симальном режиме, а  свет  фар пробивался не больше,  чем  на
двадцать  футов. Поэтому Сэм вел  машину на скорости двадцать пять миль,  не
больше. Он посмотрел на часы, потом перевел взгляд туда, где сидела Нейоми и
держала на коленях сумку с книгами.
     -- Надеюсь, к восьми доберемся, -- сказал Сэм, -- хотя я и не знаю.
     -- Ты уж постарайся, Сэм.
     Свет передних фар, волнообразный, как огни водолазных колоколов глубоко
под водой, тускло освещал дорогу. Сэм сбавил скорость до десяти миль в час и
едва  удерживал  машину  на  шоссе, когда дал дорогу с грохотом промчавшейся
махине  на  колесах,  неуклюжей  громадине,  почти  не  заметной  в  темноте
ненастья.
     -- Может быть поговорим об этом сейчас? О том сне, который ты видел?
     -- Может быть, но, пожалуй, не буду, -- сказал он. -- Не сейчас. Сейчас
не подходящее время.
     Нейоми подумала и в знак согласия кивнула головой.
     -- Хорошо.
     -- Сейчас я могу сказать  только одно  --  Дейв был прав, когда сказал,
что  для них лучший материал -- дети, и он  правильно говорил,  что  для нее
лучшая пища -- это страх.
     И вот они добрались до  пригорода. Они  проехали один  квартал и вскоре
миновали первый регулируемый перекресток.
     Сквозь  ветровое  стекло  "датсуна"  неясно  просматривалось  танцующее
ярко-зеленое  пятнышко  светофора.  Его  отражение,  такое  же  расплывчатое
зеленое пятнышко вытанцовывало на ровной и залитой дождем полоске асфальта.
     --  Мне  нужно  сделать  одну  остановочку, прежде  чем  мы  подъедем к
библиотеке, -- сказал Сэм. -- Мы, кажется,  будем проезжать  магазин ""Пигли
Уигли"?
     -- Да,  но  если мы  хотим встретиться с Дейвом во  дворе  библиотеки в
восемь, у нас  совсем  нет на это времени. Нравится нам это,  или нет,  но с
такой погодой не разбежишься.
     -- Я знаю, но это не займет много времени.
     -- А что тебе там надо?
     -- Я еще не совсем точно знаю, -- сказал он, -- но я пойму, когда увижу
это.
     Она  взглянула  на него,  и  во второй раз он оказался под удивительным
воздействием ее красоты, такой хрупкой и непостоянной, чем-то сродни  лисьей
красоте. Вот только  он никак  не  мог понять, почему же за весь день  он ни
разу не заметил этого.
     "Ведь  ты же назначал ей свидание?  Значит, ты  всетаки  заметил  в ней
что-то".
     Ничего такого он  не нашел. Он назначил ей свидание просто потому,  что
она   симпатична,  респектабельна,  свободна  и   приблизительно  такого  же
возраста,  как  он.  Он захотел встретиться  с  ней потому,  что холостяки в
городах, которые выросли из прежде небольших, провинциальных городов, просто
должны были  назначать  свидания...,  если  эти  холостяки стремились занять
достойное  место  среди  деловых людей  города.  Вот так. А  если  бы вы  не
назначали свиданий, то все... некоторые люди... могли бы подумать, что вы
     (полице-е-ефкий)
     немного чудной.
     "Я был немного чудной", -- подумал он.
     "А если призадуматься, то я был очень даже чудной. Но каким бы я ни был
раньше, теперь, как мне  кажется,  я  несколько изменился. И я  встречаюсь с
ней. Ведь  это так.  Я действительно  Встречаюсь  с ней".  Что  же  касается
Нейоми,  то   она  была  поражена   неестественной   белизной   его  лица  и
напряженностью, сковавшей его глаза и рот. Он выглядел странно,...но зато  в
нем не было того  страха. У  Нейоми возникла  мысль: "Он похож  на человека,
которому только что предоставили возможность вернуться в свой самый страшный
сон..., имея в руках мощное оружие".
     Ей показалось, что в  человека  с таким  лицом  она,  пожалуй, могла бы
влюбиться, и от этого ей стало очень неловко.
     -- Эта остановка... она необходима, да?
     -- Я считаю, что да.
     Через  пять минут  езды он  остановил машину на  автомобильной  стоянке
магазина  "Пигли-Уигли". Сэм  тут же вылез из машины и под  проливным дождем
помчался к дверям магазина.
     Пробежав полпути, он остановился.
