тва так же  отчетливо,
как то, что Роджер разбил "Волшебный шар", потому что игрушка принадлежала
ему, Ричарду. Запах трансформатора от игрушечной  железной  дороги.  Когда
появляется такой запах, нужно отключить трансформатор, чтобы он остыл.
     Он выключит его.
     Через минуту.
     Ричард поднялся, чувствуя,  что  ноги  его  стали  словно  ватные,  и
подошел к стене. Потрогал пальцами  обивку.  Портрет  висел  здесь,  прямо
здесь. Но теперь его не было, как не было и крюка, на котором он держался.
Не было даже дырки в стене, которую он просверлил под крюк.
     Исчезло все.
     Мир внезапно потемнел, и он  двинулся  назад,  чувствуя,  что  сейчас
потеряет  сознание,  но  удержался,  и  окружающее  вновь   обрело   ясные
очертания.
     Ричард оторвал взгляд от того  места  на  стене,  где  недавно  висел
портрет Лины, и посмотрел на собранный его племянником текст-процессор.
     "Вы удивитесь, - услышал  он  голос  Нордхофа,  -  вы  удивитесь,  вы
удивитесь...  Уж  если  какой-то  мальчишка  в  пятидесятых  годах  открыл
частицы, которые движутся назад во времени,  то  вы  наверняка  удивитесь,
осознав,   что   мог   сделать   из   кучи   бракованных   элементов    от
текст-процессора, проводов и электродеталей ваш гениальный  племянник.  Вы
так удивитесь, тут даже с ума можно сойти..."
     Запах трансформатора стал гуще,  сильнее,  и  из  решетки  на  задней
стенке дисплея поплыл дымок. Гудение процессора тоже усилилось.  Следовало
выключить машину, потому что как бы Джон ни был умен,  у  него,  очевидно,
просто не хватило времени отладить установку до конца.
     Знал ли он, что делал?
     Чувствуя себя так, словно он продукт его же собственного воображения,
Ричард сел перед экраном и напечатал:
     ПОРТРЕТ МОЕЙ ЖЕНЫ ВИСИТ НА СТЕНЕ.
     Секунду он смотрел на предложение, затем перевел  взгляд  обратно  на
клавиатуру и нажал клавишу "EXECUTE".
     Посмотрел на стену.
     Портрет Лины висел там же, где и всегда.
     - Боже, - прошептал он. - Боже мой...
     Ричард потер рукой щеку, взглянул  на  экран  (на  котором  опять  не
осталось ничего, кроме курсора) и напечатал:
     НА ПОЛУ НИЧЕГО НЕТ
     Затем нажал клавишу "ВСТАВКА" и добавил:
     КРОМЕ ДЮЖИНЫ ДВАДЦАТИДОЛЛАРОВЫХ ЗОЛОТЫХ МОНЕТ В МАЛЕНЬКОМ  ПОЛОТНЯНОМ
МЕШОЧКЕ.
     И нажал "EXECUTE".
     На полу лежал  маленький,  затянутый  веревочкой  мешочек  из  белого
полотна. Надпись, выведенная выцветшими  чернилами  на  мешочке,  гласила:
"Walls fargo" <один из крупных американских банков>.
     - Боже мой, - произнес Ричард не своим  голосом.  -  Боже  мой,  боже
мой...
     Наверное, он часами взывал бы к спасителю, не  начни  текст-процессор
издавать  периодическое  "бип"  и  не  вспыхни  в  верхней  части   экрана
пульсирующая надпись: "ПЕРЕГРУЗКА".
     Ричард быстро все выключил и выскочил  из  кабинета,  словно  за  ним
гнались черти.
     Но на бегу он подхватил с пола маленький завязанный мешочек  и  сунул
его в карман брюк.


     Набирая в тот вечер номер  Нордхофа,  Ричард  слышал,  как  в  ветвях
деревьев за окнами играет  на  волынке  свою  протяжную  заунывную  музыку
холодный ноябрьский ветер.  Внизу  репетирующая  группа  Сета  старательно
убивала мелодию Боба Сигера. Лина отправилась  в  "Деву  Марию"  играть  в
бинго.
