ждым моим движением,  как какой-нибудь
ученый за поведением подопытной морской свинки после только что  сделан-
ной инъекции.
   - Звоните, - сказал я, держась за решетку.
   - Что?
   - Звоните Тони. Иначе я не двинусь с места.
   Он  отошел  от  двери  -  вот  она,  гостиная, такая теплая, уютная и
безопасная -  и поднял  трубку. И  что?   Из-за этого  ветра я все равно
ничего не мог расслышать. Он положил трубку и снова появился в дверях.
   - Исполнено, мистер Норрис.
   - Так-то оно лучше.
   - Счастливого пути,  мистер Норрис.  До скорого свидания...  если оно
состоится.
   А теперь к делу. Я позволил себе в последний раз подумать о Марсии, о
ее светло-каштановых волосах, и больших серых глазах, и изящной фигурке,
а затем как бы отключился.  И вниз я больше не смотрел.  А то лишний раз
заглянешь в эту бездну,  и руки-ноги отнимутся. Или перестоишь и замерз-
нешь,  а  тогда  можно  просто  оступиться или даже сознание потерять от
страха.  Сейчас главное - мысленно видеть карниз. Сейчас все внимание на
одно - шажок правой, шажок левой.
   Я двинулся вправо,  держась, пока возможно, за решетку. Мне придется,
это ясно,  предельно напрячь сухожилия ног, которые я развил теннисом. С
учетом того,  что пятки у меня свисают с карниза, на носки выпадет двой-
ная нагрузка.
   Я добрался до конца балкона - ну и как теперь  заставить  себя  отор-
ваться от спасительных перил.  Я заставлял. Двенадцать сантиметров - это
же будь здоров какая ширина!  Да если б до земли было  не  сто  двадцать
метров,  а  сантиметров тридцать,  ты бы обежал по карнизу это здание за
каких-нибудь четыре минуты, урезонивал я себя. Вот и считай, что так оно
и есть.
   Легко сказать.  Если упадешь с тридцатисантиметровой высоты,  то чер-
тыхнешься и попробуешь еще раз. Здесь второго случая не представится.
   Я сделал шажок правой ногой,  подтянул левую...  и отпустил перила. Я
распластал  руки  по стене,  прижимаясь ладонями к шершавой каменной по-
верхности, я оглаживал ее. Я был готов ее поцеловать.
   Порыв ветра заставил меня покачнуться;  воротник пиджака хлестнул  по
лицу.  Сердце  подпрыгнуло и застряло где-то в горле,  где и оставалось,
пока стихия не успокоилась. Если ветер ударит как следует, меня снесет к
чертовой матери с этого насеста. А ведь на противоположной стороне ветер
будет посильнее.
   Я повернул голову влево,  прижимаясь щекой к стене. Кресснер наблюдал
за мной, перегнувшись через перила.
   - Отдыхаете в свое удовольствие? - поинтересовался он дружелюбным то-
ном.
   На нем было пальто из верблюжьей шерсти.
   - Вы, кажется, сказали, что у вас нет ничего теплого, - заметил я.
   - Соврал, - спокойно отреагировал он. - Частенько, знаете, приходится
врать.
   - Как это понимать?
   - А никак... никак это не надо понимать. А может быть и надо. Нервиш-
ки-то шалят,  а,  мистер Норрис?  Не советую вам долго задерживаться  на
месте.  Лодыжки устают. А стоит им расслабиться... - Он вынул из кармана
яблоко, откусил от него и выбросил в темноту. Долго ничего не было слыш-
но.  И вдруг раздался едва слышный омерзительный шлепок. Кресснер хохот-
нул.
   Он совершенно выбил меня из колеи,  и сразу же паника вонзила в  мозг
свои стальные когти.  Волна ужаса готова была захлестнуть меня. Я отвер-
нулся от Кресснера и начал делать глубокие вдохи, пытаясь сбросить с се-
бя парализующий страх. Световое табло на здании банка показывало 8.46, и
рядом - ДЕЛАЙТИ ВАШИ ВКЛАДЫ НА ВЗАИМОВЫГОДНЫХ УСЛОВИЯХ!
   Когда на табло зажглись цифры 8.49,  самообладание, кажется, снова ко
мне вернулось. По всей видимости, Кресснер решил, что я примерз к стене,
потому что едва я начал переставлять ноги, держа путь к углу здания, как
сзади послышались издевательские аплодисменты.
