езанного  цыпленка.  И
сопроводить это проклятьем. Дойдя до этого места, Гриэр  улыбнулся,  давая
мне понять, что мы-то с ним люди без предрассудков, и, закурив, добавил:
     -  В  подобных  случаях  непременно  жди  проклятий.  Эти  несчастные
язычники не могут без театральных жестов. Они зарабатывают  себе  этим  на
хлеб.
     - И в чем же заключалось проклятье?
     - Разве вы еще не догадались? - удивился Гриэр. - Индус  этот  сказал
ему: "Тот, кто применил колдовство  против  ребенка,  станет  отверженным,
парией". И еще он сказал: "Все живое, к чему ни прикоснешься, ждет  скорая
смерть". Отныне и вовеки, аминь.
     Гриэр хмыкнул.
     - И что же Брауэр? Поверил в проклятье?
     - Похоже, что так. Не забывайте, для Брауэра это был страшный шок. И,
судя по тому, что я сейчас от вас услышал, эта его мания прогрессирует.
     - Я спросил домашний адрес  Брауэра,  -  продолжал  Джордж.  -  Гриэр
порылся в бумагах и наконец нашел нужную.
     - Не гарантирую, что вы его там найдете, - сказал он. - Брауэру, сами
понимаете, никто не спешит давать  место,  так  что  с  деньгами  у  него,
по-моему, негусто.
     - Что-то меня резануло в этих словах, - признался нам Джордж, - но  я
промолчал. Было в Гриэре что-то самодовольное,  высокомерное,  и  казалось
незаслуженным,  что  именно  он  располагает  пусть  даже  такой   скудной
информацией о Генри Брауэре. Я поднялся,  и  вдруг  у  меня  непроизвольно
вырвалось:
     - Вчера ночью я был свидетелем того, как Брауэр пожал лапу  шелудивой
дворняге. Через пятнадцать минут собака сдохла.
     - Правда? Как интересно. -  Гриэр  удивленно  вскинул  брови,  словно
сказанное не имело никакого отношения к теме разговора.
     - Я направился к выходу, - продолжал Джордж, -  но  раньше  открылась
дверь, и на пороге возникла секретарша Гриэра.
     - Извините, вы, кажется, мистер Грегсон?
     - Да.
     - Только что позвонил мистер Бейкер. Он просил вам передать, чтобы вы
незамедлительно прибыли по адресу: 19-я стрит, дом N 23.
     - Я вздрогнул, - признался нам  Джордж,  -  я  ведь  совсем  недавно,
утром, заходил туда, но Дэвидсон еще спал. Я направился к дверям, а  Гриэр
преспокойно погрузился в "Уолл-стрит джорнэл", попыхивая трубочкой. Больше
я его не видел и, знаете, как-то не жалею  об  этом.  Я  ушел  со  смутным
ощущением чего-то страшного  -  чего-то  такого,  что  никогда  не  примет
очертания реального страха, связанного с конкретным предметом,  -  слишком
это все чудовищно, слишком невероятно, чтобы подходить с обычными мерками.
     Тут я прервал его повествование:
     - Помилуйте, Джордж, уж не хотите ли вы сказать  нам,  что  ваш  друг
Дэвидсон был мертв?
     - Именно так, - последовал ответ. - Я прибыл туда почти  одновременно
со следователем, который констатировал смерть от коронарного тромба. Через
шестнадцать дней Дэвидсону должно было исполниться двадцать три года.
     Почти неделю я убеждал себя: это всего-навсего роковое совпадение,  о
котором лучше забыть. Меня мучила  бессонница,  и  даже  мой  добрый  друг
"Катти Сарк",  врач,  был  бессилен  мне  помочь.  Я  говорил  себе:  надо
разделить выигрыш между тремя участниками и забыть о том, что Генри Брауэр
однажды  ворвался  в  нашу  жизнь.  Не  получалось.  Я  выписал   чек   на
соответствующую сумму и отправился по адресу, который дал мне Гриэр,  -  в
Гарлем.
     Брауэр там уже не жил. Мне дали другой адрес, на Ист-сайде; не такой,
может быть,  шикарный  квартал,  но  вполне  респектабельный.  Выяснилось,
однако, что оттуда он тоже съехал, примерно за месяц до  нашего  покерного
свидания, и перебрался в Ист-Вилледж, район трущоб.
