лежит  через  Крапчатую
Птичью  гору  по  дороге  219, а затем по дороге 202 за Льюистоном. Затем вы
сворачиваете на дорогу 19 и объезжаете Аугусту.  А  уж  потом  вы  едете  по
старой  Дерри-роуд.  Весь  путь  занимает  сто двадцать девять и две десятых
мили".
     Я ничего не отвечал довольно долго, и  она,  наверное,  решила,  что  я
очень   сомневаюсь  в  ее  правоте,  потому  что  она  повторила  с  большей
настойчивостью: "Я знаю, что в это трудно поверить, но это так".
     -- Я сказал, что, наверное, она права и думаю сейчас,  что  так  оно  и
было.  Потому  что  именно  этой дорогой я сам ездил к брату Франклину через
Бэнгор, когда тот еще был жив. Как ты думаешь, Дэйв, может ли человек просто
позабыть дорогу?
     Я допустил, что это вполне возможно. Главная магистраль всегда  прочнее
всего  застревает  у  вас  в  голове.  Через  какое-то  время  она почти все
вытесняет из вашего сознания, и вы уже не думаете о том, как  вам  добраться
отсюда  туда,  а лишь о том, как вам отсюда добраться до главной магистрали,
ближайшей к нужному вам конечному пункту. И это заставило меня  вдруг
подумать, что в мире ведь существует множество других дорог, о которых почти
никто  и  не вспоминает, дорог, по краям которых растут вишневые деревья, но
никто не рвет эти вишни, и о них  заботятся  только  птицы,  а  отходящие  в
стороны  от этих дорог насыпные гравийные дорожки сейчас столь же заброшены,
как и старые игрушки у уже выросшего ребенка.  Эти  дороги  позабыты  всеми,
кроме  людей,  живущих  возле них и думающих о том, каков будет быстрейший и
кратчайший путь до выбранной ими цели. Мы нередко любим пошутить  у  себя  в
Мэне,  что ты не сможешь добраться туда отсюда, а лишь сможешь приехать сюда
оттуда, но ведь эта  шутка  про  нас  самих.  Дело  в  том,  что  существует
чертовски  много,  добрая  тысяча,  различных  путей, о которых человек и не
подозревает. Хомер продолжал:
     -- Я провозился почти весь день с укладкой кафеля в этой ванной, в жаре
и в духоте, а она  все  стояла  в  дверном  проеме,  одна  нога  за  другую,
босоногая, в юбке цвета хаки и в свитере чуть потемнее. Волосы были завязаны
конским  хвостом.  Ей  тогда  должно  было  быть  что-то тридцать четыре или
тридцать пять, но по ее лицу этого никак нельзя было сказать, и пока она мне
все это рассказывала, мне не раз мерещилось, что я разговариваю с девчонкой,
приехавшей домой из какой-то дальней школы или колледжа на каникулы.
     -- Через какое-то время ей все-таки пришла мысль,  что  она  мне  может
мешать,  да и закрывает доступ воздуху. Она сказала: "Наверное я здорово вам
надоела со всем этим, Хомер".
     "Да, мэм,-- ответил я.-- Я думаю, вам лучше бы  уйти  отсюда,  от  всей
пыли и грязи, и позволить мне побеседовать лишь с этим чертовым кафелем".
     "Не будьте слишком суровым, Хомер",-- сказала она мне.
     "Нет, миссис, вы меня ничем особым здесь не беспокоите и не мешаете",--
ответил я.
     -- Тогда  она улыбнулась и снова села на своего конька, листая страницы
записной книжки столь же усердно, как коммивояжер  проверяет  сделанные  ему
заказы.  Она  перечислила  эти  четыре главных пути -- на самом деле -- три,
потому что она сразу отвергла дорогу 2,-- но у нее имелось никак  не  меньше
сорока  дополнительных  маршрутов,  которые  могли быть успешной заменой для
этих четырех. Дороги, имевшие  штатную  нумерацию  и  без  нее,  дороги  под
названиями  и  безымянные.  Моя  голова вскоре была прямо-таки нафарширована
ими. И, наконец, она мне сказала: "Вы готовы узнать имя победителя с голубой
лентой, Хомер?"