     Сбоку от автомобильной стоянки была телефонная будка --  несомненно, та
же  телефонная  будка, из  которой  Дейв  звонил в офис  Шерифа Джанкшн Сити
много-много  лет  назад.  Звонок,  сделанный  из этой  будки,  не  уничтожил
Аделию..., но он на долгое время прервал ее существование.
     Сэм вошел в нее. Загорелся свет.  В ней не было ничего примечательного;
это была  обычная телефонная  будка  с  нацарапанными на ее  стальных  боках
номерами и другими надписями. Телефонный  справочник  исчез, и Сэм вспомнил,
как Дейв  сказал: "Это было в те далекие  времена,  когда в телефонной будке
еще можно было найти -- если повезет -- телефонный справочник".
     Затем он посмотрел на пол  и увидел то, что искал.  Это была оберточная
бумага.  Он  поднял ее, расправил и прочел  в тусклом свете лампочки то, что
там было написано: "Бычий Глаз" Красная Лакрица.
     А  там, за его спиной в "датсуне"  Нейоми нетерпеливо подавала короткие
отрывистые  сигналы.  Сэм вышел  из будки,  держа  в руке  листок оберточной
бумаги, помахал ей и, пробежав под проливным дождем, влетел в магазин.

4

     Увидев  продавца магазина  "Пигли-Уигли", можно было  предположить, что
это был молодой человек, которого подвергли заморозке в 1969 году и  который
оттаял  лишь  неделю назад. Судя  по его красным,  со  стеклянным  отблеском
глазами, он был ветераном среди  курильщиков  марихуаны. У него были длинные
волосы, которые скреп-, лял кожаный зажим для волос. На одном мизинце у него
был  перстень в виде эмблемы мира. Из-под форменной туники продавца магазина
"Пигли-Уигли" виднелась торчавшая  пузырями  рубашка  из  набивной  ткани  с
экстравагантным цветочным рисунком. К воротнику был приколот кружок  в  виде
пуговицы, на которой можно  было прочесть: "Мое лицо отправляется через пять
минут. Спешите увидеть его!"
     Сэм  усомнился в том, что  подобный призыв  был  бы одобрен управляющим
магазина..., но был поздний дождливый  вечер и управляющего  магазином нигде
не  было. Сэм здесь оказался единственным покупателем, и продавец  следил за
ним  без  какого-либо участия или интереса, когда тот  подошел к  полке, где
были выставлены конфеты, и стал отбирать пачки конфет Красная Лакрица "Бычий
глаз". Сэм взял целую упаковку -- что-то около двадцати пачек.
     --  Может быть тебе этого мало, парень, -- спросил продавец магазина  и
выложил на него свое ценное приобретение. -- На  складе,  наверное, есть еще
пара коробок  этой прелести. Я знаю, как  в  таких серьезных  случаях, после
приема порции травки, хочется заморить червячка.
     -- Этого должно хватить. Пожалуйста, пробейте чек. Я спешу.
     --  Да уж. Все  в этом проклятом мире спешат, сломя голову,  --  сказал
продавец.  Он  неуверенно  стучал пальцем  по  клавишам кассового  аппарата,
задумчиво и не спеша, как это бывает у одуревших от пьянки или наркотиков.
     На  прилавке, рядом  с  электронным  дисплеем, где  высвечивались итоги
бейсбольных матчей, лежала резиновая лента. Сэм взял ее в руки. "Вы не могли
бы мне это дать?"
     --  О чем разговор? -- считай, парень,  что это мой подарок,  от принца
Пигли-Уигли -- вам. Повелителю Лакрицы,  одним дождливым вечером, однажды  в
понедельник.
     И в тот момент, когда эта резиновая  лента  оказалась на  запястье руки
Сэма  (она  висела  на  его  руке  свободно,  как браслет,  который  был ему
великоват), на  здание  налетел  такой  сильный  порыв  ветра,  что в  окнах
задрожали  стекла.  Над  головой замигали  лампочки  освещения.  "Вот-те на,
парень!  -- сказал принц  "Пигли-Уигли", подняв глаза. -- В  прогнозе погоды
этого не было. Просто дожди -- так они говорили. -- И он снова  посмотрел на
кассовый аппарат. -- Пятнадцать сорок два".
     Сэм дал ему двадцатидолларовую купюру, стараясь скрыть досаду. -- Когда
я был мальчишкой, это стоило куда дешевле.
     -- Инфляция больше  всего  бьет по  взрослым. Ничего не  поделаешь,  --
согласился с ним продавец. Он  медленно  возвращался в то состояние кайфа, в
котором он прибывал до прихода Сэма. -- Ты на самом деле, парень, будешь рад
этой покупке. Ну а я обычно беру добрые испытанные батончики "Марс".