     Домовладелец,  костлявый  мужчина,  у  ног  которого   предупреждающе
зарычал огромный черный дог, сообщил мне, что  Брауэр  с  ним  рассчитался
третьего апреля, на следующий день  после  нашей  игры.  Я  спросил  новый
адрес;  домовладелец  запрокинул  голову  и  выдал  руладу,  точно   горло
прополоскал:
     -  Когда  отсюда  уезжают,   бос,   адрес   один:   Преисподняя,   до
востребования. Правда, иногда по дороге останавливаются в Бауэри.
     В те дни Бауэри, превратившийся с годами  в  загородную  зону,  являл
собой нечто такое, что и вообразить-то сегодня трудно: обитель  бездомных,
последнее прибежище потерявших человеческий облик несчастных, мечтающих  о
бутылке дешевого вина или о понюшке  белого  порошка,  чтобы  забыться.  Я
отправился в Бауэри. Там были десятки ночлежек, несколько домов призрения,
куда пустили бы на ночь  любого  забулдыгу,  и  множество  тесных  улочек,
пригодных для того, чтобы расстелить прямо  на  мостовой  старый  тюфяк  с
клопами. Я увидел людей-призраков,  иссушенных  алкоголем  и  наркотиками.
Подлинные имена были здесь не в ходу. Какое имя может  быть  у  того,  кто
скатился на самое дно... печень изъедена древесным спиртом, нос распух  от
кокаина, пальцы обморожены, от зубов остались черные  пеньки.  Я  описывал
Генри  Брауэра  каждому  встречному,  но  безрезультатно.  Хозяева  пивных
пожимали плечами. Многие проходили мимо, даже не подняв головы.
     Я не нашел его ни в первый день, ни во второй, ни в третий. На исходе
второй недели один  человек  признался,  что  видел  на  днях  в  "Номерах
Деварии" мужчину с похожей внешностью.
     До "Номеров" оказалось всего два квартала. За конторкой сидел древний
старик с шелушащимся голым черепом и слезящимися  глазами.  К  засиженному
мухами окну была прилеплена реклама: "Одна ночь  -  10  центов".  Я  начал
описывать Брауэра, старик молча кивал. Когда я закончил, он сказал:
     - Знаю его, молодой человек. Знаю, как же. Вот только память  у  меня
слабовата... не пожалейте доллар - глядишь, и вспомню.
     Я положил долларовую бумажку, и она чудесным образом исчезла. Вот вам
и артрит!
     - Он был у нас, молодой человек, а потом переехал.
     - Куда, вы знаете?
     - Так сразу и не вспомнишь. Вы уж не пожалейте еще один доллар.
     Вторая бумажка  исчезла  столь  же  чудесным  образом.  Старик  вдруг
развеселился,  и  из  его  груди  вырвался...  нет,  не  смех,  а   этакий
туберкулезный кашель.
     - Ну что ж, - сказал я, - вы посмеялись в свое удовольствие, и вам за
это еще приплатили. А теперь я хочу знать, куда переехал этот человек.
     Старик опять весело закашлялся.
     - Известно куда, за оградку Поттеровского участка, а местечко он  там
получил в бессрочное пользование, с чертом на пару! Что же вы не смеетесь,
молодой человек? Вчера утречком, я так думаю, он  окочурился,  потому  как
днем, когда я его нашел, он  был  еще  тепленький.  Сидел  -  точно  аршин
проглотил. Я зачем к нему поднялся? Или десять центов гони или... отдыхай.
Вот теперь он и отдыхает за казенный счет  -  в  ящике  глубиной  в  шесть
футов. - Собственная шутка вызвала у него  очередной  приступ  старческого
веселья.
     - Ничего  странного  вы  не  заметили?  -  спросил  я,  сам  себе  не
осмеливаясь признаться в том, как много вкладываю в свой вопрос. - Чего-то
не совсем обычного?
     - Что-то такое было. Так сразу и не...
     Я положил на конторку доллар, чтобы освежить его память; хотя бумажка
и на этот раз исчезла с  завидной  скоростью,  ожидаемого  смеха-кашля  не
последовало.
     - Еще как заметил, - оживился  старик.  -  Труповозку-то  кто  всегда
вызывает? так что я в покойниках  знаю  толк.  Где  я  их  только,  прости
Господи, не находил! И на дверном  крюке,  и  в  постели,  и  на  пожарной
лестнице в мороз, синих как Атлантика, с бутылкой между колен.  А  один  -
лет тридцать назад - захлебнулся у нас в ванной. ну а этот...  этот  сидел
под винтовой лестницей в своем  коричневом  костюме  -  волосы  прилизаны,
грудь колесом, - как какая-нибудь важная персона из тех кварталов. И левой
рукой держал правую за кисть. Да, всяких я повидал, но  такого  не  видел:
чтобы человек помер, сам себе руку пожимая!
