й мерой,
приберегаемой для проступков вроде воровства, затевания драки и владения или
употребления наркотиков.  Дисциплинарное  взыскание  было  следующей  мерой,
карой за проступки вроде присутствия девушки в твоей комнате  (но  если  она
оказывалась там после наступления комендантского часа в  женском  общежитии,
нависало исключение, как ни  трудно  этому  поверить  теперь),  наличия  там
алкогольных напитков, использования шпаргалок на  экзамене  или  списывания.
Помимо первого, любой из  вышеуказанных  проступков  тоже  теоретически  мог
привести к исключению, а если дело  касалось  шпаргалок  (особенно  если  их
обнаруживали  на  переводных  или  выпускных  экзаменах),   довольно   часто
приводило, но чаще ограничивалось дисциплинарным взысканием,  которое  могло
быть снято только после окончания семестра.  Мне  не  хотелось  верить,  что
староста  общежития  попытается  добиться  ДИВЗа  у  декана  Гарретсена   за
несколько безобидных мазков бритвенного крема..,  но  ведь  это  был  Душка,
самодовольная скотина, который все еще неукоснительно проводил  еженедельную
проверку комнат и таскал с собой табуреточку, чтобы  добираться  до  верхних
полок в стенных шкафах, как будто  считал  это  частью  своих  обязанностей.
Возможно, такую идею он заимствовал у  РОТС  ,
которую он обожал столь же пылко, как Нат - Синди и Ринти.  Кроме  того,  он
ставил ребятам минусы - это правило все еще действовало в университете, хотя
на практике применялось почти только в программе РОТС  -  за  плохую  уборку
комнаты. Такое-то количество минусов - и вы автоматически получали  ДИВЗ.  В
теории вы могли вылететь из университета, лишиться  отсрочки  от  призыва  и
кончить игрой в прятки с пулями во Вьетнаме потому лишь, что забыли  вынести
мусор и подмести под кроватью.
   Дэвид Душборн сам стал студентом по займу, и его обязанности  старосты  -
тоже в теории - ничем не отличались от моей работы  в  посудомойной.  Однако
Душка эту теорию отвергал. Душка считал себя На Голову Выше Всех,  одним  из
избранных, гордым,  доблестным.  Его  семья  жила  на  Восточном  побережье,
понимаете? В Фалмуге, где в 1966 году еще  действовали  пятьдесят  с  лишним
голубых законов пуританских времен.  Что-то  произошло  с  его  семьей,  что
Лишило Их Подобающего Статуса, словно в старинной мелодраме,  но  Душка  все
еще одевался как выпускник фалмутовской Самой Престижной Школы -  на  лекции
являлся в блейзере, по воскресеньям надевал костюм.  Трудно  было  бы  найти
более полную противоположность  Ронни  Мейлфанту  с  его  трущобной  манерой
выражаться, его предубеждениями  и  с  его  блестящим  умением  жонглировать
цифрами. Когда они шли по коридору, было прямо-таки видно, как Душка пугливо
сторонится Ронни, чьи рыжие волосы падали на лицо, которое словно  старалось
убежать  само  от  себя  -  донельзя  выпуклый  лоб  и  почти  отсутствующий
подбородок. А между ними  располагались  глаза  Ронни,  всегда  с  засохшими
выделениями в уголках, и нос с постоянной каплей на кончике.., не говоря  уж
о губах, до того красных, что они  казались  намазанными  чем-то  дешевым  и
ярко-вульгарным, купленным со скидкой по случаю распродажи.
   Душке Ронни не нравился,  но  Ронни  не  был  единственным  объектом  его
неодобрения. Душке  вроде  бы  не  нравился  никто  из  ребят,  которых  ему
полагалось опекать как старосте. Нам он тоже не нравился, а Ронни его просто
ненавидел. Неприязнь Скипа Кирка была пронизана презрением. Он участвовал  в
РОТС с Душкой (то есть до ноября, когда Скип решил не  продолжать  курса)  и
говорил, что Душка ни на что не годится,  кроме  как  целовать  жопу.  Скип,
который чуть было не попал в бейсбольную команду штата, когда окончил школу,
имел особый зуб на старосту нашего этажа.  "Душка,  -  говорил  Скип,  -  не
выкладывается". Самый страшный грех в глазах Скипа. Ты обязан выкладываться.
