что
из-за такого  совпадения  сейчас  Бену
вовсе не  время изгонять  бесов  своей
юности. С  тех пор,  как дом  Марстена
опять заселили  и открылся  этот мага-
зин, в  городе ходит очень много деше-
вых сплетен...  если уж  на то  пошло, и
про Бена  тоже болтают.  Известны слу-
чаи, когда  обряд изгнания дьявола вы-
ходил из-под  контроля и  оборачивался
против самого  изгоняющего.  По-моему,
Бену нужно выбираться из города. А еще
я думаю,  что вы  могли бы  воспользо-
ваться этим и отдохнуть.

                 243

     Изгнание дьявола заставило Сьюзан
вспомнить просьбу Бена сказать Мэтту о
католическом   священнике.   Повинуясь
внезапному порыву,  она решила промол-
чать. Теперь  стало  достаточно  ясно,
почему он просил об этом, но это толь-
ко подлило  бы масла в огонь, который,
по мнению Сьюзан, итак уже опасно раз-
горелся. Когда  Бен спросит  ее - если
вообще спросит - она скажет, что забы-
ла.
     - Я  понимаю,  насколько  безумно
это должно  звучать,-  говорил  Мэтт.-
Даже с  моей точки  зрения. А  ведь  я
слышал и  как поднималось  окно, и тот
смех, и  видел сегодня  утром ставень,
лежавший у подъездной дороги. Но, если
это хоть  как-то успокоит ваши страхи,
должен  сказать,  что  Бен  реагировал
вполне разумно.  Предложил для доказа-
тельства или опровержения подвести те-
оретическую базу  и  начать  с...-  Мэтт
снова осекся и прислушался.
     На этот  раз молчание затянулось,
и, когда  учитель опять заговорил, ти-
хая уверенность  в его голосе испугала
Сьюзан.
     - Наверху кто-то есть.
     Она послушала. Ничего.
     - Вам кажется.
     - Свой дом  я знаю,-  тихо сказал
он.- Кто-то в спальне для гостей... вот,
слышите?
     И тут она действительно услышала.
Отчетливо  скрипнула   половица -  так
скрипят полы в старых домах, но Сьюзан
словно бы различила в этом звуке нечто
большее, невыразимо тайное.
     - Я пошел наверх,- сказал Мэтт.

                 244

     - Нет!
     Она выпалила это, не задумываясь.
И сказала себе: ну-ка, кто там сидит у
печки и  думает, что  ветер в  трубе -
это баньши?
     - Прошлой ночью я боялся и ничего
не сделал,  и стало хуже. Теперь я иду
наверх.
     - Мистер Бэрк...
     Они оба заговорили вполголоса. Во
все жилы  Сьюзан червем вползло напря-
жение, от  которого деревенели  мышцы.
Может быть, наверху действительно кто-
то был. Взломщик.
     - Говорите,- сказал  Мэтт.- После
того, как  я уйду,  продолжайте  гово-
рить. На любую тему.
     И не успела Сьюзан возразить, как
Мэтт встал с места и направился в сто-
рону коридора, двигаясь так грациозно,
что Сьюзан  поразилась. Один  раз учи-
тель оглянулся, но она ничего не суме-
ла прочесть  в его  глазах. Мэтт начал
подниматься по лестнице.
     Такой  быстрый   поворот  событий
вверг рассудок Сьюзан в мир нереально-
го. Меньше  двух минут  назад они спо-
койно обсуждали  положение дел в свете
электрических лампочек, не оставляющем
места ирреальному.  Теперь  же  Сьюзан
было страшно.
     Вопрос: если  поместить психолога
в одну  комнату с человеком, считающим
себя Наполеоном,  и оставить их там на
год (или  на десять  лет, или на двад-
цать), кто выйдет в итоге - два после-
дователя Скиннера  или два  парня, за-
кладывающих руку  за борт пиджака? От-


