вски
утомительной. Клянусь Богом, да".
     Он снова замолчал и щелкнул пальцами.
     -- Я видел ее только еще один раз. Примерно через неделю.  Уорт  был  в
Касл  Роке,  но  он  купался  в  озере, плавая взад и вперед, взад и вперед,
словно он охранял лес или непрерывно  подписывал  бумаги.  Вообще-то  больше
походило на подписывание бумаг, я так думаю.
     "Миссис,--  сказал  я,--  это  не  мое дело, конечно, но вам не следует
больше раскатывать в одиночку. Той ночью, когда вы разбили стекло  в  двери,
чтобы войти в дом, я увидел нечто, прицепившееся к решетке радиатора спереди
вашей машины..."
     "А! Этот лесной цыпленок! Я позаботилась о нем",-- ответила она.
     "Боже! -- воскликнул я.-- Надеюсь, вы как-нибудь побереглись!"
     "Я  надела садовые перчатки Уорта,--- сказала она.-- Но ведь это не что
иное, Хомер, как подпрыгнувшая вверх лесная птица с небольшим запасом яда  в
клюве".
     "Но,  миссис,--  возразил  я,--  где же водятся такие птички? И если на
ваших срезанных маршрутах попадаются такие невинные птички,  что  же  будет,
если вам повстречается медведь?"
     -- Она  глянула  на меня -- и я увидел в ней другую женщину -- ту самую
Диану. "Если что-нибудь и меняется вдоль тех дорог,--  сказала  Фелия,--  то
ведь и я, наверное, тоже меняюсь там. Взгляните на это".
     -- Ее  волосы  были собраны в пучок на затылке и заколоты шпилькой. Она
ее вытащила и распустила волосы. Ими можно  было  только  любоваться,--  они
создавали  ощущение  какого-то  мощного  потока,  вдруг вылившегося с головы
Фелии. Она сказала: "Они начали было седеть, Хомер.  Вы  видите  теперь  эту
седину?" И она повернулась к солнцу, чтобы оно получше осветило ее голову.
     "Нет, мэм",-- сказал я.
     -- Она  посмотрела  на меня, ее глаза заискрились, и она сказала: "Ваша
жена -- хорошая женщина, Хомер Бакленд, но она увидела меня в магазине и  на
почте,  и  мы  перебросились всего парой словечек, а я уже заметила, что она
смотрит на мои волосы с  тем  выражением  удовлетворения,  которое  понимают
только  женщины.  Я  знаю,  что  она  скажет своим друзьям и подругам... что
Офелия Тодд начала красить свои волосы. Но я этого не делала и не  делаю.  Я
просто  потеряла свой прежний маршрут, ища кратчайшего пути не один и не два
раза... потеряла свой маршрут... и потеряла седину". И она  рассмеялась  уже
даже  не  как  студентка  колледжа, а как старшеклассница. Я восхищался ею и
наслаждался ее красотой, но я также видел  и  следы  другой  красоты  на  ее
лице... и я снова испугался. Испугался за нее и испугался ее.
     "Миссис,-- сказал я,-- вы можете потерять не только седую прядь в ваших
волосах"
     "Нет,--  ответила  она,--  я  же говорила, что там я совсем другая... Я
просто целиком делаюсь там другой. Когда я  еду  по  дороге  в  своей
спортивной  машине, я уже не Офелия Тодд, которая никогда не сможет выносить
до срока ребенка или та женщина, которая попыталась заняться поэзией  --  да
неудачно,  или  та  женщина,  что  вечно  сидит и делает записи на всех этих
комитетских собраниях, или еще что-то или  кто-то.  Когда  я  на  дороге  за
рулем, я нахожусь внутри своего сердца и чувствую себя подобно..."
     "Диане",-- подсказал я.
     -- Она  посмотрела  на  меня с веселым и чуть удивленным видом, а затем
рассмеялась. "О, да, подобно  какой-нибудь  богине,--  согласилась  Фелия.--
Она,  наверное, лучше всего сюда подойдет, потому что я -- ночной человек, я
люблю просиживать ночи напролет, пока не прочитаю свою книгу,  или  пока  на
телевидении  не  прозвучит  национальный  гимн,  а также потому, что я очень
бледная, как луна,-- Уорт вечно говорит, что мне  нужен  тоник  или  анализы
крови,  или  еще  что-то  вроде  всей  этой чепухи. Но в своем сердце каждая
женщина мечтает походить на богиню, я так думаю -- не  случайно  же  мужчины
слышат  постоянное  эхо  этих  дум  и пытаются возвести женщин на пьедесталы
(женщину, которая обмочит себе ногу,  если  не  присядет  на  корточки!  это
забавно, если как следует все это обдумать),-- но то, что чувствует мужчина,
вовсе  не  то, чего желает женщина. Женщина хочет быть свободной -- это все.
