ертвые мухи.
    Послышался звук, напоминающий  скрежет ржавой  дверной петли.  Его
издали сухожилия в шее мертвого мужчины, понял Телл. Хозяин  кроссовок
поднимал голову. Теперь он смотрел на Телла, и Телл увидел без особого
удивления, что если исключить два дюйма карандаша, торчащего из правой
глазницы, это то же самое лицо,  которое смотрело на него каждое  утро
во время  бритья. Хозяин  кроссовок был  Теплом, и  Телл был  хозяином
кроссовок.
    - Я знал, что ты готов,  - сказал сидевший на унитазе самому  себе
хриплым  монотонным  голосом   человека,  не  пользовавшегося   своими
голосовыми связками в течение долгого времени.
    - Нет, я не готов, - ответил Телл. - Уходи прочь.
    - Ты готов узнать правду, вот что я имел в виду, - сказал  двойник
Телла, и Телл, стоящий у входа  в кабину, увидел круги белого  порошка
вокруг ноздрей  Телла,  сидящего  на унитазе.  Значит,  он  не  только
торговал кокаином,  но и  употреблял  его сам.  Он зашел  сюда,  чтобы
сделать маленькую понюшку.
    Кто-то открыл дверцу кабины и вонзил  карандаш ему в глаз. Но  кто
убивает людей карандашом? Скорее всего тот, кто совершает преступление
не раздумывая...
    - Ну, это можно назвать импульсом, - сказал хозяин кроссовок своим
хриплым и монотонным голосом. - Самое знаменитое в мире  преступление,
совершенное импульсивно.
    И Телл  -  тот Телл,  что  стоял у  дверцы  кабины, -  понял,  что
произошло на самом деле.  Не важно, что там  думал Джорджи. Убийца  не
заглядывал под  дверцу  кабины,  а  хозяин  кроссовок  забыл  накинуть
крючок. Два совпадения,  которые при иных  обстоятельствах привели  бы
только .к  поспешному извинению  и  уходу. На  сей раз  это  кончилось
убийством, совершенным экспромтом.
    - Я не забыл накинуть крючок, - хрипло произнес хозяин  кроссовок.
- Он был сломан.
    Да, конечно, крючок был сломан. Но это не имело никакого значения.
А карандаш? Телл  был убежден,  что убийца  держал его  в руке,  когда
открыл дверцу кабины, но  не как орудие убийства.  Он держал его  лишь
потому, что иногда хочется  что-то держать в  руке - сигарету,  связку
ключей, ручку  или  карандаш,  чтобы  что-то  вертеть  в  руках.  Телл
подумал, что, возможно, карандаш вонзился в глаз хозяина кроссовок еще
до того,  как  убийца решил  воткнуть  его туда.  Затем,  по-видимому,
убийца тоже покупал кокаин и знал, что находится в кейсе. Он закрыл за
собой дверь,  оставив  жертву  сидеть на  унитазе,  вышел  из  здания,
нашел.., нашел что-то...
    - Он пошел  в скобяной  магазин, что  в пяти  кварталах отсюда,  и
купил слесарную ножовку, - произнес хозяин кроссовок. И Телл  внезапно
понял, что у него теперь не его лицо, а человека лет тридцати,  смутно
напоминающего индейца. У Телла были светлые волосы и такими же сначала
были волосы трупа, но сейчас они стали матовыми, черного цвета.
    Внезапно Телл  понял  кое-что  еще  -  когда  люди  встречаются  с
призраками, они всегда сначала видят самих себя. Почему?
    Да по той же причине,  по какой водолазы останавливаются во  время
подъема. Они знают, что, если будут подниматься слишком быстро, у  них
в крови  начнут  выделяться пузырьки  азота  и это  может  привести  к
мучениям, даже к  смерти. И  здесь людям  угрожала кессонная  болезнь,
воздушная эмболия.
