тут  же  воспользовался
случаем избавиться от туза пик. Он счел, что ему подфартило. Но я  тоже  был
рад. Теперь мой пиковый марьяж  оказался  старшим  в  масти.  Дама  означала
тринадцать очков, но если я правильно разыграю червей, очки эти вместо  меня
скушают Ронни, Ник и Ленни.
   Я позволил, чтобы взятку взял  Ник.  Еще  три  взятки  мы  разделили  без
последствий - сначала Ник, потом Ленни начали выбивать бубны, - а  затем  на
трефовую взятку я получил десятку червей.
   - Червячки поползли, и Рили скушал одного! - злорадно провозгласил Ронни.
- Ляжешь на обе лопатки, деревня.
   - Может, и так, - сказал я. А может,  подумал  я,  Ронни  Мейлфант  скоро
скушает свою улыбочку. Если все получится, я загоню идиота  Ника  Праути  за
сотню и отберу у Ронни партию, которую он прицелился выиграть.
   Спустя три взятки мой маневр  стал  уже  очевидным.  Как  я  и  надеялся,
ухмылка Ронни сменилась выражением, которое я обожал видеть у него на  лице,
- обескураженной гримасой.
   - Ничего у тебя не получится, - сказал он. - Не верю.  Не  в  партии  без
сброса. Ни хрена у тебя не получится! - Тем не менее он знал, что  такое  не
исключено. Это слышалось у него в голосе.
   - Что же, посмотрим,  -  сказал  я  и  пошел  с  туза  червей.  Теперь  я
действовал в открытую,  но  почему  бы  и  нет?  Если  черви  распределились
поровну, я мог выиграть теперь же. - Вот посмотрим, что мы...
   - Поглядите! - закричал Скип от столика, ближайшего к окну.  В  его  тоне
недоверие смешивалось с чем-то вроде восхищения. - Черт дери!  Это  засранец
Стоукли!
   Игра оборвалась. Мы все извернулись на стульях  и  поглядели  на  залитый
дождем сумеречный мир внизу. Четверо ребят в углу повскакали на ноги. Старые
фонари на чугунных столбах вдоль  Променада  Беннета  слабо  светили  сквозь
туман, так что я подумал о Лондоне: Тайн-стрит, Джек-потрошитель. Холиоук на
холме  больше  чем  когда-либо  уподобился  океанскому  лайнеру.  Он  словно
покачивался за пленкой дождевой воды, заливавшей окна гостиной.
   - Засранец Рви-Рви поперся в  такое  дерьмо!  Глазам  своим  не  верю,  -
прошептал Ронни.
   Стоук быстро двигался по дорожке,  которая  вела  от  северного  входа  в
Чемберлен, туда, где со  всеми  остальными  дорожками  соединялась  в  самой
нижней точке Этапа Беннета. На нем была его старая шинель, и было ясно,  что
он не сейчас вышел из общежития -  шинель  промокла  насквозь.  Даже  сквозь
скользящую пленку воды на стеклах можно было различить знак мира у  него  на
спине, такой же черный, как слова,  которые  теперь  были  частично  закрыты
желтой парусиной (если она еще висела там). Его буйные  волосы  промокли  до
степени покорности.
   Стоук ни разу не оглянулся на свое граффити "ПРЕЗИДЕНТ-УБИЙЦА", а  просто
нырял на костылях к Променаду  Беннета.  Никогда  еще  он  не  двигался  так
быстро, не замечая ни хлещущего дождя, ни сгущающегося тумана, ни месива под
его костылями. Хотел ли он упасть? Бросал ли вызов дерьмовой  снежной  жиже,
доказывая, что ей его не свалить? Не  знаю.  Вполне  возможно,  что  он  так
погрузился в свои мысли, что не  замечал  ни  как  быстро  он  движется,  ни
гнусную погоду. Так или иначе, в подобном темпе он не мог уйти далеко.
