ВЕСНЫ ИЗВЕЧНЫЕ НАДЕЖДЫ 
"РИТА ХЕЙВОРТ В ШОУШЕНКСКОЙ ТЮРЬМЕ" 
 
Стивен КИНГ 
 
 
ONLINE БИБЛИОТЕКА http://bestlibrary.org.ru 
 
 
          Посвящается Рассу и Флоренс Допп. 
 
   Я из числа тех  самых  славных  малых,  которые  могут  достать  все.
Абсолютно все, хоть черта из преисподней. Такие ребята водятся  в  любой
федеральной тюрьме  Америки.  Хотите  -  импортные  сигареты,  хотите  -
бутылочку бренди, чтобы отметить выпускные  экзамены  сына  или  дочери,
день вашего рождения или Рождество..., а  может,  и  просто  выпить  без
особых причин.
   Я попал в Шоушенкскую тюрьму, когда мне только исполнилось  двадцать,
и я из очень  немногих  людей  в  нашей  маленькой  славной  семье,  кто
нисколько не сожалеет о содеянном. Я совершил убийство.  Застраховал  на
солидную сумму свою жену, которая была тремя годами старше меня, а потом
заблокировал тормоза на "Шевроле", который ее папенька преподнес  нам  в
подарок. Все было сработано довольно тщательно. Я. не рассчитал  только,
что  она  решит  остановиться  на  полпути,  чтобы  подвезти  соседку  с
малолетним сынишкой до Кастл Хилла. Тормоза отказали, и машина  полетела
с холма набирая скорость и  расталкивая  автобусы.  Очевидцы  утверждали
потом, что она неслась со скоростью не меньше восьмидесяти километров  в
час, когда, врезавшись в подножие монумента героям войны,  взорвалась  и
запылала, как факел.
   Я, конечно, не рассчитывал и на то, что меня могут поймать.  Но  это,
увы, произошло. И вот я здесь. В Мэне нет смертной  казни,  но  прокурор
округа сказал, что я  заслуживаю  трех  смертей,  и  приговорил  к  трем
пожизненным  заключениям.  Это  исключало  для  меня  любую  возможность
амнистии. Судья назвал совершенное мною "чудовищным, невиданным по своей
гнусности и отвратительности преступлением". Может, так оно  и  было  на
самом деле, но теперь все в прошлом. Вы  можете  пролистать  пожелтевшие
подшивки  газет  Касл  Рока,  где  мне  посвящены  большие  заголовки  и
фотографии на первой странице, но, ей-богу, все это  детские  забавы  по
сравнению с деяниями Гитлера и Муссолини и проказами ФБР.
   Искупил ли я свою вину, спросите вы? Реабилитировал  ли  себя?  Я  не
вполне знаю, что означают эти слова и  какое  искупление  может  быть  в
тюрьме или колонии.  Мне  кажется,  это  словно  политиканов.  Возможно,
какой-то смысл и был бы, если бы речь шла о том, что у  меня  есть  шанс
выйти на свободу. Но  это  будущее  -  одна  из  тех  вещей,  о  которых
заключенные не позволяют себе задумываться. Я был молодой, красивый и из
бедного квартала. Я подцепил смазливенькую и неглупую девчонку, жившую в
одном из роскошных особняков на Карбин Стрит. Ее папенька согласился  на
нашу женитьбу при условии, что я стану работать в  оптической  компании,
владельцем которой он является, и "пойду по его стопам". На  самом  деле
старикан хотел держать меня под контролем, как дикую тварь,  которая  не
достаточно приручена и может укусить хозяина. Все это  вызывало  у  меня
такую ненависть, что когда она скопилась, я совершил то, о чем теперь не
жалею. Хотя если бы у меня был шанс повторить все сначала,  возможно,  я
поступил  бы  иначе.  Но  я  не  уверен,   что   это   значит,   что   я
"реабилитировался" и "осознал свою вину".
   Ну да ладно, я хотел рассказать вовсе не о себе, а об одном  паре  по
имени Энди Дюфресн. Но прежде, чем я вам о нем расскажу, нужно объяснить
еще кое-что обо мне. Это не займет много времени. Как я уже  говорил,  я
тот человек, который может достать для вас все в Шоушенке на  протяжении
этих чертовых сорока лет. Это не означает  всяких  контрабандных  штучек
типа травки или просто экстра сигарет, хотя  эти  пункты,  как  правило,
возглавляют список заказываемых вещей. Но я достаю и тысячи  других  для
людей, которые проводят здесь время, и некоторые из их заказов не являют
собой ничего противозаконного. Они вполне легальные,  но  просто  трудно
осуществимы в  том  месте,  куда  отправляют  для  наказания.  Был  один
забавный тип, который изнасиловал маленькую девочку  и  показывал  себя,
свои мужские достоинства дюжинам остальных. Так вот, я достал  для  него
три кусочка  розового  мрамора  Вермонта.  И  он  сделал  три  маленькие
чудесные скульптурки:  младенец,  мальчик  лет  двенадцати  и  бородатый
молодой человек. Парень назвал свои произведения "Три возраста  Иисуса",
и теперь они украшают гостиную губернатора штата.
