том,  что  сейчас  наговорили,
возможно, вам будет легче понять, почему ваша  жена  настолько  эмоционально
сокрушена, настолько...
   - Во-вторых, - перебил я его (это мы, враждебно настроенные,  умеем!),  -
то, что вы называете меня  уменьшительным  именем,  я  нахожу  оскорбительно
фамильярным и бестактным. Попробуйте еще раз по телефону, и я  сразу  повешу
трубку. Попробуйте назвать меня  так  в  лицо,  и  вы  на  опыте  убедитесь,
насколько враждебна моя позиция.
   - Стив.., мистер Дэвис.., мне кажется... Я повесил трубку. Сделав это,  я
ощутил что-то вроде удовольствия - в первый раз после того, как я  нашел  на
обеденном столе записку, придавленную ее тремя ключами от квартиры.

***

   В тот же день  я  поговорил  с  приятелем  в  юридическом  отделе,  и  он
порекомендовал мне своего друга, который  брал  бракоразводные  дела.  Я  не
хотел развода - я был в бешенстве из-за  нее,  но  по-прежнему  любил  ее  и
хотел, чтобы она вернулась,  -  однако  мне  не  нравился  Хамболд.  Мне  не
нравилась сама идея его существования. Он действовал мне на нервы - он и его
мурлыкающий голосишко. Мне кажется,  я  предпочел  бы  крутого  крючкотвора,
который позвонил бы и сказал: "Отдайте нам ключ от сейфа до  конца  рабочего
дня, Дэвис, и, может быть, моя  клиентка  сжалится  и  решит,  оставить  вам
что-нибудь сверх двух пар исподнего и карточки донора, усекли?". Это  я  мог
бы понять. А вот от Хамболда разило подлой пронырливостью.
   Специалиста по разводам звали Джон Ринг, и он терпеливо выслушал  повесть
о моих горестях. Подозреваю, почти все это он уже много раз слышал раньше.
   - Будь я совершенно уверен, что она хочет развода, по-моему, мне было  бы
легче, - закончил я.
   - Так будьте совершенно уверены, - сразу же сказал Ринг. - Хамболд просто
ширма, мистер Дэвис.., и потенциально сокрушительный  свидетель,  если  дело
дойдет до суда. Не сомневаюсь, что сначала ваша жена обратилась к  адвокату,
и когда адвокат узнал про пропавший ключ от сейфа, он рекомендовал Хамболда.
Адвокат не мог бы вам позвонить, это было бы  нарушением  этики.  Предъявите
ключ, друг мой, и Хамболд исчезнет со сцены. Можете не сомневаться.
   Почти все это я пропустил мимо ушей. Мои  мысли  сосредоточились  на  его
первых словах.
   - Так вы считаете, она хочет развода, - сказал я.
   - Безусловно, - сказал он. - Она хочет развода. Очень хочет. И,  покончив
с браком, не намерена остаться с пустыми руками.

***

   Я договорился с Рингом обсудить все подробнее на следующий день. Домой из
конторы я вернулся как мог позднее,  некоторое  время  бродил  по  квартире,
решил пойти в кино, не нашел ни одного фильма, который хотел бы  посмотреть,
включил телевизор, не нашел ни одной заинтересовавшей меня программы и опять
принялся бродить из комнаты в комнату. В какой-то момент  я  обнаружил,  что
стою в спальне у открытого окна в четырнадцати этажах над  улицей  и  швыряю
вниз все мои сигареты, даже затхлую пачку "Вайсройз", завалявшуюся у дальней
стенки ящика письменного стола, - пачку, которая,  возможно,  пролежала  там
десять лет или дольше, иными словами, с того времени,  когда  я  понятия  не
имел, что на свете существует такая тварь, как Диана Кислоу.
   Хотя в течение двадцати лет я выкуривал от двадцати до сорока  сигарет  в
день, не помню, чтобы у меня внезапно возникло желание покончить с курением,
не помню и никакой внутренней борьбы - ни даже логичной  мысли,  что,  может
быть, третий день после ухода вашей жены  -  не  самый  оптимальный  момент,
чтобы бросить курить. Я просто выкинул через окно в темноту  нераспечатанный
блок, полблока и две-три начатые пачки,  которые  нашел  в  комнатах.  Затем
закрыл окно (мне в голову не пришло, что было бы  эффективнее  выбросить  не
курево, а курильщика - ни разу не пришло), растянулся на  кровати  и  закрыл
глаза.

