Господи, ну почему я ему не поверил?
  И тут же пришла новая мысль: "Да как  я мог поверить ему? Вся моя жизнь
- пример того, что поверить в такое невозможно".
  Но  удары  по  крыше,  об  стену  и  землю, превращающие  жаб  в  желе,
непрерывное кваканье  не  могли  заглушить  более  зловещих  звуков: жабы  в
гостиной глодали, грызли  дверь,  пытаясь  добраться до  них.  А кроме того,
давили  на нее  своей массой.  И  он  буквально  видел,  как дверь  начинает
прогибаться под их тяжестью.
  Повернулся  и чуть  не ахнул: жабы уже прыгали по ступенькам, спускаясь
все ниже.
  - Элис! - он схватил жену за руку. Она завизжала дурным голосом, начала
вырываться. У него  в  руке остался  оторванный рукав.  Секунду=другую  Джон
смотрел на него, потом бросил на пол. - Элис, черт тебя побери!
  Она взвизгнула, снова вырвалась.
  Первые жабы спустились с лестницы и по коридору радостно прыгали к ним.
Веерообразное окно  над  дверью треснуло,  сквозь него в  коридор вывалилась
жаба. Упала на спину, выставив напоказ розовый живот, дергая лапками.
  Джон схватил жену, крепко тряхнул.
  -  Элис,  мы  должны  спуститься  в  подвал!  В  подвале  мы  будем   в
безопасности!
  -  Нет! - выкрикнула Элис.  Его глаза превратились в огромные блюдца, и
он понял, что ее сознание парализовано. Она просто ничего не соображала.
  Но  времени приводить жену  в чувство лаской и добрым словом  не  было.
Джон схватил ее за футболку  и потащил за собой, как  коп тащит к патрульной
машине  упирающегося уличного  хулигана  или воришку. Жаба,  одной из первых
спустившаяся  по лестницы,  прыгнула  к  ним, и ее  зубы  ухватили тот кусок
пространства, который за секунду до этого занимала голая пятка Элис.
  Когда  половина  коридора осталась  позади, Элис поняла,  чего  от  нее
хотят,  и начала  сама  переставлять  ноги.  Они  добрались до  двери.  Джон
повернул ручку, толкнул дверь от себя, но она осталась на месте.
  - Черт  побери! -  он  толкнул снова,  с тем  же  результатом. Дверь не
желала открываться.
  - Джон, скорее!
  Элис  обернулась и  увидела,  как  жабы волной накатывают  на них.  Они
прыгали друг на друга, сползали на пол, ударялись об оклеенные обоями стены,
падали на  спину, другие  жабы, задевая, переворачивали их. Зубастые пасти и
выпученные золотисто=черные глаза множились и приближались.
  - ДЖОН, ПОЖАЛУЙСТА! ПО...
  Одна  из  жаб прыгнула и  вцепилась  в  ее  бедро повыше  колена.  Элис
вскрикнула,  схватила  жабу,  ее  пальцы  пробрали  кожу, влезли  в  черноту
внутренностей. Она  оторвала жабу  от себя, подняла руки и на  мгновение эта
тварь оказалась на  уровне ее глаз.  Чудовищные зубы непрерывно сжимались  и
разжимались, словно какой=то  жуткий  агрегат. Она изо  всех  сил  отбросила
жабу.  Переворачиваясь в воздухе, жаба расплющилась о противоположную стену.
Не сползла вниз, а просто прилипла к ней.
  - ДЖОН! ГОСПОДИ, ДЖОН!
  Джон Грехэм наконец-то сообразил, в чем его ошибка. Поменял направление
усилий  на   противоположное,  дернул   дверь  на  себя.  Она,  конечно  же,
распахнулась. Джон переступил порог, дернул Элис за руку. С такой силой, что
она проскочила мимо него, чуть  ли не кубарем скатилась по уходящей в подвал
лестнице, вопя во все горло.