Стоять, если ей так хочется, или идти... "Ее глаза обратились на дьявольский
"Мерседес", стоявший на подъездной дорожке, и  слегка  сузились.  Затем  она
улыбнулась. "Или править за рулем, Хомер. Мужчине этого не понять. Он
думает,  что богине нужно где-то нежиться, прохлаждаться на склонах Олимпа и
кушать фрукты, но ведь в этом нет ничего от бога или богини. Все, что  хочет
женщина -- это то, что хочет и мужчина: женщина хочет управлять".
     "Будьте  осторожны  там, где вы едете, миссис -- это все, что нужно",--
сказал я в ответ, а она снова засмеялась и наградила поцелуем в лоб.
     -- Она ответила: "Я буду осторожна, Хомер", но это ровным счетом ничего
не значило, и я это сразу понял, потому что  сказано  это  было  именно  тем
тоном,  каким отвечает муж своей жене в ответ на ее частые предупреждения об
одной и той же опасности, когда он давно уже наперед  знает,  что  на  самом
деле он не будет... не сможет.
     -- Я  вернулся  к  своему  грузовичку и напоследок еще раз посмотрел на
нее, а через  неделю  Уорт  сообщил  об  ее  исчезновении.  И  ее,  и  этого
дьявольского  автомобиля.  Тодд  прождал  семь лет и только затем официально
объявил о ее смерти, а потом еще подождал год на  всякий  случай  --  он  не
такой  уж простак -- и только затем женился на этой второй миссис Тодд, той,
что только что прокатила , мимо нас. И я не жду, что  ты  поверишь  хотя  бы
слову из всего, что я тебе сейчас здесь наплел.
     На небе одно из этих толстобрюхих облаков достаточно
     сдвинулось, чтобы открыть нам уже появившуюся луну --
     полукружье, белое, как молоко. И что-то дрогнуло в моем сердце при этом
зрелище  --  наполовину  от  чувства какого-то страха, наполовину от чувства
любви.
     -- Я как раз верю,-- ответил я,-- каждому твоему слову. И даже если это
и не правда, Хомер, это должно было бы быть ею.
     Он порывисто обнял меня за шею, что делают все мужчины в  тех  случаях,
когда они стесняются прибегать, к поцелуям, словно женщины, затем рассмеялся
и встал.
     -- Даже если бы это и не должно было бы быть правдой, это все же
чистая  правда,-- сказал Хомер. Он достал часы из кармана и глянул на них.--
Я пойду вниз по дороге проверять, как  там  у  дома  Скотта.  Ты  не  хочешь
прогуляться?
     -- Лучше я посижу здесь немного,-- ответил я,-- и подумаю на досуге.
     Он подошел к лесенке, затем обернулся ко мне, чуть улыбаясь.
     -- Думаю,  что  она  была права,-- заметил он.-- Она была совсем
другой на этих дорогах, которые не уставала находить... не было ничего,  что
могло  бы остановить ее. Тебя или меня, возможно, остановило бы, но не ее. И
я думаю, она по-прежнему юная.
     Затем он забрался в свой грузовик и уехал к дому Скоттов.
     Это было два года назад, и Хомер уже давно уехал в Вермонт  как  я  уже
говорил,  по-моему.  Однажды  вечером  перед  отъездом он навестил меня. Его
волосы были аккуратно причесаны, он был выбрит, и  от  него  несло  каким-то
невообразимо  приятным  запахом  лосьона.  Лицо  было чисто и ясно, глаза --
очень живые. Он сейчас выглядел никак не старше шестидесяти,  хотя  ему  уже
перевалило  за  семьдесят,  и я был рад ему, хотя в душе чуточку завидовал и
даже злился на него за  этот  его  цветущий  вид.  Старым  рыбакам  особенно
досаждает  артрит,  но  даже  он, казалось, отступил в этот вечер от Хомера,
словно вытащив из его рук свои рыболовные крючки и  оставив  их  только  для
меня.
     -- Я уезжаю,-- сказал он.
     -- Да?
     -- Да.
     -- Хорошо, ты хочешь, чтобы я пересылал тебе твою почту?