   А вот имя, которое вы должны были бы помнить хорошо, если вы жили  на
севере - Роберт Алан Коут. В тысяча девятьсот пятьдесят первом  году  он
попытался ограбить Первый Государственный Банк.  Его  затея  вылилась  в
кровавую бойню - в итоге шесть трупов. Два из них - члены банды,  три  -
посетители, а один - молодой коп, который засунул нос в помещение  банка
очень не вовремя и получил свою пулю.  У  Коута  была  коллекция  пенни.
Вообще-то говоря, они запретили ему держать коллекцию  в  тюрьме,  но  с
помощью матушки этого парня и одного славного малого,  который  работает
шофером и обслуживает нашу прачечную я смог ему помочь. И я сказал  ему:
"Боби, ты должен быть совсем чокнутым, чтобы держать коллекцию  монет  в
каменном мешке, забитом ворами и мошенниками". Он  взглянул  на  меня  и
улыбнулся, и сказал, что он знает, как хранить свое добро. "Все будет  в
сохранности, - сказал он, -уж за это можешь не беспокоиться". Так оно  и
вышло. Боби Коут умер в тысяча  девятьсот  шестьдесят  седьмом,  но  его
коллекция не была обнаружена тюремным начальством.
   Я доставал шоколад для народа на день Святого Валентина. Я  ухитрился
добывать молочные  коктейли,  которые  подают  в  "Мак  Дональдсе",  для
абсолютно чокнутого ирландца по имени Меллей. Я даже организовал  ночкой
показ фильмов "Огромная пасть" и "Дьявол  в  мисс  Джонс"  для  двадцати
мужиков, которые скинулись, чтобы заплатить за сеанс... хотя после этого
я отдыхал где-то с неделю в одиночке. Ну  да  ладно,  не  беда.  Кто  не
рискует, тот не пьет шампанское. Я доставал политические книги и книги
   О  сексе,  и  неоднократно  пожизненно   заключенные   и   отбывающие
длительный срок умоляли добыть трусики своей жены или  подружки...  и  я
полагаю, вы  догадываетесь,  что  эти  парни  делали  долгими  тюремными
ночами, когда время тянется бесконечно медленно. Я не делаю все  это  за
"спасибо", а иногда цена довольно высока. Но я не стал  бы  стараться  и
только ради денег,  -  что  значат  деньги  здесь?  Я  не  смогу  купить
"Кадиллак" или слетать на Ямайку. Пожалуй, я оказываю все эти услуги для
того же, для чего хороший мясник всегда присылает вам самбе свежее мясо:
я заработал себе репутацию и хочу ее поддерживать. Я не занимаюсь только
двумя вещами:  оружием  и  сильными  наркотиками.  Я  не  хочу  помогать
кому-либо убивать себя или ближнего своего. Достаточно с  меня  убийств,
сыт по горло.
   Да, я человек дела. И когда Энди Дюфренс подошел  ко  мне  в  1949  и
спросил, нельзя ли добыть ему Риту Хейворт, я ответил:  "Нет  проблем!".
Их правда не было.
   Когда Энди попал в Шоушенк в 1948, ему было 30 лет. Он был невысокий,
обаятельный человек с песочными волосами и маленькими  узкими  ладонями.
Он носил очки в золотой оправе. Ногти на его руках всегда были аккуратно
подпилены и безукоризненно чисты. Возможно, это покажется смешным, что я
помню о мужчине такие вещи. Но его ногти произвели на меня впечатление и
подняли Энди в моих глазах. Он всегда выглядел так, как  будто  был  при
галстуке и чуть ли не в смокинге. До тюрьмы он работал  вице-президентом
крупного банка в Портленде. Согласитесь, неплохая должность  для  такого
молодого  человека.  Особенно,  если  учесть,  насколько   консервативны
большинство банков... и умножьте этот консерватизм в десяток  раз,  если
вы находитесь в Новой Англии, где люди не склонны доверять  свои  деньги
человеку, если он не стар, не лыс, не готов завтра протянуть ноги.  Энди
получил срок за убийство своей жены и ее любовника.