  Она упадет, успел подумать  Джон. Упадет, не может не  упасть, упадет и
сломает себе шею...
  Но Элис не  упала. Как=то добралась до земляного  пола подвала,  рыдая,
сжалась в комочек, ухватившись за раненое бедро.
  А  жабы  уже  рвались  в  открытый  дверной  проем.  Джон  повернулся и
захлопнул дверь. Несколько жаб,  успевших  запрыгнуть на лестничную площадку
попадали сквозь  зазоры  между  стойками перил. А  одну  Джон  сбросил  вниз
молодецким ударом кулака. Услышал, как она шлепнулась о металлическую печь.
  Цапнул  рукой стену,  нащупал  выключатель,  повернул, и  тут  же  Элис
завопила  в  голос.  Жаба  запуталась  у  нее  в  волосах.  Она  ворочалась,
дергалась, квакала, пыталась укусить Элис в шею, напоминая огромную бигудю.
  Элис вскочила, закружила по подвалу, каким=то чудом  не наталкиваясь на
лежащие на полу  ящики. Подскочила к  одной из опорных колонн, повернулась к
ней спиной, дважды  крепко приложилась затылком. Что=то чвакнуло. По колонне
потекла черная жижа, жаба  вывалилась из волос, по  футболке соскользнула на
пол, оставляя черные пятна.
  Элис зашлась безумным криком,  от которого у Джона похолодела кровь. Он
то ли  сбежал, то  ли  скатился  по  ступенькам,  обнял  жену.  Поначалу она
вырывалась,  потом  успокоилась.  И  крик  перешел в  куда  более  спокойные
рыдания.
  Ровный гул ударов  падающих  на дом и на землю жаб перекрыло куда более
близкое  кваканье тех  тварей, что успели проскочить в дверь. Элис отпрянула
от Джона, лихорадочно оглядывая подвал.
  Где они?  -  выдохнула она осипшим  от напряжения  голосом. -  Где они,
Джон?
  Но искать  жаб не пришлось. Они уже увидели людей и радостно прыгали  к
ним.
  Грехэмы отступили. Джон увидел  ржавую  лопату,  прислоненную  к стене.
Схватил ее  и принялся методично  уничтожать приближающихся жаб.  Прорваться
удалось  лишь  одной. Она прыгнула  с пола на ящик,  а  с  ящика  - на Элис,
ухватила зубами футболку и повисла между грудей, болтая лапками.
  - Замри!  - рявкнул Джон.  Бросил лопату на пол, шагнул  к жене, обеими
руками схватил  жабу,  дернул.  Она  вырвала  из футболки  клок материи.  Не
выпуская его из зубов,  попыталась выскользнуть  из рук Джона. Бородавчатая,
сухая, очень горячая. Джон сжал пальцы.  Между ними на пол  закапала  черная
кровь и слизь.
  В  дверь  успели проскочить  лишь с десяток маленьких чудовищ, и вскоре
Джон  расправился  со  всеми. А потом, обнявшись, он  и Элис вслушивались  в
устойчивый шум жабьего дождя.
  Джон  посмотрел  на  низкие  окна подвала.  Их  словно затянуло  черным
пологом.  И  внезапно  он   понял,  как  выглядит  дом  снаружи,  наполовину
погребенный под шевелящимся, ворочающимся толстенным слоем жаб.
  - Мы должны подпереть  окна, -  прохрипел он. - Они могут не  выдержать
веса жаб. Если это произойдет, они посыпятся в подвал.
  - Но чем? - едва слышно спросила Элис. - Чем мы их подопрем?
  Джон огляделся, увидел у стены несколько листов фанеры. Подпорки  не из
лучших, но других не было.
  - Вот этим. Помоги мне.
  * * *


  Они принялись за  работу. Окон в  подвале было четыре, и  держались они
лишь в силу их узости. Грехэмы уже занимались четвертым окном, когда в одном
из трех зазвенело разбившееся стекло. Но фанера держала.
  Они вновь отошли на середину подвала. Джон заметно хромал.