    - Восприятие меняется после того, как вы минуете то, что  является
естественным, правда? -  хрипло спросил Телл.  - Именно поэтому  жизнь
была для меня последнее время такой необыкновенной. Что-то внутри меня
собиралось с силами, чтобы.., ну, чтобы встретиться с вами.
    Мертвец пожал плечами. Мертвые мухи веером посыпались вниз.
    - Расскажи мне об этом, Капустная Голова, - попросил он. - У  тебя
ведь есть голова на плечах. II Ночные кошмары.
    - Хорошо,  - сказал  Телл. -  Расскажу. Он  заплатил за  слесарную
пилу. Продавец положил ее в пакет, и он вернулся обратно. Он ничуть не
беспокоился. В конце концов, если кто-то уже обнаружил вас, он  сейчас
же узнает об этом - у двери будет стоять целая толпа. По крайней  мере
так он считал.  Может быть, и  копы успеют приехать  тоже. А если  все
будет выглядеть нормально, он войдет в кабину и заберет кейс.
    - Сначала он попытался перепилить цепь, - произнес хриплый  голос.
- Когда это не получилось, он отпилил руку.
    Они смотрели друг на друга. Телл внезапно понял, что видит сиденье
унитаза и грязные белые плитки  на задней стенке позади трупа..,  труп
превращался наконец в настоящего призрака.
    - Теперь ты  понимаешь? -  спросил он Телла.  - Понимаешь,  почему
этим человеком стал именно ты?
    - Да. Вы должны были рассказать кому-то о случившемся.
    - Нет. История  - дерьмо,  - произнес призрак,  а затем  улыбнулся
такой злобной  улыбкой, что  Телла охватил  ужас. -  Но иногда  знание
приносит какую-то  пользу.., если  ты  все еще  жив, конечно.  -  Труп
замолчал. - Ты забыл  спросить своего друга  Джорджи о чем-то  важном,
Телл. Об этом он вряд ли честно тебе рассказал бы.
    - О чем именно?
    - спросил Телл, но он больше не был уверен, что ему  действительно
хочется это знать.
    - Ты не  спросил его, кто  был самым крупным  моим покупателем  на
третьем этаже. Кто  остался должен  мне почти  восемь тысяч  долларов.
Кого мне  пришлось  перестать  снабжать  кокаином.  Кто  отправился  в
клинику для больных наркоманией на  Род-Айленде и вылечился через  два
месяца после моей  смерти. Кто теперь  даже слышать не  хочет о  белом
порошке. Джорджи тогда  здесь еще  не было,  но, мне  кажется, он  все
равно знает ответы на все эти вопросы. Знает, потому что слышит, о чем
говорят вокруг него.  Ты заметил,  что в  присутствии Джорджи  ведутся
разговоры, словно его даже и нет рядом?
    Телл кивнул.
    - И хотя он чуть заикается, в мозгу у него никакого заикания  нет.
Я думаю, что он все знает. Он  Никогда не расскажет об этом, Телл,  но
думаю, что он знает.
    Лицо  снова  начало  меняться,  и  теперь  черты,  выплывающие  из
первобытного тумана, стали  мрачными и резко  очерченными. Черты  лица
Пола Дженнингса.
    - Нет, - прошептал Телл.
    - В кейсе было больше тридцати тысяч долларов, - произнес  мертвец
с лицом Пола. - Из этих денег он заплатил за лечение.., и еще осталось
немало для его других пороков, от которых он не отказался.
    И  внезапно  фигура  на   сиденье  унитаза  начала   расплываться,
становиться все прозрачнее  и исчезать. Через  несколько мгновений  ее
уже не было. Телл посмотрел на пол и увидел, что мухи тоже исчезли.
    Ему больше не хотелось в туалет. Он вернулся в комнату управления,
сказал Полу  Дженнингсу, что  он безнадежный  ублюдок, остановился  на
несколько секунд, чтобы насладиться потрясенным выражением его лица, и
вышел  из  студии.  Он  не  останется  без  работы,  последуют   новые
предложения. Телл знал,  что он  хороший профессионал и  может на  них
рассчитывать. Знать это, однако, было  для него откровением. Пусть  не
первым откровением, случившимся сегодня, но, несомненно, лучшим.