     -- Не  хочу  ничего  об  этом даже знать,-- ответил он.-- Все мои счета
оплачены. Я хочу совершенно чистым уехать отсюда и порвать все связи.
     -- Ну, дай мне хотя бы твой адрес.  Я  буду  иногда  тебе  позванивать,
старина.--  Я  уже  ощутил  какое-то  чувство одиночества, наваливающееся на
меня, словно надеваемый плащ... и, взглянув на него еще разок, я понял,  что
дела обстоят не совсем так, как мне сперва показалось.
     -- У меня еще нет ни телефона, ни адреса,-- сказал Хомер.
     -- Хорошо,-- ответил я.-- Но это -- Вермонт, Хомер?
     -- Да,--  сказал  он,-- именно Вермонт, для тех людей, кто хочет знать,
куда я еду.
     Я не хотел говорить этого, но  все  же  произнес:  --  Как  она  сейчас
выглядит?
     -- Как Диана,-- ответил он,-- но она добрее.
     -- Я завидую тебе, Хомер,-- сказал я, и это было истинной правдой.
     Я  стоял  у  двери.  Были  летние  сумерки,  когда поля округ заполнены
ароматами трав и цветов и таинственными светящимися кружевами.  Полная  луна
направляла  мощную  волну  серебристого  света на озеро. Он прошел через мою
веранду, а затем спустился по ступенькам крыльца. Машина стояла  на  обочине
дороги,  незаглушенный  двигатель  работал с тяжелым ревом, словно торопясь,
как старый скакун, рвануться по прямой только вперед, как  торпеда.  Теперь,
когда  я  вспоминаю об этом, мне кажется, что сам автомобиль был более всего
похож на торпеду. Машина была чуточку побита и помята, но  это  никак
не  мешало  ей  проявлять  свою  скорость  и мощь. Хомер остановился внизу у
крыльца и что-то приподнял --  это  была  его  канистра  с  бензином,  очень
большая,  никак  не  меньше,  чем  на  десять  галлонов. Он подошел к дверце
автомобиля со стороны  пассажирского  сиденья.  Она  наклонилась  и  открыла
дверцу. Зажглось внутреннее освещение автомобиля, и на мгновение я увидел ее
-- с  длинными  красными  волосами вокруг лица, со лбом, горящим в ночи, как
лампа. Светящимся, как Луна. Он забрался в машину--и она  укатила.  Я
стоял  и  смотрел  на  мерцающие огоньки во мраке, отбрасываемые ее красными
волосами... они стремительно уменьшались и удалялись. Они были, как  тлеющие
угольки, затем как мерцающие светлячки, а потом и вовсе исчезли.
     Вермонт.  Так  я  говорил всем нашим горожанам о Хомере. И они верили в
этот Вермонт, потому что он находится столь далеко,  сколько  только  они  и
могут  вообразить  своим рутинным сознанием. Иногда я и сам начинаю верить в
это, особенно, когда устану и выдохнусь.  В  другое  время  я  думаю  о  них
по-другому -- весь этот октябрь, к примеру, потому что октябрь -- именно тот
месяц,  когда  человек  думает  о далеких местах и дорогах, ведущих к ним. Я
сижу на скамейке у магазина Белла и думаю о Хомере Бакленде и той прекрасной
девушке, которая открыла ему дверцу, когда он подошел  к  машине  с  доверху
наполненной  канистрой  с бензином в правой руке -- она ведь выглядела никак
не старше девушки лет шестнадцати, и ее красота была ужасающей, но  я
думаю,  что  это  не оказалось бы смертельным для человека, повернувшегося к
ней; ведь на мгновение ее глаза скользнули по мне -- а я остался  жив,  хотя
часть меня и умерла тут же у ее ног.
     Олимп  должен быть прославлен в глазах и сердцах, и всегда есть те, кто
не только жаждет, но и находит пути к нему, быть может. Но я знаю, что  Касл
Рок -- это словно тыльная сторона моей ладони, и я никогда не смогу покинуть
его  и  искать  кратчайшие  пути среди всех возможных и невозможных дорог; в
октябре небо над озером  уже  не  напоминает  о  славе,  а  скорее  навевает
размышления  обо  всем  происходящем, как и те большие белые облака, которые
плывут наверху столь медленно и величаво. Я сижу на скамейке и думаю о Фелии
Тодд и Хомере Бакленде, и мне совсем не  всегда  и  не  обязательно  хочется
находиться там, где находятся они... но я все еще жалею, что я не курильщик.



