нибудь  из
охранников, а может, технических работников, обслуживавших аппаратуру.
   - Если я останусь в живых, приготовьте мне жаренную курицу с ореховой
подливкой, а уж потом я отсюда смоюсь, - это, по слухам,  Фоггиа  сказал
перед тем, как шагнуть в первый портал и через  мгновение  появиться  из
второго.
   Он вышел живым, но отведать жареной курицы ему не пришлось. За время,
потребовавшееся ему, чтобы перенестись на две мили (по замеру компьютера
- 0,000.000.000.067 секунды), его волосы стали совершенно  белыми.  Лицо
Фоггиа не изменилось физически - на нем не появилось  новых  морщин,  но
при взгляде на него возникало неизгладимое впечатление  страшной,  почти
невероятной  старости.  Шаркая  ногами,  Фоггия  отошел  от  портала  и,
неуверенно вытянув вперед руки, поглядел на мир  пустыми  глазами.  Губы
его дергались  и  шевелились,  потом  изо  рта  потекла  слюна.  Ученые,
собравшиеся вокруг, замерли.
   - Что  произошло?  -  наконец  вскрикнул  один  из  них,  и  это  был
единственный вопрос, на который Фоггиа успел ответить.
   - Там вечность! - произнес он и упал замертво. Позже врачи определили
инфаркт.
   - Папа, я хочу знать, что случилось с  мышками,  -  повторила  Патти.
Возможность снова спросить об этом  о  нее  возникла  лишь  потому,  что
бизнесмен в дорогом костюме и до блеска начищенных ботинках начал  вдруг
спорить с сотрудниками джонт-службы. Он, похоже,  не  хотел,  чтобы  его
усыпляли именно газом, и чего-то требовал. Люди  джонт-службы  старались
как могли - уговаривали его, стыдили, убеждали, -  и  это  замедлило  их
продвижение вперед. Марк вздохнул. Он сам  завел  этот  разговор  -  да,
чтобы отвлечь детей от переживаний перед джонтом, но все-таки завел, - и
теперь придется его заканчивать настолько правдиво, насколько можно, без
того, чтобы встревожить детей или напугать.
   Он не станет, конечно, рассказывать им  о  книге  Саммерса  "Политика
джонта", одна из глав которой - "Джонт под покровом тайны"  -  содержала
подборку наиболее достоверных слухов о джонте. Описывалась  там  история
Руди Фоггиа, и еще около тридцати случаев  с  добровольцами,  мучениками
или сумасшедшими,  которые  джонтировались,  не  засыпая,  за  последние
триста лет. Большинство из них умерли  у  выходного  портала.  Остальные
оказались безнадежно свихнувшимися. В некоторых случаях к смерти от шока
приводил сам факт выхода из джонта.
   Эта глава в книге Саммерса, посвященная слухам и домыслам,  содержала
немало тревожных разоблачений: несколько  раз  джонт  использовался  как
орудие убийства. Наиболее известный (и  единственный  документированный)
случай произошел всего лет  тридцать  назад,  когда  джонт-исследователь
Лестер Майклсон связал свою жену  и  затолкнул  надрывающуюся  от  крика
женщину в портал в Силвер-Сити, штат Невада. Но перед тем,  как  сделать
это, он нажал кнопку обнуления на панели управления,  тем  самым  стерев
координаты  всех  порталов,  через  которые  миссис  Майклсон  могла  бы
материализоваться. Короче,  миссис  Майклсон  джонтировалась  куда-то  в
белый  свет.  После  того  как  эксперты  признали   Лестера   Майклсона
полноценным и, следовательно, способным нести  ответственность  за  свои
действия, адвокат  выдвинул  новый  вариант  защиты:  Лестера  Майклсона
нельзя судить за убийство, так как  никто  не  может  с  определенностью
доказать, что миссис Майклсон мертва. Это суждение создало ужасный образ
некоего призрака женщины, бестелесной, но все еще разумной, продолжающей
истошно кричать где-то в чистилище целую вечность...  Майклсона  все  же
осудили и казнили.
   Кроме  того,  Саммерс   полагал,   что   джонт-процесс   используется
некоторыми  диктаторскими  режимами  для  того,  чтобы  избавляться   от
инакомыслящих политических противников.  Некоторые  считали,  что  мафия
также  имеет  свои  нелегальные  джонт-станции.  В  книге  высказывалось
предположение,   что   посредством   обнуленных   джонт-станций    мафия
избавлялась от своих жертв, как живых, так и мертвых.