   Ронни захихикал, и этот звук разбежался во все стороны,  будто  искра  по
сухому труту. Я не хотел присоединяться к ре-готу, но ничего не смог с собой
поделать. Да и Скип, как я заметил. Отчасти потому, что смех заразителен, но
с другой стороны, зрелище действительно было смешным. Я знаю, как жесток был
этот смех. Да, знаю. Но я зашел слишком далеко, чтобы прятать правду  о  том
дне.., и об ЭТОМ дне, почти полжизни спустя. Потому что оно все еще  кажется
мне смешным, и я все еще улыбаюсь, когда вспоминаю, как он  тогда  выглядел.
Отчаянно дергающаяся заводная игрушка в старой шинели, устремляющаяся вперед
под проливным дождем  на  костылях,  разбрызгивающих  воду.  Мы  знали,  что
произойдет, просто  знали.  В  том-то  и  заключалось  смешное:  сколько  он
все-таки сумеет пройти до неизбежного финала.
   Ленни гоготал, прижимая ладонь к лицу, глядя сквозь растопыренные пальцы,
а из глаз у него текли слезы. Хью Бреннен держался  за  довольно  объемистый
живот и ревел, как осел, увязший в грязи. Марк Сент-Пьер бессильно завывал и
твердил, что сейчас обмочится - перепил колы и сейчас пустит  струю  в  свои
дерьмовые джинсы. Я так хохотал, что не удержал в  руке  карты;  нервы  моей
правой руки парализовало,  пальцы  разжались,  и  заключительные  выигрышные
взятки рассыпались по моим коленям. В голове  у  меня  стучало,  нос  совсем
заложило.
   Стоук  добрался  до  конца  ложбины,  где  начинался  Променад.  Там   он
остановился и по какой-то причине  прокрутил  почти  полный  оборот,  словно
балансируя на одном  костыле.  Другой  костыль  он  держал  на  весу,  будто
автомат, будто в воображении осыпал градом пуль  весь  студгородок:  "Убивай
конговцев! Круши старост! На штык ублюдков из высших классов!"
   - Иииии.., олимпийские судьи все дают ему.., десять очков! - провозгласил
Тони ДеЛукка  безупречным  тоном  спортивного  комментатора.  Это  оказалось
последней соломинкой, и  гостиная  тотчас  превратилась  в  бедлам.  Во  все
стороны взвихрились карты. Опрокидывались пепельницы, и одна  из  стеклянных
(среди них преобладали небольшие алюминиевые) разлетелась вдребезги.  Кто-то
свалился со стула и принялся кататься  по  полу,  дрыгая  ногами.  Черт,  мы
хохотали и просто не могли остановиться.
   - Ну вот! - завывал  Марк.  -  Я  обмочил  мои  ливайсы!  Ничего  не  мог
поделать!
   Позади него Ник Праути на коленях полз к окну, по его горящему лицу текли
слезы, и он протягивал руки в безмолвном жесте  человека,  который  пытается
выговорить "прекратите, прекратите, пока в мозгу у  меня  не  лопнул  хренов
сосуд и я не рухнул тут прямо".
   Скип вскочил, опрокинув свой стул. И я  вскочил.  Сотрясая  хохотом  наши
мозги, мы уцепились друг за друга и в обнимку доплелись до окна.  Внизу,  не
зная, что на него, потешаясь, смотрят  десятка  два  ополоумевших  карточных
игроков, Стоук Джонс все еще, всякому вероятию вопреки, оставался на ногах.
   - Давай, Рви-Рви! - завел Ронни.
   - Давай, Рви-Рви, - присоединился к нему  Ник.  Он  добрался  до  окна  и
прижимался лбом к стеклу, все еще смеясь.
   - Давай, Рви-Рви!
   - Давай, детка!
   - Давай!
   - Наддай, Рви-Рви! Гони своих ездовых собачек!
   - Работай костылями, малыш!
   - Давай, хренов Рви-Рви!
   Будто шли заключительные  минуты  футбольного  матча  при  равном  счете,
только все вопили: "Давай, Рви-Рви!", а не "Отдай мяч!" или "Блокируй его!".