Даже если задаешь свиньям помои, все равно, бля, выкладывайся.
   Я не любил Душку, как все. Я  готов  мириться  со  многими  человеческими
недостатками, но самодовольных скотов не терплю. И все-таки  я  испытывал  к
нему долю сочувствия. Он был лишен чувства юмора,  а  это,  на  мой  взгляд,
калечит не менее того, что искалечило ноги Стоука Джонса. По-моему, Душка  и
самому себе не очень нравился.
   - О ДИВЗе вопроса не встанет, если он не найдет виноватого,  -  сказал  я
Нату. - А если даже и найдет, не думаю,  чтобы  декан  Гарретсен  согласился
наложить его за бритвенный крем на двери старосты.
   Однако Душка умел быть убедительным. Пусть он Утратил Статус, но  тем  не
менее сохранял нечто, свидетельствовавшее, что  он  все  еще  принадлежит  к
верхнему слою. Естественно, для нас всех  это  служило  лишней  причиной  не
терпеть его. Скип прозвал его "Трусца", потому что во  время  тренировок  по
программе РОТС он не бежал по дорожке во всю силу, а больше трусил.
   - Ну, раз это не ты... - сказал Нат, и я чуть было не  расхохотался.  Нат
Хоппенстенд сидит в одних трусах и шапочке, грудь у него  совсем  детская  -
узкая, безволосая, в веснушках. Нат  проникновенно  глядит  на  меня  поверх
грудной клетки из выпирающих хрупких ребер. Нат в роли ОТЦА.
   Понизив голос, он сказал:
   - По-твоему, это Скип?
   - Нет. Если уж гадать, кто на этом  этаже  мог  решить,  будто  покрасить
дверь старосты кремом для бритья такая уж отличная шутка, я бы сказал...
   - Ронни Мейлфант.
   - В яблочко! - Я нацелил в Ната палец пистолетом и подмигнул.
   - Я видел, как ты шел к Франклину с этой блондинкой, -  сказал  он.  -  С
Кэрол. Очень хорошенькая.
   - Просто для компании, - сказал я.
   Нат, в трусах и  шапочке,  ухмыльнулся,  словно  показывая,  что  его  не
проведешь. Возможно, он был прав. Да, она мне нравилась, хотя я почти ничего
о ней не знал - только что она из Коннектикута. Из  этого  штата  работающие
студенты были редкостью. Я пошел по коридору  в  гостиную  с  геологией  под
мышкой. Там сидел Ронни в шапочке, зашпиленной спереди кверху так,  что  она
смахивала на шляпу газетного репортера. С ним сидели еще двое ребят с нашего
этажа - Хью Бреннен  и  Эшли  Райе.  По  виду  всех  троих  нельзя  было  бы
заключить, что они проводят это субботнее утро так уж увлекательно, но  едва
Ронни увидел меня, глаза у него загорелись.
   - Пит Рили! - сказал он. - Ты-то мне и нужен! В "черви" играть умеешь?
   - Да. Но, к счастью для меня,  я  умею  и  заниматься.  -  И  я  взмахнул
учебником, уже полагая, что  мне  придется  спуститься  в  гостиную  второго
этажа.., то есть если я правда намерен заниматься. Поскольку Ронни  не  умел
молчать.  Видимо,  был  просто  не  способен  молчать.  Ронни  Мейлфант  был
подлинный язык-пулемет.
   - Ну, послушай, одну партийку до сотни, - заныл  он.  -  По  пять  центов
очко, а то эта парочка играет в "черви", будто предки трахаются.
   Хью с Эшли тупо ухмыльнулись, будто им  был  сделан  лестный  комплимент.