***

   Следующие десять дней, пока я терпел худшие следствия физического  отказа
от никотина, были трудными, часто  тягостными,  но,  пожалуй,  не  настолько
скверными, как я ожидал. Меня тянуло закурить десятки.., нет, сотни  раз,  я
этого не сделал. Были минуты, когда мне казалось, что я сойду  с  ума,  если
сейчас же не закурю, а встречая на улице курящего прохожего, испытывал почти
непреодолимое желание завизжать: "Отдай, мудак! Она моя!", но удерживался.
   Худшие минуты наступали поздно ночью. Мне кажется (но я  не  уверен:  мои
мыслительные процессы того времени вспоминаются мне крайне смутно), будто  я
решил, что, бросив курить, буду лучше спать, но ничего подобного!  Иногда  я
лежал без сна до трех часов утра, сцепив руки под подушкой, глядя в потолок,
слыша сирены и погромыхивание тяжелых грузовиков. И я думал о круглосуточном
корейском супермаркете почти прямо напротив моего  дома.  Я  думал  о  белом
сиянии флюоресцентных плафонов внутри, таком ярком,  что  оно  приводило  на
память  соприкосновение  Кублер-Росс  со  смертью   <Кублер-Росс   Элизабет,
психиатр, автор книги "О смерти и умирании",  1969  год.>.  Видел,  как  оно
выплескивается на тротуар между витринами, которые еще через час два молодых
корейца в белых бумажных колпаках  начнут  заполнять  фруктами.  Я  думал  о
мужчине постарше за прилавком, тоже корейце,  тоже  в  бумажном  колпаке,  о
блоках и блоках сигарет на полках у него за спиной, величиной не  уступающих
скрижалям, с которыми в "Десяти заповедях" Чарльз Хестон спускается с Синая.
Я думал о том, как встану, оденусь, пойду туда, куплю пачку сигарет (а может
быть, девять или десять пачек) и, сидя у окна, буду курить  "Мальборо"  одну
за другой, а небо на востоке зарозовеет, и  взойдет  солнце...  Я  этого  не
сделал, но ночь за ночью в предрассветные часы я засыпал, считая не  слонов,
а  марки  сигарет:  "Уинстон"...  "Уинстон  100с"...  "Вирджиния   слимс"...
"Дорал"... "Мерит"... "Мерит 100с"... "Кэмел"... "Кэмел  филтерс"...  "Кэмел
лайте".
   Попозже - примерно тогда, когда последние три-четыре месяца нашего брака,
правду сказать, начали представляться мне более  ясно  -  у  меня  сложилось
убеждение, что мое решение бросить курить именно тогда, быть может, не  было
таким скоропалительным, как казалось сперва, и вовсе не безрассудным.  Я  не
отличаюсь блестящим умом, да и особым мужеством тоже, но это  решение  можно
счесть и блестящим, и мужественным. Во  всяком  случае,  это  не  исключено:
иногда мы становимся выше самих себя. В любом случае отказ от курения  помог
мне в первые дни после ухода Дианы сосредоточить мысли на чем-то конкретном;
обеспечил моей тоске словесную форму, которой иначе она была бы лишена -  не
знаю, поймете ли вы. Скорее всего нет. Но не знаю, как выразить это иначе.
   Прикидываю ли я, что отказ от курения в тот момент мог сыграть свою  роль
в том, что произошло тогда в "Кафе Готэм"? Естественно...  Но  это  меня  не
трогает. В конце-то концов никто из нас не  способен  предсказать  финальный
результат наших поступков, да и мало  кто  пытается.  Большинство  поступает
так, как поступает, чтобы продлить удовольствие или на время заглушить боль.
И даже когда  наши  поступки  диктуются  самыми  благородными  побуждениями,
последнее звено в цепи слишком часто обагрено чьей-то кровью.