   - Видишь ли, - произнес Марк медленно,  отвечая  на  вопрос  Патти  о
мышах и заметив, как жена взглядом предупредила его, чтобы он не  сказал
чего-нибудь лишнего, - видишь ли,  даже  сейчас  никто  точно  этого  не
знает, Патти. Но эксперименты с животными привели ученых к выводу о том,
что, хотя джонт физически  осуществляется  почти  мгновенно,  в  уме  на
телепортацию тратится долгое-долгое время.
   - Я не понимаю, - обиженно сказала Патти. - Я так  и  знала,  что  не
пойму.
   Рикки, однако, смотрел на отца задумчиво.
   - Они продолжали жить и чувствовать, - сказал Рикки. - Все подопытные
животные. И мы тоже будем, если нас не усыпят.
   - Да, - согласился Марк. - Ученые считают именно так.
   Что-то новое появилось во взгляде Рикки, Марк не сразу понял.  Испуг?
Возбуждение?
   - Это не просто телепортация, да, папа? Это что-то вроде  искривления
времени?
   "Там вечность! - подумалось Марку. - Что он хотел этим  сказать,  тот
преступник, что он хотел сказать?"
   - В каком-то смысле, да, - ответил  он  сыну.  -  Но  это  объяснение
ничего не объясняет, Рик, потому что мы не знаем, что такое  искривление
времени. Тут дело, может  быть,  в  том,  что  сознание  не  переносится
элементарными частицами, оно каким-то образом остается целым,  единым  и
неделимым.  А  кроме  того,   сохраняет   ощущение   времени,   наверно,
искаженное.  Впрочем,  мы  же  не  знаем,  как  измеряет  время   чистое
сознание... Более того, мы попросту  не  представляем  себе,  что  такое
чистый разум, без тела.
   Марк умолк, встревоженно наблюдая за  взглядом  сына,  который  вдруг
стал острым и пытливым. "Понимает, но в то же время и  не  понимает",  -
подумал он. Разум может быть лучшим другом, может  позабавить  человека,
когда, скажем, нечего читать и нечем заняться. Но когда он  не  получает
новых данных слишком долго,  он  обращается  против  человека,  то  есть
против себя, начинает рвать и мучить сам себя и,  может  быть,  пожирает
сам себя в непредставимом акте самоканнибализма. Как долго это тянется в
годах? Для тела джонт занимает 0,000.000.000.067 секунды, но  как  долго
для неделимого сознания? Сто лет? Тысяча? Миллион? Миллиард? Сколько лет
наедине со своими мыслями в бесконечном поле  времени?  И  вдруг,  когда
проходит миллиард вечностей - резкое возвращение к свету,  форме,  телу.
Кто в состоянии выдержать такое?
   - Рикки...  -  начал  он,  но  в  этот  момент  к  нему  приблизились
сотрудники со своим столиком.
   - Вы готовы? - спросил один из них.
   Марк кивнул.
   - Папа, я  боюсь,  -  произнесла  Патти  тоненьким  голоском.  -  Это
больно?
   - Нет, милая, конечно, нет, - ответил Марк вполне спокойным  голосом,
но  сердце  его  забилось  чуть  быстрее:  так  случалось  всегда,  хотя
джонтировался он раз двадцать пять. - Я буду первым, и вы  увидите,  как
это легко и просто.
   Человек в комбинезоне взглянул на него вопросительно. Марк  кивнул  и
заставил себя улыбнуться. Затем  на  лицо  его  опустилась  маска.  Марк
прижал ее руками и глубоко вдохнул в себя темноту.
   Первое, что он увидел, очнувшись, это  черное  марсианское  небо  над
куполом, закрывающем Уайтхед-Сити. Была ночь, и  звезды,  высыпавшие  на
небе, сияли с удивительной яркостью, никогда не виданной на Земле.
   Потом он услышал какие-то беспорядочные  крики,  бормотание  и  через
секунду пронзительный визг. "О боже, это Мерилис!" - пронеслось у него в
голове,  и,  борясь  с  накатывающимися  волнами  головокружения,   Марк
поднялся с кушетки.
   Снова закричали,  и  он  увидел  бегущих  в  их  сторону  сотрудников
джонт-службы в красных комбинезонах. Мерилис, шатаясь и указывая куда-то
рукой, двинулась к нему. Потом снова вскрикнула и упала без сознания.
   Но Марк уже понял, куда она указывает. Он увидел. В глазах  Рикки  он
заметил  тогда  не  испуг,  а  именно  возбуждение.  Ему  следовало   бы
догадаться, ему надо было догадаться!  Ведь  он  знал  Рикки,  знал  его
затаенность и любопытство. Ведь это его  сын,  его  милый  мальчик,  его
Рикки - Рикки, который не знал страха.