   Кажется, я уже говорил, что в тюрьме каждый считает себя невинным.  И
все находящиеся здесь -  жертвы  обстоятельств,  чертовского  невезения,
некомпетентных  следователей,   бессердечных   прокуроров,   дубоголовых
полицейских и так  далее  и  тому  подобное.  Мне  кажется,  большинство
здешних людей - третий сорт, и самое большое их  "чертовское  невезение"
заключается в том, что их мама вовремя не сделала аборт.
   За мои долгие годы в Шоушенке  было  всего  лишь  человек  десять,  в
невинность которых я поверил. Энди Дюфресн был одним из них, хотя ему  я
поверил спустя годы с  момента  нашего  знакомства.  Если  бы  я  был  в
коллегии, слушавшей его дело в Портлендском суде в 1947, я вряд  ли  был
бы на стороне этого парня.
   История,  вообще-то  говоря,  довольно  банальная.  Наличествуют  все
необходимые элементы такого рода скандалов. Красивая девочка со  связями
в обществе, молодой спортсмен - оба мертвы - и многообещающий  бизнесмен
на скамье подсудимых. И грандиозный скандал в газетах,  которые  трещали
об этом  процессе  без  умолку.  И  открытое  судебное  разбирательство,
которое продолжалось довольно долго. Прокурор округа хотел обращаться  в
центральные  органы,  и  он  хотел,  чтобы  Джон  К.   Паблик   взглянул
повнимательней на это дело< Зрители начинали  собираться  около  четырех
утра, чтобы занять себе места в битком набитом зале. И это  несмотря  на
то, что столбик термометра опускался необыкновенно низко в те дни.  Даже
мороз не смог отпугнуть любопытствующих. Факты таковы: у Энди была жена,
Линда Коллинз Дюфресн. В июне 1947 года она захотела научиться играть  в
гольф клубе Фал Мауф Хилла. Она  действительно  брала  уроки  в  течении
четырех месяцев. Инструктором был тренер Фал Мауф Хилла  по  имени  Глен
Квентин. В августе 1947 Энди узнал, что Квентин и  его  жена  любовники.
Энди и Линда крупно поссорились 10 сентября 1947 года, и предметом ссоры
была ее неверность. Энди показал на суде, что жена  была  рада,  что  он
узнал правду: ей надоело хитрить и увиливать. Она говорила, что  ей  это
было более всего неприятно, и заявила Энди, что намерена  брать  развод.
На  что  он  ответил,  что  скорее  увидит  ее  в  преисподней,  чем  на
бракоразводном процессе. Она развернулась  и  уехала  проводить  ночь  с
Квентиным  в  бунгало,  которое  тот  снимал  неподалеку  от  клуба.  На
следующее утро пришедшая домработница нашла их мертвыми в постели.  И  в
каждом по четыре пули.
   Последний факт более, чем все остальные настраивал суд  против  Энди.
Окружной прокурор с невиданным вдохновением и дрожью в голосе  обыгрывал
эту тему в сдоем заключительном слове. Энди Дюфресн, вещал прокурор,  не
просто разгневанный муж, учиняющий расправу  над  неверной  женой.  Это,
говорил прокурор, если не простительно, то хотя бы понятно. Но мы  имеем
дело  с  безжалостным  чудовищем,  с  хладнокровным  убийцей.   Обратите
внимание, возвышал голос прокурор, четыре и четыре! Не шесть  выстрелов,
а  восемь!  Он  выпустил  всю  обойму,   потом   остановился,   спокойно
перезарядил пистолет, и снова выстрелил в каждого из  них.  Естественно,
эта  речь  стала  изюминкой  газетных   публикаций,   которые   пестрели
заголовками типа "Расчетливый  убийца",  "Восемь  выстрелов  в  невинную
парочку", и прочей подобной пошлятиной.