   Стивен Кинг
   Баллада о гибкой пуле


   Перевел с английского Александр Корженевский.


   ...Вечеринка подходила к концу. Угощение удалось на
славу: и спиртное, и мясо на ребрышках, поджаренное на
углях, и салат, и особый соус, который приготовила Мег. За
стол они сели в пять. Теперь часы показывали полдевятого,
уже темнело; при большом количестве гостей настоящее веселье
в это время обычно и начинается. Но их было всего пятеро:
литературный агент с женой, молодой, недавно прославившийся
писатель, тоже с женой, и журнальный редактор, выглядевший
гораздо старше своих шестидесяти с небольшим. Редактор пил
только минеральную: в прошлом он лечился от алкоголизма, о
чем рассказал писателю литагент. Однако все это осталось в
прошлом, как, впрочем, и жена редактора, отчего их,
собственно говоря, и было пятеро.
   Когда на выходящий к озеру участок позади дома писателя
опустилась темнота, вместо веселья их охватило какое-то
серьезное настроение. Первый роман молодого писателя
получил хорошие отзывы в прессе и разошелся большим числом
экземпляров. Ему повезло, и, к чести его, надо сказать, он
это понимал.
   С раннего успеха молодого писателя разговор, приобретя
странную, игриво-мрачную окраску, перешел на других
писателей, которые заявляли о себе рано, но потом вдруг
кончали жизнь самоубийством. Вспомнили Росса Локриджа,
затем Тома Хагена. Жена литературного агента упомянула
Сильвию Платт и Анну Секстон, после чего молодой писатель
заметил, что не считает Платт интересным автором: она
покончила с собой не из-за успеха, а скорее наоборот -
приобрела известность после самоубийства. Агент улыбнулся.
   - Давайте поговорим о чем-нибудь другом, - попросила жена
молодого писателя, немного нервничая.
   - А что вы думаете о безумии? - игнорируя ее, спросил
агент. - Бывали среди писателей и такие, кто сходил с ума
от успеха. - Голосом и манерами он немного напоминал
актера, продолжающего играть свою роль вне сцены.
   Жена писателя собралась снова перевести разговор в другое
русло: она знала, что ее мужа интересуют подобные темы, и
не только потому, что ему доставляло удовольствие говорить
об этом в шутливом тоне. Напротив, он слишком много думал о
таких вещах и от этого, может быть, пытался шутить. Но тут
заговорил редактор, и сказанное им показалось ей таким
странным, что она забыла про свой невысказанный протест.
   - Безумие - это гибкая пуля.

   Жена агента взглянула на редактора удивленно. Молодой
писатель в задумчивости наклонился чуть вперед.
   - Что-то знакомое... - произнес он.
   - Конечно, - сказал редактор. - Эта фраза, вернее, образ
"гибкой пули", взят у Марианны Мур. Она воспользовалась им,
описывая какую-то машину. Но мне всегда казалось, что он
очень хорошо отражает состояние безумия. Это нечто вроде
интеллектуального самоубийства. По-моему, и врачи теперь
утверждают, что единственное истинное определение смерти -
это смерть разума. А безумие - это гибкая пуля, попадающая
в мозг.
   Жена писателя поднялась из кресла:
   - Кто-нибудь хочет выпить?
   Желающих не нашлось.
   - Ну, тогда я хочу, раз уж мы собираемся говорить на эту
тему, - сказала она и отправилась смешивать себе новую
порцию коктейля.
   - Как-то, когда я работал в "Логансе", - сказал редактор,
- я получил рассказ. Сейчас, конечно, "Логанс" там же, где
"Кольерс" и "Сатердей ивнинг пост", но мы протянули дольше
их обоих. - В его голосе послышались нотки гордости. -
Каждый год мы публиковали тридцать шесть рассказов, иногда
больше, и каждый год четыре- пять из них попадали в
антологию лучших рассказов года. Люди читали их. Короче,
рассказ назывался "Баллада о гибкой пуле" Написал его
человек по имени Рег Торп. Молодой человек такого же
примерно возраста, как наш хозяин, и примерно в такой же
степени известный.
   - Это он написал "Персонажи преступного мира", да? -
спросила жена литературного агента.
   - Да Удивительная судьба для первого романа. Отличные
отзывы, коммерческий успех и в твердой обложке, и в мягкой,
издание Литературной Гильдии, и все такое. Даже фильм
оказался неплох, хотя, конечно, с книгой не сравнишь. До
книги он просто не дотянул.