                 245

вет: данных  недостаточно. Она открыла
рот и сказала:
     - В воскресенье  мы с Беном соби-
рались поехать  по дороге  № 1 в  Кэм-
ден - знаете, тот городок, где снимали
"Дом Пейтона" -  но теперь,  наверное,
придется повременить.  Там у  них пре-
лестнейшая церквушка...
     Сьюзан  обнаружила,   что  бубнит
очень плавно,  не останавливаясь, хотя
руки  на  коленях  стиснула  так,  что
пальцы побелели.  Голова была  ясной -
все эти разговоры о кровососах и зомби
еще не  подействовали.  Волны  черного
ужаса испускал  спинной мозг, куда бо-
лее древнее  сплетение нервных узлов и
волокон.


     6.

     Труднее этого подъема по лестнице
Мэтту  ничего  в  жизни  не  выпадало.
Все - что  тут еще  скажешь? Остальное
просто не  шло ни  в какое  сравнение.
Кроме, может быть, одного.
     Мальчиком восьми лет Мэтт состоял
в отряде  скаутов "Детеныши".  До дома
(материнского логова) нужно было прой-
ти милю. В свете позднего пополудня по
дороге шагалось  замечательно - просто
великолепно. Но,  пока они шли к дому,
спускались сумерки  и освобождали раз-
верзавшиеся под  ногами длинные, изви-
листые тени,  а если  компания  горела
особенным энтузиазмом  и  загуливалась
допоздна,  домой  приходилось  отправ-
ляться затемно. Одному.


                 246

     Одному. Да,  вот ключевое  слово,
самое  ужасное   в  английском  языке.
Свечку убийцам не держат, а ад - всего
лишь бледный синоним...
     У дороги  стояла разрушенная цер-
ковь - старый молитвенный дом методис-
тов. Тылом  руины выходили  на дальний
конец прихваченного  морозцем и покры-
того ледяными  кочками газона.  В поле
зрения поблескивающих  пустых окон со-
бственные шаги вдруг начинали казаться
очень громкими,  мелодия (что бы ты ни
насвистывал) замирала  на губах,  а  в
голову лезли мысли о том, каково долж-
но быть  внутри: перевернутые  скамьи,
сгнившие  сборники  церковных  гимнов,
разваливающийся  алтарь,   где  теперь
справляют шабаши  лишь мыши...  и ты га-
дал: а  что же может там обитать кроме
мышей - какие безумцы, какие чудовища?
Может быть, они подсматривают за тобой
из окон  желтыми глазами  рептилий. И,
может быть,  наступит вечер, когда они
не удовольствуются подглядыванием. Мо-
жет быть, однажды растрескавшаяся, ви-
сящая под сумасшедшим углом дверь рас-
пахнется, и  то,  что  обнаружится  за
ней, с  первого взгляда  сведет тебя с
ума.
     Это было  не объяснить отцу и ма-
тери, созданиям  света - так  же в три
года ты  не умел объяснить им, как за-
пасное одеяло в ногах кроватки превра-
щается в  клубок змей,  которые лежат,
уперевшись в тебя равнодушными, лишен-
ными век  глазами."Ни один ребенок еще
не  побеждал   эти  страхи,-   подумал
Мэтт.- Если страх нельзя облечь в сло-
ва, его  нельзя победить. А запертые в

