юбую минуту!
   Ей сто тридцать лет!
   Даже больше!
   - Хоть тысяча! - Он приближался. - Это мой сын, и я пойду за ним.
   Терять время на споры я не стал. В такие моменты человеку остается только
одно: действовать и надеяться на то, что Бог удержит крышу над головой.  Так
мы и поступили.
   За годы работы геологом я не раз попадал в  опасные  ситуации,  когда  от
страха тряслись поджилки.
   Но десять минут  (может,  больше,  может,  меньше,  я  полностью  потерял
чувство времени), проведенные в штольне Рэттлснейк, нагнали на меня ни с чем
не сравнимый ужас. Штольня уходила вниз достаточно  круто,  мы  побежали,  и
двадцать ярдов спустя дневной свет померк.
   Да еще этот запах, как я говорил, смешанный запах золы, сожженного кофе и
пережаренного мяса.
   Он тоже  нервировал  меня,  потому  что  в  старых  шахтах  обычно  стоит
"минеральный запах".  Землю  усыпали  куски  породы,  поэтому  нам  пришлось
сбавить ход, чтобы не споткнуться и не упасть.
   Деревянную крепь покрывали китайские иероглифы. Частью вырезанные,  но  в
основном нанесенные при помощи свечной копоти. Глядя на иероглифы, я  понял,
что легенды основаны на действительности: китайцев на самом деле завалило  в
этой шахте.
   Мистер Гейрин звал мальчика, требовал, чтобы он  немедленно  возвращался,
говорил, что здесь небезопасно. Я уж хотел попросить его  не  кричать.  Свод
мог рухнуть даже от его крика, как иной раз в горах от крика сходят  лавины.
Но не стал. Не кричать он не мог. Потому что думал только о своем сыне.
   На кольце для ключей я всегда держу складной ножичек, лупу и  пальчиковый
фонарик.
   Его-то я и отцепил, чтобы осветить нам путь. Мы двинулись дальше,  вокруг
потрескивала порода, в ноздрях стоял  необычный  запах,  и  становилось  все
жарче. Заметно жарче.
   А потом начали попадаться кости. Мы, я имею в виду сотрудников "Дип  эс",
освещали фонарями вход в штольню, но  ничего  не  увидели  и  поэтому  долго
спорили о том, завалило китайцев или нет.
   Ивонн утверждала, что нет, никто не смог  бы  работать  в  такой  опасной
штольне, даже покорные, согласные на все китайцы.
   Это, мол, выдумки, не имеющие ничего общего с реальной жизнью.
   Но,  углубившись  в  штольню  на  сотню  ярдов,  я  убедился,  что  Ивонн
ошибалась.
   Потому что кости  лежали  везде:  черепа,  грудные  клетки,  ноги,  руки.
Особенно пугали грудные клетки: почему-то они  напоминали  мне  улыбающегося
Чеширского кота из "Алисы в стране чудес". Когда мы наступали на кости,  они
не трескались, а разлетались в пыль. Запах усиливался, я чувствовал, как  по
лицу катится пот. Я словно попал в парную, а не в штольню.  А  крепь  просто
наводила ужас. Китайцы исписали все  стойки  свечной  копотью  Словно  после
того, как их завалило, они занимались только тем, что  писали  свидетельские
показания и выражали последнюю волю.
   Я схватил Гейрина за плечо:
   - Мы зашли слишком далеко.
   Мальчик, должно быть, прижался к стенке или спрятался  в  нише,  и  мы  в
темноте проскочили мимо.
   - Я так не думаю, - возразил Гейрин.
   - Почему?
   - Потому что чувствую: он впереди. - Гейрин вновь  сорвался  на  крик.  -
Сет! Пожалуйста, дорогой! Если ты впереди, поверни  назад  и  возвращайся  к
нам!
   Ответ мы услышали, но такой, что я едва не  повернул  назад.  Из  глубины
штольни, заваленной костями и черепами, донеслось пение.