     "Думаю, что готов",-- сказал я в ответ. "По крайней мере это победитель
на сегодня,-- поправила  она  себя.--  Знаете  ли  вы,  Хомер,--  что
какой-то  человек  написал  статью  в  журнале "Наука сегодня" в 1923
году, где доказывал, что ни один человек в мире  не  сможет  пробежать  милю
быстрее  четырех  минут.  Он  доказал  это  при  помощи  всевозможных
расчетов, основываясь на максимальной длине мышц бедер,  максимальной  длине
шага  бегуна,  максимальной  емкости  легких  и частоте сокращений сердечной
мышцы и еще на многих других мудреных штуковинах. Меня  прямо-таки  взяла
за  живое  эта  статья!  Так  взяла, что я дала ее Уорту и попросила его
передать ее профессору Мюррею с  факультета  математики  университета  штата
Мэн.  Мне  хотелось  проверить  все  эти  цифры,  потому  что я была заранее
уверена, что они основываются на  неверных  постулатах  или  еще  на  чем-то
совершенно  неправильном.  Уорт,  вероятно,  решил, что я чуточку тронулась.
"Офелия запустила пчелку под свою шляпку",-- вот что он сказал мне  на  это,
но  он  все  же  забрал  статью.  Ну да ладно... профессор Мюррей совершенно
добросовестно проверил все выкладки того автора... и знаете, что  произошло,
Хомер?"
     "Нет, миссис".
     "Те  цифры оказались точными и верными. Журналист основывался на
прочном фундаменте. Он доказал в том 1923  году,  что  человек  не  в
силах  выбежать из четырех минут в забеге на милю. Он доказал это. Но
люди это делают все это время и знаете, что все это означает?"
     "Нет, миссис",-- отвечал я, хотя и имел кое-какие догадки.
     "Это значит,  что  не  может  быть  победителя  навечно  и  навсегда,--
объяснила  она.--  Когда-нибудь, если только мир не взорвет сам себя к этому
времени, кто-то пробежит на Олимпиаде милю за две минуты. Может быть,
это произойдет через сто лет, а может, и через тысячу,  но  это  произойдет.
Потому  что  не  может  быть  окончательного  победителя.  Есть  ноль,  есть
вечность, есть человечество, но нет окончательного".
     -- И она стояла с чистым и сияющим лицом, а прядка волос свисала
спереди над бровью, словно бросая вызов:
     "Можете говорить и не соглашаться, если хотите". Но я  не  мог.  Потому
что  сам  верил  во  что-то  вроде  этого.  Все  это  походило  на проповедь
священника, когда он беседует о милосердии. "А теперь  вы  готовы  узнать  о
победителе на сегодня7" -- спросила она.
     "Да-а!"  --  отвечал я и даже перестал класть кафель на какой-то миг. Я
уже добрался до трубы, и оставалось лишь заделать эти  чертовы  уголки.  Она
глубоко вздохнула, а затем выдала мне речь с такой скоростью, как аукционщик
на  Гейтс осенью, когда тот уже хватил изрядно виски, и я, конечно, мало что
точно помню, но общий смысл уловил и запомнил.
     Хомер Бакленд закрыл глаза на некоторое  время,  положил  большие  руки
себе  на  колени,  а  лицо  повернул  к  солнцу.  Затем он открыл глаза, и в
какой-то миг мне показалось, что он  выглядит  в  точности  как  она,
да-да,  старик  семидесяти лет выглядел как молодая женщина тридцати четырех
лет, которая в тот миг беседы с ним смотрелась как  студентка  колледжа,  не
более чем двадцати лет от роду.