***

   Хамболд позвонил  мне  через  две  недели  после  того  вечера,  когда  я
бомбардировал сигаретами Восемьдесят Третью улицу, и на этот раз  он  строго
придерживался "мистера Дэвиса", как формы обращения. Он спросил меня, как  я
поживаю, и я ответил ему, что хорошо. Отдав таким образом  дань  вежливости,
он сообщил мне, что звонит по поручению Дианы. Диана, сказал он,  хотела  бы
встретиться  со  мной  и  обсудить  "некоторые  аспекты"  нашего  брака.   Я
подозревал, что "некоторые аспекты" подразумевают ключ к сейфу, не говоря уж
о разных других финансовых вопросах, которые Диана сочтет  нужным  прояснить
до того,  как  вытолкнуть  на  сцену  своего  адвоката,  однако  моя  голова
сознавала одно, а тело вело себя совсем иначе. Я  чувствовал,  как  краснеет
моя кожа, как все быстрее колотится сердце. Я ощущал дерганье пульса в руке,
держащей трубку. Не забывайте, в последний раз я видел ее  утром  того  дня,
когда она ушла. Но видел ли? Она спала, зарывшись лицом в подушку.
   Однако у меня хватило здравого  смысла  спросить,  о  каких,  собственно,
аспектах мы говорим.
   Хамболд сально хихикнул мне в ухо и ответил, что  предпочел  бы  отложить
это до нашей встречи.
   - Вы уверены, что это такая уж хорошая идея? - спросил я, чтобы  оттянуть
время. Я ведь знал, что это очень плохая идея. И еще я знал, что  соглашусь:
Я хотел увидеть ее еще раз. Чувствовал, что должен увидеть ее еще раз.
   - О, да, я в этом убежден, - сказано это было мгновенно, без колебаний. И
последние  сомнения  в  том,  что  Хамболд  и  Диана  тщательнейшим  образом
отработали это между собой (и, да, вполне вероятно, советуясь с  адвокатом),
тут же улетучились... - Всегда следует дать пройти какому-то времени, прежде
чем главные участники конфликта встретятся - дать им  поостыть,  однако,  на
мой взгляд, встреча лицом к лицу теперь облегчит...
   - Позвольте мне сообразить, - сказал я. - Вы имеете в виду...
   - Завтрак, - сказал он. - Послезавтра? У вас найдется для него время?
   "Ну конечно, найдется, - подразумевал его тон. - Просто, чтобы  снова  ее
увидеть.., почувствовать легчайшее прикосновение ее руки. А, Стив?".
   - В любом случае первую половину дня в четверг я свободен,  так  что  тут
затруднений  не   возникнет.   Мне   привести   с   собой   моего..,   моего
психотерапевта?
   Снова сальный смешок задрожал у меня в ухе,  будто  нечто  секунду  назад
извлеченное из формочки для желе.
   - А у вас он есть, мистер Дэвис?
   - Собственно говоря, нет. Вы уже наметили место? Я было спросил себя, кто
будет платить за этот обед, и тут же улыбнулся собственной наивности.  Сунул
руку в карман за сигаретой, и мне под ноготь вонзился кончик  зубочистки.  Я
вздрогнул, выдернул зубочистку, осмотрел ее кончик на предмет крови,  ничего
не обнаружил и сунул зубочистку в рот.
   Хамболд успел что-то сказать, но я прослушал. При виде зубочистки я вновь
вспомнил, что ношусь по волнам мира без сигарет.
   - Простите?
   - Я спросил, знаете ли вы "Кафе Готэм"  на  Пятьдесят  Третьей  улице?  -
сказал он уже с легким нетерпением... - Между Мэдисон и Парком?
   - Нет, но не сомневаюсь, что сумею его отыскать.
   - В полдень?
   Я хотел было сказать ему, чтобы он сказал Диане, чтобы  она  надела  свое
зеленое платье в черную крапинку с длинным разрезом на боку, но  решил,  что
это может оказаться контрпродуктивным.
   - Прекрасно, значит, в полдень.
   Мы сказали то, что обычно говорят, кончая разговор с тем, кто вам уже  не
нравится, но с кем у вас есть дела. Затем я расположился перед компьютером и
задумался, достанет ли у меня сил встретиться с Дианой,  если  я  не  выкурю
предварительно хотя бы одной сигареты.