   До этого момента.
   На соседней с Рикки кушетке лежала Патти и, к счастью, еще спала. То,
что было его сыном, дергалось  и  извивалось  рядом  -  двенадцатилетний
мальчишка со снежно-белой головой и невероятно старыми тусклыми глазами,
приобретшими болезненно-желтый цвет. Существо  старше  чем  само  время,
рядящееся под двенадцатилетнего мальчишку. Оно подпрыгивало и  дергалось
словно в каком-то жутком, мерзком  приступе  веселья,  потом  засмеялось
скрипучим,  сатанинским  смехом.  Сотрудники  джонт-службы  не  решались
подойти к тому, что они видели.
   Ноги старика-младенца судорожно сгибались и дрожали. Руки, похожие на
высохшие хищные лапы, заламывались и плясали в воздухе, потом они  вдруг
опустились и вцепились в лицо того существа, которое еще  недавно  звали
Рикки.
   - Дольше, чем ты думаешь, отец! - проскрежетало оно. - Дольше чем  ты
думаешь! Я задержал дыхание, когда мне дали маску! Я притворился спящим!
Хотел увидеть! И увидел! Я увидел! Дольше, чем ты думаешь!
   С визгами и хрипами оно неожиданно впилось  пальцами  себе  в  глаза,
Потекла кровь, и зал превратился в испуганный, кричащий обезьянник.
   - Дольше, чем ты думаешь, отец! Я видел! Видел! Долгий джонт! Дольше,
чем ты думаешь! Дольше, чем ты можешь себе представить! Намного  дольше!
О, папа!
   Оно выкрикивало еще что-то, но джонт-служащие  наконец  опомнились  и
быстро  повезли  из  зала  кушетку  с  кричащим  существом,   пытающимся
выцарапать себе глаза - глаза, которые видели немыслимое  на  протяжении
вечности. Существо говорило что-то еще, всхлипывало, затем закричало, но
Марк Оутс этого уже не слышал, потому что закричал сам. 6


5





ЗНАЕТЕ, ОНИ КЛАССНО ИГРАЮТ

Стивен КИНГ


ONLINE БИБЛИОТЕКА http://russiaonline.da.ru


   Когда Мэри проснулась, оказалось, что они заблудились. Она это  сразу
поняла, да и Кларк понимал, хотя вначале не хотел  этого  признать;  его
лицо приняло этакое выражение: "я и так  лажанулся,  так  отцепитесь  от
меня", рот у него сжался и становился все меньше, пока почти  совсем  не
исчез. И он не принимал  формулировку  "заблудились"  -  он  предпочитал
"где-то не там свернули", и даже такое признание было  для  него  верхом
поражения.
   Они выехали из Портленда вчера. Кларк работал в одной  из  гигантских
компьютерных фирм - и это была его идея посмотреть  так  часть  Орегона,
которая находилась за пределами  приятного,  но  скучноватого  пригорода
Портленда,  где  они  жили,  -  района,  населенного  сливками  верхнего
среднего класса и именуемого в просторечии Городком программистов.
   "Говорят, там, на воле в пампасах, очень красиво,  -  сказал  он  ей.
-Хочешь посмотреть? У  меня  свободная  неделя,  и  уже  пошли  слухи  о
переводе.  Если  мы  не  посмотрим  настоящий   Орегон,   то   последние
шестнадцать месяцев останутся в моей памяти лишь черной дырой".
   Она охотно согласилась  (занятия  в  школе  закончились  десять  дней
назад,  а  летней  группы  ей  не  дали),  предвкушая  удовольствие   от
путешествие наудачу, забыв о том, что проводимый на авось  отпуск  часто
заканчивался довольно плачевно -  отдыхающие  теряются  на  каком-нибудь
переселке, который, петляя  в  зарослях,  ведет  в  никуда.  "Это  будет
приключение, -думала она,  -  по  крайней  мере,  можно  на  это  и  так
посмотреть", - но ей в январе исполнилось тридцать два,  и  она  считала
себя чуть староватой для приключений. В ее  понимании  настоящий  отпуск
означал чистый мотель  со  сверкающей  ванной,  купальными  халатами  на
кровати и работающей сушилкой для волос.
   Первый день, однако, был прекрасным - местность оказалась  необычайно
красивой, и даже Кларк, что было  весьма  непривычно,  несколько  раз  в
восхищении замолкал. Они провели ночь в чудесной  деревенской  гостинице
западнее Юджина, занимались любовью не один, а два раза (для  этого  она
определенно не считала себя староватой),  а  утром  направились  на  юг,
рассчитывая попасть на водопад Кламат-Фоллс. Они ехали по шоссе штата  N
58, и это было правильно, но потом, после ленча в городке Окридж,  Кларк
предложил съехать с трассы, забитой грузовиками и лесовозами.
