, -- сказал Сэм с некоторым нетерпением.
     Она улыбнулась ему,  стали видны ее очень  уж ровные зубы, не иначе как
вставные. -- У нас создан комитет детской библиотеки, -- сказала она. -- Кто
в  нем?  Конечно, дети! Девять  детей.  Четверо  старшеклассников,  трое  из
общеобразовательной неполной средней и двое из специальной  школы. У каждого
ребенка  должны  быть все четверки  по предметам. Они выбирают  некоторые из
новых  книг. которые  мы  заказываем, они  выбирали шторы и  столы, коща  мы
делали ремонт  прошлой  осенью, они выбирают  плакаты, и  как один  из самых
молодых  членов комитета  однажды  сказал, это "самая веселая часть работы".
Теперь вы понимаете?
     -- Да,  -- сказал  Сэм. -- Дети выбрали  маленькую  Красную Шапочку,  и
Глупца Саймона, и Полицейского из библиотеки. Им они нравятся, потому что их
боятся.
     -- Правильно! -- засияла она.
     С него хватит.  Вот  так библиотека!  Не плакаты, не библиотекарша,  а"
сама  библиотека.  Библиотека вдруг  превратилась в вызывающую  бешеную боль
занозу, вонзившуюся глубоко в мягкое место. Ну ладно, с него довольно.
     -- Мисс Лортц,  у вас есть  в библиотеке видеокассета "Кошмар на  улице
Вязов, часть пятая"? Или пластинки группы "Пушки, а не розы" и Оззи Осборна?
     -- Сэм, вы упускаете главное, -- терпеливо начала она.
     --  А  "Пейтон  Плейс"?   Выдержите  экземпляр  этой  книги  в  детской
библиотеке только потому, что некоторые подростки прочитали ее?
     Даже когда он  говорил это, он думал: "Неужели  хоть КТО-НИБУДЬ все еще
читает эту старую дрянь?"
     -- Нет, -- сказала она, и он  увидел, что на ее щеках выступили красные
пятна   от  раздражения.  Эта   женщина  не  привыкла,  чтобы  ее   суждения
подвергались сомнению.  --  Но у  нас есть  рассказы  о  квартирных  кражах,
злоупотреблениях  родителями своей  властью и кражах  со  взломом. Я  говорю
также  о  "Лютиках и трех медведях",  "Гансе и  Грете", и  "Джэке  и бобовом
ростке". Я думала, что такой человек, как вы, будет понятливее, Сэм.
     -- Вы хотите  сказать, человек, которому вы помогли, когда он обратился
за помощью, -- подумал Сэм, -- но какого черта, леди, разве город платит вам
не за это?
     Затем он  постарался овладеть  собой.  Он не мог точно сказать, что она
имела в виду под словами "такой человек, как вы", да он и не хотел знать, но
он понял, что эта дискуссия выходит из-под контроля и становится спором.  Он
пришел сюда для того, чтобы найти чуточку шарма для своего выступления, а не
для того,  чтобы ввязаться в  скандал с библиотекаршей по  проблемам детской
библиотеки.
     -- Извините,  если я сказал что-нибудь обидное, -- сказал  он,  -- но в
самом деле, мне надо идти.
     -- Да, -- сказала она. -- Наверное, вам надо идти, -- Но своими глазами
она говорила: "Я не принимаю ваши извинения. Я их вовсе не принимаю".
     -- Мне кажется, что я немного волнуюсь в связи с моим дебютом. Я  вчера
ночью работал допоздна. -- Он добродушно улыбнулся, как это всегда делал Сэм
Пиблз, и поднял с пола дипломат.
     Она стихла, чуточку, но глазами все еще рвалась в бой.
     -- Это  понятно. Мы готовы вас  здесь обслужить, и, конечно, нам всегда
интересна конструктивная  критика  налогоплательщиков. -- Она сделала особое
ударение на слове "конструктивная", чтобы дать  ему понять, как  он подумал,
что в его критике не было ничего конструктивного.
     Теперь,  когда  все  закончилось,  у  него  появилось  желание,  вернее
потребность,  переделать  все  его выступление,  сделать его мягче,  как  бы
подтянув покрывало  на  хорошо убранной постели. Это стало частью его натуры
как бизнесмена  или  его защитной реакцией. Странная мысль пришла ему на ум;
уж о чем он будет говорить сегодня вечером,  так о встрече с  Аделией Лортц.
Эта встреча расскажет больше о самой сути маленького города, чем все, что он
написал,  и она внесет нотку, которую редко услышишь в выступлениях в Ротари
Клаб по пятницам: несомненно нотку истины.
     --  Ну, мы пару минут пособачились  с вами, -- он с трудом узнавал свой
голос, и его рука помимо его желания оказалась протянутой  к собеседнице. --
Может быть,  я  и  перешел  границы  дозволенного.  Но  у  вас  не  осталось
неприятного осадка.
     Она коснулась его руки. Это было  едва заметное  подобие прикосновения.
Холодная гладкая  плоть.  Какая-то  неприятная. Что-то вроде  рукопожатия  с
подставкой для зонтика.  "Ничего",  -- сказала она, но глазами она  говорила
иное.
     -- Ну тогда... я пошел.
     --  Да.  Помните, на  неделю.  Сэм.  --  Она  подняла  палец  с  хорошо
отполированным ногтем, указав на книги, которые он держал. И улыбнулась. Сэм
счел.  что эта  улыбка вызывает какое-то беспокойство, но он ни  за  что  на
свете не мог бы сказать  какое. --  Мне  бы  не  хотелось  посылать за  вами
полицейского из библиотеки.
     -- Что вы, -- согласился Сэм. -- И мне тоже.
     -- Хорошо, -- сказала  Аделия Лортц, продолжая улыбаться.  -- Пусть вам
этого и не захочется.