   Не слова, но детский голос, выводящий мелодию.
   И достаточно точно, потому что я  узнал  музыкальную  заставку  "Золотого
дна".
   Гейрин посмотрел на меня (глаза у него округлились, и белки ярко блестели
в темноте) и спросил, по-прежнему ли я думаю, что мы  обогнали  мальчика.  Я
предпочел не отвечать, а двинуться дальше.
   Вскоре среди костей нам начали попадаться  инструменты:  ржавые  кирки  с
очень короткими ручками, маленькие жестяные коробочки  с  кожаными  ремнями,
какие я видел в  шахтерском  музее  в  Эли.  "Керосинки",  как  называли  их
шахтеры.
   Эти примитивные светильники привязывали ко лбу, сунув под низ сложенную в
несколько раз бандану, чтобы не сжечь кожу.
   На стенах появились  рисунки,  сделанные  все  той  же  свечной  копотью.
Изображали они койотов с головами пауков,  пум  со  скорпионами-наездниками,
летучих мышей с головами младенцев.
   Я до сих пор гадаю, то ли я их на самом деле видел, то ли странный  запах
штольни вызывал у меня галлюцинации. Потом я не спросил Гейрина, видел ли он
эти рисунки.
   Может, забыл спросить, а может, не решился.
   Внезапно Гейрин остановился, наклонился и что-то подобрал.
   Маленький черный ковбойский сапожок, застрявший меж двух  камней.  Малыш,
похоже, просто  выдернул  ногу  из  сапога  и  побежал  дальше.  Издали  все
доносилось пение, поэтому мы знали, что мальчик впереди.
   Впрочем, голос вроде бы стал громче, но я не тешил  себя  надеждами:  под
землей звук распространяется по особым законам.
   Мы шли и шли, уж не знаю сколько, наклон штольни становился круче, воздух
- горячее. Костей  заметно  поубавилось,  зато  прибавилось  кусков  породы,
отвалившихся от потолка и вывалившихся из стен. Я мог бы поднять луч  фонаря
и посмотреть на состояние потолка, но побоялся это сделать. Мне не  хотелось
даже думать о том, как глубоко мы забрались.
   Скорее всего прошли не меньше четверти мили.
   Может, и больше. Я уже начал думать, что назад нам не вернуться.
   Потому что потолок того и гляди обрушится прямо на нас. К счастью, смерть
нас ждала быстрая, не то что у китайцев, которые задохнулись или  умерли  от
жажды в этой же штольне.
   Почему-то мне вспомнились пять или шесть  библиотечных  книг,  оставшихся
дома. Вернут ли их за меня в библиотеку или она вычтет стоимость  этих  книг
из моего наследства? Что за глупые мысли приходят человеку в  голову,  когда
он загнан в угол!
   Перед тем как луч моего  фонарика  выхватил  из  темноты  мальчугана,  он
сменил мелодию. Новую я не признал, но его отец сказал мне (после  того  как
мы поднялись на поверхность), что мелодия эта из мультфильма о мотокопах.  Я
упоминаю об этом лишь потому, что на  мгновение  или  два  у  меня  возникло
ощущение, что "ла-ла-ла" и "дум-ди-дум" вместе с ним выводил  кто-то  еще  и
пели они дуэтом. Гейрин тоже это  заметил,  я  увидел  его  лицо  в  отсвете
фонаря, он был испуган не меньше моего.
   Пот струился по его лицу, рубашка прилипла к телу.
   Потом он вытянул руку и сказал:
   "Думаю, я вижу его! Я его вижу! Вон он!
   Сет! Сет! "
   Гейрин побежал к сыну, спотыкаясь  о  куски  породы,  но  каким-то  чудом
удерживаясь на ногах. Мне оставалось только молить Бога, чтобы он не упал  и
не сшиб одну из стоек. Она бы рассыпалась в пыль, как и человеческие  кости,
тонны породы погребли бы нас, и я бы ничего этого не написал.