***

   15 По мнению Джона Ринга, ничего прекрасного здесь не было. Ни в чем.
   - Он вас подставляет, - сказал он. -  И  она  с  ним  вместе.  При  такой
расстановке сил адвокат Дианы будет там присутствовать незримо, а я -  ни  в
каком качестве. Воняет за милю.
   "Может быть, но тебе-то она никогда не всовывала язык  в  рот,  чувствуя,
что ты вот-вот кончишь", - подумал я. Но, поскольку таких вещей  не  говорят
адвокату, чьими услугами вы только-только заручились,  я  сказал  лишь,  что
хочу увидеть ее еще раз, посмотреть, нет ли шанса все уладить.
   Он вздохнул.
   - Не морочьте себе голову. Вы видите в этом ресторане его, вы видите  ЕЕ,
вы преломляете с ними хлеб, выпиваете немного вина, она закладывает ногу  за
ногу, вы смотрите, вы мило беседуете. Она снова закладывает ногу за ногу, вы
смотрите и смотрите, и, возможно, они убедят вас сделать  дубликат  ключа  к
сейфу...
   - Не убедят!
   - ..и в следующий раз вы увидите их в суде, и все вредное для вас, что вы
наговорили, пока смотрели на ее ноги и вспоминали, как они обвивались вокруг
вас, будет занесено в протокол. А вы обязательно наговорите много  вредного,
потому что в ресторан они явятся, заранее приготовив все нужные  вопросы.  Я
знаю, что вы хотите ее увидеть, я способен это понять, но НЕ ТАК! Речь  ведь
идет не о справедливой ничьей, приятель. Хамболд это знает. Как и Диана.
   - Никому повестки не вручали, и если она просто хочет поговорить...
   - Не прячьтесь от правды,  -  сказал  Ринг.  -  На  этой  стадии  веселой
вечеринки никто не хочет просто разговаривать,  а  либо  хотят  потрахаться,
либо отправиться домой. Развод уже  совершился,  Стивен.  И  эта  встреча  -
простое и чистое зондирование. Выиграть вы не можете ничего, а вот проиграть
- так все. Глупо!
   - Тем не менее...
   - Вы неплохо зарабатывали, особенно последние пять лет...
   - Знаю, но...
   - И ТРИ года из этих  пяти,  -  Ринг  оборвал  меня  тем  голосом,  каким
пользовался в суде, словно вдел руки в рукава пальто, - Диана Дэвис не  была
ни вашей женой, ни вашей сожительницей, ни вашей помощницей в  любом  смысле
слова. Она была просто Дианой Кислоу из Паунд-Риджа и  не  шествовала  перед
вами, рассыпая цветочные лепестки или дудя в рожок.
   - Да, но я хочу ее видеть.
   А то, что я думал, ввергло бы его в полное бешенство:  я  хотел  увидеть,
наденет ли она зеленое платье в черную  крапинку  -  ведь  она,  черт  дери,
прекрасно знала, что оно - мое любимое.
   Он снова вздохнул.
   - Я должен кончить этот спор, не то мне придется пить мой обед, а не есть
его.
   - Идите поешьте. Диетическое меню. Деревенский сыр.
   - Ладно. Но сначала я еще раз попытаюсь убедить вас. Такая встреча -  это
своего рода рыцарский турнир. Они явятся в полном вооружении. А вы  явитесь,
одетый только в улыбку. Даже без набедренной  повязки.  И  первый  удар  они
нанесут именно туда.
   - Я хочу ее увидеть, - сказал я. - Я хочу увидеть, как она. Извините.
   Он испустил саркастический смешок.
   - Отговорить вас мне не удастся?
   - Нет.
   - Ну, хорошо. В таком случае я хочу, чтобы вы следовали  моим  указаниям.