   - Мне она понравилась, - сказала жена писателя,
втягиваясь в разговор против своей воли. - Он что-нибудь
еще с тех пор написал? Я читала "Персонажи" еще в колледже,
а это было.., в общем, было слишком давно.
   - Нет, он ничего больше не написал, - сказал редактор. -
Кроме того рассказа, о котором я упомянул. Он покончил с
собой. Сошел с ума и покончил с собой.
   - О-о-о... - устало протянула жена писателя. - Опять
это.
   - Рассказ публиковался? - спросил молодой писатель.
   - Нет, но не потому, что автор сошел с ума и покончил с
собой. Он так и не попал в печать, потому что сошел с ума и
чуть не покончил с собой редактор.
   Агент вдруг встал, чтобы налить себе еще, хотя его стакан
был почти полон. Он знал, что летом 1969 года, незадолго
до того, как "Логанс" прекратил свое существование, редактор
перенес тяжелое нервное расстройство.
   - Этим редактором был я, - проинформировал гостей
редактор. - В определенном смысле мы с Регом Торпом сошли с
ума вместе, хотя я жил в Нью-Йорке, а он в Омахе, и мы
никогда не встречались. Книга его вышла за шесть месяцев до
этого, и он перебрался в Омаху, чтобы, как говорится,
собраться с мыслями. Что произошло с ним, я знаю, потому
что иногда вижусь с бывшей женой Рега, когда она заезжает в
Нью-Йорк Она художница, и довольно неплохая. Ей повезло. В
том смысле, что он чуть не взял ее с собой.
   Агент вернулся и сел на место.
   - Теперь я начинаю кое-что припоминать, - сказал он. -
Там была замешана не только его жена. Он пытался застрелить
еще двоих один из них совсем мальчишка.
   - Верно, - сказал редактор. - Именно этот мальчишка его
в конце концов и доконал.
   - Мальчишка? - переспросила жена агента - В каком
смысле?
   По выражению лица редактора было понятно: он не хочет,
чтобы его торопили. Он расскажет все сам, но не будет
отвечать на вопросы.
   - Свою же часть этой истории я знаю, - сказал он, -
потому что я ее прожил. Мне тоже повезло. Чертовски
повезло. Интересное явление эти люди, которые пытаются
покончить с собой, приставив к виску пистолет. Казалось бы,
самый надежный способ, гораздо надежнее, чем снотворное или
перерезанные вены, однако это не так. Когда человек
стреляет себе в голову, часто просто нельзя предсказать, что
произойдет. Пуля может отлететь рикошетом от черепа и убить
кого-то другого. Она может обогнуть череп по внутренней
поверхности и выйти с другой стороны. Может застрять в
мозгу, сделать вас слепым, но оставить в живых. Можно
выстрелить себе в голову из "тридцать восьмого" и очнуться в
больнице. А можно выстрелить из "двадцать второго" и
очнуться в аду. Если такое место вообще есть Я лично думаю,
что это как раз здесь, на Земле, возможно, в Нью-Джерси.
   Жена писателя рассмеялась звонко и, пожалуй, чуть-чуть
неестественно.
   - Единственный надежный способ самоубийства - это прыжок
с очень высокого здания, но таким методом пользуются лишь
крайне целеустремленные личности. Слишком уж потом все
безобразно. Я это вот к чему говорю когда вы стреляете в
себя, так сказать, гибкой пулей, вы не можете знать заранее,
каков будет исход. В моем случае произошло то же самое я
махнул с моста и очнулся на замусоренном берегу. Какой-то
водитель лупил меня по спине и так двигал мои руки вверх и
вниз, словно ему приказали в двадцать четыре часа привести
себя в атлетическую форму, и он принял меня за тренажер.
Для Рега пуля оказалась смертельной. Он... Однако я начал
рассказывать вам свою историю, хотя у меня нет уверенности,
что вы захотите ее выслушать.
   В сгущающейся темноте он посмотрел на всех вопросительно.
Литературный агент и его жена неуверенно переглянулись.
Жена писателя собралась было сказать что на сегодня мрачных
тем уже достаточно, но в этот момент заговорил ее муж:
   - Я бы хотел послушать. Разумеется, если тебе это не
будет неприятно по каким-то личным мотивам...
   - Рассказ Торпа пришел, что называется, "самотеком", -
начал редактор, - но в то время в "Логансе" уже не читали
незаказанные рукописи. Когда они все же приходили,
секретарша просто клала их в конверт с обратным адресом и
прикладывала записку примерно с таким тек