     Я отправился пешком в доки, и всю дорогу, как  заезженная  пластинка,
меня преследовала эта его последняя фраза. Чтобы человек помер,  сам  себе
руку пожимая!
     Я прошел до конца мола, туда, где о ржавые сваи билась грязная  серая
вода. Там я достал из кармана чек на тысячу долларов и изорвал  на  мелкие
клочки, которые выбросил в воду.
     Джордж Грегсон изменил позу и откашлялся. В камине дотлевали угольки,
просторная ломберная комната все больше выстывала. Столы и стулья казались
ненастоящими, призрачными, словно увиденные во сне,  где  размыта  граница
между прошлым и  настоящим.  Слабые  язычки  пламени  отбрасывали  тусклый
оранжевый свет на буквы, выбитые на каминном цоколе. СЕКРЕТ В РАССКАЗЕ,  А
НЕ В РАССКАЗЧИКЕ.
     - Я встретил этого человека один раз, - снова заговорил Джордж,  -  а
он и сейчас стоит перед глазами. Кстати, тот случай  помог  мне  забыть  о
моей скорби: тот, кто может беспрепятственно находиться среди  людей,  уже
неодинок... Стивенс, вы не принесете мне пальто? Поковыляю-ка я домой, мне
давно пора лежать в постели.
     Когда Стивенс принес пальто, внимание Джорджа  привлекла  родинка  на
лице дворецкого - у левого уголка рта. Он улыбнулся:
     - До чего же вы все-таки похожи. У вашего  деда  в  этом  месте  была
точно такая же родинка.
     Стивенс молча улыбнулся в ответ. Джордж вышел из комнаты, а вскоре  и
мы разошлись.





                             Я - ДВЕРНОЙ ПРОЕМ


     Ричард и я сидели на веранде моего небольшого домика на берегу моря и
молчаливо наблюдали за прибоем. Дым от наших сигар был густым и  душистым,
что в некоторой  степени  спасало  нас  от  роящихся  кругом  комаров,  не
подпуская  их  ближе  определенного  расстояния.  Вода  была   прохладного
голубовато-зеленоватого цвета, а небо -  бездонным  и  сочно-синим.  Очень
красивое сочетание.
     - Так значит, "дверной  проем"...  -  задумчиво  повторил  Ричард.  -
Откуда у тебя такая уверенность в том, что мальчика убил именно ты? Может,
тебе это, все-таки, просто приснилось?
     - Да не приснилось мне это! Но и убил его не я - я  же  говорил  тебе
уже! Убили его они! Я был только дверным проемом...
     Ричард вздохнул.
     - Ты похоронил его?
     - Да.
     - Помнишь, где?
     - Конечно,  -  мрачно  ответил  я,  доставая  из  нагрудного  кармана
сигарету.  Кисти  рук,  из-за  наложенных  на  них  повязок,  были   очень
неуклюжими и, к тому же, отвратительно зудели. - Если хочешь посмотреть на
это место, то лучше поехать туда на твоем багги. На этом, -  я  кивнул  на
кресло-каталку, - ты не дотолкаешь меня туда по песку.
     Для езды  по  глубокому  зыбкому  песку  у  Ричарда  была  специально
приспособленная для этого машина выпуска, кажется, 1959 года и  совершенно
непонятного  происхождения  -   Ричард   своими   усовершенствованиями   и
нововведениями изменил ее внешний вид до неузнаваемости: он поснимал с нее
крылья, крышу и чуть-ли не все, что только  можно  было  снять,  а  вместо
обычных колес приспособил огромные дутые шины - специально предназначенные
для езды по  любому  песку.  На  этом  чуде  техники  он  разъезжал  вдоль
береговой черты и  собирал  принесенные  прибоем  доски,  ветви  и  прочий
деревянный хлам, из которого  делал  потом  очень  красивые  и  совершенно
фантастические скульптуры. Скульптуры эти он продавал потом по дешевке, за
чисто-символическую плату, зимним туристам. Вообще, Ричард был моим другом
и появился здесь, в Ки-Кэрэлайн,  лет  пять  назад,  выйдя  в  отставку  и
переехав сюда из Мэрилэнда.
     Задумчиво глядя на прибой, он выпустил густой клуб сигарного дыма.
     - Мне не все понятно. Расскажи-ка мне  еще  раз  обо  всем  с  самого
начала.