  А с лестницы доносился пренеприятный скрежет: жабы грызли дверь.
  - И что мы будем делать, если они прогрызут дверь? - прошептала Элис.
  -  Я не знаю,  -  ответил  он... и  вот тут не  выдержал лючок угольной
шахты.  Ею  не  пользовались  уже много  лет, и лючок открылся  под тяжестью
навалившихся на него жаб. Они сотнями посыпались на пол.
  На этот раз Элис  не закричала. Прежними криками она серьезно повредила
голосовые связки.
  После того,  как раскрылся лючок угольной  шахты,  Грехэмы продержались
недолго. Но в этот отрезок времени Джон Грехэм накричался за обоих.
  * * *


  К полуночи  жабий  ливень  над  Уиллоу ослабел,  перейдя  в  моросящий,
поквакивающий дождь.
  В половине  второго  последняя  жаба  упала с  темного, звездного неба,
приземлилась на  сосну  у  озера, спрыгнула на  землю и растворилась в ночи.
Следующей предстояло ждать семь лет.
  В четверть  шестого  небо  просветлело, на  востоке  затеплилась  заря.
Уиллоу  покрывал  ковер  трепыхающихся,  квакающих, прыгающих  жаб.  Дома на
Главной улице лишились  карнизов. Все, что  было прямым, изогнулось. Щит  на
повороте  с  шоссе  со  словами   "ДОБРО  ПОЖАЛОВАТЬ  В  УИЛЛОУ,  ШТАТ  МЭН,
ГОСТЕПРИИМНЫЙ   ГОРОД",  выглядел  так,  словно  его  изрешетили  пулеметной
очередью. Пробили  его, разумеется,  падавшие с  неба жабы.  Щит у магазина,
рекламирующий итальянские сэндвичи, пиццу, бакалейные товары и  предлагающий
лицензию  на рыбную ловлю, лежал на  земле. Жабы прыгали и на нем, и  вокруг
него. Жабы сидели на каждой из бензоколонок. Две жабы медленно кружились  на
флюгере,  установленном на крыше магазина  электротоваров,  словно  дети  на
карусели.
  На озере жабы густо облепили  четыре  плотика (их уже отбуксировали  на
привычные  места,  хотя  купальный  сезон  еще  не  начинался  и  лишь самые
отчаянные решались лезть в воду). Рыбы обезумели  от такого количества пищи.
Время  от времени  одна  или  две жабы  срывалась  с плотика  и  ими  тут же
закусывали. Дороги, ведущие в город и из города,  как и указывал Генри Эден,
для такого маленького городка их было слишком  уж много, покрывали два, три,
а  то  и  четыре слоя  жаб.  Электричества не было: падающие  жабы  оборвали
провода.  Посевы  выбило,  словно  градом, но  в  Уиллоу сельским хозяйством
практически никто не занимался. Несколько  человек держали живность, но в ту
ночь их надежно укрыли  от  беды.  Жители Уиллоу прекрасно знали, что  такое
сезон дождя, и  не  желали  оставлять  коров, овец, коз или кур на  съедение
прожорливым жабам. С таким объяснением страховку им бы не выплатили.
  Зарождающийся день осветил Хемпстид Плейс. Дохлые жабы лежали на крыше,
дохлые жабы забили сливные канавы, живые прыгали по двору. Прыгали по крышам
сараев и амбара, прыгали вокруг "форда" Грехэмов, чинно сидели на переднем и
заднем сидениях, словно прихожане, ожидающие начала службы. Множество дохлых
жаб кучами лежало у стен. Некоторые кучи в высоту достигали шести футов.
  В пять минут седьмого  солнце  поднялось над  горизонтом. В его  жарких
лучах жабы начали таять.