Я не вопил, и Скип, по-моему, тоже, но  мы  смеялись,  мы  смеялись  так  же
безудержно, как все остальные.
   Внезапно мне вспомнился вечер, когда мы с Кэрол сидели на  ящиках  из-под
молока за Холиоуком, тот вечер, когда она показала мне свое фото с  друзьями
ее детства.., а потом рассказала, что сделали с ней другие ребята.  Что  они
сделали бейсбольной битой. "Начали они, я думаю, в шутку", - сказала  Кэрол.
И они смеялись? Уж наверное. Потому что так  всегда  бывает,  когда  валяешь
дурака, веселишься - ты смеешься.
   Стоук еще секунду постоял,  где  стоял,  повиснув  на  костылях,  опустив
голову..,  а  затем  атаковал  склон  холма,  будто  военно-морская  пехота,
высаживающаяся в Тараве. Он рванул вверх по Променаду Беннета,  разбрызгивая
воду бешеными взмахами  костылей.  Ощущение  было  такое,  что  смотришь  на
взбесившуюся утку.
   Речитатив стал оглушительным:
   - Давай, Рви-Рви! ДАВАЙ, РВИ-РВИ! ДАВАЙ, РВИ-РВИ!
   "Начали в шутку, - сказала она, когда мы сидели  там,  на  ящиках  из-под
молока, куря сигареты. К этому моменту она уже  плакала,  и  ее  слезы  были
серебряными в белом свете, падавшем на нас из окон столовой. - Начали они  в
шутку, а потом.., уже нет".
   Эта мысль положила для меня конец шутке со Стоуком - клянусь, это так.  И
все-таки я не мог перестать смеяться.
   Стоукли поднялся примерно на треть склона к Холиоуку, почти  добрался  до
обнажившихся кирпичей Променада, и тут  скольжение  наконец  взяло  над  ним
верх. Он выбросил костыли слишком далеко вперед - слишком далеко вперед даже
для сухой погоды - и когда качнул следом за ними свое  тело,  они  вырвались
из-под  его  мышек.  Его  ноги  взметнулись  вверх,  будто  ноги   гимнаста,
проделывающего какой-то легендарный переворот на бревне, и он упал на спину,
взметнув тучи брызг. Всплеск мы услышали даже в своей  гостиной  на  третьем
этаже. Это был идеальный завершающий штрих.
   Гостиная обрела сходство с  сумасшедшим  домом,  все  обитатели  которого
одновременно свалились с пищевым  отравлением.  Мы  пошатывались,  хохотали,
хватались за горло, из наших глаз брызгали слезы. Я повис на  Скипе,  потому
что ноги меня уже не держали, колени  подгибались,  как  ватные.  Я  смеялся
сильнее, чем когда-либо раньше, сильнее, мне кажется, чем когда-либо  потом,
и я все время думал о Кэрол - как она сидела рядом со мной на  ящике  из-под
молока, скрестив ноги, с сигаретой в одной руке и фото - в другой. О  Кэрол,
говорящей: "Гарри Дулин бил меня... Уилли и тот, третий, держали, чтобы я не
убежала.., сначала они шутили, по-моему, а потом.., уже нет".
   Снаружи на Променаде Беннета  Стоук  пытался  приподняться  и  сесть.  Он
частично извлек из воды свое туловище.., а  затем  откинулся  и  лег,  будто
ледяная, вся в комьях мокрого снега вода была постелью. Он поднял обе руки к
небу в жесте, который был почти молением, потом бессильно  их  опустил.  Эти
три движения подводили итог всем, когда-либо  сдававшимся:  лечь  на  спину,
вскинуть руки... - и двойной  всплеск,  когда  они  упали,  раскинувшись  по
сторонам. Это было пределом: на хрена, делайте что хотите, я пас.
   - Пошли, - сказал Скип. Он все еще смеялся, но был абсолютно серьезен.  Я
услышал  серьезность  в  его  смеющемся  голосе,  увидел  ее  в  истерически
сморщившемся лице. Я был ей рад. Господи, как я был ей рад.  -  Пошли,  пока
этот идиот-засранец не утонул.