     Я вздохнул и попытался прикурить свою сигарету. Ричард  взял  коробок
из моих неуклюжих рук и зажег спичку сам. Прикурив, я сделал две  глубоких
затяжки и  попытался  сосредоточиться.  Зуд  в  пальцах  стал  уже  совсем
невыносимым.
     - Ну хорошо, - начал я. - Прошлым вечером, часов  в  семь,  я  сидел,
точно так же, как сейчас, здесь на веранде, любовался прибоем и курил...
     - Не с этого места, раньше, - мягко перебил меня Ричард.
     - Раньше?
     - Расскажи мне о полете.
     - Ричард, я же рассказывал тебе о нем уже много-много раз!  -  устало
затряс я головой.
     Напряженно вслушиваясь в каждое мое слово, Ричард морщил  лоб  и  был
похож на какую-нибудь из своих необычных скульптур.
     - Да, рассказывал. Но, может быть, ты не все вспомнил  тогда,  что-то
упустил. А сейчас, может быть, вспомнишь - попытайся. Мне кажется,  сейчас
у тебя может что-нибудь получиться.
     - Ты так думаешь?
     - Ну а почему бы нет? А потом, когда ты закончишь, мы  можем  поехать
поискать могилу.
     - Могилу... - машинально повторил  я.  В  моем  воображении  возникло
огромное, пустотелое и ужасно-черное кольцо. Ничто не могло  сравниться  с
ним в черноте... Такой непередаваемо-ужасной тьмы не видел я  даже  тогда,
когда мы с Кори, пять лет назад, плыли по бесконечному космическому океану
далеко-далеко от нашей планеты. Это была  тьма...  Настоящая  тьма,  тьма,
тьма...
     Пальцы под бинтами - мои новые глаза - слепо таращились в эту тьму  и
зудели, зудели, зудели...


     Кори и я были выведены на орбиту Земли на ракете-носителе Сатурн  16.
Ракета    была    настолько    огромной,    что    все    журналисты     и
теле-радио-комментаторы называли ее не иначе, как  Эмпайр  Стейт  Билдинг.
Она действительно  была  просто  фантастически-огромна.  Старый  носитель,
Сатурн 1Б, выглядел бы  по  сравнению  с  ней  просто  игрушкой.  Огромная
пусковая площадка, выстроенная специально для Сатурна 16 на мысе  Кеннеди,
имела фундамент, уходящий на шестьдесят с лишним метров в землю!
     Мы сделали несколько витков вокруг Земли, чтобы еще раз проверить все
бортовые системы, сошли с земной орбиты и легли на рассчитанный курс -  на
Венеру. В сенате не утихали бурные споры  по  поводу  дальнейших  программ
исследования космического пространства, люди из НАСА молились о том, чтобы
наш полет не прошел даром, чтобы  мы  нашли  хоть  что-нибудь,  а  мы  тем
временем уплывали в открытый космос.
     "Не  важно,  что!  -  любил  повторять  Дон  Ловинджер,  руководитель
программы "Зеус", по которой мы  тогда  работали.  -  Ваш  корабль  просто
напичкан различными новейшими техническими приспособлениями  наблюдения  и
поиска, включая пять телевизионных камер повышенной мощности и разрешающей
способности, а также принципиально новый телескоп  с  уникальной  системой
линз и радио-электронных фильтров. Найдите с их помощью золото и  платину!
Еще лучше будет, если вы найдете  каких-нибудь  разумных  существ,  этаких
маленьких синеньких человечков. Найдите хоть что-нибудь!  Хоть  дух  Хауди
Дуди для начала..." Такой вот был веселый человек.
     Эти напутствия были, однако, излишни - мы с Кори и сами были готовы и
очень сильно хотели сделать все, что  от  нас  зависело  и  что  мы  могли
сделать.  Тем  более,  что  за  последние  несколько  лет   в   программах
космических исследований практически  не  было  достигнуто  сколько-нибудь
существенных, кардинальных  результатов.  Начиная  с  Бормана,  Андерса  и
Ловелла, которые высадились на поверхность луны в 68-м и нашли там  только
холодный, безжизненный и грязный песок.  Перечень  этот  можно  продолжить
упоминанием об экспедиции на Марс Макхэна и Джекса одиннадцать лет  спустя
- там они тоже нашли только  бескрайние  пустыни  холодного  безжизненного
песка и  единственными  организмами  на  них  были  лишь  очень  редкие  и
немногочисленные  лишайники,  не   представляющие   практически   никакого
интереса.  Стоимость  же   исследований   более   глубокого   космического
пространства была, да и  остается  очень-очень  высокой.  Были  и  полеты,
заканчивавшиеся просто трагически. На борту второго и  последнего  корабля
Аполлон,  например,  с  астронавтами  Педерсеном  и  Лендерером,   маршрут
которого пролегал  уже  через  несколько  планет  солнечной  системы,  при
загадочных   обстоятельствах   вышли   вдруг   из   строя   все    системы
жизнедеятельности и управления полетом и корабль  никогда  уже  больше  не
вернулся на Землю. А орбитальная обсерватория  Джона  Дэвиса  была  задета
метеоритом...  Одним  словом,  космические  программы  продвигались  очень
медленно и не очень успешно. Возможно, наш  выход  на  орбиту  Венеры  был
одной из последних попыток человечества изменить это положение  вещей,  по
крайней мере в ближайшем обозримом будущем.