   Тут и я увидел мальчишку в красной рубашке и джинсах. Он  стоял  у  торца
штольни, рассеченного трещиной.
   На мгновение , мне показалось, будто он хочет залезть в трещину.
   Я тут же понял, что он-то пролезет, а вот мы с нашими габаритами  -  нет.
Впрочем, как оказалось, такого желания у мальчика не было. Он спокойно стоял
перед трещиной, словно дожидался нас. Двигались только  тени,  отбрасываемые
моим фонариком.
   Отец добрался до мальчугана первым и поднял его на руки.
   Он прижался лицом к груди мальчика, поэтому не  смог  увидеть  того,  что
увидел я, да и то лишь на секунду. Сет улыбался, но у меня не поворачивается
язык назвать эту улыбку радостной.
   Скорее, она наводила ужас.
   Уголки его рта растянулись чуть ли не до ушей, я видел все зубы мальчика.
А его глаза едва не вылезали из орбит. Потом отец немного отстранил  его  от
себя, поцеловал, и жуткая ухмылка исчезла. Чему я очень обрадовался.
   С этой улыбкой он ничем не напоминал маленького  мальчика,  с  которым  я
познакомился у трейлера.
   - Что это ты придумал? - спрашивал  его  отец.  Он  кричал,  но  едва  ли
мальчик сильно напугался, потому что каждое слово сопровождалось поцелуем. -
Твоя мать перепугалась до смерти! Почему ты это сделал?  Почему  ты  забежал
сюда?
   Мальчик ответил, и его слова я запомнил очень хорошо, потому что  впервые
слышал, как он говорит.
   - Полковник Генри и майор Пайк велели мне прийти  сюда.  Сказали,  что  я
смогу увидеть Пондерозу.
   Там.
   - Он указал на щель в торце штольни. - Но я не смог. Пондерозы нет.
   Малыш положил голову на плечо отца и  закрыл  глаза,  словно  заснул  или
потерял сознание.
   - Пойдемте назад, - сказал я. -  Я  буду  идти  чуть  сзади  и  правее  и
освещать вам путь. Бежать не надо. И, ради  Бога,  постарайтесь  не  свалить
стойки, которые держат потолочные балки.
   Как только мы догнали мальчика,  "шум  водопада"  заметно  усилился.  Мне
почудилось, будто я слышу, как натужно скрипят  деревянные  стойки,  готовые
развалиться под весом породы. Вообще-то я человек не впечатлительный, но тут
у меня разыгралось воображение. Я решил, что стойки  пытаются  заговорить  с
нами. Советуют нам как можно быстрее выбираться отсюда.
   Но я не смог устоять перед тем, чтобы не взглянуть на трещину в торце.
   Почувствовав ток  воздуха,  я  понял,  что  трещина  сквозная,  возможно,
ведущая в подземную каверну. Воздух из  щели  шел  раскаленный  и  очень  уж
гадостный. Случайно я вдохнул его, и  меня  едва  не  вырвало.  Я  прикинул,
откуда могла идти такая гадость, но на ум  ничего  не  приходило.  "Дип  эс"
разрабатывала здешнее месторождение меди с  1957  года,  но  таких  глубоких
вентиляционных шахт здесь не бурили.
   Трещина по форме напоминала зигзаг молнии или  стилизованную  букву  "S".
Ничего особенного я не заметил, но понял, что толщина скалы,  перегородившей
штольню, два или три фута, а на другой стороне вроде бы какая-то полость, из
которой и вырывается горячий вонючий  воздух.  Вроде  бы  я  увидел  красные
искорки,  танцующие  над  языками  пламени,  но,  возможно,  мне  это   лишь
почудилось, потому что искорки исчезли, как только я моргнул.
   Я повернулся к Гейрину и сказал, что пора в путь.