     И  я  сам не могу точно вспомнить, что он сказал, не потому, что
он не мог точно вспомнить  ее  слова,  и  не  потому,  что  они  были
какими-то  сложными, а потому, что меня поразило, как он выглядел, произнося
их. Все же это мало чем отличалось от следующих слов:
     "Вы выезжаете с дороги 97, а затем срезаете свой путь  по  Дентон-стрит
до старой дороги Таунхауз и объезжаете Касл Рок снизу, возвращаясь на дорогу
97.  Через  девять миль вы сворачиваете на старую дорогу лесорубов, едете по
ней полторы мили  до  городской  дороги  6,  которая  приводит  вас  до  Бит
Андерсон-роуд на городскую сидровую мельницу. Там есть кратчайшая дорожка --
старожилы  зовут  ее  Медвежьей,-- которая ведет к дороге 219. Как только вы
окажетесь  на  дальней   стороне   Птичьей   горы,   вы   поворачиваете   на
Стэнхауз-роуд,  а  затем  берете  влево  на  Булл Пайн-роуд, где вас изрядно
потрясет на гравии, но это будет недолго, если ехать с приличной  скоростью,
и  вы  попадаете  на  дорогу  106. Она дает возможность здорово срезать путь
через плантацию Элтона до старой Дерри-роуд  --  там  сделано  два  или  три
деревянных  настила,--  и вы можете, проехав по ним, попасть на дорогу 3 как
раз позади госпиталя в Дерри. Оттуда всего четыре мили до дороги 2 в Этне, а
там уж и Бэнгор".
     -- Она остановилась, чтобы перевести дух, а затем посмотрела  на  меня:
"Знаете ли вы, сколько всего миль занимает такой маршрут?"
     "Нет,  мэм",--  отвечал  я,  думая  про  себя, что, судя по всему этому
перечислению, дорога займет никак не меньше ста  девяноста  миль  и  четырех
поломанных рессор.
     "Сто шестнадцать и четыре десятых мили",-- сообщила она мне.
     Я  рассмеялся.  Смех  вырвался сам по себе, еще до того, как я подумал,
что могу им сильно себе навредить и не услышать окончания всей этой истории.
Но Хомер и сам усмехнулся и кивнул.
     -- Я знаю. И ты знаешь, что я не люблю с кем-либо спорить, Дэйв?
Но все же есть разница в том, стоите ли вы на месте, прикидывая и так и сяк,
или отмериваете  расстояние  своими  шагами  милю  за  милей,   трясясь   от
усталости, как чертова яблоня на ветру.
     "Вы мне не верите",-- сказала она.
     -- Ну,  в  это  трудно  поверить, миссис,-- ответил я. "Оставьте
кафель посушиться, и я вам  кое-что  покажу,--  сказала  она.--  Вы  сможете
закончить  все  эти  участки  за  трубой завтра. Продолжим, Хомер. Я оставлю
записку Уорту, а он  вообще  может  сегодня  вечером  не  приехать,--  а  вы
позвоните  жене! Мы будем обедать в "Пойлоте Грил",-- она глянула на часы,--
через два часа сорок пять минут после того, как выедем отсюда. А  если  хотя
бы  минутой  позже, я ставлю вам бутылку ирландского виски. Увидите, что мой
отец был прав. Сэкономь достаточно миль -- и сэкономишь достаточно  времени,
даже  если  тебе  для  этого и понадобится продираться через все эти чертовы
топи и отстойники в графстве Кэннеди. Что вы скажете?"
     -- Она смотрела на меня своими карими глазами, горевшими, как лампы,  и
с  тем  дьявольским вызовом, словно принуждая меня согласиться и бросить всю
незаконченную работу, чтобы влезть в это сумасбродное дело.  "Я  обязательно
выиграю,  а  ты проиграешь",-- говорило все ее лицо,-- "хотя бы и сам дьявол
попытался мне помешать". И я скажу тебе, Дэйв, я и сам в глубине души  хотел
ехать.  Мне  уже не хотелось заниматься этим треклятым кафелем. И уж,
конечно, мне совсем не хотелось самому вести эту чертову  ее  машину.