Оскорбления  Ронни  были  настолько  грубыми  и  прямолинейными,   настолько
налитыми злостью, что почти все ребята принимали их за  шутки,  а  то  и  за
завуалированные похвалы. И так, и эдак они ошибались. Каждое ядовитое слово,
когда-либо произнесенное Ронни, означало именно то, что означало.
   - Ронни, у меня во вторник  контрольная,  а  я  так  и  не  разобрался  с
геосинклиналью.
   - Забей ты на геосинклиналь, - сказал Ронни, и Хью с Эшли захихикали. - У
тебя же останется весь сегодняшний день и завтрашний и  понедельник  на  эту
твою геоблин-синаль.
   - В понедельник занятия, а завтра мы со  Скипом  собираемся  в  город.  В
методистской церкви открытая спевка, и мы...
   - Прекрати, умолкни, пожалей мои бедные яйца и ничего не говори  мне  про
эту говноспевку. Слушай, Пит...
   - Ронни, мне правда...
   - Эй вы, полудурки, сидите тут смирненько, хрен! -  Ронни  одарил  Хью  с
Эшли злобным взглядом. Ни тот ни другой не возразили ему. Вероятно, им  было
по восемнадцать,  как  нам  всем,  но  любой,  кто  учился  в  университете,
подтвердит,   что   каждый   сентябрь    туда    поступают    совсем    юные
восемнадцатилетние ребята, и особенно из сельских штатов.  Вот  таким  Ронни
кружил головы. Они питали к нему благоговейный страх. Он  забирал  у  них  в
долг талоны на питание, хлестал полотенцем в душевой, обвинял в том, что они
поддерживают цели  преподобного  Мартина  Черной  Образины  Кинга  (который,
сообщал вам Ронни, на митинги протеста приезжает в "ягуаре"), занимал у  них
деньги и на любую просьбу одолжить спичку отвечал:  "Моя  жопа,  твоя  рожа,
обезьяний хвост". Несмотря на все это, они любили Ронни.., нет,  любили  его
за все это. Они любили его потому, что он такой.., такой настоящий студент.
   Ронни ухватил меня за шею и хотел затащить в коридор  поговорить.  Я,  не
питавший к нему ни благоговения, ни страха и совсем не наслаждаясь  звериным
запахом его подмышек, ухватил его за пальцы, отогнул их и сдернул с себя его
руку.
   - Без рук, Ронни.
   - Ох-ох-ох! Да ладно, ладно! Просто  зайдем  сюда  на  минутку,  лады?  И
отпусти руку, больно. И ведь этой рукой я дрючусь.
   Я выпустил его руку, прикидывая, мыл ли  он  ее  с  того  раза,  когда  в
последний раз дрючился, но позволил  ему  увести  себя  в  коридор.  Тут  он
ухватил меня за локти  и  доверительно  заговорил,  широко  открыв  глаза  в
засохших комочках.
   - Эти мудаки играть не умеют, - сказал он  убедительным  шепотом.  -  Два
недоноска, Питти, только они эту игру любят. Любят, хрен, эту игру,  сечешь?
Я ее не люблю, но в отличие от них играть  умею.  И  потом,  я  на  мели.  А
вечером в Хоке идет парочка фильмов Богарта. Если я сумею их нагреть на пару
баксов..
   - Фильмы Богарта? Случаем, не "Мятеж на Кейне"?
   - Во-во! "Мятеж на Кейне" и "Мальтийский сокол". Боги  в  самом  хреновом
своем расцвете. Ты бы  посмотрел  на  себя,  лапочка.  Если  я  нагрею  этих
недоносков на два бакса,  то  смогу  пойти.  Нагрею  на  четыре  -  прихвачу
какую-нибудь чувиху из Франклина, и, может, потом она немножко отсосет.
   Вот вам весь Ронни, дерьмовый романтик. Я вдруг увидел его Сэмом  Спейдом
в "Мальтийском соколе", как он ставит Мэри Эшли  на  четвереньки.  От  одной
этой мысли у меня заложило нос.
