на меня язвительный и
довольный  взгляд.  "Я  говорю о сне,  а  не о смерти.  Но тебе  нужно будет
кормиться вместе со мной".
     От этого я сразу протрезвел. Она думала,  что  я  не знаю,  о  чем  она
говорит. Но я знал. Я же все видел.
     После этого она начала задавать мне вопросы о детях. О тех, что мне  не
нравились,  кого я считал ябедами,  кто слишком много шумел,  кто были самые
озорные.
     "Они -- Плохие дети -- и  не  заслуживают того,  чтобы жить", -- бывало
скажет она. "Они грубые, все  кругом ломают, возвращают книги с карандашными
пометками  и порванными страницами.  А как ты думаешь,  Дейви,  кто  из  них
заслуживает смерти?"
     Вот  тогда-то  я  и понял, что надо  держаться от нее  подальше, и если
единственный выход --  покончить с собой, мне придется им воспользоваться. С
ней что-то происходило. Ее волосы теряли  блеск, а кожа, которая всегда была
у нее просто изумительной,  начала портиться. И было что-то еще -- я видел у
нее вот это  самое, то, во что превращался ее рот -- постоянно, прямо где-то
под кожей. Но  все это приобретало  вид  подгрудка,  в складках и  покрытого
прожилками,  как будто  паутиной. Однажды, когда мы  лежали  в  постели, она
увидела,  что  я  смотрю на  ее волосы  и  сказала:  "Ты  замечаешь,  что  я
изменилась,  да,  Дейви?^  И  похлопала  меня  по щеке.--"Это нормально; это
совершенно естественно.  Это всегда  так бывает,  когда  я  готовлюсь  опять
уснуть.  Мне  скоро  придется сделать это, и, если ты собираешься  быть  там
вместе со мной, тебе скоро  придется  взять одного  из детей. Или  двух. Или
трех.  Чем больше  людей,  тем веселее!'!  И  она засмеялась  своим безумным
смехом, а когда взглянула на меня,  ее глаза уже опять были  красными.--"Так
или иначе,  я  не  собираюсь  оставлять тебя здесь. Кроме того, это  было бы
небезопасно. Ведь ты знаешь это?"
     Я сказал, что знаю.
     "Так если  ты не хочешь умирать,  Дэйви,  это надо сделать скоро. Очень
скоро. А если ты решил не делать этого, ты должен мне сказать об этом  прямо
сейчас.  Мы вместе  можем покончить со всем приятно и безболезненно, сегодня
вечером".
     Она  склонилась  надо  мной, и  я почувствовал ее дыхание. Оно отдавало
испорченной  едой  для собак, и мне не верилось, что я когда-то целовал  эти
губы, из которых сейчас исходил этот запах, будучи трезвым или пьяным. Но во
мне оставалась какая-то часть -- частица меня --  которая, должно  быть, все
еще хотела жить,  потому  что я сказал ей, что  я, конечно, хочу быть  там с
ней, но мне  нужно еще немного времени, чтобы подготовиться,  настроиться на
это.
     "Ты имеешь  в виду напиться, -- сказала  она.--Ты должен падать  передо
мной на  колени и благодарить свои несчастные, невезучие звезды  за  то, что
есть я, Дейв Дункан. Если б не я, через год или два ты бы  сдох в  канаве. А
со мной ты можешь жить почти вечно."
     И  на  какую-то  секунду  ее  рот вытянулся, вытянулся  настолько,  что
коснулся моей щеки. Но я как-то сдержался и не закричал.
     Дейв посмотрел на них. В его взгляде отражались тревожные воспоминания.
Потом он  улыбнулся. Сэму  Пиблзу навсегда запомнилась таинственная сила той
улыбки; с тех пор она всегда преследовала его.
     "Все  нормально", -- сказал он.  -- "Но с тех пор что-то глубоко во мне
пронзительно кричит."