    Когда Телл вернулся к себе в квартиру, он первым делом  отправился
в сортир.  Необходимость  облегчиться вернулась  к  нему -  не  просто
вернулась, а  требовала к  себе внимания.  Но в  этом не  было  ничего
плохого - еще одно доказательство, что  ты жив. - Человек, у  которого
естественные отправления происходят регулярно, - счастливый человек, -
сказал он, обращаясь к стенам,  покрытым белой плиткой. Он  повернулся
немного, взял последний выпуск журнала "Роллинг Стоунз" с того  места,
где оставил его прошлый раз, на  бачке, открыл на странице с  колонкой
"Заметки о разном" и принялся за чтение.



   Стивен КИНГ
   БАБУЛЯ


    Мама  Джорджа  пошла  к  двери,   но  остановилась  у  порога   и,
поколебавшись, вернулась. Она взъерошила волосы сыну:
    - Я  не хотела  бы, чтоб  ты волновался.  Все будет  в порядке.  И
Бабуля тоже.
    - Конечно,  все будет  о'кей. Передай  Бадди, чтобы  держал  хвост
пистолетом.
    - Что-что, извиняюсь?
    Джордж улыбнулся:
    - Пусть будет паинькой.
    - А, забавно. - Она улыбнулась рассеянно: - Джордж, ты уверен...
    - Все будет ОТЛИЧНО.
    "Уверен - в чем? Что не  боишься остаться один с Бабулей? Она  это
хотела спросить?"
    Если это,  ответ будет,  конечно, отрицательным.  В любом  случае,
сейчас ему уже не б лет, как  тоща, когда они только переехали в  Мэн,
чтобы ухаживать за  Бабулей. Он заплакал,  когда Бабуля отозвала  свои
тяжелые полные  руки  от  белого  кресла,  пропахшего  яйцами-пашот  и
сладкой пудрой,  которую  мама  втирала в  морщинистую  кожу  старухи.
Бабуля подняла руки, ожидая,  что он подойдет  к ней, чтобы  заключить
его в  объятия,  прижать к  своему  огромному  тяжелому телу  -  а  он
разревелся. Бадди подошел  - и ничего,  остался жив... но  Бадди на  2
года старше. А теперь он сломал ногу и лежит в госпитале в Левинстоне.

    -  У  тебя  есть  номер   телефона  доктора,  если  ВДРУГ   что-то
произойдет. Но он, надеюсь, не понадобится, так?
    - Разумеется, - ответил Джордж и почувствовал сухой комок в горле.
Он улыбнулся.  Выглядит  ли  эта  улыбка  естественной?  Да,  конечно.
Разумеется. Он ведь вовсе не боится Бабули. И ему уже далеко не 6 лет.
Маме нужно  пойти в  больницу навестить  Бадди. А  он должен  остаться
здесь и быть умницей. Остаться с Бабулей - пожалуйста, без проблем.
    Мама опять направилась к двери и, поколебавшись, снова  вернулась,
улыбаясь своей  рассеянной, никому  особо не  адресованной улыбкой:  -
Если она проснется и попросит чаю...
    - Я в курсе, - ответил Джордж.
    Он видел, какое волнение и даже испуг пытается скрыть мать за этой
улыбкой. Она очень беспокоилась  о Бадди и  его дурацкой Лиге,  тренер
которой позвонил и сказал, что Бадди сломал ногу во время игры. Джордж
только пришел из  школы и ел  на кухне пирожные  с колой, когда  мама,
задохнувшись от волнения, воскликнула:
    "Что? Бадди?!.. И насколько  серьезно?". Потом осторожно  положила
трубку на рычаг...
    - Я все это знаю, мамочка. Я в курсе. Иди спокойно. - Ты  молодец,
Джордж. Не бойся. Ты ведь не боишься Бабулю?