  Кожа их обесцвечивалась,  становилась белой, потом прозрачной. Потом от
их  тел  поднимался  парок  с   неприятным,  гнилистым  запахом,  сами  жабы
уменьшались   в  размерах.   Их  глаза  схлопывались  или  вываливались,   в
зависимости от направления падающих на них солнечных лучей. Кожа трескалась,
и  какое=то  время  казалось,  что  по всему Уиллоу  открываются  бутылки  с
шампанским.
  После  этого разложение шло  еще  быстрее,  жабы превращались в  лужицы
белой  жидкости, очень похожей на человеческую  сперму. Лужицы  эти на крыше
Хемпсид Плейс сливались в ручейки, которые гноем сочились на землю.
  Живые жабы  умирали, мертвые  превращались в лужицы белой  жидкости. От
земли шел пар, вскоре все поля в Уиллоу напоминали жерло умирающего вулкана.
  К четверти восьмого все закончилось, за исключением ремонтных работ, но
местные жители к этому привыкли.
  Не такая  уж  высокая  цена за еще семь лет процветания  в этой забытой
всеми глубинке.
  * * *


  Пять минут девятого Лаура Стэнтон подъехала к магазину на видавшей виды
белой "вольво". Выглядела она совсем больной, гораздо хуже, чем днем раньше.
Она действительно плохо  себя чувствовала, однако, держала в руке упаковку с
шестью  бутылками "Доусонс  эль".  Только  пустыми:  и  мучалась от  жуткого
похмелья.
  Генри Эден вышел на крыльцо. За ним следовала собака.
  - Загони пса в дом, а  не то я развернусь и уеду, - предупредила Лаура,
не поднимаясь по ступенькам.
  - Он же не может сдерживать газы, Лаура.
  - Но это не  означает,  что  я  должна нюхать его  пердеж. Я  серьезно,
Генри. У меня и так голова раскалывается. Не желаю я слушать, как эта собака
выводит задницей "Салют Колумбии"[2].
  - Иди в дом, Тоби, - Генри открыл дверь.
  Тоби посмотрел  на  него  влажными  глазами, как бы спрашивая:  "А  это
обязательно? Здесь=то мне интереснее?"
  - Иди, - повторил Генри.
  Тоби ушел, и Генри  закрыл за ним дверь. Лаура подождала, пока  щелкнет
собачка замка, потом поднялась на крыльцо.
  -  Твой  щит  свалился,  -  она  протянула  Генри  упаковку  с  пустыми
бутылками.
  -  Я меня  есть  глаза,  женщина,  - и у  него в это утро было не самое
благостное  настроение.  Как и у остальных жителей Уиллоу.  Спать под жабьим
дождем  - удовольствие маленькое. Слава Богу, он  повторялся лишь один раз в
семь лет, а не то многие просто сошли бы с ума.
  - Тебе следовало занести его в магазин.
  Генри пробормотал что=то невразумительное.
  - Что=что?
  - Я  говорю, нам надо было приложить больше усилий, - Генри вздохнул. -
Такая милая пара. Может, мы смогли бы их уговорить.
  Несмотря на то, что голова раскалывалась  от боли,  в ней  шевельнулась
жалость к старику. Она коснулась его руки.
  - Это же ритуал.
  - Да, но иногда мне хочется послать этот ритуал ко всем чертям.
  - Генри! - она даже отдернула  руку. Но тут же напомнила себе: с годами
он не становится моложе. И колесики в голове тоже начинают ржаветь.
  - Мне без разницы, -  гнул свое Генри. - Действительно,  милая пара. Ты
сама так сказала, и не пытайся убедить меня, что не говорила.
  - Я этого не  отрицаю.  Но мы же ничего не можем поделать, Генри. Вчера
вечером ты сам так сказал.
  - Знаю, - вздохнул старик.
  - Мы  же  не  заставляем их оставаться в городе. Наоборот, изо всех сил
уговариваем  уехать. Но  они  остаются. Они всегда остаются. Сами  принимают
решение. И это тоже часть ритуала.
  - Знаю, - повторил старик,  глубоко вдохнул, поморщился. - До чего же я
ненавижу этот запах. Весь чертов город воняет скисшим молоком.