   - Ну, не знаю... - Мэри отвечала с осмотрительностью женщины, которая
от своего мужа уже наслышалась  подобных  предложений  и  навидалась  их
последствий. - Я не хочу там заблудиться, Кларк. там  слишком  пусто.  -
Она ткнула ухоженным ноготком  в  зеленое  пятно  на  карте  с  надписью
"Пустынный  район  Боулдер-Крик".  -  Видишь,  "пустынный";  значит,  ни
заправочных станций, ни комнат отдыха, ни мотелей.
   - Давай, поехали,  -  сказал  он,  отодвигая  остатки  бифштекса.  Из
музыкального автомата доносилась песня "Шесть дней в пути" в  исполнении
Стива Эрла и группы "Дьюкс", а за заляпанными грязью окнами носились  на
роликах мальчишки со скучающими лицами. Вид у них был такой, словно  они
лишь отбывают номер в ожидании, когда подрастут и разнесут к чертям весь
этот город, и Мэри прекрасно понимала их состояние. - Ничего  страшного.
Через несколько миль к востоку мы вернемся на 58-е... потом  свернем  на
юг, на шоссе штата N 42... вот тут, видишь?
   - Ага. - Она увидела также, что шоссе N 58 обозначено жирной  красной
линией, тогда как 42-у - лишь  еле  заметной  черной  рисочкой.  Но  она
наелась мяса с картофельным пюре и, чувствуя  себя  удавом,  только  что
проглотившим  козленка,  не  хотела  вступать  в   спор   с   инстинктом
первопроходца своего мужа.  Ей  хотелось  только  разложить  сиденье  их
доброго старого "Мерседеса" и немножко поспать.
   - Потом, - продолжал Кларк, - вот эта дорога. Она без номера, значит,
просто проселок, но зато ведет прямо в Токети-Фоллс. А  оттуда  остается
только выскочить на федеральное шоссе N 97. Ну так как?
   - Скорее всего, ты заблудишься, - ответила она - проблеск мудрости, о
котором она потом вспоминала  с  запоздалым  сожалением.  -  Но  это  не
страшно, лишь бы нашлось где развернуться нашей "Принцессе".
   - Вот это истинно по-американски! - просиял он и  снова  придвинул  к
себе тарелку. И принялся сосредоточенно доедать.
   - Тьфу, - сказала она, прикрывая рот рукой и  морщась.  -  И  как  ты
можешь это есть?
   - Совсем неплохо, - произнес Кларк таким бесцветны тоном, что  только
жена могла понять его значение. - Кроме того,  путешественнику  надлежит
питаться туземной пищей.
   - Похоже, кто-то вычихнул нюхательный  табак  на  осклизлую  котлету,
-продолжала она. - Повторяю: тьфу.
   Они выехали из Окриджа в хорошем расположении духа,  и  поначалу  все
шло замечательно. Неприятности начались, когда они свернули  с  шоссе  N
42; на необозначенный проселок, который, по мнению  Кларка,  должен  был
вывести их прямо в Токети-Фоллс. Первое время было  нормально:  проселок
был гораздо лучше 42-го, которое даже летом было все в  ухабах  и  ямах.
Они весело ехали, по очереди  меняя  кассеты  в  плэйере.  Кларк  обожал
Уилсона Пикетта, Эла Грина и  группу  "Поп  стейплз".  Вкусы  Мэри  были
диаметрально противоположными.
   - Что ты находишь во всех этих белых парнях? - спросил он, когда  она
поставила свою любимую вещь - "Нью-Йорк" Лу Рида.
   - За одного из них я вышла замуж, - ответила она, и Кларк рассмеялся.
Первый признак тревоги  появился  пятнадцать  минут  спустя,  когда  они
доехали до развилки. Оба участника выглядели одинаково многообещающими.
   - Ну и ну,  -  произнес  Кларк,  протягивая  руку  и  щелкая  кнопкой
отделения для перчаток, чтобы достать карту. Он долго изучал ее. - Этого
нет на карте.
   - Приехали, - сказала Мэри. Она уже засыпала, когда  Кларк  наткнулся
на развилку, и поэтому была слегка раздражена. - Хочешь совет?
   - Нет, - ответил он тоже несколько раздраженным тоном, - но,  видимо,
все равно его получу. А я теперь не могу, когда ты вот так  пялишься  на
меня, хотя сама ничего не знаешь.