5

     Сделав  несколько шагов,  Сэм  вновь вспомнил  искаженное  криком  лицо
ребенка ("Простак Саймон, ребята называют его Простак  Саймон, по-моему, это
на пользу, а?"), и ему на ум пришла  мысль, простая и житейская, и он тотчас
же  остановился.  Если группе  подростков дать право выбирать такие плакаты,
они  с  тем  же  успехом  будут поступать  соответственно...  что  стала  бы
какая-нибудь  Ассоциация  библиотек,  из  Айовы,  Среднего Запада  или  всей
стране, высылать их?
     Сэм  Пиблз  вспомнил   беспомощные   руки.   прилипшие   к   стеклянной
перегородке, искаженный от  крика  и  страха рот и вдруг  понял, что  в  это
трудно поверить. Он понял, что в это невозможно поверить.
     А "Пейтон Плейс".  А это  что?  Он  полагал, что большинство  взрослых,
которые когда-либо  пользовались  библиотекой,  забыли  эту  книгу.  Неужели
правда, что  кто-то из их детей,  которым  еще  ходить в детскую библиотеку,
вновь откопали эту старую ветошь?
     -- В это я тоже не верю.
     У него не было  желания вынести вторую дозу гнева Аделии Лортц,  первой
было достаточно, и у него было  чувство,  что она не  показала всего, на что
она была способна; но  эти  мысли  так  завладели им,  что он  заставил себя
повернуть назад.
     Она ушла.
     Двери  библиотеки были  заперты, вертикальная  замочная скважина -- еще
один рот, на этот раз на задумчивом гранитном лице робота.
     Сэм постоял минутку, а затем поспешил к обочине тротуара, где стоял его
автомобиль.

Глава третья. РЕЧЬ СЭМА


1

     Это была бурная речь.
     Он  начал с того, что изложил в собственной интерпретации два  анекдота
из  раздела  "Как создать непринужденную обстановку  в  аудитории" "Спутника
оратора". Один --  о фермере, который пытался  сбыть свою продукцию оптом, и
другой  -- о том,  как продавали замороженные обеды эскимосам, и использовал
третий в середине  выступления  (который  был  в  сущности неинтересный). Он
нашел  еще один хороший анекдот в разделе "Как полностью завладеть вниманием
аудитории", начал записывать его, но вспомнил Аделию Лортц  и "Самые любимые
стихотворения американцев". "Вам попадется такое стихотворение, которое ваши
слушатели запомнят, даже если не запомнят ничего", -- так она сказала, и Сэм
нашел  хорошее коротенькое стихотворение в разделе  аВдохновение",  как  она
предсказывала.
     С высокой трибуны он посмотрел на повернутые к нему  лица членов Ротари
Клаб я сказал: "Я постарался обосновать вам, почему я живу и работаю в таком
маленьком  городе, как  Джанкшн Сити,  и по-моему, в моих обоснованиях  есть
резон. Если нет, беру всю вину на себя".
     Послышался   громкий   добродушный  смех   (в  воздухе  запахло  смесью
шотландских и пшеничных виски).
     Сэм  сильно  потел,  но  чувствовал себя довольно  хорошо, и он начинал
верить, что ему удастся выбраться из этого невредимым. Микрофон завыл только
один  раз, никто не  выходил, никто  не  бросался  едой,  и  мяукнули  всего
несколько раз, и то добродушно.
     --  Мне  кажется,  что   поэт  по  имени  Спенсер  Майкл  Фри  в  своем
стихотворении суммировал все,  что  я  пытался  здесь сказать,  лучше  меня.
Видите ли, почти все, что приходится продавать бизнесменам нашего маленького
города,  можно  продать  дешевле  в торговых центрах  больших  городов  и на
открытых площадках в пригородах. Обычно хвастают, что там вы можете получить
все  товары  и  услуги. которые  вам  нужны, да  к  тому  же  припарковаться
бесплатно. Но  бизнес  маленького  города может предложить  вам то,  чего не
найдешь ни  на  площадках,  ни в торговых центрах, и вот об этом мистер  Фри
говорит  в  своем стихотворении. Оно  не  очень длинное,  но  в  нем  многое
сказано. Вот оно.
        И хлеб, и кров. и вино -- ничто,
        А твое прикосновение -- все.
        И если сердце слабеет,
        Прикосновенье слабость одолеет.
        Кров кончится вместе с ночью,
        Хлеб кончится вместе с днем.
        Звук голоса, руки прикосновенье --
        В душе и ночью, и днем!