  - К полудню запах выветрится. Ты знаешь.
  -  Да. Но я надеюсь лежать в могиле, когда все это повторится  вновь. А
если с  могилой  не получится,  Лаура, очень хочется,  чтобы перед следующим
сезоном дождя с приезжими говорил кто=то еще. Я, как и все, готов платить по
счетам,  но,  говорю  тебе,  мужчина  устает  от этих  жаб.  Даже  если  они
появляются раз в семь лет, мужчина от них устает.
  - Женщина тоже.
  - Да... наверное, пора приводить все в порядок.
  - Конечно, - кивнула Лаура. - Генри,  ты же понимаешь, не  мы придумали
этот ритуал, мы ему лишь следуем.
  - Я=то понимаю, но...
  - Все  еще  может измениться.  Я не знаю,  когда  и почему,  но  может.
Возможно, это последний сезон  дождя, который нам пришлось  пережить. Или  в
следующий раз никто не приедет...
  - Вот этого не надо, - в голосе старика слышался испуг. - Если никто не
приедет, жабы, возможно, не растают на солнце.
  - Вот видишь? - спросила Лаура. - В итоге ты со мной согласился.
  -  Ладно, до следующего раза еще далеко. Я столько не протяну. Семь лет
- большой срок.
  - Да.
  - Но пара была очень милая, не так ли?
  - Да, - повторила Лаура.
  - Ужасная  смерть, - голос Генри Эдена дрогнул, но Лаура промолчала.  А
когда  Генри  спросил,  не  поможет  ли она ему  поставить щит,  несмотря на
головную  боль ответила,  что  поможет: не  хотелось  ей видеть Генри  таким
подавленным.
  И после того они поставили щит, настроение у старика действительно чуть
улучшилось.
  - Да, - вздохнул он, - семь лет - долгий срок.
  Возможно, подумала Лаура, но рано или поздно эти годы проходят, и вновь
наступает  сезон дождя, и вновь в город приезжают люди, всегда двое, мужчина
и женщина, и мы опять рассказываем им о том, что должно произойти, и они нам
не верят, но именно так все и происходит... происходит.
  - Пошли,  старина, и  предложи  мне чашку  кофе,  а  не то  моя  голова
разорвется от боли.
  Он пригласил  ее в  дом, а  когда они выпили  кофе, в  городе уже вовсю
стучали молотки  и визжали  пилы. В окно  они видели, как на  Главной  улице
люди, разговаривая и смеясь, складывали ставни.
  Дул  теплый ветерок, солнце  плыло по  чистому,  светло=голубому,  чуть
подернутому дымкой небу. Сезон дождя в Уиллоу закончился.

  Перевел с английского Виктор Вебер


  STEPHEN KING
  RAINY SEASON

  1 110о  по принятой в США шкале Фаренгейта  соответствуют  45о по шкале
Цельсия

  2  "Салют Колумбии" - патриотическая песня,  написанная филадельфийским
юристом Дж.  Хопкинсом на музыку  Президентского марша Ф.Файла в  1798 г. на
фоне  антифранцузских  настроений.  Более полувека  считалась  неофициальным
гимном США



    Стивен Кинг.
    Скреб-поскреб


   co y  Co yright Ste he  Ki g "THE MOVING FINGER"
   co y  Co yright Перевел с английского Виктор Вебер (v_we er@go.ru)
  Date: 14 Mar 2002



  В  квартире  в Куинз  Говард Милта, не слишком  известный  нью-йоркский
дипломированный бухгалтер,  жил с женой,  но  в тот  момент,  когда  впервые
раздалось  это поскребывание,  пребывал в  гордом одиночестве. Виолет Милта,
еще менее  известная  медсестра  нью-йоркского  дантиста,  досмотрев  выпуск
новостей,  отправилась  в  магазин  на  углу за  пинтой  мороженного.  После
новостей началась  программа  "Риск"[1], которая ей не нравилась.