   Мы со Скипом выскочили в дверь гостиной  плечо  к  плечу,  спуртовали  по
коридору третьего  этажа,  сталкивались,  как  шарики  в  игорном  автомате,
шатались почти с таким  же  бессилием,  как  Стоук  на  дорожке.  Почти  все
остальные побежали за нами. Единственный, кто,  я  твердо  знаю,  остался  в
общежитии, был Марк - он пошел к себе в  комнату  снять  промокшие  насквозь
джинсы.
   На площадке второго этажа нам встретился Нат - мы чуть было не  столкнули
его со ступенек. Он замер там с  охапкой  книг  в  пластиковом  пакете  и  с
тревогой смотрел на нас.
   - Помилуй и спаси! - сказал он. Нат на высшей  точке  своего  репертуара:
"Помилуй и спаси!" - Что это с вами?
   - Пошли! - сказал Скип. Голос у него  так  сел,  что  эти  слова  он  еле
просипел. Если бы я не был рядом с ним все эти минуты, то подумал бы, что он
долго рыдал. - Не с  нами,  а  с  засранцем  Джонсом.  Он  свалился.  И  ему
требуется... - Скип умолк, потому что им овладел смех, и он снова  затрясся,
хватаясь за живот. Потом привалился к  стене,  закатывая  глаза,  измученный
этим смехом. Он потряс головой, словно  отгоняя  его,  но,  конечно,  нельзя
прогнать смех, когда он хлопается в ваше любимое кресло и  остается  в  нем,
сколько  ему  заблагорассудится.  Над  нами  по  ступенькам  застучали  ноги
спускающихся картежников третьего этажа. - Ему требуется помощь, - договорил
Скип. Утирая глаза.
   Нат смотрел на меня с возрастающим  недоумением.  -  Если  ему  требуется
помощь, так чего вы смеетесь? Я не мог объяснить ему. Черт, я и сам себе  не
мог объяснить. Я ухватил Скипа за локоть и дернул. Мы побежали по ступенькам
на первый этаж. Нат побежал за нами. Как и все остальные.

Глава 34

   Первое, что я увидел, когда мы вывалились из северной двери,  был  желтый
прямоугольник парусины. Он лежал на земле, залитый водой с плавающими в  ней
комочками снега. Тут мне в кроссовки начала просачиваться вода, и я перестал
оглядываться по сторонам. Подмораживало, и дождь колол мою беззащитную  кожу
иголками, которые частично состояли изо льда.
   На Этапе Беннета воды было по щиколотку, и мои ноги уже немели от холода.
Скип поскользнулся, я ухватил его за локоть, Нат поддержал нас обоих сзади и
не дал упасть навзничь. Впереди послышался отвратительный звук - полукашель,
полухрип. Стоук лежал в воде, будто набухшая коряга, по его бокам колыхалась
шинель, а вокруг головы колыхалась черная грива волос. Кашель был надсадным,
бронхиальным. При каждом пароксизме из его губ вырывались крохотные  брызги.
Один костыль лежал рядом с ним. Другой уплывал в сторону Беннет-Холла.
   Вода  накатывалась  на  бледное  лицо  Стоука.  Его  кашель  переходил  в
придушенное бульканье. Глаза у него были устремлены прямо в дождь  и  туман.
Казалось, он не заметил нашего появления, но  когда  я  встал  на  колени  с
одного его бока, а Скип с другого, он начал отпихивать нас руками. Ему в рот
затекла вода, и он, казалось, забился в судорогах. Он тонул у нас на глазах.
Больше меня не тянуло смеяться, но с тем же успехом я мог бы  и  продолжать.
"Сначала они шутили, - сказала Кэрол. - Сначала они  шутили.  Включи  радио,
Пит, я люблю старые песни".
   - Поднимем его, - сказал Скип и ухватил  Стоука  за  плечо.  Стоук  слабо
хлопнул его рукой, как у восковой фигуры. Скип не обратил никакого внимания,
может, даже не почувствовал. - Да побыстрее же. Бога ради.