   - Но вот в чем зацепка. Пит. "Черви" втроем - всегда риск. Кто пойдет  на
все, если остается одна хреновая несданная карта?
   - Как вы играете? До сотни, и все проигравшие платят выигравшему?
   - Угу. А если ты сядешь с нами, я выкашливаю тебе  половину  выигрыша.  И
плюс возвращают весь твой проигрыш. - Он ошеломил меня святой улыбкой.
   - А что, если я у тебя выиграю?
   Ронни на секунду растерялся, потом ухмыльнулся еще шире.
   - Ни в жисть, лапочка. Я в картах профессор. Я  взглянул  на  свои  часы,
потом на Эшли с Хью. Они и правда не выглядели грозными  соперниками,  спаси
их Господь.
   - Давай так, - сказал я. - Одна партия до ста. Пять  центов  очко.  Никто
никому ничего не выкашливает. Мы играем,  потом  я  иду  заниматься,  и  все
приятно проводят субботу.
   - Лады. - Когда мы вернулись в гостиную, он добавил:
   - Ты мне нравишься, Пит, но дело есть дело - твои дружки-гомики  в  школе
никогда тебя и вполовину так не трахали, как я сейчас оттрахаю.
   - Друзей-гомиков у меня в школе не было, - сказал  я,  -  по  субботам  я
обычно добирался на попутках до Льюстона оттрахать твою сестричку.
   Ронни ухмыльнулся до ушей, сел, взял колоду и начал тасовать.
   - Я се всему обучил, верно?
   Перепохабить сыночка миссис Мейлфант никто не мог, вот в чем  была  соль.
Многие пытались, но, насколько я знаю, никому это не удалось.

Глава 6

   Ронни был лицемер с  грязным  языком,  трусливой  душонкой  и  постоянной
плесневело-обезьяньей вонью, но в карты он  играть  умел,  надо  отдать  ему
справедливость. Он не был гением, как  утверждал,  -  во  всяком  случае,  в
"червях", где слишком много зависит от чистой  удачи,  но  играть  он  умел.
Когда он сосредоточивался, то запоминал все разыгранные карты.., вот почему,
мне кажется, ему не нравилось играть в  "черви"  втроем,  когда  одна  карта
остается несданной. А когда в игре участвовали все карты, Ронни был  крепким
орешком.
   Однако в то первое утро мне  не  на  что  было  пожаловаться.  Когда  Хью
Бреннен перевалил за сотню, у меня было тридцать три  очка  против  двадцати
восьми у Ронни. Прошло два-три года с тех пор,  как  я  играл  в  "черви"  в
последний раз, и впервые я играл на деньги, и я  решил,  что  пара  монет  -
маленькая плата за такое  удовольствие.  Эта  партия  обошлась  Эшли  в  два
доллара пятьдесят центов.  Бедняге  Хью  пришлось  выкашлянуть  три  доллара
шестьдесят центов. Выходило, что Ронни выиграл деньги на свое свидание, хотя
я подумал, что девочка должна быть ярой поклонницей Богарта, если согласится
его пососать. Или хотя бы поцеловать при прощании, если на то пошло.
   Ронни распушился, точно ворона, охраняющая раздавленную колесом добычу.
   - Выиграл, - сказал он. - Сочувствую вам, ребята,  но  выиграл  я,  Рили.
Прямо как в песне Дорса: парни не знают, но девчушки понимают.
   - Ты болен, Ронни, - сказал я.
   - Давайте еще, - сказал Хью. По-моему, Р.Т. Барнум был  совершенно  прав:
действительно, каждую минуту рождается олух вроде Хью. - Я хочу отыграться.
   - Ну, - сказал Ронни, показывая в  широкой  улыбке  паршивые  зубы.  -  Я
согласен дать тебе хотя бы шанс. - Он посмотрел на меня. - А ты как, друг?