     - Машина работает? - спросил Нордхоф.
     - Работает, - ответил  Ричард.  Он  сунул  руку  в  карман  и  достал
тяжелую, тяжелее часов  "Родекс",  монету.  На  одной  стороне  красовался
суровый профиль орла. И дата: 1871. - Работает так, что вы не поверите.
     - Ну почему же, - ровно произнес  Нордхоф.  -  Джон  был  талантливым
парнем и очень  вас  любил,  мистер  Хагстром.  Однако  будьте  осторожны.
Ребенок, даже самый  умный,  остается  ребенком.  Он  не  может  правильно
оценить свои чувства. Вы понимаете, о чем я говорю?
     Ричард ничего не понимал. Его лихорадило и обдавало  жаром.  Цена  на
золото, судя по газете за тот день,  составляла  514  долларов  за  унцию.
Взвесив монеты на своих почтовых весах, он определил,  что  каждая  из  ни
вести около четырех с половиной унций и при нынешних ценах они стоят 27756
долларов. Впрочем, если продать их коллекционерам, можно получить  раза  в
четыре больше.
     - Мистер Нордхоф, вы не могли бы ко мне зайти? Сегодня? Сейчас?
     - Нет, - ответил Нордхоф. - Я  не  уверен,  что  мне  этого  хочется,
мистер Хагстром. Думаю, это должно остаться между вами и Джоном.
     - Но...
     - Помните только, что я вам сказал. Ради бога,  будьте  осторожны.  -
Раздался щелчок. Нордхоф положил трубку.


     Через   полчаса   Ричард   вновь   очутился    в    кабинете    перед
текст-процессором. Он потрогал пальцем клавишу "ВКЛ/ВЫКЛ", но  не  решился
включить машину. Когда Нордхоф сказал во второй раз, он  наконец  услышал.
"Ради бога, будьте осторожны". Да  уж.  С  машиной,  которая  способна  на
такое, осторожность не повредит...
     Как машина это делает?
     Он и представить себе не мог. Может  быть,  поэтому  ему  легче  было
принять на веру столь  невероятную  сумасшедшую  ситуацию.  Он  преподавал
английский и немного писал, к технике же не имел никакого отношения, и вся
его жизнь  представляла  собой  историю  непонимания  того,  как  работает
фонограф, двигатель внутреннего сгорания, телефон или механизм  для  слива
воды в туалете. Он всегда понимал, как пользоваться, но не как  действует.
Впрочем,  есть  ли  тут  какая-нибудь  разница,  за  исключением   глубины
понимания?
     Ричард включил машину, и на экране, как в первый раз, возникли слова:
     "С  ДНЕМ  РОЖДЕНИЯ,  ДЯДЯ  РИЧАРД!  ДЖОН".  Он  нажал  "EXECUTE",   и
поздравление исчезло.
     "Машина долго не протянет", - неожиданно осознал он. Наверняка ко дню
гибели Джон не закончил работу, считая, что время еще есть,  поскольку  до
дядиного дня рождения целых три недели...
     Но  время  ускользнуло  от   Джона,   и   теперь   этот   невероятный
текст-процессор, способный вставлять в реальный мир новые вещи  и  стирать
старые, пахнет, как горелый трансформатор, и начинает дымить через  минуту
после включения. Джон не успел его отладить. Он...
     "...был уверен, что время еще есть?"
     Нет. Ричард знал, что это не так. Спокойное внимательное лицо  Джона,
серьезные  глаза  за  толстыми  стеклами  очков...  В   его   взгляде   не
чувствовалось уверенности в будущем,  веры  в  надежность  времени.  Какое
слово пришло ему сегодня в голову? _О_б_р_е_ч_е_н_н_ы_й. Оно действительно
подходило Джону, именно это слово. Ореол обреченности, нависшей  над  ним,
казался таким ощутимым, что Ричарду иногда неудержимо хотелось обнять его,
прижать к себе, развеселить, сказать, что не все в жизни кончается плохо и
не все хорошие люди умирают молодыми.