     -- Любите их? -- спросил Сэм  и засмеялся, складывая в карман сдачу. --
А я их терпеть не могу. Это для кого нибудь другого, но не для меня. -- И он
снова засмеялся. -- Можете считать это подарком от меня.
     Продавец  тут  же  заметил  что-то  в  глазах  Сэма и  неожиданно резко
отскочил от него  в  сторону,  едва не  сбив  набор игрушечных  головорезов,
выставленный на продажу.
     Сэм с любопытством заглянул в лицо продавцу и  решил не просить у  него
пакет для покупок.  Он  собрал пачки  конфет,  как придется  разложил их  по
карманам спортивной куртки, которую не  снимал с себя уже целую тысячу лет и
вышел из магазина. Он  шел, и  каждое его движение  сопровождалось ритмичным
шуршанием целлофана в карманах.

5

     Нейоми уже  села на сидении за рулем и вела машину до самой библиотеки.
Когда она  отъехала  от стоянки  автомобилей  у магазина "Пигли-Уигли",  Сэм
вынул  из сумки книги и  остановил  на них  свой  взгляд, полный сожаления и
печали. "Все эти неприятности, -- подумал он. --  Все эти неприятности из-за
просроченного  сборника  стихов  и  самоучителя   по  ораторскому  искусству
".--Хотя, конечно, причина  вовсе была не  в этом. Книги никогда не  имели к
этому никакого отношения.
     Он снял с запястья резиновую ленту и обмотал ею книги. Потом вынул свой
бумажник,  вытащил  из  уменьшающейся  пачки  наличных  денег пятидолларовую
бумажку и засунул ее под эту ленту.
     -- А это для чего?
     -- Это штраф, который я должен уплатить за две эти книги и еще за одну.
Его я должен был  уплатить  давнымдавно  за "Черную  Стрелу"  Роберта Льюиса
Стивенсона. И на этом поставлю точку.
     Он  положил  книги на консоль между двумя  (ковшеобразными) сидениями и
вытащил  из кармана пачку Красной Лакрицы.  Он  вскрыл ее, и мгновенно ему в
нос  ударил  тот знакомый  сладковатый запах,  сильный,  как удар  наотмашь.
Поразив  обоняние,  он сразу  направился  в  мозг, а  оттуда тяжелым  грузом
провалился в желудок, который тут же собрался в  симпатичный крупный  кулак.
Очевидно, есть вещи, которые не меняются.
     Тем  не  менее, он  продолжал  открывать пачки  с  Красной  Лакрицей  и
складывать  в кучку гибкие,  будто  бы  из воска,  длинные конфетки.  Нейоми
сбавила скорость, увидев красный свет светофора у следующего перекрестка,  а
потом  остановила машину, хотя  Сэм уже не мог различить  ни одной машины из
тех,   что  проезжали  рядом.  Дождь,  подгоняемый  ветром,  хлестал  по  ее
маленькому  автомобилю. До библиотеки  им оставалось  всего четыре квартала.
"Сэм, что это ты все время делаешь?"
     А так как  он  действительно  не знал,  что это он  делает,  он сказал:
"Знаешь, Нейоми, если Аделию питает страх,  нам надо найти  что-то другое --
то,  что  было  бы  полной противоположности  страху.  Потому  что тогда это
другое, -- что бы это  ни  было, -- станет для нее смертельным ядом. Так что
это, по-твоему, могло бы быть?"
     -- Видишь ли, я почти уверена, что это не Красная Лакрица.
     Он оживленно зажестикулировал: -- А почему ты так уверена? Считают, что
кресты  убивают вампиров -- тех,  что  высасывают  кровь,  но  крест  -- это
всего-навсего два металлических или деревянных бруска, перекрещивающихся под
прямым  углом: по отношению друг  к  другу. Кто знает,  может быть  таким же
действием  будет обладать головка салата, если  ей  придать  соответствующий
вид.
     Загорелся  зеленый  огонь   светофора.  (Свет  светофора   сменился  на
зеленый).
     -- Если  бы это была головка салата,  заряженная энергией, -- задумчиво
проговорила Нейоми, продолжая вести машину.