Мне  хотелось  просто  сидеть  сбоку от нее и смотреть, как она забирается в
машину, оправляет юбку пониже колен или даже и повыше, как блестят на солнце
ее волосы.
     Он слегка откинулся и вдруг издал кашляющий  и  саркастический  смешок.
Этот смех был подобен выстрелу из дробовика зарядом соли.
     -- Просто  позвони  Мигэн  и  скажи: "Знаешь эту Фелию Тодд, женщину, о
которой ты никак не хочешь ничего слушать и прямо-таки  бесишься  от  одного
упоминания  о ней? Ну так вот, она и я собираемся совершить скоростной заезд
в Бэнгор в этом дьявольском ее  спортивном  "Мерседесе"  цвета  шампанского,
поэтому не жди меня к обеду".
     -- Просто  позвони  ей  и  скажи вот такое. О, да. Ох и ах. И он
снова стал смеяться, упираясь руками в бедра, и столь же неестественно,  как
и  раньше,  и я видел в его глазах нечто, почти ненавидящее. Через минуту он
взял свой стакан минеральной с перил и отпил из него.
     -- Ты не поехал,-- сказал я.
     -- Не тогда.
     Он еще раз засмеялся, но уже помягче.
     -- Она, должно быть, что-то увидела на моем лице, поскольку повела себя
так, словно вдруг  опомнилась!  Она  вдруг  вновь  превратилась  из  упрямой
девчонки  в  Фелию  Тодд.  Она  взглянула  в записную книжку, словно впервые
увидела ее и не знала, зачем она держит ее в  руках.  Затем  она  убрала  ее
вниз, прижав к бедру и почти заложив за спину.

     -- Я  сказал:  "Мне  бы хотелось все это проделать, миссис, но я должен
сперва закончить все здесь, а моя жена приготовила ростбиф на обед".
     -- Она ответила: "Я понимаю, Хомер,-- я слишком увлеклась. Я это  часто
делаю.  Почти все время, как Уорт говорит". Затем она выпрямилась и заявила:
"Но мое предложение остается в силе, и мы можем проверить мое утверждение  в
любое  время,  когда  вы  пожелаете. Вы даже сможете помочь мне своим мощным
плечом, если мы где-то застрянем. Это  сэкономит  пять  долларов".--  И  она
расхохоталась.
     "В  этом  случае  я  вынесу  вас  на  себе,  миссис",-- сказал я, и она
увидела, что я говорю это не из- простой вежливости.
     "А пока вы будете пребывать в уверенности, что сто шестнадцать миль  до
Бэнгора   абсолютно  нереальны,  раздобудьте-ка  свою  собственную  карту  и
посмотрите, сколько миль уйдет у вороны на полет по кратчайшему маршруту".
     -- Я закончил выкладывать уголки и ушел домой, где я  получил  на  обед
совсем  не  ростбиф, и я думаю, что Фелия Тодд знала об этом. А потом, когда
Мигэн уже легла спать, я вытащил на свет божий измерительную линейку, ручку,
автомобильную карту штата Мэн и  проделал  то,  что  она  мне  предложила...
потому  что  это  здорово  врезалось  мне  в память. Я провел прямую линию и
пересчитал расстояние на мили. Я был весьма удивлен. Потому что, если бы вам
удалось ехать из Касл Рока до Бэнгора по прямой линии, словно летящей  птице
в  ясном  небе  --  не  объезжая  озер,  лесов,  холмов, не пересекая рек по
немногим и удаленным друг от друга мостам и переправам,-- этот маршрут занял
бы всего семьдесят девять миль, ни дать, ни взять.