Если я узнаю, что вы про них забыли и все испортили, я,  возможно,  приду  к
выводу, что мне будет  проще  вообще  отказаться  от  этого  дела.  Вы  меня
слышите?
   - Слышу.
   - Отлично. Не кричите на нее, Стивен. Они могут подстроить так,  что  вам
по-настоящему захочется наорать на нее. Воздержитесь!
   - Ладно.
   Я не собирался орать на нее. Если я сумел бросить курить  через  два  дня
после того, как она ушла от меня - и не закурил снова!  -  уж  как-нибудь  я
сумею продержаться сто минут и три перемены блюд, не назвав ее стервой.
   - И на него не орите. Это во-вторых.
   - Ладно.
   - Одного "ладно" мало. Я знаю, он вам не нравится, да и вы ему не слишком
нравитесь.
   - Он же меня даже не видел. И он.., психотерапевт. Как он  мог  составить
обо мне мнение, хорошее или плохое?
   - Не прячьтесь от правды, - сказал он. - Ему платят, чтобы  он  составлял
мнение. Если она заявит ему,  что  вы  перевернули  ее  вверх  тормашками  и
изнасиловали с  помощью  кукурузного  початка,  он  не  скажет:  "Предъявите
доказательства", он скажет: "Ах вы бедняжка! И сколько раз?". Вот и  скажите
"ладно" с убеждением.
   - Ладно, с убеждением.
   - Уже лучше, - но он сказал это без всякого убеждения. Он сказал это, как
человек, который хочет перекусить и забыть обо всем.
   - Не касайтесь существенных вопросов, - продолжал  он.  -  Не  обсуждайте
имущественных вопросов даже под  соусом:  "Как  вы  отнеслись  бы  к  такому
предложению?".  Придерживайтесь  одних  сантиментов.  Если  они  озлятся   и
спросят, зачем вы вообще пришли, если не намерены обсуждать конкретные вещи,
отвечайте, как сейчас ответили мне: потому что хотели еще раз  увидеть  свою
жену.
   - Ладно.
   - А если они тогда встанут и уйдут, вы переживете?
   - Да.
   Я не  знал,  переживу  или  нет,  но  полагал,  что  переживу,  и  еще  я
чувствовав, что Рингу не терпится окончить этот разговор.
   - Как адвокат - ваш адвокат - повторяю вам, что эта встреча -  идиотство,
и если она всплывет во время судебного разбирательства,  я  попрошу  сделать
перерыв только для того, чтобы вытащить вас  в  коридор  и  сказать:  "Я  же
говорил!". Поняли наконец?
   - Да. Передайте от меня привет диетическому блюду.
   - Клал я на диетическое блюдо, - угрюмо отозвался Ринг. - Если за  обедом
я не могу выпить двойное кукурузное виски, так могу по  крайней  мере  взять
двойной чизбургер в "Пиве с Бургерами".
   - Слова, достойные истинного американца.
   - Надеюсь, она даст вам по рукам, Стивен.
   - Знаю, что надеетесь.
   Он повесил трубку и отправился за своим  заменителем  алкоголя.  Когда  я
увиделся с ним в следующий раз, уже потом, через несколько дней, между  нами
возникло что-то такое, чего нельзя было  касаться,  хотя,  мне  кажется,  мы
поговорили бы об этом, знай мы друг друга хотя бы чуточку побольше. Я  понял
это по его глазам, как и он, конечно, по  моим  -  мысль  о  том,  что  будь
Хамболд адвокатом, а не психотерапевтом, то он, Джон  Ринг,  был  бы  там  с
нами. А в этом  случае  он  мог  бы  оказаться  в  морге  рядом  с  Уильямом
Хамболдом.