    - Ха! - победно ухмыльнулся мальчик. Великолепная улыбка человека,
которому уже далеко  не 6  лет, который в  курсе дела  и держит  хвост
пистолетом. Замечательная  голливудская  улыбка, скрывающая  ca  собой
пересохшее горло, словно забитое шерстяными комками.
    - Передай Бадди, мне очень жаль, что с ним такое случилось.
    - Хорошо, - ответила мать и в который раз направилась к выходу.  В
окно светило солнце, и в лучах плясали пылинки.
    - Слава Богу, мы взяли спортивную страховку, правда, Джордж? Я  не
знаю, что мы теперь делали  бы без нее. -  Передай Бадди, я желаю  ему
скорого   выздоровления.    Мама   опять    улыбнулась.    Обаятельная
пятидесятилетняя женщина с поздними  сыновьями: старшему 13,  младшему
11 лет. Дверь  приоткрылась, и холодный  октябрьский ветер ворвался  в
комнату. - И помни, доктор Арлиндер...
    - Да,  конечно. Теперь  иди, а  то Бадди  наложат гипс  до  твоего
прихода.
    - Она будет спать все время, я надеюсь... Держись, сынок. Я  очень
люблю тебя. Ты у меня молодец! - На этом мама закрыла дверь.
    Джордж подошел к окну  и увидел, как она  спешит к машине  (старый
Додж-69, потребляющий слишком много топлива) по дороге роясь в сумочке
в поиске ключей. Теперь, когда она вышла  из дома и не знала, что  сын
смотрит в окошко, улыбка исчезла. Мать выглядела усталой и потерянной,
она боялась  за Бадди.  А Джордж  волновался  за нее.  К брату  он  не
испытывал особо светлых чувств. Бадди никогда не был слишком любезен и
заботлив. Любимым  его  развлечением  было повалить  Джорджа  на  пол,
усесться сверху  и колотить  его по  лбу ложкой  - Бадди  называл  это
Пыткой Краснокожих и  смеялся, как  дебил. Иной раз  он продолжал  эту
процедуру до  тех  пор, пока  Джордж  не начинал  плакать...  Или  тот
незабываемый  случай,  когда   ночью  в  спальне   Бадди  слушал   так
внимательно горячий шепот брата о его  симпатиях к Гови Макардл, а  на
следующее  утро  бегал  по  школьному  двору  и  орал  во  всю  глотку
"ТИЛИ-ТИ-ЛИ-ТЕСТО,  ЖЕНИХ  И  НЕВЕСТА!"  Конечно,  сломанная  нога  не
изменит манер такому  братцу, но Джордж  предвкушал хотя бы  временное
спокойствие.  "Ну-ну,  посмотрим,  как  ты  будешь  устраивать   Пытку
Краснокожих  с  загипсованной  ногой.  И  каждый  день,  детка!"  Додж
остановился.  Мама  посмотрела   налево  и   направо,  хотя   никакого
транспорта на пыльной дороге не предвиделось. Ей предстояло проехать 2
мили до  асфальтовой  дороги, и  потом  еще до  Левинстона  19  минут.
Машина, поурчав,  скрылась  из  виду.  Чистый  прохладный  октябрьский
воздух замутился поднятой пылью, затем она стала медленно оседать.  Он
остался один.
    С Бабулей.
    Джордж сглотнул слюну:
    "Эй, спокойно! Без истерик! Все будет в норме, так?"
    - Так! - сказал вслух  Джордж и прошелся взад-вперед по  маленькой
залитой  солнцем  кухне.  Он  посмотрел  в  стоящее  на   холодильнике
зеркальце: симпатичный паренек с  веснушками на носу  и щеках и  живым
веселым блеском темно-серых глаз.
    С Бадди случилась эта неприятность, когда он играл со своей  Лигой
в чемпионате 5 Октября. Команда Джорджа  - Тигры - пролетела в  первый
же день... "Бедные деточки! Бедные  ЩЕНКИ!", - восклицал Бадди,  когда
Джордж, весь в слезах, покидал поле. А теперь он сломал ногу. Если  бы
мама не переживала так из-за этого, Джордж был бы абсолютно счастлив.