   Клерк из оружейного магазина  в  Левистоне  показал,  что  он  продал
шестизарядный пистолет тридцать восьмого калибра мистеру Дюфренсу за два
дня до убийства.  Бармен  из  клуба  в  своих  свидетельских  показаниях
сказал, что Энди пришел в бар  около  семи  часов  вечера  10  сентября,
заказал три виски без содовой, выпил все это в течении двадцати минут. И
когда расплачивался, сообщил бармену, что направляется к Глену Квентину,
и о дальнейшем можно будет прочитать в утренних газетах. Другой клерк из
магазина, находящегося в миле от дома Квентина  засвидетельствовал,  что
Дюфресн зашел к  нему  тем  вечером  в  четверть  девятого.  Он  заказал
сигареты, три бутылки пива и несколько салфеток. Судмедэксперт заключил,
что Квентин и Линда Дюфресн были убиты между двадцатью  тремя  ноль-ноль
10 сентября  и  двумя  ноль-ноль  одиннадцатого  сентября.  Следователь,
который занимался этим  делом,  обнаружил  на  повороте,  находящемся  в
семидесяти ярдах от бунгало вещественные  доказательства,  которые  были
представлены на суде: две пустые бутылки швейцарского пива с отпечатками
пальцев обвиняемого, около  двадцати  окурков  тех  самых  сигарет,  что
обвиняемый приобрел в магазине и отпечаток, отлитый в пластике,  шин  на
повороте, в точности  соответствующий  отпечатку  шин  на  "Плимуте"  47
модели обвиняемого.
   В спальне бунгало на софе были  найдены  четыре  салфетки.  Они  были
продырявлены пулями  и  испачканы  порохом.  Следователь  заключил,  что
убийца обмотал ствол оружия салфетками, чтобы приглушить звук выстрела.
   Энди  Дюфресн,  получив  слово,  рассказал  о  происшедшем  спокойно,
холодно, рассудительно. Он сказал, что начал слышать  кое-какие  сплетни
где-то  в  конце  июля.  В   начале   августа   он   был   так   измучен
неопределенностью ситуации, что решил устроить проверку.  Линда  однажды
вечером собралась якобы съездить в Портленд за покупками  после  занятия
гольфом. Энди преследовал ее  и  Квентина  до  бунгало  (которое  газеты
окрестили  "Любовным  гнездышком").  Он  припарковался  на  повороте   и
подождал, пока Квентин отвезет Линду до клуба,  где  она  оставила  свою
машину. "Вы  хотите  сказать,  что  преследовали  жену  на  вашем  новом
"Плимуте"?" - спросил прокурор.
   - Я поменялся машинами с другом на  вечер,  -  ответил  Энди,  и  эта
холодная запланированность  его  действий  только  усугубила  негативное
отношение к нему судей и присяжных.
   Вернув другу машину и забрав свою, Энди поехал домой. Линда,  лежа  в
кровати, читала книгу. Он спросил ее, как прошла поездка в Портленд. Она
ответила, что все было замечательно, но она не присмотрела  ничего,  что
стоило  бы  купить.  С  тех  пор  Энди  окончательно  уверился  в  своих
подозрениях. Он  рассказывал  все  это  совершенно  спокойно,  негромким
ровным голосом, который за все время его показаний ни разу не  пресекся,
не повысился, не сорвался.
   - Какое было ваше Психическое состояние после этого и  до  той  ночи,
когда была убита ваша жена? - спросил защитник.
   - Я был в глубокой депрессии, - холодно  ответил  Энди.  Все  так  же
монотонно и безэмоционально, как человек, зачитывающий меню в ресторане,
он поведал, что задумал самоубийство и зашел так далеко, что даже  купил
пистолет 8 сентября в Левинстоне.
   Затем защитник предложил рассказать присяжным,  что  произошло  после
того, как Линда  отправилась  на  встречу  с  Гленом  Квентином  в  ночь
убийства. Энди рассказал, и впечатление, которое он  произвел  на  жюри,
было наихудшим, какое только можно себе вообразить.
   Я знал его довольно близко на протяжении тридцати лет и могу сказать,
что  из  всех   встречавшихся   мне   людей   он   обладает   наибольшим
самообладанием. Если с ним все в порядке, то кое-какую информацию о себе
он выдает в час по чайной ложке. Но если с ним что-то не так, вам  этого
никогда не узнать. Если Энди когда-то и пережил "темную ночь души",  как
выражался какой-то писатель, он никогда никому этого  не  расскажет.  Он
относится  к  тому  типу  людей,  которые,  задумав   самоубийство,   не
устраивают прощальных истерик и не оставляют  трогательных  записок,  но
аккуратно приводят в порядок свои  бумаги,  оплачивают  счета,  а  затем
спокойно и твердо осуществляют задуманное. Это  хладнокровие  и  подвело
его на процессе. Лучше бы он проявил хоть  какие-либо  признаки  эмоций.
Если бы голос его сорвался, если бы он вдруг разрыдался или  даже  начал
бы орать на окружного прокурора - все одно было бы ему на пользу, и я не
сомневаюсь, что  он  был  бы  амнистирован,  например,  в  1954.  Но  он
рассказал свою историю как машина, как бесчувственный  автомат,  как  бы
говоря присяжным: "Вот моя правда. Принимать ее или нет  -  ваше  дело".