     Затем он вспомнил, как Роджер изо всей силы  швырнул  его  "Волшебный
шар" об асфальт, вспомнил, снова услышав  треск  разбившегося  пластика  и
увидев, как вытекшая из шара "волшебная" жидкость  -  всего  лишь  вода  -
сбегает  ручейком  по  тротуару.  И  тут  же  на  эту  картину  наложилось
изображение собранного по  частям  фургона  Роджера  с  надписью  на  боку
"Хагстром. Доставка грузов". Фургон срывался с осыпающейся пыльной скалы и
падал, с негромким отвратительным скрежетом ударяясь капотом о  камни.  Не
желая того, Ричард увидел, как лицо жены его брата превращается  в  месиво
из крови и костей. Увидел, как Джон горит  в  обломках,  кричит,  начинает
чернеть...
     Ни  уверенности,  ни  надежды.  От  Джона  всегда  исходило  ощущение
ускользающего времени. И  в  конце  концов  время  действительно  от  него
ускользнуло.
     - Что все это может означать? - пробормотал Ричард, глядя  на  пустой
экран.
     Как бы на этот вопрос  ответил  "Волшебный  шар"?  "Спросите  позже"?
"Результат не ясен"? Или "Наверняка"?
     Процессор снова загудел громче и теперь раньше,  чем  в  первый  раз,
когда Ричард включил машину после полудня. Уже чувствовался горячий  запах
трансформатора, который Джон запихал в дисплейный блок.
     Волшебная машина желаний.
     Текст-процессор богов.
     Может, Джон именно  это  и  хотел  подарить  ему  на  день  рождения?
Достойный  космического  века  эквивалент  волшебной  лампы  или   колодца
желаний?
     Он услышал, как открылась от удара дверь, ведущая из дома во двор,  и
тут же до него донеслись голоса Сета и остальных  членов  группы.  Слишком
громкие, хриплые голоса.
     - А где твой старик, Сет? - спросил один из них.
     - Наверно, как всегда, корпит в своей конуре,  -  ответил  Сет.  -  Я
думаю, что... - Свежий порыв ветра унес конец фразы, но  не  справился  со
взрывом общего издевательского хохота.
     Прислушиваясь к их голосам, Ричард сидел, чуть склонив голову  набок,
потом неожиданно принялся печатать:
     МОЙ СЫН СЕТ РОБЕРТ ХАГСТРОМ.
     Палец его замер над клавишей "ВЫЧЕРКНУТЬ".
     "Что ты делаешь?! - кричал его мозг. - Это всерьез? Ты  хочешь  убить
своего собственного сына?"
     - Но что-то же он там делает? - спросил кто-то из приятелей Сета.
     - Недоумок хренов! - ответил Сет. - Можешь спросить  у  моей  матери,
она тебе скажет. Он...
     "Я не хочу убивать его. Я хочу его ВЫЧЕРКНУТЬ".
     - ...никогда не сделал ничего толкового, кроме...
     Слова МОЙ СЫН СЕТ РОБЕРТ ХАГСТРОМ исчезли с экрана.
     И вместе с ними исчез доносившийся с улицы голос Сета.
     Ни  звука  не  доносилось  теперь  оттуда,   кроме   шума   холодного
ноябрьского ветра, продолжавшего мрачно рекламировать приближение зимы.
     Ричард выключил текст-процессор и вышел на улицу. У въезда на участок
было  пусто.  Лидер-гитарист  группы  Норм  (фамилию  Ричард  не   помнил)
разъезжал в старом зловещего вида фургоне, в котором во время своих редких
выступлений группа перевозила аппаратуру. Теперь фургон исчез.  Сейчас  он
мог быть в каком угодно месте, мог ползти где-нибудь по шоссе  или  стоять
на стоянке у какой-нибудь грязной забегаловки, где продают  гамбургеры,  и
Норм мог быть где угодно, и басист Дэви  с  пугающими  пустыми  глазами  и
болтающейся в мочке уха булавкой, и ударник с выбитыми передними зубами...
Они могли быть где угодно, но только не здесь, потому что здесь нет Сета и
никогда не было.