   Я ухватил Стоука за другое плечо. Он плеснул мне в лицо водой, словно  бы
мы валяли дурака в бассейне на  чьем-то  заднем  дворе.  Я  поглядел  поверх
намокшего распростертого тела на Скипа. Он кивнул мне.
   - Готовсь.., есть... ВЗЯЛИ!
   Мы напряглись. Стоук частично поднялся над водой - от пояса вверх, - но и
все. Меня поразил его вес. Рубашка выбилась у него из штанов и колыхалась  в
воде вокруг его талии, будто пачка балерины. Ниже я увидел его белую кожу  и
черную ямку пупка,  точно  продырявленную  пулей.  И  еще  там  были  шрамы,
зажившие рубцы - путаница веревочек в узлах.
   - Помоги, Натти! - прохрипел Скип. - Поддержи его, хрена ради!
   Нат встал на колени, обдав водой всех нас, и обнял Стоука  со  спины.  Мы
старались вытащить его из ледяной похлебки, но теряли равновесие в скользком
снежном месиве, и нам не удавалось объединить  усилия.  Полуутонувший  Стоук
тоже мешал нам, сотрясаясь от кашля, барахтаясь в попытке  вырваться.  Стоук
хотел вернуться назад, в воду.
   Подошли остальные во главе с Ронни.
   - Хренов Рви-Рви, - пропыхтел он, все еще хихикая,  но  вид  у  него  был
ошарашенный. - Ну ты даешь, бля, ну и даешь!
   - Да не стой столбом, дубина! - крикнул Скип. - Помоги нам!
   Ронни еще помедлил, не злясь, а просто  решая,  как  будет  лучше  всего,
потом оглянулся проверить, кто еще пришел. Он поскользнулся, и Тони ДеЛукка,
который тоже еще похихикивал, ухватил его и удержал на ногах. Они столпились
на затопленном Променаде, все мои карточные приятели  из  гостиной  третьего
этажа, и почти все по-прежнему  не  могли  удержаться  от  смеха.  Они  были
похожи.., не знаю на что. Я так,  наверное,  и  не  узнал  бы,  если  бы  не
рождественский подарок Кэрол., но, конечно, это было потом.
   - Тони, ты, - сказал Ронни, - Брад, Ленни, Барри берем его за ноги.
   - А я, Ронни? - спросил Ник. - А что я?
   - Чтобы его поднимать, ты мелковат, -  сказал  Ронни,  -  но,  может,  он
прочухается, если его пососут.
   Ник попятился. Ронни, Тони, Брад и  Барри  Маржо  проскользнули  слева  и
справа от нас. Ронни и Тони подсунули руки под икры Стоука.
   - Ох, черт! - взвизгнул Тони с омерзением и все еще почти смеясь.  -  Это
надо же! Ноги, как у пугала!
   - Ноги, как у пугала! Ноги, как у пугала! - злобно передразнил его Ронни.
- Поднимай,  мудак,  итальяшка  трахнутый,  нимрод!  Это  тебе  не  выставка
искусства. Ленни и Барри, подхватите его  под  обездоленную  жопу  вместе  с
ними. И сбросьте...
   - ..когда другие ребята его поднимут, - докончил  Ленни.  -  Усек.  И  не
обзывай моего paisan  итальяшкой.
   - Уйдите, - выкашлянул  Стоук.  -  Прекратите,  убирайтесь..,  неудачники
хреновы... - Он снова задохнулся в пароксизме кашля. Жуткие рвотные звуки. В
свете фонаря его губы выглядели серыми и скользкими.
   - Это кто же про неудачников вякает? - сказал Ронни. - Хренов полуутопший
педик. - Он посмотрел на Скипа, из волнистых волос на прыщавое лицо  стекала
вода. - Командуй, Кирк.
   - Раз.., два.., три... ВЗЯЛИ!