   - Одну секунду, дайте мне секунду,  -  ответил  он  и  осторожно  натянул
сапожок на ногу мальчика.
   С бесконечной нежностью, ясно показывающей, сколь  велика  его  любовь  к
ребенку. - Готово. Теперь можем идти.
   - Отлично, - ответил я.
   - Главное - смотрите под ноги.
   Мы торопились изо всех сил, но  миновала  вечность,  прежде  чем  впереди
забрезжил свет.
   В упомянутых выше кошмарах мне снился луч фонаря, скользящий по  черепам.
На самом деле их было не так уж много,  некоторые  рассыпались  в  пыль,  но
снились они мне тысячами, черепа напоминали  яйца  в  картонке,  и  все  они
улыбались той улыбкой, которую я  увидел  на  лице  мальчугана,  когда  отец
подхватил его на руки. А в глазницах мерцали красные искорки, вроде тех, что
поднимаются над костром.
   Ужасная это была прогулка. Я то и дело поглядывал вперед, надеясь увидеть
дневной свет, но видел только тьму.
   А когда я заметил светящееся пятно (маленький квадратик,  который  я  мог
закрыть пальцем), порфирит затрещал на порядок громче, и я уже подумал,  что
штольня решила прихлопнуть нас на самом выходе.
   Словно дыра в земле обладала разумом!
   Но в  такой  ситуации  воображение  чего  только  не  нарисует.  Слышатся
странные звуки. А уж какие появляются идеи, лучше не вспоминать.
   Вот и насчет Рэттлснейк номер один кое-какие идеи остаются со мной до сих
пор. Я не собираюсь говорить, что там жили призраки, я не  написал  об  этом
даже в отчете, который не предназначался для посторонних глаз, но я не готов
утверждать, будто призраков там нет вовсе.
   В конце концов, где еще селиться призракам, как не в штольне,  в  которой
нашли  смерть  живые  люди?  Но  вот  по  другую  сторону  скалы   (если   я
действительно видел красные искорки) обитали отнюдь не призраки.
   Последняя сотня футов далась нам особенно тяжело.
   Мне пришлось сжать волю в кулак, чтобы не рвануться к выходу мимо мистера
Гейрина.
   По его лицу я видел, что и он пытается устоять перед тем же  чувством.  И
мы не побежали, возможно, потому, что не хотели  пугать  оставшихся  снаружи
членов семьи. А они наверняка  перепугались  бы,  если  б  мы  выскочили  из
штольни как угорелые. Мы вышли степенно, как и положено мужчинам,  Гейрин  с
сыном на руках, который крепко спал.
   Вот вам и наш "легкий испуг". Миссис Гейрин и двое старших детей плакали,
гладили Сета, целовали, словно никак не могли поверить, что он живой.
   Сет проснулся, поулыбался им, но ничего связного сказать  не  смог,  лишь
что-то лепетал.
   Мистер Гейрин, волоча ноги, отошел к маленькому металлическому сараю, где
мы хранили взрывчатые вещества, и сел, прислонившись к нему спиной.
   Он положил руки на колени, а потом уткнулся в  них  лбом.  Я  понимал,  в
каком он сейчас состоянии. Жена подошла к нему, спросила, все  ли  с  ним  в
порядке, он ответил, что да, ему надо только немножко отдохнуть и  перевести
дух.
   Я добавил, что мне короткий отдых тоже  не  помешает,  и  спросил  миссис
Гейрин, не сможет  ли  она  отвести  детей  к  вездеходу.  Джеку,  возможно,
захочется показать  младшему  брату  нашу  Мисс  Мо.  Она  рассмеялась,  как
смеются, когда хотят показать, что не находят в шутке ничего забавного.
   - Думаю, на сегодня нам достаточно приключений, мистер Саймс. Я  надеюсь,
вы поймете меня правильно. Сейчас я больше всего хочу уехать отсюда.