     Сет ВЫЧЕРКНУТ.
     - У меня нет сына, - пробормотал Ричард. Сколько  раз  он  видел  эту
мелодраматическую фразу в плохих романах?  Сто?  Двести?  Она  никогда  не
казалась ему правдивой. Но сейчас он сказал чистую правду.
     Ветер дунул с новой  силой,  и  Ричарда  неожиданно  скрутил,  согнул
вдвое, лишил дыхания резкий приступ колик.
     Когда его отпустило, он двинулся к дому.


     Прежде  всего  он  заметил6  что  в  холле  не  валяются  затасканные
кроссовки - их было у Сета четыре пары, и он  ни  в  какую  не  соглашался
выбросить хотя бы одну.  Ричард  прошел  к  лестнице  и  провел  рукой  по
перилам. В возрасте десяти лет Сет вырезал на  перилах  свои  инициалы.  В
десять лет уже положено понимать, что можно делать и чего нельзя, но Лина,
несмотря на это, не разрешила Ричард его  наказывать.  Эти  перила  Ричард
делал сам почти целое лето. Он спиливал, шкурил,  полировал  изуродованное
место заново, но призраки букв все равно оставались.
     Теперь же они исчезли.
     Наверх. Комната  Сета.  Все  чисто,  аккуратно  и  необжито,  сухо  и
обезличено. Вполне можно повесить на дверной ручке табличку  "Комната  для
гостей".
     Вниз. Здесь Ричард  задержался  дольше.  Змеиное  сплетение  проводов
исчезло, усилители и микрофоны  исчезли,  ворох  деталей  от  магнитофона,
который Сет постоянно собирался "наладить" (ни усидчивостью,  ни  умением,
присущими Джону, он не  обладал),  тоже  исчез.  Вместо  этого  в  комнате
заметно ощущалось глубокое (и не особенно приятное) влияние личности Лины:
тяжелая вычурная мебель, плюшевые гобелены на стенах (на одном была  сцена
"Тайной вечери", где Христос больше походил на Уэйна Ньютона; на другом  -
олень на фоне аляскинского пейзажа) и вызывающе  яркий,  как  артериальная
кровь, ковер на полу. Следов того, что  когда-то  в  этой  комнате  обитал
подросток по имени Сет Хагстром, не осталось никаких. Ни в  этой  комнате,
ни в какой другой.
     Ричард все еще стоял у лестницы и оглядывался вокруг, когда  до  него
донесся шум подъезжающей машины.
     "Лина, - подумал он, испытав лихорадочный  приступ  чувства  вины.  -
Лина вернулась с игры... Что она скажет,  когда  увидит,  что  Сет  исчез?
Что?.."
     "Убийца! - представился ему ее крик. - Ты убил моего мальчика!"
     Но ведь он не убивал...
     - Я его ВЫЧЕРКНУЛ, - пробормотал он и направился на  кухню  встречать
жену.


     Лина стала толще.
     Играть в бинго  уезжала  женщина,  весившая  около  ста  восьмидесяти
фунтов. Вернулась же бабища весом по крайней мере в  триста,  а  может,  и
больше. Чтобы пройти в дверь,  ей  пришлось  даже  чуть  повернуться.  Под
синтетическими  брюками  цвета  перезревших  оливок  колыхались  складками
слоновьи бедра. Кожа ее, лишь болезненно желтая три часа назад,  приобрела
теперь совершенно нездоровый  бледный  оттенок.  Даже  не  будучи  врачом,
Ричард понимал, что это свидетельствует о серьезном расстройстве печени  и
грядущих  сердечных  приступах.  Глаза,  полуприкрытые  тяжелыми   веками,
глядели на него ровно и презрительно.
     В одной пухлой и дряблой руке  она  держала  полиэтиленовый  пакет  с
огромной  индейкой,  которая  скользила  и  переворачивалась  там,  словно
обезображенное тело самоубийцы.
     - На что ты так уставился, Ричард? - спросила она.