   Мы выпрямились. Стоук Джонс появился из  воды,  как  затонувший  корабль,
поднятый со дна. Мы зашатались под его тяжестью. Передо  мной  на  мгновение
повисла его рука, а затем скрепленная с ней  кисть  описала  дугу  и  больно
хлестнула меня по лицу. Бац! Я снова начал смеяться.
   - Положите  меня!  Мудаки  трахнутые,  положите  меня!  Мы  пошатывались,
выделывали па в снежном месиве. С него стекала вода, с нас стекала вода.
   - Эколлс! - заорал Ронни. - Марчант!  Бреннен!  Чтоб  вам,  да  помогите,
мудаки безмозглые, а?
   Рэнди и Билли зашлепали к нам. И еще трое-четверо, привлеченные криками и
всплесками (почти все любители "червей" с третьего этажа), ухватили  Стоука.
Мы неуклюже перевернули его - наверное, смахивая на самую фанатичную  группу
поддержки, по какой-то причине  репетирующую  под  проливным  дождем.  Стоук
перестал вырываться. Он неподвижно лежал на наших руках,  его  руки  свисали
справа и слева, ладони были повернуты вверх,  точно  чашечки,  подставленные
под дождь. Все уменьшающиеся каскады низвергались из его намокшей  шинели  и
штанин. "Он взял меня на руки и отнес к себе домой, - сказала Кэрол,  говоря
о мальчике с ежиком коротких волос, мальчике, который был се первой любовью.
- Нес всю дорогу вверх по Броуд-стрит в один из самых жарких дней  года.  Он
нес меня на руках". Я не мог выбросить ее голос из головы. В каком-то смысле
так никогда и не смог.
   - Общежитие? - спросил Ронни у Скипа. - Тащим его в общежитие?
   - Дьявол, не туда! - сказал Нат. - В амбулаторию.
   Поскольку мы вытащили его из воды (а это была  большая  трудность  и  уже
преодоленная),  то  амбулатория  была  именно  тем,  что  требовалось.   Она
помещалась в маленьком кирпичном здании сразу за  Беннет-Холлом,  и  до  нее
было триста - четыреста ярдов. Стоит нам  выбраться  с  дорожки  на  асфальт
проезда - и дальше идти будет нетрудно.
   И мы отнесли его в амбулаторию  -  несли  на  высоте  наших  плеч,  будто
сраженного героя с поля брани. Кое-кто из нас  еще  испускал  хихиканье  или
фыркал. В том числе и я. Один раз я перехватил взгляд Ната:  он  смотрел  на
меня так, будто  я  и  презрения  был  недостоин,  и  я  попытался  подавить
рвавшиеся наружу звуки. Несколько секунд я держался, а потом  вспомнил,  как
он крутился на своем костыле ("Олимпийские  судьи  все..,  дают  ему  десять
очков"), и начинал снова.
   Пока мы несли Стоука вверх по склону к амбулатории,  он  заговорил  всего
раз.
   - Дайте мне умереть, - сказал он. - Хоть разок в глупых  все  мне-мне-мне
жизнях сделайте что-то стоящее. Положите меня и дайте мне умереть.

Глава 35

   Приемная была  пуста.  Телевизор  в  углу  демонстрировал  старый  эпизод
"Золотого дна" неизвестно кому. В те дни они еще не умели толком настраивать
цвет, и лицо папаши Картрайта  было  цвета  свежего  авокадо.  Наверное,  мы
шумели, точно стадо бегемотов, выбирающихся  на  берег,  и  дежурная  сестра
сразу выбежала к нам. Следом за ней -  санитарка  (скорее  всего  студентка,
отрабатывающая стипендию вроде меня) и щуплый тип в белом халате. На  шее  у
него висел стетоскоп, а из уголка рта торчала сигарета. В  Атлантиде  курили
даже доктора.
   - Ну, что с ним? - спросил врач у Ронни, то ли потому, что Ронни выглядел
главным, то ли потому, что он стоял к нему ближе всех.
   - Шлепнулся на Этапе Беннета, когда шел в Холиоук,  -  ответил  Ронни.  -
Чуть не утоп. - Помолчав, он добавил:
   - Он безногий.