   Я ответил, что понимаю, а она, в свою очередь, сообразила, что  мне  надо
переговорить с ее мужем наедине. Собственно, насчет отдыха я тоже не солгал.
Ноги у меня были как ватные. Я подошел к хранилищу и сел  рядом  с  мистером
Гейрином.
   - Если мы сообщим о случившемся, будут большие неприятности. И  компании,
и мне. Надеюсь, меня не уволят, но дело может дойти и до этого.
   - Я никому не скажу ни слова. - Гейрин поднял  голову,  посмотрел  мне  в
глаза. Он плакал, и вряд ли кто-нибудь стал бы его в  этом  упрекать.  Любой
отец заплакал бы, пережив такое потрясение.
   У меня самого на глаза наворачивались слезы.
   Даже потом, когда я  вспоминал,  как  нежно  Гейрин  надевал  на  ребенка
сапожок, к горлу подкатывал комок.
   - Я был бы вам очень признателен.
   - Ерунда, - отмахнулся он.
   - Не знаю, как мне вас благодарить. Даже не знаю, с чего начать.
   Тут я почувствовал закипающее во мне раздражение.
   - Перестаньте. Мы оба заварили эту кашу, и слава Богу, что все так хорошо
закончилось.
   Я помог Гейрину подняться, и мы вместе двинулись к остальным. Уже миновав
большую часть пути, он остановил меня, положив руку на плечо.
   - Не следует туда никого пускать. Даже  если  инженеры  укрепят  штольню.
Что-то там не так.
   - Я знаю, - кивнул я. - Почувствовал на собственной шкуре.
   В тот момент я думал об ухмылке, застывшей на лице мальчика, ухмылке,  от
которой много месяцев спустя у меня по спине  пробегала  дрожь.  Я  чуть  не
сказал, что его сын тоже  почувствовал  затаившееся  в  штольне  зло.  Но  в
последний момент решил промолчать. Какой прок был бы от моих слов?
   - Будь моя воля, я бы бросил в штольню заряд динамита, чтобы завалить  ее
до самого низа. Это могила. Пусть мертвые в ней и покоятся.
   - Неплохая идея, - согласился я. И Господь, похоже, придерживался того же
мнения, потому что две недели спустя взрыв  таки  прогремел.  Насколько  мне
известно, безо всякой на то причины.
   Гейрин рассмеялся и покачал головой.
   - Мы сейчас уедем, и через два часа я не  смогу  поверить,  что  все  это
произошло наяву.
   Я ответил, что, может, это и к лучшему.
   - Но одного я забыть не смогу, - продолжил он. - Как говорил сегодня Сет.
Не просто произносил слова или даже  фразы,  которые  могли  понять  близкие
родственники. Он по-настоящему говорил. Такого мы еще не слышали.
   - Мистер Гейрин помахал рукой жене  и  детям,  которые  уже  забрались  в
вездеход. - Если он смог заговорить один раз, значит, заговорит еще.
   Я надеялся, что заговорит.
   Мне бы этого хотелось.
   Мальчик меня заинтересовал. Когда я  отдал  ему  Касси,  он  улыбнулся  и
поцеловал меня в щеку. Нежно поцеловал,  но  я  уловил  на  его  коже  запах
шахты.., запах костра, эдакую смесь запахов золы, кофе и мяса.
   Мы распрощались с Китайской шахтой, и я отвез Гейринов  к  трейлеру,  где
они оставили свой автомобиль. На нас, я отметил, никто особого  внимания  не
обратил, хотя мы проехали по Главной улице.
   В жаркий воскресный  день,  ближе  к  вечеру,  Безнадега  превращалась  в
город-призрак.
   Я помню, как стоял у лесенки, ведущей в трейлер, и махал им рукой,  когда
они  направлялись  навстречу  ужасной  трагедии,  поставившей  точку  в   их
путешествии: сестра Гейрина написала мне, что их расстреляли из проезжавшего
мимо автомобиля.