   Мой учебник по геологии валялся забытый на диване позади  меня.  Я  хотел
вернуть свой  четвертак  и  добавить  к  нему  парочку-другую  монет,  чтобы
имелось, чем побрякать. А еще больше я хотел прищучить Ронни Мейлфанта.
   - Валяй, сдавай, - сказал я и добавил  в  первый  раз  слова,  которые  в
следующие беспокойные недели повторял тысячекратно:
   - Налево или направо?
   - Новая  партия,  значит,  направо.  Ну  и  мудак!  -  Ронни  закудахтал,
потянулся и ублаготворение следил, как карты покидают колоду. - До чего же я
люблю эту игру!

Глава 7

   На этой второй партии я и зацепился. На этот  раз  вместо  Хью  до  сотни
взлетел Эшли, чему с восторгом способствовал Ронни, обрушивавший  Стерву  на
бедную голову Эшли при каждом удобном случае. Мне в  этой  партии  дама  пик
пришла только  дважды.  В  первый  раз  я  ее  придерживал,  выжидая,  когда
представится возможность взорвать на ней Эшли, и уже начинал думать,  что  в
конце концов сам с ней останусь, но туг Хью Бреннен отобрал ход у Эшли и тут
же пошел с бубен. Ему следовало бы знать, что этой масти у меня  не  было  с
самого начала партии, но Хью нашего  мира  никогда  ничего  не  знают.  Вот,
полагаю, почему Ронни нашего мира так любят играть с ними в карты. Я сбросил
мою Стерву, зажал нос и загоготал на Хью.  Вот  так  в  давние  нелепые  дни
шестидесятых мы выражали торжество.
   Ронни насупился.
   - Чего ты ждал? Ты же мог раньше выбить этого  мудилу!  -  Он  кивнул  на
Эшли, который смотрел на нас довольно-таки тупым взглядом.
   - Верно, но я не такой дурак. - И я постучал  по  записи  очков.  К  тому
моменту у Ронни их было тридцать, у меня - тридцать четыре. У тех двоих было
гораздо больше. И вопрос стоял не о том, кто из жертв  Ронни  проиграет,  но
кто выиграет из тех двоих, которые умеют играть.
   - Я и сам не прочь посмотреть фильмы с Боги, знаешь ли, ЛАПОЧКА.
   Ронни  оскалил  сомнительные  зубы  в  усмешке.  К  этому   времени   она
адресовалась галерке. Вокруг нас  столпилось  уже  человек  шесть  зрителей.
Среди них были Скип и Нат.
   - Так думаешь играть, а? Ладно. Растяни пасть, дубина! Сейчас  я  тебе  в
нее вложу кое-что.
   Две сдачи спустя вложил ему я.  Эшли,  начавший  эту  сдачу  с  девяноста
восемью очками, быстренько спасовал. Зрители в мертвой тишине следили, смогу
ли я всучить Ронни шестерку,  число,  которое  мне  было  необходимо,  чтобы
отстать от него на очко.
   Ронни вначале держался, на чужие ходы только сбрасывал и умело  уклонялся
от того, чтобы ход перешел к нему. Если в "червях" у вас  мелкие  карты,  вы
практически пуленепробиваемы.
   - Рили спекся, - сообщил он зрителям. - До хруста, блин!
   Я и сам так думал, но у меня была дама пик. Если я сумею ее ему  всучить,
то все-таки выиграю. С Ронни я много не  получу,  но  остальные  двое  будут
харкать кровью - больше пяти баксов с них двоих. И я  увижу,  как  изменится
лицо Ронни. Вот чего мне хотелось больше всего  -  увидеть,  как  злорадство
уступит место злости. Мне хотелось заткнуть ему глотку.