***

   Из конторы я пошел в "Кафе Готэм" пешком - вышел в П часов  15  минут.  Я
пришел загодя ради собственного душевного спокойствия - иными словами, чтобы
удостовериться, что кафе находится именно там, где сказал Хамболд. Я - такой
и был таким всегда. Диана, когда мы только  поженились,  называла  это  моей
"одержимостью", но, думаю,  под  конец  она  разобралась.  Я  скрепя  сердце
полагаюсь на компетентность других людей,  только  и  всего.  Я  отдаю  себе
отчет, что такая черта характера способна действовать на нервы, и знаю,  что
Диану она доводила до исступления. Но только она словно бы так и не  поняла,
что мне самому эта черта не  так  уж  приятна.  Однако  в  чем-то  меняешься
быстро, в чем-то - медленно.  А  кое  в  чем  не  меняешься  вовсе,  как  ни
стараться.
   Ресторан находился точно там, где сказал Хамболд, о чем свидетельствовала
зеленая маркиза со словами "Кафе Готэм" на  ней.  На  зеркальных  стеклах  -
белый силуэт города. Он выглядел очень нью-йоркским  и  вполне  заурядным  -
просто один из примерно восьмисот дорогих ресторанов, втиснувшихся  в  центр
города.
   Найдя место встречи и временно успокоившись (то есть  в  этом  отношении;
мысль, что я увижу Диану, держала меня в жутком напряжении, и  мне  отчаянно
хотелось закурить), я свернул  на  Мэдисон  и  пятнадцать  минут  бродил  по
галантерейному магазину. Просто рассматривать витрины снаружи  было  нельзя:
если Диана и Хамболд подъедут с этой стороны,  они  могут  меня  увидеть.  И
Диана, конечно, узнает меня даже со спины по развороту плеч и покрою пальто,
а этого мне не хотелось. Мне не хотелось, чтобы они  знали,  что  я  приехал
загодя. Ведь, казалось мне, в  этом  можно  усмотреть  просительность,  даже
жалкое заискивание. А потому я вошел внутрь магазина.
   Я купил совершенно не нужный мне зонтик и вышел на улицу ровно в  полдень
по моим часам, зная, что переступлю порог "Кафе Готэм" в 12 часов  5  минут.
Заповедь моего отца: если тебе нужно быть там, приходи на пять минут раньше.
Если им нужно, чтобы ты был там, приходи на пять минут позже. Я достиг  того
состояния, что уже не знал, что кому  нужно,  и  почему,  и  как  долго,  но
отцовский завет, кажется, предлагал наиболее  безопасный  вариант.  Если  бы
речь шла только о Диане, думаю, я вошел бы туда точно в назначенное время.
   Нет, вероятно, я лгу. Наверное, если бы речь шла об  одной  Диане,  я  бы
вошел в 11 часов 45 минут, сразу, как приехал, и подождал бы ее в зале.
   Несколько секунд я постоял под маркизой, заглядывая внутрь. Зал был  ярко
освещен, что я одобрил. Не терплю темные рестораны, где не  видишь,  что  ты
ешь и что пьешь. Белые стены с  бодрящими  импрессионистическими  рисунками.
Понять, что на них изображено, было невозможно, но это не имело значения: их
с