    На стене  висел  телефон,  рядом  с ним  табличка  для  записей  с
закрепленным карандашом. В  верхнем углу  таблички добрая  деревенская
бабушка с розовыми щеками и смешной парик, и она говорит: "Не  забудь,
сынок!".  На  табличке  маминым   почерком  написан  телефон   доктора
Арлиндера: 681-4330.  Мама написала  его  не сегодня.  Номер  появился
здесь еще 3 недели назад, когда у Бабули опять были "заскоки".  Джордж
поднял трубку и прислушался:
    - Так и сказала ей: "Мейбл, - говорю, - если ты будешь  продолжать
с ним..."
    Джордж положил трубку.  Генриетта Додд. Генриетта  всегда была  на
проводе, и в любое время можно было услышать душещипательные истории и
уйму сплетен. Однажды  мама выпила вина  с Бабулей после  того, как  у
Бабули начались  ее  "заскоки",  доктор  Арлиндер  запретил  алкоголь;
перестала пить  и мама  -  а жаль:  она  становилась очень  веселой  и
рассказывала забавные истории из своего детства, и мама сказала тогда:
"Стоит Генриетте открыть рот, как  все ее внутренности лезут  наружу".
Бадди и Джордж расхохотались, а мама поднесла палец к губам и шепнула:
"Не говорите никому,  что это мои  слова!", и тоже  засмеялась. И  они
втроем сидели за столом на кухне и смеялись, пока не разбудили Бабулю,
и она начала кричать высоким пронзительным голосом: "Руфь!  РУ-У-УФЬ".
Мама помрачнела, вышла из-за стола и подошла к Бабуле.
    Сегодня Генриетта Тодд могла говорить  все, что ей угодно.  Джордж
просто хотел  проверить, работает  ли телефон.  Две недели  назад  был
сильный ветер, и с тех пор линия плохо срабатывала.
    Джордж опять взглянул на добрую деревенскую бабушку из картона. Он
хотел бы, чтоб и у него  была такая. Но Бабуля была огромная,  жирная,
слепая. И эти ее "заскоки"... Когда они наступали, бабуля могла  вести
долгие разговоры одна в пустой комнате, звать каких-то людей,  которых
здесь нет и  выкрикивать непонятные, лишенные  смысла слова. Во  время
последнего из "заскоков", не так давно, мама вдруг побледнела как  мел
и ворвалась  к  Бабуле в  комнату,  крича, что  та  должна  немедленно
заткнуться, заткнуться, ЗАТКНУТЬСЯ!!! Джордж очень хорошо помнил  этот
эпизод, и не только потому, что он впервые видел маму так кричащей. На
следующий день было странное происшествие: кто-то обнаружил, что  было
разрушено  Бирчское  кладбище,  что  на  дороге  в  Майн.  Перевернуты
могильные камни,  памятники,  сорваны  старинные XIX  века  ворота,  а
некоторые могилы будто  даже вскопаны. "Осквернение".  Так назвал  это
мистер Бурдон, директор школы, собравший учеников на лекцию о Злостном
Хулиганстве и что  Это Вовсе  Не Смешно. Придя  домой вечером,  Джордж
спросил Бадди, что такое ОСКВЕРНЕНИЕ, и получил ответ, что это  значит
раскапывать могилы и писать на гробы. Джордж не очень поверил в  такое
объяснение... но случай запомнился...