   - Что это за дорога, Кларк?
   - Я чувствую себя, как старый пес, который  пукнул  под  столом,  где
обедает семья, давай, говори все, что ты обо мне  думаешь.  Изливай  все
это на меня. Твоя очередь.
   - Давай вернемся, пока еще есть время. Вот мой совет.
   - Ага. Отчего бы тебе не вывесить на дороге знак "ПОКАЯНИЕ"?
   - Это что, шутка?
   - Не знаю, Мэри, - мрачно произнес он  и  уселся,  поглядывая  то  на
карту, то на местность за заляпанным ветровым стеклом. Они  были  женаты
почти пятнадцать лет, и Мэри достаточно хорошо знала его и была уверена,
что он будет настаивать на том, чтобы ехать вперед... не только несмотря
на неожиданную развилку, а как раз из-за нее.
   "Когда Кларка Уиллингема гладят  против  шерстки,  он  не  отступит",
-подумала она, прикрывая рот, чтобы он не заметил ее усмешки.
   Она не успела. Кларк взглянул на нее, приподняв бровь, и ее  кольнула
неприятная мысль: если она за столько времени научилась читать  его  так
же легко, как школьную хрестоматию, то ведь и для него она так же ясна.
   - В чем дело? - спросил он чуть-чуть  повышенным  тоном.  Вот  тут-то
-даже до того, как она уснула, дошло до нее теперь, - рот у  него  начал
стремительно уменьшаться. - Хочешь принять участие, дорогая?
   Она покачала головой:
   - Просто горло прочищаю.
   Он кивнул,  сдвинул  очки  на  лоб  и  склонился  над  картой,  почти
уткнувшись в нее носом.
   - Ладно, - сказал он, - свернуть  надо  налево,  потому  что  мы  так
попадем на юг, в  Токети-Фоллс.  Другое  ответвление  ведет  на  восток.
Наверно, к какому-то ранчо.
   - Если на ранчо, то почему дорога имеет разметку посередине?
   Рот Кларка еще чуть уменьшится.
   - Дорогая, ты  не  представляешь,  какие  богачи  бывают  среди  этих
фермеров.
   Она хотела  сказать  ему,  что  времена  разведчиков  пионеров  давно
прошли, что он вовсе не рискует головой, а потом решила, что ей  гораздо
больше хочется подремать на солнышке, чем  грызться  с  мужем,  особенно
после такой восхитительной прошлой ночи. В конце концов, куда-то же  они
приедут, так ведь?
   С этой утешительной мыслью, под тихое мурлыканье Лу Рида о  последнем
великом американском ките Мэри Уиллингем уснула. К тому  времени,  когда
выяснилось, что выбранная Кларком дорога никуда не годится, ей  снилось,
что они вернулись в то кафе  в  Окридже,  где  накануне  ели  ленч.  Она
пытается всунуть монетку в музыкальный автомат, но щель  забита  чем-то,
похожим на мясо. Один из мальчишек, игравших на стоянке,  проходит  мимо
нее с роликовой доской под мышкой и в сбитой набекрень ковбойской шляпе.
   "В чем тут дело?" - спрашивает его Мэри.
   Мальчишка подходит, бросает равнодушный взгляд  и  пожимает  плечами.
"Просто труп какого-то типа разодран на кусочки для вас и для других. Мы
тут ничего плохого не делаем; это массовая культура, дорогуша".
   Потом протягивает руку,  неожиданно  щипнет  ее  за  грудь  и  топает
дальше. Оглянувшись на автомат, она видит, что он весь залит кровью и  в
нем  плавает   что-то   расплывчатое,   отдаленно   похожее   на   части
человеческого тела.
   "Может, отложить бы этот альбом Лу Рида", -  думает  она,  и  в  луже
крови за стеклом на диск ложится пластинка - именно та, что ей хотелось,
-и Лу начинает петь "Целый автобус веры".
   Пока Мэри снился этот тягостный сон,  дорога  все  ухудшалась,  ухабы
становились все больше, пока не слились в один сплошной ухаб. Альбом  Лу
Рида - очень большой - кончился и завелся сначала. Кларк не  обращал  на
это внимание. Приятная улыбка, с которой  начинался  день,  исчезла  без
следа. Рот у него сжался до размеров розового бутона. Если  бы  Мэри  не
спала, она бы заставила его развернуться обратно. Это  он  знал,  как  и
знал то, каким взглядом она посмотрит на него, когда проснется и  увидит
эту узкую полоску крошащегося щебня, сдавленную с  обеих  сторон  густым
сосновым лесом,  в  который  никогда  не  заглядывало  солнце.  Ни  одна
встречна