   Давал себя знать холод.  Ветер,  пройдясь по озерной глади, словно по
точильному камню, превратился в немыслимо острую косу, которая своим ув-
лажненным  лезвием  полосовала  мою кожу.  На спине пузырился худосочный
пиджак.  Стараясь не замечать холода, я медленно продвигался, не отрывая
подошв  от карниза.  Если и можно преодолеть этот путь,  то только так -
медленно, со всеми предосторожностями. Поспешность губительна.
   Когда я добрался до угла, банковские часы показывали 8.52. Задача ка-
залась  мне  вполне  выполнимой - карниз опоясывал здание четким прямоу-
гольником - вот только, если верить правой руке, за углом меня подстере-
гал встречный ветер.  Один неверный наклон,  и я отправлюсь в долгий по-
лет.
   Я все ждал,  что ветер поутихнет,  однако ничуть не бывало - не иначе
как  он  находился  в сговоре с Кресснером.  Своей невидимой пятерней он
хлестал меня наотмашь, давал тычки, забирался под одежду. Особенно силь-
ный порыв ветра заставил меня покачнуться. Так можно простоять до беско-
нечности, подумал я.
   Улучив момент,  когда стихия немного унялась,  я завел правую ногу за
угол и, держась за стены обеими руками, совершил поворот. Сразу два воз-
душных потока обрушились на меня с разных сторон, выбивая из равновесия.
Ну  вот  Кресснер  и выиграл пари,  подумал я обреченно.  Но мне удалось
продвинуться еще на шаг и вжаться в стену;  только после этого я  выдох-
нул, чувствуя, как пересохло горло.
   Тут-то и раздался над самым моим ухом оглушительный хлопок.
   Я дернулся  всем телом и едва устоял на ногах.  Руки,  потеряв опору,
описывали в воздухе невообразимые зигзаги.  Садани я со  всего  маху  по
стене, скорее всего это бы меня погубило. Но вот прошла целая вечность -
закон равновесия позволил мне снова прижаться к стене, вместо того чтобы
отправить меня в полет протяженностью в сорок три этажа.
   Мое судорожное дыхание напоминало сдавленный свист. В ногах появилась
предательская слабость, мышцы гудели как высоковольтные провода. Никогда
еще я не чувствовал столь остро, что я смертен. Старуха с косой уже, ка-
залось, готова была пробормотать у меня за спиной отходную.
   Я вывернул шею и увидел примерно в метре над собой Кресснера, который
высунулся из окна спальни. Он улыбался. В правой руке он держал новогод-
нюю хлопушку.
   - Проверка на устойчивость, - сказал он.
   Я не стал тратить силы на диалог.  Да и не перекричать бы мне эти за-
вывания. Сердце колотилось бешено. Я незаметно продвинулся метра на пол-
тора - на случай, если ему придет в голову высунуться по пояс и дружески
похлопать  меня  по плечу.  Затем я остановился,  закрыл глаза и подышал
полной грудью, пока не пришел в норму.
   Эта сторона здания была короче.  Справа  от  меня  возвышались  самые
большие небоскребы Нью-Йорка.  Слева подо мной темным пятном лежало озе-
ро,  по которому перемещались отдельные светлые штрихи. В ушах стоял вой
и стоны.
   Встречный ветер на втором повороте оказался менее коварным, и я обог-
нул угол без особых хлопот. И тут меня кто-то укусил.
   Я дернулся,  судорожно глотая воздух. Страх потерять равновесие выну-
дил меня прижаться к стене.  Вновь кто-то укусил меня. Не укусил, нет...
клюнул. Я опустил взгляд.
   На карнизе стоял голубь и смотрел  на  меня  блестящими  ненавидящими
глазами.
   Мы, жители городов, привыкли к голубям, как привыкли к таксистам, ко-
торые не могут разменять вам десятидолларовую бумажку.  Городские голуби
тяжелы на подъем и уступают дорогу крайне неохотно,  считая облюбованные
ими тротуары своей собственностью. Их визитные карточки мы частенько об-
наруживаем на капотах наших машин. Но что нам за дело! Да, порой они нас
раздражают, но владения-то все равно наши, а эти пернатые - чужаки.
   Здесь были его владения,  я ощущал свою беспомощность,  и он, похоже,
это понимал.  Он опять клюнул меня в перетруженную лодыжку, и всю правую
ногу тотчас пронзила боль.
   - Убирайся, - прорычал я. - Убирайся прочь.
   В ответ он снова клюнул. Он, очевидно, давал мне понять, что я вторг-
ся на его территорию.  И действительно, карниз был помечен птичьим поме-
том, старым и свежим.
   Вдруг тихий писк.