Они не приняли.
   Энди сказал, что он был пьян той ночью, что он был  в  той  или  иной
степени пьян с 24 августа, и что он был  человеком,  который  терял  над
собой контроль и уже не мог удержаться от рюмки.  Уже  в  это  присяжные
могли поверить с большим трудом. Перед  ними  стоял  молодой  человек  в
превосходном  шерстяном  костюме-тройке,   при   галстуке,   превосходно
владеющий собой, с холодным спокойным  взглядом.  И  очень  сложно  было
представить себе, что он напивается в стельку из-за мелкой интрижки  его
жены с провинциальным тренером. Я поверил в это  только  потому,  что  у
меня был шанс узнать Энди так, как эти шесть мужчин и шесть женщин знать
его не могли.
   Энди Дюфресн заказывал спиртное всего лишь четыре раза в год  за  все
время нашего знакомства. Он встречал меня на прогулочном дворе за неделю
до своего  дня  рождения,  а  потом  перед  Рождеством.  Всякий  раз  он
заказывал  бутылку  "Джек  Даниэль".  Он  покупал  это  так  же,  как  и
большинство заключенных, получающих гроши за свой рабский труд здесь.  С
1965 года расценки нашего труда подняли на двадцать пять  процентов,  но
они остались смехотворно низкими. Плата за мой  труд  составляла  десять
процентов от стоимости товара. Прибавьте это  к  цене  высоко  классного
виски типа "Блэк Джек", и вы получите представление о том, сколько часов
тяжкого труда в тюремной прачечной могут  обеспечить  четыре  бутылки  в
год.
   Утром 20 сентября в свой день рождения, Энди слегка выпил, а  вечером
после отбоя продолжил это  занятие.  На  следующее  утро  он  отдал  мне
остаток бутылки и сказал, чтобы я распределил спиртное между  своими.  И
другую бутылку, которую он пил на Рождество, и еще одну,  заказанную  на
Новый год, он вернул мне недопитыми с теми же инструкциями. Четыре  раза
в год - и это человек, который  прежде  напивался  безудержно,  которого
алкоголь втянул в эту скверную историю.  Достаточно  скверную,  скажу  я
вам.
   Энди сообщил присяжным, что в ночь с Юна II  сентября  был  настолько
пьян, что помнит происходившее с  ним  только  какими-то  отрывками.  Он
начал пить днем еще до того, как поссорился с Линдой.  После  того,  как
она пошла на встречу с  Квентином,  он  решил  помешать  ей.  По  дороге
заскочил в клуб, чтобы опрокинуть стопочку-другую.  Он  не  помнит,  что
говорил владельцу бара читать утренние газеты, да и вообще  разговаривал
с ним. Он помнит, как покупал пиво в магазине, но не салфетки. "И  зачем
бы мне нужны были салфетки?" - спросил Энди, и в  одной  из  газет  было
отмечено, что три леди из присяжных содрогнулись.
   Позже, гораздо позже, он излагал мне  свои  предположения  о  клерке,
который упоминал эти чертовы салфетки, и мне кажется, так  оно  и  было.
"Предположим, в соответствии с концепцией обвинителя, - говорил Энди  на
прогулочном дворе, - они пристали к атому парню, что продавал  пиво  мне
ночью со своими вопросами. С тех пор, как тот тип меня видел, прошло три
дня. Мое дело занимало первую полосу любой газеты, было у всех на слуху.
Они насели на беднягу, пять-шесть копов, плюс следователь, плюс помощник
прокурора. Память на редкость коварная штука, Рэд. Они  могли  начать  с
вопроса: "А не покупал ли обвиняемый у вас  салфеток?",  и  затем  гнуть
свою линию, не сворачивая.  Если  достаточное  количество  людей  хочет,
чтобы ты что-то вспомнил, то вспомнишь, что очень вероятно. И  есть  еще
одна вещь, которая сильно давит на сознание.  И  поэтому  я  думаю,  что
клерк легко убедил себя сам в истинности своих  слов.  Это  слава,  Рэд.
Представь, репортеры задают ему вопросы, фото во всех  газетах...  и,  в
довершение всего, его выступление в суде. Сдается мне, что он прошел  бы
- если действительно не прошел - детектор лжи, или поклялся  бы  -  если
действительно не поклялся - именем  своей  матери,  что  я  покупал  эти
салфетки. И все же... память настолько