                 247

маленькой головенке страхи слишком ве-
лики, чтобы пройти устье рта. Рано или
поздно  находится  тот,  с  кем  можно
пройти мимо всех заброшенных молитвен-
ных домов, стоящих на пути от усмехаю-
щегося детства  к ворчливой  зрелости.
Но вот приходит такой вечер, как этот.
Вечер, когда  выясняется, что ты вовсе
не проткнул давние страхи осиновым ко-
лом, а  всего лишь  засунул  подальше,
уложив в  крохотные детские  гробики с
дикой розой на крышке."
     Мэтт не зажигал света. Он поднял-
ся по  ступенькам,  пропустив  шестую,
скрипучую, а  ладонь, сжимавшая распя-
тие, была скользкой от пота.
     Добравшись до  верха лестницы, он
бесшумно  повернулся,  чтобы  оглядеть
коридор. Дверь  в комнату  для гостей,
которую он захлопнул, теперь была при-
открыта. Внизу  безостановочно  журчал
голос Сьюзан.
     Осторожно ступая,  чтобы не скри-
петь, Мэтт  подошел к  двери и остано-
вился перед  ней. "Основа всех людских
страхов,-  подумал   он.-  Приоткрытая
дверь."
     Мэтт  протянул  руку  и  толкнул.
Дверь распахнулась.
     На кровати лежал Майк Райерсон.
     Лунный свет лился в окно, серебря
комнату, превращая  ее в  лагуну грез.
Мэтт тряхнул  головой,  будто  пытался
прояснить мысли. Казалось, он перенес-
ся во  времени назад,  в прошлую ночь.
Он сойдет  вниз и  позвонит Бену, ведь
Бен еще не попал в больницу...
     Майк открыл глаза.


                 248

     Они  коротко  блеснули  в  лунном
свете - серебряные  с красной  каймой,
пустые, как  вымытые классные доски. В
них не было ни человеческих мыслей, ни
человеческих чувств. "Глаза - окна ду-
ши",- сказал  Вордсворт. Если так, эти
окна смотрели в пустую комнату.
     Майк сел.  Простыня  свалилась  с
груди, и  Мэтт увидел грубый шов - это
медицинский эксперт или паталогоанатом
зашил Майка  после вскрытия,  и, может
быть, насвистывал, зашивая.
     Майк улыбнулся,  обнаружив белые,
острые резцы. Улыбка, простое сокраще-
ние  мышц  вокруг  рта,  не  затронула
глаз. Они сохраняли свою исходную мер-
твую  пустоту.  Майк  очень  отчетливо
произнес:
     - Посмотри на меня.
     Мэтт посмотрел.  Да,  глаза  были
абсолютно пустыми. Но очень глубокими.
В них можно было разглядеть серебряные
камеи собственного  изображения,  сла-
достно погружающиеся  в глубину, тону-
щие, отчего теряла значение жизнь, те-
ряли значение страхи...
     Мэтт отступил и выкрикнул:
     - Нет! Нет!
     И вытянул  вперед руку с распяти-
ем.
     То, что  когда-то было Майком Ра-
йерсоном, зашипело, словно ему плесну-
ли в  лицо кипятком,  и вскинуло руки,
будто защищаясь  от удара. Мэтт шагнул
вперед.
     Райерсон попятился.
     - Убирайся   отсюда! -    каркнул
Мэтт.- Я отменяю приглашение!


                 249

     Райерсон  пронзительно  крикнул -
высокий улюлюкающий звук был полон бо-
ли и  ненависти. Четыре  неверных шага
назад - и он уперся в подоконник. Окно
было открыто. Райерсон качнулся, теряя
равновесие.
     - Я позабочусь,  чтобы  ты  уснул
как убитый, учитель.
     Существо закинуло  руки за голову
и вывалилось в ночь спиной вперед, как
спортсмен, ныряющий с трамплина. Блед-
ное тело  мраморно поблескивало, резко
контрастируя с  черными стежками, бук-
вой "У" пересекавшими торс.
     Издав безумный, полный ужаса вой,
Мэтт ринулся к окну и выглянул. Там он
увидел только  позолоченную луной тьму
и рой  танцующих пылинок, висевший под
окном, повыше лужи света, обозначившей
гостиную. Пылинки  крутились, слипаясь
в фигуру,  ужасающе похожую на челове-
ческую, а потом разъединились в ничто.
     Мэтт повернулся,  чтобы бежать, и
тут пошатнулся  от  заполнившей  грудь
боли. Он схватился за сердце и сложил-
ся пополам. Ему казалось, что боль бе-
зостановочно поднимается по руке пуль-
сирующими волнами. Перед глазами пока-
чивался крест.
     Он вышел  за  дверь,  прижимая  к
груди скрещенные руки. Правая еще сжи-
мала цепочку  распятия. Перед  глазами
стоял образ  Майка Райерсона, висящего
в ночном  воздухе подобно некому блед-
ному ныряльщику.
     - Мистер Бэрк!
     - Меня лечит  Джеймс Коди,- выго-
ворил Мэтт ледяными губами.- Телефон -