     --  Верно,  -- сказал  Сэм, поднимая  вверх полдюжины  длинных  красных
конфеток. -- Мне  известно только  то, что я  имею  вот это. Может быть, это
смешно и нелепо. Даже вероятно. Но мне все равно. Это --  символ всего того,
чего лишил меня  мой  Полицейский из  библиотеки  -- любви,  дружбы, чувства
духовного единения.  И  всю  свою  жизнь  я  везде  чувствовал  себя  чужим,
ненужным,  и  никогда не мог  понять почему. А теперь понимаю. Это  еще одна
ценность, которой он меня лишил. Раньше я любил эти конфеты. А теперь я едва
выношу их  запах. Да это ладно.  С этим я  разберусь. Но я должен знать, как
мне все это подключить, использовать.
     Сэм начал катать между  ладоней эти конфеты, постепенно  превращая их в
липкий шарик. Сначала он думал, что самым страшным испытанием для него будет
запах красной лакрицы, но он ошибался. Еще страшнее  этого была ее текстура:
краска от  нее оставалась  на пальцах  и ладонях,  окрашивая их  в  зловещий
бордовый цвет.  И тем не менее  он продолжал начатое, останавливаясь  только
примерно  через каждые  тридцать  секунд  для  того,  чтобы  к  этой  липкой
размягченной массе добавить очередную конфету.
     -- Может быть я  слишком резко сужу об этом, -- сказал он. -- Возможно,
противоположность  страха --  всего лишь простая,  незамысловатая  смелость.
Мужество  --  вот  более красивое слово, если хочешь.  Может быть так? Может
быть, все  заключается в этом? Может быть именно смелость отличает Нейоми от
Сары?
     Она удивилась: -- Иначе говоря, ты хочешь  спросить  меня, считаю ли  я
проявлением смелости то, что я бросила пить?
     -- Я не знаю, что я хочу спросить,-- сказал он, -- но мне кажется, что,
по крайней мере, ход мыслей у тебя правильный. Мне не надо задавать вопросов
о  смелости;  я  знаю,  что  это  такое.  Страх   --  это  чувство,  которое
ограничивает  и исключает  всякую возможность перемен. Было  ли. то, что  ты
бросила пить, проявлением смелости?
     -- Нельзя сказать, что я бросила, -- ответила она. -- Алкоголики делают
не  так.  Они просто не  в состоянии делать это  именно  так.  Вместо  этого
приходится  использовать  разные принципы подхода к этому как бы со стороны.
Ограничиваться рамЪами одного дня, не  спешить -- тише едешь, дальше будешь,
жить и  давать  жить  другим и прочее.  Но  в основе  всего следующее: нужно
отказаться от убеждения, что  можно  пить в меру.  Этот миф мы сами  внушаем
себе, и вот от этого и надо  отказаться. От  этого самого мифа, вымысла. Вот
скажи мне, что это -- смелость?
     -- Конечно. Но, разумеется, не смелость человека в одиночном окопе.
     -- Смелость человека в одиночном окопе, -- сказала она и засмеялась. --
Это мне нравится.  Но ты прав. То, что я делаю -- то, что делаем мы -- чтобы
удержаться от  первой..., это  не такая  смелость.  Несмотря на фильмы  типа
"Потерянный  уикенд"  мне  представляется, что  в том,  что делаем  мы,  нет
особого драматизма.
     Сэм  постоянно  помнил  ту  жуткую апатию,  которая овладела им там,  в
зарослях кустарника около филиала библиотеки города Мент-Луиса, что на Бригз
Авеню,  когда   над  ним  так   страшно  надругались.  Надругался   человек,
назвавшийся  полицейским.  В   этом   тоже  не   было  особого   драматизма.
Просто-напросто гнусный обман, вот  и все -- гнусная,  дикая шутка,  которую
разыграл с  мальчуганом  человек, имевший серьезные проблемы с  психикой.  И
всетаки  Сэм  считал,  что  если все  серьезно  взвесить,  ему  относительно
повезло: этот Полицейский из библиотеки мог вообще убить его.
     Где-то  впереди,  сквозь потоки  дождя  начали  просматриваться круглые
белые шары, что означало близость Публичной библиотеки Джанкшн  Сити. Нейоми
с  некоторым  сомнением  в  голосе   произнесла:  "Я  думаю,  что  настоящей
противоположностью страха  может быть честность. Честность  и вера. А что ты
думаешь об этом?"
     "Честность и  вера", -- спокойно  сказал он,  как бы  взвешивая  каждое
слово. И правой рукой он сжал липкий шарик из Красной Лакрицы. "Пожалуй, это
неплохо звучит. Другого и не скажешь. Вот мы и приехали".

6

     Светящиеся цифры часов на щитке управления автомобиля были 7:57.
     И все-таки они успели приехать к восьми.