   Они все помахали мне в ответ... за исключением Сета. Что бы ни таилось  в
старой штольне, я думаю,  нам  повезло,  что  мы  выбрались  оттуда.  Сет  -
единственный из всей семьи, переживший побоище в Сан-Хосе.
   Раньше его назвали бы "заговоренным".
   Как я уже указывал, в Перу  мне  часто  снились  черепа,  устилавшие  пол
штольни.
   Я пытался разобраться, что же произошло в тот день, но ничего у  меня  не
выходило, пока я не прочитал письмо Одри  Уайлер,  которое  дождалось  моего
возвращения  из  Перу.  Конверт  Салли  потеряла,  но  адрес  запомнила;  "В
горнорудную компанию города Безнадеги".
   Прочитав письмо, я еще больше укрепился  в  мысли,  что  с  Сетом  что-то
случилось, пока он находился под  землей,  что-то  такое,  о  чем  лгать  не
следует, но я тем не менее солгал. А как мне было не солгать, если я понятия
не имел, что могло с ним случиться? Но вот его улыбка... Вернее, ухмылка.
   Мальчик был хороший, я радовался, что он не погиб в  Рэттлснейке  (а  мог
погибнуть,  мы  все  могли)  или  в  Сан-Хосе,  но.  Улыбка  эта  не   могла
принадлежать этому мальчику. Хотелось бы пояснить это  мое  утверждение,  но
нечем.
   И вот о чем еще я хочу  сказать.  Вы  помните,  я  рассказывал,  что  Сет
упоминал о "старой шахте", но тогда я не  связывал  его  слова  со  штольней
Рэттлснейк, потому что о нашей находке не знали даже в городе, не говоря уже
о приезжих из Огайо.
   Так вот, я задумался над его словами, стоя у  трейлера  и  наблюдая,  как
опускается пыль, поднятая колесами их автомобиля. Вспомнил я и  о  том,  как
малыш вбежал в трейлер и сразу бросился к аэрофотографиям Китайской шахты на
доске объявлений, словно бывал здесь тысячу раз.
   Словно он знал. Тогда у меня возникла идея,  от  которой  все  похолодело
внутри.
   Я вошел в трейлер, понимая, что есть только  один  способ  вновь  обрести
душевное равновесие.
   Снимков было шесть. Сделали их весной по заказу компании.
   Я снял с кольца для ключей  увеличительное  стекло  и  начал  внимательно
разглядывать фотографии одну за  другой.  Живот  скрутило,  организм  словно
подсказывал мне, что я сейчас увижу.
   Аэрофотосъемка проводилась задолго до того, как  очередной  взрыв  вскрыл
штольню Рэттлснейк, поэтому ее на снимках быть не могло. И все  же  она  там
была! Помните, я написал, как мальчик стучал пальцем по фотографиям, говоря:
   "Вот она, вот что я хочу посмотреть, вот шахта"? Мы думали, он говорит  о
карьере,  потому  что  снимали-то  с   самолета   карьер.   Но   с   помощью
увеличительного стекла я смог увидеть отпечатки, которые его пальцы оставили
на глянцевой поверхности фотографий. Они все были на  южном  склоне,  именно
там, где мы позже нашли штольню.
   То есть он говорил нам,  что  хочет  посмотреть  не  карьер,  а  штольню,
которой не было на фотографиях. Я знаю, это похоже на бред, но  я  нисколько
не сомневаюсь в своей правоте. Мальчик знал, где находится штольня.
   И доказательство тому - отпечатки его пальцев. Не на одной фотографии,  а
на всех шести. Я понимаю, ни один суд не примет к рассмотрению такую  улику,
но это  не  меняет  того,  что  мне  известно.  Нечто,  живущее  в  штольне,
почувствовало, что мальчик едет  по  автостраде