                 250

на карточке  у аппарата.  По-моему,  у
меня сердечный приступ.
     И упал  прямо в  коридоре,  лицом
вниз.


     7.

     Сьюзан набрала номер, возле кото-
рого  стояла  пометка:  "Джимми  Коди,
толкач пилюлек".  Надпись была сделана
слитно, аккуратными  заглавными буква-
ми, которые  она так хорошо помнила со
школы. Ответил  женский голос.  Сьюзан
сказала:
     - Доктор дома? Это очень срочно.
     - Да,- спокойно сказала женщина.-
Пожалуйста.
     - Доктор Коди слушает.
     - Говорит Сьюзан Нортон. Я - дома
у мистера Бэрка. Ему плохо с сердцем.
     - Что? Мэтту Бэрку?
     - Да. Он без сознания. Что мне...
     - Вызовите скорую,-  распорядился
Джимми.-  Звоните   в   Камберлендскую
больницу, 841-4000.  Оставайтесь возле
него. Закройте  одеялом, но не трогай-
те. Вы поняли?
     - Да.
     - Я буду через двадцать минут.
     - А вы...
     Но в трубке щелкнуло и Сьюзан ос-
талась одна.
     Она позвонила  в скорую,  а потом
опять  оказалась   в  одиночестве.  Ей
предстояло вернуться к Мэтту, наверх.
     8.



                 251

     Сьюзан уставилась  на  лестничную
клетку с  трепетом, который изумил ее.
И обнаружила - ей очень хочется, чтобы
ничего не  случилось. Не  потому,  что
Мэтт пострадал,  нет - чтобы  не  чув-
ствовать болезненный  страх и потрясе-
ние. Она абсолютно ничему не поверила.
Восприятие Мэттом  прошлой ночи  виде-
лось ей  как нечто, определяемое в по-
нятиях усвоенных ею реалий, ни больше,
ни меньше. Теперь же это непоколебимое
неверие ушло у Сьюзан из-под ног и она
чувствовала, что падает.
     Она слышала  голос Мэтта, слышала
жуткое невыразительное  заклинание:  я
позабочусь, чтобы  ты, учитель,  уснул
как  убитый.  В  голосе,  выговорившем
это, человеческого было не больше, чем
в собачьем лае.
     Шаг за шагом Сьюзан принудила се-
бя вернуться  наверх. Даже  горевший в
коридоре свет  не слишком-то  помогал.
Мэтт лежал  там, где она его оставила,
повернув голову набок, так, что правая
щека прилегла к вытертому ворсу дорож-
ки, и  резко, надрывно дышал. Она наг-
нулась и  расстегнула ему  две верхних
пуговки сорочки. Кажется, Мэтт задышал
чуть  свободнее.  Потом  она  пошла  в
спальню для гостей за одеялом.
     В комнате  было  прохладно,  окно
раскрыто настежь.  На голой  постели -
только матрас,  но  на  верхней  полке
шкафа лежала  стопка одеял. Когда Сью-
зан возвращалась  в холл,  на полу под
окном что-то  блеснуло в лунном свете.
Она нагнулась поднять это и немедленно
узнала. Колечко,  какие носили в объе-
диненном классе Камберлендской средней

                 252

школы. Изнутри были выгравированы ини-
циалы "М.К.Р."
     Майкл Кори Райерсон.
     И на миг, в темноте, Сьюзан пове-
рила. Поверила  всему. К горлу подсту-
пил крик, который она задушила, не по-
зволив облечься  звуком, но кольцо вы-
пало из пальцев девушки и легло на пол
у  окна,  поблескивая  в  свете  луны,
оседлавшей осеннюю тьму.