     Сэм оторвался  от текста, и во  второй раз  сегодня к  своему удивлению
понял, что все, что он сказал,  идет прямо от сердца. Он  ощутил всю полноту
счастья и элементарную благодарность. Как приятно  было почувствовать, что у
тебя все  еще есть сердце, что  рутина будничности  не истрепала его, и  как
приятно было почувствовать, что оно все еще может выражать себя словами.
     -- Мы, бизнесмены маленького города, мужчины и  женщины, дарим  вам это
человеческое прикосновение.  С одной стороны, это не так  уж  много.., но  с
другой  --  это почти  все.  Я мог бы еще  долго  говорить об  этом.  Я хочу
пожелать  нашему  несостоявшемуся   оратору,  Ослепительному   Джо,  скорого
выздоровления;  я  хочу  поблагодарить  Крейга  Джоунза   за  сделанное  мне
предложение  заменить его;  и я хочу  поблагодарить всех вас  за терпение, с
которым вы слушали мою скучную беседу. Словом, большое спасибо.
     Аплодисменты послышались  еще до того, как он произнес последнюю фразу;
они  нарастали,  пока он собирал те несколько страниц текста, которые Неиоми
напечатала  ему  и которые он выправлял  все время  после  обеда;  они стали
бурными, когда он садился, ошеломленный такой реакцией.
     --  Так, под воздействием  выпитого,  --  сказал он сам  себе.  --  они
аплодировали бы,  даже если ты рассказал  бы  им,  как тебе удалось  бросить
курить после встречи с Иисусом на какой-то вечеринке.
     Затем  они начали подниматься со своих мест, и  он подумал,  что должно
быть, говорил слишком долго,  если  они  так  заторопились  уходить.  Но они
продолжали аплодировать,  и  потом  он увидел,  что Крейг  Джоунз делает ему
тсакие-то  знаки  руками.  И  Сэм  понял.  Крейг  хотел,  чтобы  он встал  и
поклонился.
     Он покрутил пальцем у виска: "Бестолковый!"
     Крейг  энергично  тряс головой и  начал поднимать  руки так сильно, что
стал похож на священника, призывающего верующих петь громче.
     Тогда Сэм встал и был ошарашен, когда они устроили ему овацию.
     Несколько  минут спустя Крейг подошел к аналою. Одобрительные возгласы,
наконец, стихли, когда он постучал по микрофону несколько раз и все услышали
глухой звук кувалды, обернутой в тряпицу, ударяющей по гробу.
     --  По-моему, мы все  согласимся, -- сказал он, -- что речь Сэма стоила
больше, чем поданный вам цыпленок, которого не ужуешь.
     Опять послышался взрыв аплодисментов.
     Крейг повернулся к  Сэму и  сказал:  "Если бы я  знал, что в тебе  есть
такое, Сэм-душка, я бы запланировал твое выступление давным-давно!"
     Это добавило аплодисментов и свиста. А Крейг Джоунз схватил руку Сэма и
начал проворно поднимать и опускать ее, как насос.
     -- Это  было великолепно! --  сказал Крейг  . -- Откуда  ты это списал,
Сэм?
     -- Ниоткуда, -- сказал Сэм. Его щеки зарделись, и хотя он  выпил только
немного джина, сильно  разбавленного тоником, еще  до начала выступления, он
почувствовал  себя  немного пьяным.  --  Это все  мое. Я взял  пару  книг  в
библиотеке, и они помогли.
     Теперь  стали подходить другие  ротарианцы.  Сэму  вновь и вновь трясли
руку. Он стал чувствовать себя, как городской насос во время летней засухи.
     -- Здорово! -- закричал ему  кто-то на ухо. Сэм обернулся и увидел, что
это -- Фрэнк Стивенс,  который'выступал вместо представителя союза водителей
грузовиков, которого обвинили в злоупотреблениях. -- Надо бы записать это на
пленку,  можно  было бы  продать чертову  Ииеесуусу! Черт  возьми, это  было
хорошо, Сэм!
     -- Тебе следует отправиться на гастроли!  --  сказал Руди Перлман.  Его
круглое лицо было красным  и мокрым от пота. -- Клянусь,  я  почти заплакал!
Ей-богу! Где ты нашел этот шедевр?
     --  В  библиотеке, -- сказал Сэм.  Он  все  еще  был  ошеломлен...,  но
облегчение,  которое  он почувствовал  в  связи  с  окончанием одного  дела,
уступило  место какому-то  осторожному восторгу.  Он  подумал, что  надо  бы
выдать Нсйоми премию. "Оно было в книге под названием..."
     Но прежде он  успел  сказать  Руди, как  называлась книга, Брус  Энгалз
подхватил его под локоть и повел к стойке бара.
     -- Лучше этой чертовой речи я  ничего не слышал в этом  глупом клубе за
два года! -- восклицал Брус. -- Может быть, за пять лет! Кому нужен какой-то
чертов  акробат?  Сэм,  позволь  мне угостить тебя  рюмочкой! К  черту  все,
позволь мне угостить тебя двумя!