Она  говорила,  что  терпеть не может Алекса Требека, который  напоминал  ей
продажного   евангелиста,   но  Говард  знал  истинную  причину:   во  время
телевикторины она чувствовала себя полной дурой.
  Поскребывание доносилось  из ванной, дверь в  нее находилась в коротком
коридоре,  который вел в спальню.  Говард замер,  едва  услышав  посторонний
звук. Сообразил, что это не наркоман и не грабитель: два года тому назад, за
собственный  счет, он  установил на окно в ванной крепкую решетку. Скорее, в
раковине или ванне скреблась мышь. А то и крыса.
  Он  подождал,  слушая  первые  вопросы,  в  надежде  что  поскребывание
прекратится само по себе, но не  сложилось. И как  только началась рекламная
пауза, он с неохотой поднялся с кресла и направился к ванной. Дверь осталась
приоткрытой, так что неприятный звук с приближением  к  его источнику только
усилился.
  Теперь  он практически не  сомневался, что издает  звук мышь или крыса.
Царапая фаянс или эмаль маленькими коготками.
  - Черт, - пробормотал Говард и потопал на кухню.
  Там, в  зазоре  между  газовой плитой и  холодильником  стояли  главные
орудия уборки: швабра,  ведро с тряпками, метла и совок. Говард в одну  руку
взял совок,  в  другую - метлу. Вооружившись, безо всякого энтузиазма  вновь
пересек маленькую гостиную, держа курс на ванную. Вытянул шею. Прислушался.
  Скреб, скреб, скреб-поскреб.
  Очень  тихий  звук.  Наверное,  не  крыса.  Однако,   внутренний  голос
советовал настраиваться на худшее. Не  просто  на крысу,  а  на нью-йоркскую
крысу, отвратительное,  волосатое существо с  маленькими  черными глазками и
длинными, жесткими, как проволока,  усами, торчащими под верхней  V-образной
губой. Крысу, которая требовала должного отношения.
  Звук тихий, не такой уж неприятный, но...
  За его  спиной Алекс Требек  задавал очередной вопрос: "Этого  русского
безумца застрелили, зарезали и задушили... в одну ночь".
  - Это Ленин, - предположил один из участников телевикторины.
  -  Это Распутин,  бестолковка, - пробормотал  Говард  Милта.  Переложил
совок в ту руку, что держала метлу, свободную руку сунул в щель между дверью
и  косяком, нащупал на  стене выключатель.  Зажег свет и подскочил  к ванне,
расположенной в  углу под окном.  Он ненавидел крыс и  мышей, ненавидел этих
маленьких тварей, которые пищали  и скреблись (иногда  и кусались),  но  еще
ребенком усвоил простую истину: если от одной из них надо избавиться, делать
это  надо  быстро. Сидеть в  кресле  и прикидываться, что  поскребывание ему
прислышалось, не имело  смысла. По ходу  выпуска новостей Ви уговорила  пару
бутылок  пива,  и  он  знал,  что,  по  возвращению из магазина,  первой  ее
остановкой  станет  ванная.  А  увидев  мышь,  она  поднимет  дикий  крик  и
потребует,  чтобы  он  выполнил свой  мужской долг.  Так что  ему все  равно
пришлось избавляться от мерзкого животного, но в спешке.
  В ванне он обнаружил только душевую головку. Подсоединенный к ней шланг
изогнулся на белой эмали, словно дохлая змея.
  Поскребывание  прекратилось, то  ли  когда Говард  включил свет, то  ли
когда вошел  в ванную, но  теперь  послышалось вновь,  за его спиной. Говард
повернулся и шагнул к раковине, поднимая метлу.
  Пальцы, сжимающие рукоятку, поднялись на  уровень подбородка и замерли.
А вот  нижняя  челюсть отвисла. Если  б  он  взглянул  на  свое  отражение в
заляпанном зубной пастой зеркале над раковиной, то увидел