    Когда у Бабули бывали "заскоки", она становилась шумной, но обычно
она редко  вылезала из  своей кровати  - огромная,  неповоротливая,  в
резиновом поясе и подгузниках под  своей вечной ночной рубашкой.  Лицо
изрыто морщинами,  блеклые голубые  глаза пусты  и неподвижны.  Сперва
Бабуля не была  совсем слепой, но  со временем она  ослепла, и  первое
время у  ее белого  кресла  стояли двое  помощников, чтобы  помочь  ей
добраться до  ванной или  постели. Весила  она в  то время,  пять  лет
назад, добрые  сотни  фунтов...  Она поднесла  руки,  и  Бадди,  тогда
восьмилетний, спокойно подошел.  Джордж отпрянул  и разревелся...  "Но
теперь-то я ничего не  боюсь, - думал он,  шлепая кедами по  кухонному
полу.  -   Ни  капельки.   Она  просто   старая  женщина   со   своими
странностями".
    Он налил воды  в чайник и  поставил его на  медленный огонь.  Взял
чашку и бросил  в нее специальный  пакетик чая из  трав, который  пила
Бабуля. На случай, если она проснется и захочет чаю. Джордж  отчаянно,
до безумия  надеялся,  что  этого не  произойдет.  Ведь  ему  придется
подойти к  ней, сесть  рядом на  больничную кровать,  подавать  чашку,
видеть беззубый рот, прилепившийся к  краю, слышать хлюпающие звуки  и
сопение... А иногда она сползает с кровати, и тогда нужно поднять  ее;
сухая кожа покрывает жирное тело, как будто поднимаешь бурдюк с водой,
и слепые глаза  смотрят на  тебя... Джордж  облизал губы  и подошел  к
столу. Осталось еще  одно пирожное, но  ему не хотелось  есть. Он  без
энтузиазма взглянул на  валяющиеся тут  же учебники...  Нужно пойти  и
посмотреть, как там Бабуля. Нужно было сделать это сейчас. Не хочется.

    Джордж сглотнул слюну, пытаясь хоть как-то убрать сухость в горле,
будто забитом  шерстью.  "Я  не  боюсь Бабулю.  Я  подойду,  если  она
протянет руки,  чтобы заключить  меня в  объятия. Что  с того?  Просто
старая женщина.  Она старенькая,  поэтому случаются  "заскоки". Вот  и
все. Подойду к ней и не буду бояться. Как Бадди.
    Он двинулся к дверям ее  комнаты: лицо искривлено, как от  горькой
пилюли,  губы  сжаты  так  сильно,  что  даже  побелели.  Он  заглянул
осторожно в  дверь  и  увидел  Бабулю.  Седые  волосы  разметались  по
подушке, как корона, беззубый рот приоткрыт, подбородок чуть шевелится
- медленно, так медленно,  что приходится с  минуту наблюдать за  ней,
чтобы увидеть, что она жива. "О Боже, что если она умрет, пока мама  в
больнице? Не должна.  Нет! А если  все-таки умрет? Не  будет этого,  с
чего ты взял?! А если... Перестань ныть, наконец!!!".
    Бабуля шевельнулась  во  сне,  и  морщинистая  желтоватая  рука  с
длинными  желтоватыми  пальцами   чуть  царапнули  покрывало.   Джордж
отпрянул за дверь, сердце его билось  так, что чуть не выпрыгивало  из
груди. "Что случилось, идиот? Она спокойно спит. Не нервничай".
    Он пошел на кухню  взглянуть на часы.  Если мама отсутствует  часа
полтора, можно уже ждать ее обратно...  Q, Боже! Не прошло и  двадцати
минут, как она вышла из дому; конечно, она еще даже не в Левинстоне, и
нет никаких оснований надеяться на скорое возвращение. Никаких. Джордж
стоял посреди кухни, прислушиваясь к тишине. Он слышал едва различимое
гудение холодильника,  шорох ветра  за окнами,  а где-то  за  закрытой
дверью -  легкое  поскребывание  длинных желтых  ногтей  о  покрывало.
Бабуля ворочалась  во сне.  Джордж сжался  в сплошной  комок нервов  и
испустил неслышный вопль: "Господи Боже пусть скорее придет  мамочка".
Он попробовал успокоиться. Сел на  стул, взялся за пирожное...  Можно,
конечно,  включить  телевизор,  но  звук  может  разбудить  Бабулю,