2

     Прежде  чем Сэм смог выбраться оттуда, он пропустил целых шесть рюмок и
закончил свой  триумфальный  вечер  блевотиной  на  коврике  для  ног своего
собственного дома на Келтон авеню вскоре после  того, как Крейг Джоунз помог
ему выйти из машины. Когда тошнить было нечем, Сэм попытался вставить ключ в
замок входной двери. Сделать это было очень трудно, потому что оказалось три
замка  и четыре ключа,  да  к  тому же  все время приходилось бегать в кусты
сбоку от  ступенек. Поэтому, когда  ему, наконец, удалось открыть  дверь, он
просто взял подстилку для ног (осторожно, поддерживая края, чтобы содержимое
не разливалось) и слил с нее это.
     Он  сварил  себе чашку  кофе, чтобы успокоить желудок, но дважды звонил
телефон, пока он  пил кофе. Снова  поздравления. Второй звонок был от Элмера
Баскина,  который вовсе и не был там. Он чувствовал себя как Джуди Гарлэнд в
фильме  "Родилась  звезда",  и  было трудно  испытывать  удовольствие,  пока
желудок еще  не успокоился,  а  голова начинала  болеть  в наказание за  его
чрезмерное увлечение.
     Сэм подключил автоответчик в гостиной,  чтобы  не отвечать более, затем
поднялся  в спальню,  выдернул  телефонный шнур  из розетки,  проглотил  две
таблетки аспирина, разделся и лег.
     Он  стал быстро  забываться; он был переполнен чувствами и очень устал,
но прежде  чем он  совсем  заснул, он  успел подумать:  "Я обязан  всем этим
Нейоми... и той неприятной женщине из библиотеки. Как ее: Хорст, Борщ. Может
быть. мне заплатить ей тоже".
     Он слышал, как внизу зазвонил телефон и как включился автоответчик.
     "Молодец,  -- засыпая, думал Сэм. -- Делай  свое дело, я  хочу сказать,
разве не за это я плачу тебе, в конце концов?"
     Затем он погрузился в небытие и ни о чем не думал  до десяти часов утра
в следующую субботу.