     Я даже немного подскочил.
     -- Измеряй сам, если не веришь мне,--  сказал  Хомер.--  Я  никогда  не
думал, что наш Мэн столь мал, пока не убедился в этом.
     Он еще отпил минеральной и глянул на меня.
     -- Наступила  весна,  и  Мигэн  отправилась  в  Ныо-Гэм-пшир, навестить
своего братца. Я пошел к дому Тоддов, чтобы снять наружные  зимние  двери  и
навесить  экраны на окна. И вдруг я заметил, что ее дьяволенок -- "Мерседес"
уже там. И она сама была тут же.
     -- Она подошла ко мне и сказала: "Хомер! Вы пришли поменять двери?"
     -- А я глянул на нее и ответил: "Нет, миссис. Я пришел,  чтобы  узнать,
готовы ли вы показать мне кратчайший путь до Бэнгора".


     -- Она посмотрела на меня столь безучастно, что я уж подумал, не забыла
ли она обо всем этом.
     Я  почувствовал,  что  краснею так, словно вы чувствуете, что сморозили
какую-то глупость, да уже поздно. И когда я уже был готов извиниться за свою
некстати оброненную фразу, ее лицо озарилось той самой давнишней улыбкой,  и
она ответила: "Стойте здесь, а я достану ключи. И не передумайте, Хомер!"
     Она  вернулась  через  минуту  с ключами от машины. "Если мы где-нибудь
застрянем, вы увидите москитов размером  со  стрекозу".  -  "Я  видел  их  и
размеров с воробья в Рэнгли, миссис,--
     отвечал  я,-- но думаю, что мы оба чуточку тяжеловаты, чтобы они смогли
нас утащить в небо".
     -- Она рассмеялась: "Хорошо, но я предупредила  вас,  в  любом  случае.
Поедем, Хомер".
     "И  если мы не попадем туда через два часа сорок пять минут,-- смущенно
пробормотал я,-- вы обещали мне ;
     бутылку ирландского". |
     Она взглянула на меня слегка удивленная, с уже  приоткрытой  дверцей  и
одной  ногой  в  машине. "Черт возьми, Хомер,-- сказала она, -- я говорила о
тогдашнем победителе, А теперь я нашла путь  за  два  часа  тридцать.
Залезайте, Хомер. Мы отъезжаем".
     Он   снова   прервал  свой  рассказ.  Руки  лежали  на  коленях,  глаза
затуманились, очевидно, от  воспоминаний  о  двухместном  "Мерседесе"  цвета
шампанского, выезжающем по подъездной дорожке от дома Тоддов.
     -- Она остановила машину в самом конце дорожки и спросила: "Вы готовы?"
     "Пора  спускать  ее  с  цепи",--  сказал  я.  Она нажала на газ, и наша
чертова штуковина пустилась с места в карьер. Я почти ничего не могу сказать
о том, что потом происходило вокруг нас. Кроме того, я почти не мог оторвать
взгляда от нее. На ее лице появилось что-то дикое, Дэйв, что-то дикое
и свободное -- и это напугало меня. Она была прекрасна -- и я тут  же
влюбился  в  нее,  да  и  любой  бы это сделал на моем месте, будь то
мужчина, да, может быть, и женщина. Но я также и боялся ее, потому  что  она
выглядела  так, что вполне готова тебя убить, если только ее глаза оторвутся
от дороги и обратятся к тебе и, вдобавок, если ей захочется  тебя  полюбить.
На  ней  были  надеты  голубые  джинсы  и  старая  белая  блузка с рукавами,
завернутыми до локтей -- я думаю, что она что-то собиралась красить, когда я
появился,-- и через некоторое время нашего путешествия мне уже казалось, что
на ней нет ничего, кроме этого белого одеяния, словно она  --  один  из  тех
богов или богинь, о которых писали в старых книгах по истории.