7

     Мне хотелось бы сказать, что в конце я  избавился от ее влияния, но это
было  бы неправдой. Это было чистой  случайностью --  или  что люди называют
властью свыше. Вы должны понять, что к I960 я  был полностью отрезан от всех
остальных в городе. Помните, я говорил вам, что одно время был членом Ротари
Клаб, Сэм? Ну, так  в феврале,  1960, те ребята  уже не желали нанимать меня
чистить унитазы в их сортире. А что касается Джанкшн сити, то здесь я просто
был еще  одним Плохим  Ребенком,  который жил  жизнью пьяницы и бездельника.
Люди, которых я знал  всю жизнь, обычно  переходили на другую сторону улицы,
чтобы не встретиться со  мной,  если  они видели, что я иду. В те дни я  был
крепкий  как  орел, но  пьянство все равно подтачивало  меня, а то, чего  не
лишало меня пьянство, забирала Аделия Лортц.
     Я не раз задавал себе вопрос, не хочет ли она получить то, что ей нужно
от  меня,  но  нет, этого  не  было.  Возможно,  для  этого  я  ей не  очень
подходил,...но я думаю, дело было не в этом. Я не думаю, что она любила меня
--  я не  думаю, что Аделия могла  любить  кого-либо -- но я уверен, что она
была  одинока.  Я думаю, она  прожила  очень долгую  жизнь, если  это  можно
назвать жизнью, и что она...
     Но Дейв не стал продолжать. Его искривленные пальцы нервно забарабанили
по   коленям,   его  взгляд  опять  устремилея  куда-то   вдаль  в   поисках
зерноэлеватора, как бы ища успокоения и поддержки.
     Партнеры -- вот,  кажется, наиболее  подходящее слово. Думаю, что за ее
долгую жизнь у  нее было  несколько партнеров,  но  мне  кажется, что  после
приезда  в Джанкшн Сити  у нее  не  было ни одного. Не спрашивайте, что  она
такое говорила  мне, если я почувствовал это, потому что я просто не  помню.
Все это ушло в прошлое, как и многое другое. Но я почти уверен, что это так.
Для этого она и держала меня при себе.
     И я  почти уверен, что  ушел  бы вместе с  ней, если бы ее не вывели на
чистую воду.
     --  А  кто  вывел  ее  на  чистую  воду,   Дейв?  --  спросила  Нейоми,
наклонившись вперед.
     -- Кто?
     --  Помощник шерифа Джон  Пауэр.  В  те дни шерифом округа Хоумстед был
Норман Бимэн, и сильным  аргументом Норма, как мне известно, было то, что он
был против того, чтобы шерифов  назначали, а не избирали. Избиратели выбрали
его на  эту должность, когда  он  вернулся в  Джанкшн Сити  в 1945  с полным
чемоданом  наград,  которые  он  получил,  когда  армия  Паттона  входила  в
Германию. Вояка он был что  надо, но вот как шериф округа он  гроша ломаного
не  стоил. А вот  что у него было,  так это белозубая  улыбка во весь  рот и
полно  дерьма,  которого  хватило  бы  на   двоих.  И,   конечно,   он   был
республиканцем. А  в  округе  Хоумстед это  всегда было  самым главным.  Мне
кажется,  Норма и сейчас  выбирали  бы,  если бы  его не  прикончил  удар  в
парикмахерской Хьюи летом  1963. Вот это я помню отчетливо; прошло некоторое
время с тех пор,  как Аделии не было со мной,  и я  стал немного приходить в
себя.
     Было  два ключа к  успеху Норма  -- я имею  в виду  помимо его  широкой
улыбки и дерьма в кишках. Во-первых, он  был честным. Насколько я знаю, он и
гроша чужого не  брал.  Во-вторых, обязательно  хоть  у одного из помощников
шерифа, которые  пдчинялись ему, хорошо работала голова,  но при этом  он не
стремился занять его высокую должность. С такими ребятами он всегда был квит
--  каждый  получал   очень  солидную  рекомендацию,  если  хотел   уйти   и
продвинуться по службе. Норм сам относился очень бережно к своей  репутации.
Мне  кажется,  если  посмотреть,  то  можно  было  найти  шесть-восемь шефов
городской  полиции и полковников  из Государственной службы полиции в разных
концах Среднезападной части, которые проведи  здесь, в Джанкшн Сити, два-три
года, вкалывая на Норма Бимэна. Всех, кроме Джона Пауэра. Его  нет в  живых.
Если бы вы посмотрели на некролог, вы бы увидели, что он умер от  сердечного
приступа,  хотя  ему  не  было и тридцати,  и  он  не имел  никаких  вредных
привычек,  от которых некоторые загибаются довольно  рано. Я- то знаю правду
-- никакой не сердечный приступ свалил Норма, у него был такой же "сердечный
приступ", что и у Лэвина. Это она убила его.
     -- А откуда ты знаешь, Дэйв? -- спросил Сэм.
     -- Я знаю, потому что в тот последний день в библиотеке  предполагалось
убить трех детей.
     Голос  Дейва был, по-прежнему, спокойным, но Сэму  в нем послышался тот
ужасный  страх,  в котором этот человек так долго жил, как бы находясь  чуть
ниже  поверхности,  как   низковольтный   электрический  заряд.  Если   даже
предположить,  что  лишь  половина из рассказанного Дейвом  сегодня  днем --
правда,  то  все эти  последние тридцать  лет он должен был жить под  гнетом
такого страха, который Сэму невозможно было  даже вообразить. Неудивительно,
что он пристрастился к бутылке, чтобы не давать выход самому страшному.
     "Двое все-таки умерли -- Патси  Харриган и Том Гибсон. Смертью третьего
я должен был бы расплатиться за то, что  буду допущен в тот  цирк, в котором
Аделия Лортц  была инспектором манежа. Ей  нужен был  третий, потому что эта
третья  направила свет прожектора  на  Аделию как раз тогда, когда та больше
всего хотела действовать в темноте. Эта третья и должна была стать моей, так
как ей больше не разрешалось посещать библиотеку, и Аделия  сомневалась, что
сможет  оказаться поблизости  от нее.  Тем  третьим "Плохим беби" была Тэнси
Пауэр, дочь помощника шерифа.
     --  Ты говоришь не  о Тэнси Райэн! -- спросила Нэйоми,  и  в  ее голосе
почти слышалась мольба.
     -- Да, о ней. Тэнси Райэн из почты. Та Тэнси Райэн, которая приходит на
наши встречи. Тэнси Райэн, которая раньше  была Тэнси Пауэр. Очень многие из
тех, что в детстве посещали "Час сказки", сейчас так или иначе связаны с АА.
     Сара  -- думай  об этом что  хочешь.  Летом 1960 года  я был  близок  к
убийству Тэнси Пауэр... и это не самое ужасное. Но пусть лучше б уж было.

8

     Нейоми,  извинившись,  вышла. Прошло несколько  долгих минут, когда Сэм
поднялся, чтобы пойти за ней.
     -- Пусть побудет одна, -- сказал Дейв. -- Она чудесная женщина, Сэм, но
ей нужно немного времени, чтобы прийти в себя. И тебе бы нужно было, если бы
ты  неожиданно узнал,  что  один из  членов  определяющей  для  твоей  жизни
организации  однажды  был близок к убийству твоего лучшего друга.  Пусть она
побудет там. Она вернется -- Сара сильная.
     Через  несколько  минут она  действительно  вернулась. Она  умылась  --
волосы у висков еще  не высохли  -- и