3

     Он вернулся на землю  с ощущением  тошноты и  слабой головной боли,  но
могло  бы быть и хуже. Ему стало жаль подстилки для  ног, но хорошо,  что он
убрал с нее,  а то бы  голова  еще  больше закружилась. Он постоял под душем
десять минут, делая вид, что моется, затем вытерся, оделся и с полотенцем на
голове спустился вниз.  Мигала  красная лампочка на  автоответчике. Когда он
отключил соответствующую кнопку, пленка перемоталась очень быстро; видно, он
застал последний звонок, когда подходил к телефону.
     Дзын!."Хэллоу. Сэм". -- Сэм нажал на кнопку "Пауза",  снял  полотенце и
нахмурился. Это был женский голос, и  он знал его.  Чей? -- "Я слышала, ваша
речь имела большой успех. Я так рада за вас".
     Он понял, это была женщина -- Лортц.
     "Но как она узнала мой номер?" Ну конечно,  для  этого есть  телефонная
книга... И  разве  он не  написал его на  карточке библиотечного абонемента?
Написал.  Нечего  спрашивать,  сам знаешь  как,  и у  него  по спине  прошли
мурашки.
     -- Не забудьте вернуть  книги  к шестому  апреля, --  продолжала  она и
затем лукаво добавила. -- Не забудьте про полицейского из библиотеки.
     В   трубке   послышался  щелчок,  повесили  трубку.   На  автоответчике
загорелась лампочка "Все записи прослушаны".
     "Ну и  сука  же вы, леди" --  сказал Сэм сам себе и отправился на кухню
делать завтрак.

4

     Когда в следующую пятницу неделю спустя после триумфального дебюта Сэма
в качестве  оратора Нейоми пришла в контору в 10 часов утра, Сэм протянул ей
длинный белый конверт, на котором было написано ее имя.
     -- Что  это? -- спросила Нейоми недоверчиво, снимая  плащ. На улице шел
сильный дождь, гнетущий весенний дождь.
     -- Откройте и поглядите.
     Она  открыла. В  конверте была  благодарственная  открытка,  к  которой
ленточкой был прикреплен портрет Эндрю Джексона.
     --  Двадцать  долларов!  --  Она  посмотрела  на  него  с  еще  большим
подозрением. -- За что?
     -- Потому что вы спасли мне шкуру, когда  послали меня в библиотеку, --
сказал Сэм. -- Выступление прошло очень хорошо, Нейоми. Можно сказать, что у
меня был большой успех. Я бы положил в конверт и пятьдесят долларов, если бы
был уверен, что вы их возьмете.
     Теперь  она  все поняла  и была явно  довольна,  но  все равно пыталась
вернуть деньги. "Я очень рада, Сэм, что это помогло, но я не могу взять..."
     -- Можете, -- сказал  он,  -- и возьмете. Да еще взяли бы комиссионные,
если бы работали у меня торговым агентом.
     -- Едва ли. Я  никогда не  смогла бы продать ничего. Когда я состояла в
скаутской организации, только моя мама покупала мои кулинарные изделия.
     --  Нейоми,  моя  дорогая  девочка.  Нет,  не  смотрите   на  меня  так
беспокойно.  Я  ничего не замышляю против вас. Мы через  все прошли два года
тому назад.
     --  Это правда,  --  согласилась Нейоми, но  она  все еще  нервничала и
посматривала на дверь, легко ли будет пройти к ней в случае необходимости.
     --  Понимаете  ли  вы,  что  я  продал  два  дома  и  выписал страховые
обязательства на сумму  двести  тысяч  долларов после этой  дурацкой речи? В
основном это групповые  обязательства под очень высокие  проценты и с  малым
комиссионным сбором, сумма немалая, потянет  на новый автомобиль. Если вы не
возьмете эти двадцать долларов, я буду считать себя такой дрянью!
     -- Сэм, умоляю вас! -- сказала она в некотором потрясении. Нейоми  была
убежденная баптистка. Она и ее мать ходили  в церковь  в  Провербии, которая
была такой же старенькой, как и их дом. Он знал, он побывал там один раз. Но
ему было приятно увидеть, что она тоже довольна и... чуточку успокоилась.
     Летом 1988 года Сэм дважды назначал Нейоми свидания. Во второе свидание
он начал приставать к ней. Это было прекрасно обставлено, но вес же это было
приставание. И  научило  оно  его многому.  Нейоми, как оказалось, прекрасно
могла отличить ухаживание от приставания  и не собиралась оборониться. Не то
что  он ей не нравился, объяснила она, просто  она  решила,  что  они вдвоем
никогда не смогут быть вместе "так". Сэм, сильно удивившись, спросил, почему
нет.  Нейоми только покачала головой. "Некоторые вещи так  трудно объяснить,
Сэм, но  от этого  они не  кажутся  мне менее справедливыми. Это никогда  не
сработало бы. Поверь мне, никогда". Вот и все, что он сумел услышать от нее.
     -- Извините, Нейоми. но я сделал свою речь, -- сказал он ей. Он говорил
застенчиво,  хотя он и наполовину не  верил в принципиальность Нейоми.  -- Я
хочу сказать,  что  если  вы не  возьмете  эти  двадцать  долларов,  я  буду
чувствовать себя дерьмом.
     Она сунула банкноту  себе  в кошелек  и затем осмели