     Он немного задумался, глядя на озеро, его лицо помрачнело.
     -- Словно  охотница,  которая,  как  говорили древние, правит движением
Луны на небе.
     -- Диана?
     -- Да. Луна была ее дьявольским амулетом. Фелия  выглядела  именно  так
для  меня,  и я только и могу сказать тебе, что я был охвачен любовью к ней,
но никогда не посмел бы даже заикнуться об этом, хотя тогда  я  был  и  куда
моложе,  чем  сейчас.  Но  я  бы  не  посмел  этого сделать, будь мне даже и
двадцать лет, хотя можно предполагать, что если бы мне было  шестнадцать,  я
бы  рискнул это сделать и тут же поплатился бы жизнью: ей достаточно было бы
только взглянуть на меня.
     -- Она выглядела действительно как богиня, управляющая Луной на  ночном
небе,  когда  она  мчится  в  ночи, разбрызгивая искры по небу и оставляя за
собой  серебряные  паутинки,  на  своих  волшебных  конях,  приказывая   мне
поспешать  вместе  с  нею  и  не обращать внимания на раздающиеся позади нас
взрывы -- только быстрее, быстрее, быстрее.
     Мы проехали множество лесных дорожек, первые две или  три  я  знал,  но
потом уже ни одна из них не была мне знакома. Мы, должно быть, проезжали под
деревьями,  которые  никогда  ранее не видели мотора гоночного автомобиля, а
знакомились  лишь  со  старыми  лесовозами  и  снегоходами.  Ее   спортивный
автомобиль, конечно, был куда более к месту у себя дома, на бульваре Сансет,
чем  в  этой  лесной  глуши,  где  он  с ревом и треском врывался на холмы и
съезжал вниз с них, то освещенный весенним солнцем, то погруженный в зеленый
полумрак. Она опустила складной верх автомобиля,  и  я  мог  вдыхать  аромат
весенних деревьев, и ты знаешь, как приятен этот лесной запах, подобно тому,
что  ты  встречаешь старого и давно забытого друга, о котором ты не очень-то
беспокоился. Мы проезжали по  настилам,  положенным  на  самых  заболоченных
участках,  и  черная  грязь  вылетала во все стороны из-под наших колес, что
заставляло  ее  смеяться,  как  ребенка.  Некоторые  бревна  были  старые  и
прогнившие,  потому что, я подозреваю, никто не ездил по этим дорогам, может
быть, пять, а скорее,  все  десять  последних  лет.  Мы  были  совсем  одни,
исключая  лишь  птиц и, может быть, каких-то лесных животных, наблюдавших за
нами. Звук ее чертова мотора, сперва низкий, а потом все более  визгливый  и
свирепый,  когда  она нажимала на газ... только этот звук я и мог слышать. И
хотя я и сознавал, что мы все время находимся в  каком-нибудь  месте,
мне  вдруг  стало  казаться,  что  мы  едем  назад во времени, и это не было
пустотой. То есть, если бы мы вдруг остановились  и  я  взобрался  на
самое  высокое  дерево,  я  бы,  куда  ни посмотрел, не увидел ничего, кроме
деревьев и еще больше деревьев. И все это время, пока она гнала  свою
дьявольскую  машину,  волосы развевались вокруг ее лица, сияющего улыбкой, а
глаза горели неистовым огнем. Так мы выскочили на дорогу к Птичьей  горе,  и
на  какой-то  миг  я  осознал, где мы находимся но затем она свернула, и еще
какое-то недолгое время мне казалось, что я знаю, где мы, и затем уже
и перестало что-либо  казаться,  и  даже  перестало  беспокоить  то,  что  я
абсолютно  ничего не понимаю, словно маленький ребенок. Мы продолжали делать
срезки по деревянным настилам и наконец попали на красивую мощеную дорогу  с
табличкой "Моторвей-Би". Ты когда-нибудь слыхал о такой дороге в штате