   Я как мог задрал голову,  и в ту же секунду сверху обрушился клюв.  Я
чуть не отпрянул.  Я мог стать первым ньюйоркцем, погибшим по вине птицы
божьей.  Это была голубка,  защищавшая своих птенцов.  Гнездо помещалось
под  самой крышей.  Мне повезло,  при всем желании мамаша не могла дотя-
нуться до моего темечка.
   Зато ее супруг так меня клюнул,  что пошла кровь. Я это почувствовал.
Я  двинулся вперед в надежде спугнуть голубя.  Пустой номер.  Эти голуби
ничего не боятся - городские,  во всяком случае. Если при виде грузовика
они с ленцой ковыляют прочь,  то какую угрозу может представлять для них
человек, застрявший на карнизе под самой крышей небоскреба?
   Я продвигался черепашьим шагом,  голубь же пятился,  глядя мне в лицо
блестящими  глазками,  - опускал он их только для того,  чтобы вонзить в
мою лодыжку свой острый клюв.  Боль становилась нестерпимой: еще бы, эта
птица  сейчас  терзала живое мясо...  если бы она его ела,  я бы тоже не
удивился.
   Я отпихнул его правой ногой.  Рассчитывать на большее не приходилось.
Голубь встрепенулся и снова перешел в атаку.  Что до меня,  то я чуть не
сорвался вниз.
   Один, второй, третий удар клювом. Новый порыв ветра заставил меня ба-
лансировать на грани падения; я цеплялся подушечками пальцев за каменную
стену,  с которой успел сродниться,  я прижимался к ней щекой,  с трудом
переводя дыхание.
   Думай Кресснер хоть десять лет,  вряд ли он придумал бы страшнее пыт-
ку. Ну, клюнули тебя разок, велика беда. Ну, еще раза два клюнули - тоже
терпимо. Но эта чертова птица клюнула меня, наверно, раз шестьдесят, по-
ка я добрался до чугунной решетки с противоположной стороны здания.
   Добраться до нее было все равно,  что до райских врат. Пальцы мои лю-
бовно обвились вокруг холодных концов ограждения - ничто,  казалось,  на
заставит их оторваться.
   Удар клювом.
   Голубь смотрел на меня,  если можно в данном случае  так  выразиться,
сверху вниз,  в его блестящих глазках читалась уверенность в моей беспо-
мощности и собственной безнаказанности.  Так смотрел Кресснер, выставляя
меня на балкон.
   Вцепившись ненадежней  в  чугунное ограждение,  я изловчился и наддал
голубю что было мочи. Вот уж бальзам на раны - он заквохтал, точно кури-
ца, и с шумом поднялся в воздух. Несколько сизых перьев упало на карниз,
другие плавными кругами пошли на снижение, постепенно исчезая в темноте.
   Я перелез,  едва живой,  через ограждение и рухнул на балкон. Я обли-
вался потом, несмотря на холод. Не знаю, сколько я пролежал, собираясь с
силами.  Световое табло на здании банка осталось по ту сторону, я же был
без часов.
   Боясь, как бы не свело мышцы,  я сел и осторожно спустил носок.  Иск-
ромсанная правая лодыжка кровоточила,  а впрочем, ничего серьезного. Как
бы то ни было,  при первой же возможности ранку надо обработать. Эти го-
луби могут быть разносчиками любой заразы.  Я подумал,  не перевязать ли
мне ногу, но потом раздумал. Еще, не дай бог, наступлю на повязку. Успе-
ется. Скоро ты сможешь купить бинтов на двадцать тысяч долларов.
   Я поднялся и с тоской посмотрел на темные окна  квартирылюкс  по  эту
сторону здания.  Голо,  пусто,  безжизненно.  На балконной двери плотный
ветрозащитный экран. Наверно, я мог бы влезть в квартиру, но это значило
бы проиграть пари. А ставка была больше, чем деньги.
   Хватит оттягивать  неизбежное.  Я снова перелез через перила и ступил
на карниз.  Голубь,  не досчитавшийся  нескольких  перьев,  смерил  меня
убийственным взглядом; он стоял над гнездом своей подруги, там, где кар-
низ был украшен пометом особенно щедро.  Навряд ли он  станет  досаждать
мне, видя, что я удаляюсь.
   Удаляюсь -  красиво  сказано;  оторваться  от этого балкона оказалось
потруднее,  чем от балкона Кресснера.  Разумом я понимал,  что никуда не
денешься,  надо,  но тело и особенно ступни криком кричали, что покидать
такую надежную пристань - это безумие.  И все же я ее покинул - я шел на
зов Марсии, взывавшей ко мне из темноты.
   Я добрался до следующего угла, обогнул его и медленно, не отрывая по-
дошв от карниза,  двинулся вдоль короткой стены. Сейчас, когда цель была
уже близка,  я испытал почти непреодолимое желание ускорить шаг, побыст-
рее покончить с этим.  Но это означало верную смерть,  и я заставил себя
не торопиться.