     Глава десятая

     УДЕЛ (III)

     1.

     Город знал, что такое тьма.
     Он знал, что такое тьма, спускаю-
щаяся на землю, когда вращение скрыва-
ет ее от солнца, и что такое тьма души
человеческой. Город -  это объединение
трех  составляющих,  значащее  больше,
чем просто  сумма частей.  Город - это
живущие в  нем люди, здания, возведен-
ные ими под жилье или для ведения дел,
а еще -  земля. Люди - англо-шотландцы
и французы.  Есть, конечно,  и горстка
других,  напоминающая  щепотку  перца,
брошенную в  горшок с  солью, где  она
никогда  особенно   не  разваривалась.
Почти все дома сделаны из простого де-
рева. Много двухэтажных старых домов с
двускатными крышами,  а едва ли не все

                 253

магазины декорированы фальшивыми фаса-
дами, хотя зачем, никто не скажет. Го-
рожане знают,  что за этими фальшивыми
фасадами ничего нет, так же, как ни от
кого не  секрет, что  Лоретта  Старчер
носит накладной  бюст. Здешняя земля -
гранитный  массив,  прикрытый  тонким,
легко разрушающимся  слоем почвы. Воз-
делывать ее - сущее безумие, дело неб-
лагодарное, которое стоит фермеру мно-
гих мучений и пота. Борона выворачива-
ет из-под дерна здоровенные куски гра-
нита и  ломается о  них.  В  мае,  как
только земля  просохнет настолько, что
колеса перестают  в  ней  вязнуть,  вы
приезжаете на своем грузовике и вместе
с сыновьями  раз, наверное, двенадцать
загружаете кузов камнями - только тог-
да можно  боронить. Камни отправляются
в большую,  опутанную травой кучу, как
повелось аж  с 1955  года, когда  вы в
первый раз  взяли быка  за рога. А на-
таскавшись так, что грязь навсегда за-
бьется под  ногти, пальцы же онемеют и
начнут казаться  огромными и до стран-
ности крупнопористыми,  вы прицепите к
трактору борону.
     Не успеете  вы взрыхлить  и  пару
полосок, как  одно из лезвий сломается
о пропущенный  камень. Чтобы поставить
новое, вы  заставляете  старшего  сына
приподнять  сцепление,  чтоб  до  него
можно было  добраться, а  первый комар
нового сезона  кровожадно  звенит  над
ухом, от тонкого зудения слезятся гла-
за, и  в голову  всегда приходит,  что
именно такой звук, должно быть, слышит
псих непосредственно  перед  тем,  как
убить своих детей, сунуть голову в ду-

                 254

ховку и открыть газ или нажать большим
пальцем ноги на курок двустволки трид-
цатого калибра,  стволы которой только
что впихнул  себе в  хавальник.  Потом
скользкие от  пота пальцы  вашего пар-
нишки соскальзывают,  и одно из непов-
режденных круглых  лезвий обдирает вам
руку. Наступает  тот момент бездушного
отчаяния, когда  оглядываешься по сто-
ронам, не  сомневаясь, что  вот сейчас
бросишь это  занятие и запьешь, или же
поедешь в банк, где лежат твои заклад-
ные, и  объявишь себя банкротом. В та-
кой вот  миг ненависти к земле, к мяг-
кому подсасыванию  силы тяжести, кото-
рое удерживает  на ней, ты и любишь ее
тоже, ты  понимаешь, что  она знает  и
всегда знала тьму. Земля завладела то-
бой целиком  и полностью, земля и жен-
щина, в  которую ты  влюбился старшек-
лассником (только  тогда она была дев-
чонкой, а ты ни хрена не знал про них,
знал только:  каждый заводит себе дев-
чонку и  держится ее,  а она  исписала
твоим именем обложки всех учебников, и
сперва ты  ее отшил, а потом она тебя,
а потом  вам обоим  уже не приходилось
беспокоиться о  такой ерунде), и дети,
зачатые на  скрипучей двуспальной кро-
вати с  треснувшим деревянным  изголо-
вьем. После того, как спускалась тьма,
вы с  женой делали  детей -  шестерых,
семерых, а то и десяток. Тебя держит в
руках банк, держит в руках фирма, тор-
гующая автомобилями, а еще - универмаг
Сирса в  Льюистоне и Джон Дири из Брю-
суика. Но главным образом город держит
тебя потому,  что ты  знаешь его  так,
как знаешь  форму жениной  груди. Тебе