     -- Может быть, нам лучше подождать, чтобы точно знать,  что все  ушли и
только после этого мы зайдем туда со двора, -- сказала она.
     -- Очень хорошая мысль.
     Они подъехали к пустой стоянке, которая была на противоположной стороне
улицы, как раз напротив входа в  библиотеку. Сквозь завесу дождя белели едва
уловимые очертания шаров.  Более уловимым для восприятия был шорох деревьев:
ветер все  еще  усиливался. Дубы  стонали  так,  будто  видели сны, ужасные,
страшные сны.
     В  две минуты девятого  напротив них остановился  фургон. На его задней
части  была  изображена  чванливая  кошка Гарфильд и  написаны слова "Мамино
такси".  Водитель  дал сигнал и  дверь в  библиотеку, которая  даже  в  этом
мрачном освещении выглядела менее угрюмой,  чем во время первого визита Сэма
в  библиотеку, и которая теперь меньше напоминала пасть огромного гранитного
робота, --  тут  же  открылась.  Из библиотеки  вышли трое ребят --  на  вид
младших классов школы -- и стали торопливо спускаться по ступенькам. И когда
они бежали по тротуару  по  направлению  к "Маминому такси", двое  из них на
ходу сняли свои куртки, чтобы с головой спрятаться  от  дождя. Боковая дверь
фургона раздвинулась  и дети  один за другим  залезли  в него. Сэм слышал их
приглушенный смех  и позавидовал их веселью. Он думал о  том, как это должно
быть здорово возвращаться из библиотеки с радостным смехом  и с улыбкой. Ему
испытать этого не довелось, благодаря тому человеку в темных круглых очках.
     "Честность, -- подумал он. --  Честность и вера". А  потом снова пришла
та  же  мысль: "Штраф  уплачен.  Штраф уплачен, черт  побери." Он вскрыл две
последние пачки  лакрицы  и  начал  смешивать  их  содержимое и скатывать  в
липкий,  вонючий  красный шарик. Он делал это,  не отрывая взгляда от задней
части "Маминого такси". Ему было видно,  как белизну ветром поднимало вверх,
некоторое время несло в воздухе,  разметало в клочья, 'а потом разгоняло, не
оставляя следов. И вот тут он неожиданно начал осознавать, почему он здесь и
для чего.
     --  Один  раз, когда я учился в школе, -- сказал он, -- я наблюдал, как
кучка ребят разыгрывала парнишку, который им не нравился. В те  времена моим
самым сильным местом было  умение  наблюдать. Так вот они взяли из кабинета,
где шли  уроки по искусству, комок глины для лепки  и залепили  им выхлопную
трубу "Понтиака", на котором ездил этот парнишка. И знаешь, что произошло?
     Она недоверчиво взглянула на него: -- Нет, а что?
     -- Разорвало на две части  глушитель,  -- сказал он. -- С одной стороны
машины, и с  другой. Они разлетелись, как  шрапнель.  Видишь,  здесь  слабым
местом оказался  глушитель. Но, если бы выхлопные газы  повернули обратно, и
лопали в двигатель, они могли бы вырвать цилиндры.
     -- Сэм, о чем это ты говоришь?
     -- О надежде, -- сказал он. -- Я говорю о надежде. Пожалуй, честность и
вера в чем-то ей уступает.
     "Мамино такси"  тем  временем съехало с  обочины,  а его  фары пронзили
сверкающие серебром струйки дождя.
     Светящиеся зеленые  цифры часов, на  щитке управления, показывали 8:06,
когда дверь главного входа в библиотеку снова открылась. Из библиотеки вышли
мужчина и  женщина.  В мужчине, который  шел,  неловко  на  ходу  застегивая
пуговицы пальто,  и  нес под мышкой  зонт, можно  было безошибочно  признать
Ричарда  Прайса.  Его  Сэм  узнал  сразу,  хотя всего  один  раз  видел  его
фотографию  в  какой-то  старой  газете. Девушку, которая  была с ним, звали
Синтия Берриган  -- та работница библиотеки, с которой Сэм говорил в субботу
вечером.
     Прайс сказал  что-то  девушке.  Сэму  показалось, что  она  засмеялась.
Неожиданно он  ощутил, что сидит  в  глубоком кресле  старенького "датсуна",
совершенно прямо, будто кол проглотил,  и  каждая мышца  его тела  буквально
стонет от напряжения. Он попытался расслабиться, но  обнаружил, что  сделать
это ему не удастся.
     "Почему же это не вызывает моего удивления?" -- подумал он.
     П