   На четвертом повороте встречный ветер чуть меня не опрокинул,  и если
я все-таки сумел обогнуть угол,  то скорее за счет везения,  нежели сно-
ровки.  Прижавшись к стене, я перевел дух. И вдруг понял: моя возьмет, я
выиграю пари. Руки у меня превратились в свежемороженые обрубки, лодыжки
(особенно правая, истерзанная голубем) огнем горели, пот застилал глаза,
но я понял - моя возьмет. Вот он, гостеприимный желтый свет, льющийся из
квартиры Кресснера. Вдали, подобно транспаранту "С возвращением в родные
края!",  горело табло на здании банка: 10.48. А казалось, я прожил целую
жизнь на этом карнизе шириной в двенадцать сантиметров.
   И пусть только Кресснер попробует сжульничать. Желание побыстрей дой-
ти пропало.  Я даже позволил себе помедлить.  На банковских  часах  было
11.09,  когда моя правая,  а затем и левая рука легли на чугунные перила
балкона.  Я подтянулся, перевалил через ограждение, с невыразимым облег-
чением рухнул на пол... и ощутил виском стальной холодок - дуло пистоле-
та.
   Я поднял глаза и увидел головореза с такой рожей,  что,  будь на моем
месте часы Биг Бена,  они бы остановились как вкопанные. Головорез ухмы-
лялся.
   - Отлично!  - послышался изнутри голос Кресснера. - Мистер Норрис, вы
заслужили аплодисменты! - Каковые и последовали. - Давайте его сюда, То-
ни.
   Тони рывком поднял меня и так резко поставил, что мои ослабевшие ноги
подогнулись. Я успел привалиться к косяку.
   У камина  Кресснер  потягивал  бренди из бокала величиной с небольшой
аквариум. Пачки банкнот были уложены обратно в пакет, по-прежнему стояв-
ший посреди рыжего с подпалинами ковра.
   Я поймал свое отражение в зеркале напротив.  Волосы всклокочены, лицо
бледное, щеки горят. Глаза как у безумца.
   Все это я увидел мельком,  потому что в следующую секунду я уже летел
через всю комнату. Я упал, опрокинув на себя шезлонг, и вырубился.
   Когда голова моя немного прояснилась,  я приподнялся и выдавил из се-
бя:
   - Грязное жулье. Вы все заранее рассчитали.
   - Да, рассчитал. - Кресснер аккуратно поставил бокал на камин. - Но я
не жульничаю,  мистер Норрис. Ей-богу, не жульничаю. Просто я как-то со-
вершенно не привык падать лапками кверху.  А Тони здесь только для того,
чтобы  вы  не сделали чего-нибудь...  этакого.  - С довольным смешком он
слегка надавил себе пальцами на кадык. Посмотреть на него, и сразу ясно:
уж он-то привык падать на лапки.  Вылитый кот, не успевший снять с морды
перья канарейки.  Мне стало страшно - страшнее,  чем на карнизе,  - и  я
заставил себя встать.
   - Вы что-то подстроили,  - сказал я,  подбирая слова.  - Что-то такое
подстроили.
   - Вовсе нет. Багажник вашей машины очищен от героина. Саму машину по-
догнали к подъезду. Вот деньги. Берите их - и вы свободны.
   - О'кэй, - сказал я.
   Все это  время Тони стоял у балконной двери - его лицо вызывало в па-
мяти жутковатую маску, оставшуюся от дня всех святых. Пистолет 45-го ка-
либра был у него в руке.  Я подошел, взял пакет и нетвердыми шагами нап-
равился к выходу,  ожидая в любую секунду выстрела в спину.  Но когда  я
открыл дверь, я вдруг понял, как тогда на карнизе после четвертого пово-
рота: моя возьмет.
   Лениво-насмешливый голос Кресснера остановил меня на пороге:
   - Уж не думаете ли вы всерьез, что кто-то мог клюнуть на этот дешевый
трюк с туалетом?
   Я так и застыл с пакетом в руке, потом медленно повернулся.
   - Что это значит?
   - Я сказал,  что никогда не жульничаю,  и это правда. Вы, мистер Нор-
рис, выиграли три вещи: деньги, свободу и мою жену. Первые две вы, будем
считать, получили. За третьей вы можете заехать в окружной морг.
   Я оцепенел,  я таращился на него,  не в силах вымолвить ни слова, как
будто меня оглушили невидимым молотком.