                 255

известно, кто будет околачиваться днем
у магазина  Кроссена, вылетев с работы
из "Нэпп  Шу", и узна„шь, у кого с ба-
бой непорядок  даже раньше, чем он сам
это поймет  (как Реджи  Сойер, у  чьей
жены, Бонни,  ствол прочищает шомполом
паренек из  телефонной  компании),  ты
знаешь, куда  ведут дороги и где можно
в пятницу  после обеда стать на прикол
с Хэнком  и Нолли Гарднером, чтобы вы-
пить пару упаковок, а то и пару ящиков
пива. Ты знаешь, как лежит грунт и как
в апреле пройти по Болотам, не замочив
голенищ сапог.  Ты знаешь город. А го-
род знает  тебя: и  как болит  промеж-
ность от сиденья в тракторе, когда ве-
чером закончишь  боронить, и что шишка
на твоей спине - всего-навсего киста и
причин для  беспокойства,  как  сперва
намекал доктор, нету. Город знает, как
у тебя  не идут  из головы пришедшие в
последнюю неделю  месяца счета. Он на-
сквозь видит  твое вранье,  даже  если
врешь ты  самому себе: например, будто
собираешься не  на этот  год,  так  на
следующий свозить жену с детьми в Дис-
нейленд, или будто тебе по карману но-
вый  цветной  телевизор,  если  осенью
пустить часть  леса на  дрова... или что
все будет  нормально.  Быть  горожани-
ном - ежедневный  акт  такого  полного
общения, что  по сравнению  с ним  то,
что ты  проделываешь с женой в скрипу-
чей кровати - просто рукопожатие. Быть
горожанином - штука прозаическая, чув-
ственная и  затягивающая, как  алкого-
лизм. В  темноте город принадлежит те-
бе, а  ты - городу,  и вместе вы спите
как убитые,  ни дать  ни взять камни с

                 256

твоего северного поля. Здесь нет ника-
кой жизни,  кроме медленного  умирания
дней, а значит, когда на город обруши-
вается зло, его явление представляется
без малого предопределенным и сладост-
ным, как  морфий. Все  равно, как если
бы город  знал о грядущем зле и о том,
какую форму оно примет.
     У города  есть свои секреты, и он
умеет их хранить. Горожане всего этого
не знают. Им известно, что жена старо-
го Олби  Крейна сбежала с заезжим тор-
говцем из Нью-Йорк-сити... или они дума-
ют, что  им это  известно.  Но,  когда
коммивояжер ни  с того, ни с сего бро-
сил ее, Олби раскроил ей череп, привя-
зал к  ногам груз  и сбросил  в старый
колодец. Двадцать лет спустя Олби мир-
но умер  в своей постели от сердечного
приступа, так  же, как  умрет ближе  к
концу нашей истории его сын Джо. Может
быть, однажды  какой-нибудь пацан  на-
ткнется на  старый колодец, спрятанный
в заглушенных сорняками ползучих побе-
гах ежевики, оторвет выбеленные и выг-
лаженные непогодой  доски и  увидит на
дне выложенной камнями ямы уставленные
вверх пустые  глазницы  рассыпающегося
остова, на чьи ребр