     В полете мы находились  уже  шестнадцать  суток  и  занимались  почти
только тем, что практически постоянно лопали какие-нибудь консервы, спали,
играли в разнообразные игры,  которые  были  специально  предусмотрены  на
борту для того, чтобы мы не скучали, читали или  шатались  взад-вперед  по
кораблю (если так можно выразиться применительно к условиям невесомости) и
глазели все время от времени в иллюминаторы, любуясь Млечным Путем.
     На третий день полета у нас вышел из  строя  кондиционер  воздуха,  а
вслед за ним отказал  и  дублирующий  кондиционер.  Неполадку  эту  нельзя
считать крупной, но, все же, комфорта это не прибавляло.  Тем  более,  что
запас воздуха на борту был, все-таки, ограничен определенными пределами  и
пополнить его можно было только в плотных слоях атмосферы.  Мы  наблюдали,
как Венера, по мере нашего приближения к ней, постепенно  превращалась  из
звезды в очень красивую светящуюся планету,  перекидывались  шуточками  во
время сеансов связи с центром  управления  полетом  в  Хансвилле,  слушали
записи с музыкой  Вагнера  и  Битлз,  ставили  кое-какие  эксперименты  по
космической   навигации,   предусмотренные   программой   полета,   делали
необходимые контрольные измерения и так далее - обычные будничные  занятия
и заботы. Пару раз мы вносили корректировки в направление полета. Оба раза
- лишь очень незначительные. Один раз, на девятый день полета, Кори  вышел
в открытое космическое пространство. Целью этого выхода было убрать сильно
выступающую за обводы корпуса корабля высокочастотную  передающую  антенну
ДЕСА - впредь до специального распоряжения с Земли о ее обратном выпуске и
вводе в эксплуатацию. То есть, как я уже говорил, обычные  будни.  До  тех
пор, пока...


     Тут я ненадолго замолчал.
     - Антенна ДЕСА, - напомнил мне Ричард. - Ты говорил об антенне  ДЕСА.
Что же было дальше?
     - Да, так вот,  антенна  ДЕСА  -  специальная  антенна  для  передачи
высокочастотных сигналов в открытое космическое пространство. Сигналы  эти
имели очень большой радиус действия и  были  предназначены  для  возможных
внеземных разумных цивилизаций. Эксперимент не удался...
     Я нервно постучал пальцами о подлокотники кресла -  стало  еще  хуже.
Зуд становился все нестерпимее.
     - Принцип действия этой антенны, - продолжил я, - был таким же, как и
принцип действия радиотелескопа в Западной Вирджинии -  того,  ты  знаешь,
наверное,  что  предназначен  для  приема  отдаленных   и   очень   слабых
радиосигналов от возможных внеземных  цивилизаций.  Только  вместо  приема
антенна эта, тоже очень мощная работала на передачу. Ее действие,  однако,
было направлено прежде всего на самые отдаленные планеты солнечной системы
- Юпитер, Сатурн и Уран.
     - В открытый космос выходил только Корн?
     - Да. И если бы он внес после этого на  борт  какую-нибудь  инфекцию,
радиацию или что-нибудь еще в этом роде - это немедленно было бы  выявлено
с помощью телеметрии...
     - Ну и...
     - Это не имеет совершенно никакого значения! - раздраженно оборвал  я
свой рассказ. - Сейчас для меня важно только  то,  что  происходит  здесь,
сейчас! Прошлой ночью они  убили  мальчика,  Ричард!  Это  просто  ужасно!
Ужасно!.. Увидеть собственными глазами, как его голова... взорвалась!..  В
одно мгновение разлетелась на кусочки как электрическая лампа... Как будто
кто-то проник ему туда внутрь и  одним  движением  разметал  его  мозг  на
десятки метров вокруг!...
     - Ну, давай, успо