   - Не думали же вы всерьез,  что я вот так возьму и отдам  ее  вам?  -
произнес он сочувственно. - Как можно. Деньги - да. Свободу - да. Марсию
- нет. Но, как видите, никакого жульничества. Когда вы ее похороните...
   Нет, я его не тронул.  Пока.  Это было впереди.  Я шел прямо на Тони,
взиравшего на меня с праздным любопытством,  и тут Кресснер сказал скуч-
ным голосом:
   - Можешь его застрелить.
   Я швырнул пакет с деньгами.  Удар получился сильным,  и  пришелся  он
точно в руку,  державшую пистолет. Я ведь, когда двигался по карнизу, не
напрягал кисти,  а они у теннисистов развиты отменно. Пуля угодила в ко-
вер, и на какой-то миг я оказался хозяином положения.
   Самым выразительным в облике Тони была его страхолюдная рожа.  Я выр-
вал у него пистолет и хрястнул рукоятью  по  переносице.  Он  с  выдохом
осел.
   Кресснер был уже в дверях, когда я выстрелил поверх его плеча.
   - Стоять, или я уложу вас на месте.
   Долго раздумывать он не стал, а когда обернулся, улыбочка пресыщенно-
го туриста успела несколько поблекнуть.  Еще больше она поблекла, стоило
ему увидеть распростертого на полу Тони,  который захлебывался собствен-
ной кровью.
   - Она жива,  - поспешно сказал Кресснер.  - Это я так,  для  красного
словца, - добавил он с жалкой, заискивающей улыбкой.
   - Совсем  уже меня за идиота держите?  - выжал я из себя.  Голос стал
какой-то бесцветный,  мертвый.  Оно и неудивительно.  Марсия  была  моей
жизнью, а этот мясник разделал ее, как какую-нибудь тушу.
   Дрожащий палец Кресснера показывал на пачки банкнот, валявшиеся в но-
гах у Тони.
   - Это, - давился он, - это не деньги. Я дам вам сто... пятьсот тысяч.
Миллион, - а? Миллион в швейцарском банке? Или, если хотите...
   - Предлагаю вам спор, - произнес я медленно, с расстановкой.
   Он перевел взгляд с пистолета на мое лицо.
   - С-с...
   - Спор,  - повторил я.  - Не пари. Самый что ни на есть обычный спор.
Готов поспорить, что вы не обогнете это здание по карнизу.
   Он побелел как полотно. Сейчас, подумал я, хлопнется в обморок.
   - Вы... - просипел он.
   - Вот мои условия,  - сказал я все тем же мертвым голосом.  - Сумеете
пройти - вы свободны. Ну как?
   - Нет, - просипел он. Глаза у него стали круглые.
   - О'кэй. - Я наставил на него пистолет.
   - Нет! - воскликнул он, умоляюще простирая руки. - Нет! Не надо! Я...
хорошо. - Он облизнул губы.
   Я сделал ему знак пистолетом, и он направился впереди меня к балкону.
   - Вы дрожите, - сказал я. - Это осложняет вам жизнь.
   - Два миллиона.  - Казалось, он так и будет теперь сипеть. - Два мил-
лиона чистыми.
   - Нет, - сказал я. - Ни два, ни десять. Но если сумеете пройти, я вас
отпущу. Можете не сомневаться.
   Спустя минуту он стоял на карнизе.  Он был ниже меня ростом  -  из-за
перил  выглядывали только его глаза,  в которых были страх и мольба,  да
еще побелевшие пальцы,  вцепившиеся в балконную решетку,  точно в тюрем-
ную.
   - Ради бога, - просипел он. - Все что угодно.
   - Напрасно вы теряете время, - сказал я. - Лодыжки быстро устают.
   Но он так и не двинулся с места, пока я не приставил к его лбу писто-
лет. Тогда он застонал и начал ощупью перемещаться вправо. Я взглянул на
банковские часы - 11.29.
   Не верилось,  что он сможет дойти хотя бы до первого поворота. Он все
больше стоял без движения, а если двигался, то как-то дергано, с раскач-
кой. Полы его халата развевались в темноте.
   В  12.01,  почти  сорок  минут  назад,  он  завернул за угол. Там его
подстерегал встречный ветер. Я  напряг слух, ожидая услышать  постепенно
удаляющийся крик,  но так  и не  услышал. Может,  ветер стих.  Помнится,
идя по карнизу, я подумал о том, что ветер находится с ним в сговоре.  А
может,  ему  просто  повезло.  Может  быть,  в эту самую минуту он лежит
пластом на противоположном  балконе, не в  силах унять дрожь,  и говорит
себе: все, шагу отсюда не сделаю!
   Хотя вообще-то он до