   Решали последние три взятки. Эшли пошел с шестерки  червей.  Хью  положил
пятерку. Я положил тройку. Я увидел,  как  угасла  улыбка  Ронни,  когда  он
положил девятку и взял эту взятку. Его фора сократилась до  трех  очков.  И,
что было еще лучше, он наконец-то все-таки  получил  ход.  У  меня  остались
валет треф и дама пик. Если у Ронни есть мелкая трефа, мне придется  скушать
Стерву и терпеть его торжествующее кукареканье, которое будет очень язвящим.
Но если...
   Он пошел с пятерки бубен. Хью положил двойку, а Эшли,  тупо  ухмыляясь  и
явно не понимая, что он, собственно, делает, сбросил карту другой масти.
   Мертвая тишина вокруг.
   И тогда с улыбкой я довершил взятку - взятку Ронни! - положив поверх трех
их карт мою даму пик. Вокруг стола  прошелестел  вздох,  а  когда  я  поднял
глаза, то увидел, что полдюжины зрителей превратилась  в  полную  дюжину.  К
косяку двери прислонялся Дэвид Душборн, скрестив руки на груди,  сверля  нас
мрачным взглядом. Позади него в коридоре стоял  еще  кто-то.  Стоял  кто-то,
опираясь на костыли.
   Думаю, Душка уже сверился со своей залистанной книжицей правил - "Правила
поведения в общежитии Университета штата Мэн", издание 1966-1967 года - и  с
разочарованием не обнаружил в ней никаких запрещений карточных игр, даже  на
деньги. Но, поверьте  мне,  его  разочарование  было  ничто  в  сравнении  с
разочарованием Ронни.
   Есть проигравшие, которые умеют  проигрывать,  есть  кислые  проигравшие,
угрюмые проигравшие, злящиеся проигравшие, плачущие проигравшие..,  а  кроме
того, есть сверхдерьмовые проигравшие. Ронни принадлежал  к  сверхдерьмовому
типу. Щеки у него  заалели,  а  вокруг  прыщей  стали  почти  лиловыми.  Рот
превратился в узкую полоску, и я увидел, как задвигалась его нижняя  челюсть
- он начал жевать губы.
   - О черт! - сказал Скип. - Поглядите, кто сидит в дерьме!
   - Почему ты пошел так? - взорвался Ронни, не замечая  Скипа,  не  видя  в
комнате никого, кроме меня. - Почему ты пошел так, говнюк?
   Я был ошеломлен этим вопросом и - должен признаться - возликовал  от  его
ярости.
   - Ну, - сказал я, - по утверждению Винсента Ломбарди, выигрыш -  это  еще
не главное, главное - просто выигрыш. Плати, Ронни.
   - Ты педик, - сказал он. - Хренов гомик. Кто сдавал?
   - Эшли, - сказал я. - А если хочешь назвать меня шулером, говори прямо  и
громко. И тогда я обойду вокруг стола, схвачу тебя, пока  ты  не  сбежал,  и
выбью из тебя все сопли.
   - Сопли на моем этаже никто ни из кого выбивать не будет! - резко  заявил
Душка из двери, но никто на него не оглянулся. Все смотрели на меня и Ронни.
   - Я тебя шулером не обзывал, я  просто  спросил,  кто  сдавал,  -  сказал
Ронни, и я почти увидел, какого физического усилия ему стоило взять  себя  в
руки, проглотить пилюлю, которую я ему преподнес, и улыбнуться так,  как  он
улыбнулся. Однако в его глазах стояли  слезы  ярости  (эти  глаза,  большие,
зеленые, были единственным, что подкупало в наружности Ронни), а под  ушными
мочками ходили желваки. Словно по сторонам его лица  бились  два  сердца.  -
Говна печеного: ты отстал от меня на десять очков, итого  пятьдесят  центов.
На хрена.
   Я не был звездой школы, как  Скип  Кирк  -  во  внеучебное  время  только
дискуссионный клуб да беговая дорожка, - и я еще ни разу в жизни  никому  не
угрожал выбить все сопли, однако Ронни словно бы вполне подходил для начала,
и. Бог свидетель, я бы так и поступил. Думаю, все остальные тоже это поняли.
В комнате