     "На тебя, Лина. Я уставился на тебя. Потому что ты стала вот такой  в
этом мире, где мы не завели детей. Такой ты стала в мире, где тебе  нЕкого
любить, какой бы отравленной ни была твоя любовь. Вот как Лина выглядит  в
мире, где в нее вошло все и не вышло ничего. На тебя, Лина,  я  уставился,
на тебя".
     - Эта птица, Лина... - выдавил он наконец. - В жизни я не видел такой
огромной индейки.
     - Ну и что ты стоишь, смотришь на нее, как идиот? Лучше бы помог!
     Он взял у  Лины  индейку  и  положил  ее  на  кухонный  стол,  ощущая
исходящие  от  нее  волны   безрадостного   холода.   Замороженная   птица
перекатилась на бок с таким звуком, словно в пакете лежал кусок дерева.
     - Не  сюда!  -  прикрикнула  Лина  раздраженно  и  указала  на  дверь
кладовой. - Сюда она не влезет. Засунь ее в морозильник!
     - Извини, - пробормотал Ричард.  Раньше  у  них  не  было  отдельного
морозильника. В том мире, в котором они жили с Сетом.
     Он взял пакет  и  отнес  в  кладовую,  где  в  холодном  белом  свете
флюоресцентной  лампы  стоял  похожий  на  белый  гроб  стоял  морозильник
"Амина". Положив индейку внутрь рядом с замороженными тушками других  птиц
и зверей, он вернулся на кухню. Лина достала из  буфета  банку  шоколадных
конфет с начинкой и принялась методично уничтожать их одну за другой.
     - Сегодня была игра в честь Дня Благодарения, -  сказала  она.  -  Мы
устроили ее на семь дней раньше,  потому  что  на  следующей  неделе  отцу
Филлипсу нужно ложиться в больницу вырезать  желчный  пузырь.  Я  выиграла
главный приз.
     Она улыбнулась, показав  зубы,  перепачканные  шоколадом  и  ореховым
маслом.
     - Лина, ты когда-нибудь жалеешь, что  у  нас  нет  детей?  -  спросил
Ричард.
     Она посмотрела на него так, словно он сошел с ума.
     - На кой черт мне такая обуза? - ответила она вопросом  на  вопрос  и
поставила оставшиеся полбанки конфет обратно в буфет. - Я ложусь спать. Ты
идешь или опять будешь сидеть над пишущей машинкой?
     - Пожалуй, еще посижу, - сказал он на удивление спокойным голосом.  -
Я недолго.
     - Этот хлам работает?
     - Что?.. - Он тут же понял, о чем она, и ощутил новую  вспышку  вины.
Она знала о текст-процессоре, конечно же,  знала.  То,  что  он  ВЫЧЕРКНУЛ
Сета, никак не повлияло на Роджера и судьбу его семьи. -  Э-э...  Нет.  Не
работает.
     Она удовлетворенно кивнула.
     - Этот твой племянник... Вечно голова в облаках. Весь в тебя, Ричард.
Если бы ты не был таким тихоней, я бы, может быть, подумала, что это  твоя
работа пятнадцатилетней давности. - Она рассмеялась  неожиданно  громко  -
типичный смех стареющей циничной опошлившейся бабы, - и он едва сдержался,
чтобы не ударить ее. Затем на его губах возникла улыбка, тонкая и такая же
белая и холодная, как морозильник, появившийся в этом мире вместо Сета.
     - Я недолго, - повторил он. - Нужно кое-что записать.
     - Почему бы тебе не написать рассказ, за  который  дадут  Нобелевскую
премию или еще что-нибудь в этом роде? - безразлично спросила  она.  Доски
пола скрипели и прогибались под ней, когда она, колыхаясь, шла к лестнице.
- Мы все еще должны за мои очки для чтения. И кроме того, просрочен платеж
за "Бетамакс" <марка видеомагнитофона>. Когда ты, наконец,  сделаешь  хоть
немного денег, черт побери?
     - Я не знаю, Лина, - сказал Ричард. - Но сегодня у меня есть  хорошая
идея. Действительно хорошая.
     Лина обернулась  и  посмотрела  на  него,  собираясь  сказать  что-то
саркастическое, что-нибудь вроде того, что хотя ни от  одной  его  хорошей
идеи еще никогда не было толка, она, мол, до сих пор его  не  бросила.  Не
сказала. Может быть, что-то в улыбке Ричарда остановило ее,  и  она  молча
пошла наверх. Ричард остался стоять, прислушиваясь к ее тяжелым шагам.  По
лбу катился  пот.  Он  чувствовал  одновременно  и  слабость,  и  какое-то
возбуждение.
     Потом Ричард повернулся и, выйдя из дома, двинулся к своему кабинету.


     На этот раз процессор, как только он включил его, не стал гудеть  или
реветь, а хрипло прерывисто завыл. И почти сразу  из  корпуса  дисплейного
блока запахло горящей обмоткой трансформатора, а когда  он  нажал  клавишу
"EXECUTE", убирая с экрана поздравление, блок задымился.
     "Времени осталось мало, -  пронеслось  у  него  в  голове.  -  Нет...
Времени просто не осталось. Джон знал это, и теперь я тоже знаю".
     Нужно  было  что-то  выбирать:  либо  вернуть  Сета,  нажав   клавишу
"ВСТАВИТЬ" (он не сомневался, что это можно сделать с такой же  легкостью,
как он сделал золотые монеты), либо завершить начатое.
     Запах становился все сильнее, все тревожнее. Еще немного, и загорится
мигающее слово "ПЕРЕГРУЗКА".
     Он напечатал:
     МОЯ ЖЕНА АДЕЛИНА МЕЙБЛ УОРРЕН ХАГСТРОМ.
     Нажал клавишу "ВЫЧЕРКНУТЬ".
     Напечатал:
     У МЕНЯ НИКОГО НЕТ
     И в верхнем правом углу экрана замигали слова:
     ПЕРЕГРУЗКА ПЕРЕГРУЗКА ПЕРЕГРУЗКА
     "Я  прошу  тебя.   Пожалуйста,   дай   мне   закончить.   Пожалуйста,
пожалуйста..."
     Дым, вьющийся из решетки видеоблока,  стал  совсем  густым  и  серым.
Ричард взглянул на ревущий процессор и увидел, что оттуда тоже валит  дым,
а за дымовой пеленой, где-то внутри, разгорается зловещее красное пятнышко
огня.
     "Волшебный шар", скажи, я буду здоров, богат и умен? Или я буду  жить
один и, может быть, покончу с собой от тоски? Есть ли у меня еще время?"
     "Сейчас не знаю, задай этот вопрос позже".
     Но "позже" уже не будет.
     Ричард нажал "ВСТАВИТЬ", и весь экран,  за  исключением  лихорадочно,
отрывисто мелькающего теперь слова "ПЕРЕГРУЗКА", погас.
     Он продолжал печатать:
     КРОМЕ МОЕЙ ЖЕНЫ БЕЛИНДЫ И МОЕГО СЫНА ДЖОНАТАНА.
     "Пожалуйста. Я прошу".
     Он нажал "EXECUTE", и экран снова погас.
     Казалось,  целую  вечность   на   экране   светилось   только   слово
"ПЕРЕГРУЗКА", мигавшее теперь так часто, что почти  не  пропадало,  словно
компьютер зациклился на  одной  этой  команде.  Внутри  процессора  что-то
щелкало и шкворчало. Ричард застонал, но в этот момент из  темноты  экрана
таинственно выплыли зеленые буквы:
     У МЕНЯ НИКОГО НЕТ КРОМЕ МОЕЙ ЖЕНЫ БЕЛИНДЫ И МОЕГО СЫНА ДЖОНАТАНА.
     Ричард нажал "EXECUTE" дважды.
     "Теперь,  -  подумал  он,  -  я  напечатаю:  "ВСЕ  НЕПОЛАДКИ  В  ЭТОМ
ТЕКСТ-ПРОЦЕССОРЕ БЫЛИ УСТРАНЕНЫ ЕЩЕ ДО ТОГО, КАК МИСТЕР НОРД